апе отпустил, княгиню Юрьеву отравил".
    Вс„  это  было  явной  ложью.  Михаил  защищался,  но тщетно. Его связали,
отобрали  у  него  платье,  отогнали бояр, слуг и духовника, и, наложив на шею
тяжелую  колоду, повели за ханом Узбеком. Узбек же, почти забыв уже о Михаиле,
направлялся  тогда  на  грандиозную охоту, подобную тем, что устраивал некогда
покоритель  Вселенной  Чингиз-хан. Одних загонщиков, которые, в угоду Узбеку и
его  вельможам,  должны были сгонять зверей с Кавказских хребтов, было собрано
несколько сотен тысяч - со всех покоренных монголами народов.
    Так  в  последние  дни  земного своего пути Михаил мог видеть лишь величие
татар и скорбеть о своей судьбе и судьбе народа своего.

    * * *

    Днем,  кроме  стражи,  тверского князя сопровождал лишь один отрок, данный
ему  в  услужение.  Ночью  же  руки и шею Михаила забивали в колодки, и князь,
которому  колодки  не  давали лечь, читал псалтирь. Отрок же сидел перед своим
закованным господином и переворачивал страницы. Порой отрок засыпал, и Михаил,
не  желая тревожить его, перечитывал многократно одни и те же строки, вникая в
глубокий их смысл...
    Многие прежние грехи простились Михаилу за эти часы страданий...
    Однажды  днем, когда руки князя были раскованы, к нему подъехал незнакомый
татарин  и  негромко,  чтобы  не  слышала  стража, сказал, что поможет Михаилу
бежать, если тот одарит его.
    - Князь,  лошади готовы, я же буду проводником! Когда завтра на заре Узбек
поедет на охоту со всеми слугами, ты спасешь свою жизнь.
    Это  было  величайшее  искушение,  однако  Михаил,  собрав  весь дух свой,
отказался.
    - Если я один спасусь, - сказал он, - а людей своих и сына оставлю в беде,
то какая мне будет слава?
    Вскоре,  завершив  охоту,  Узбек  остановился под городом Дедяковым и стал
здесь  лагерем. Спустя двадцать четыре дня, Ковгадый велел привести Михаила на
торг и, поставив его на колени, сказал, глумясь:
    "Слуги,  почему не снимете с него колоду? Разве не ведаете, что завтра хан
простит его?"
    Слуги же, заранее подговоренные, отвечали:
    "Завтра и снимем, как ты говоришь".
    "Как  вы жестоки, слуги! - отвечал с притворной жалостью Ковгадый. - Ну по
крайней мере поддержите колоду, чтоб не отдавила ему плеч".
    Посмеявшись  на Михаилом, Ковгадый велел увести его. Когда же Михаила вели
через  торг,  князь  пришел в изнеможение и присел на бревно отдохнуть. Тотчас
вокруг  него собралась бывшая здесь же на торгу толпа греков, немцев и литвы и
стала со смехом показывать на него.
    Тогда один из русских бояр сказал Михаилу:
    - Господине!  Видишь,  сколько  народа  стоит  и  смотрит на позор твой, а
прежде они слыхали, что был ты князем в земле своей. Пошел бы ты в свой шатер,
чтобы не видели они твоего посрамления.
    Михаил с трудом поднялся и побрел прочь. Отрок же придерживал его колоду.

    * * *

    Спустя  день  князь попросил священников отпеть ему заутреню, часы, прочел
со   слезами   правило   к  причащению,  исповедался  и  призвал  сына  своего
Константина, чтобы объявить ему последнюю свою волю.
    Простившись с сыном, Михаил в смятении душевном попросил:
    - Отрок, открой мне псалтирь, очень тяжело у меня на душе.
    Отрок открыл ему псалтырь и открылся псалом: "Сердце мое смутися во мне, и
страх смертный прииде на мя".
    - Что  значит  этот  псалом?  -  спросил  князь  у  священников, те же, не
разъясняя, поспешили указать ему на другой псалом: "Возверзи на господа печаль
свою, и той тя пропитает и не даст вовеки смятения праведному".
    Когда  Михаил  закончил  читать  псалмы,  в  шатер  вбежал отрок, стоявший
снаружи:
    - Господине!   Приближаются  сюда  Ковгадый  и  князь  Юрий  Данилович  со
множеством народа.
    Бояре и сын Константин устрашились, Михаил же сказал твердо:
    - Знаю,  зачем они идут, чтобы убить меня. Бегите же все к ханше, а то как
бы и вас не убили со мной.
    Константин  и  бояре, боясь Ковгадыя, поспешили удалиться к ханше. Юрий же
Московский и Ковгадый, не подходя к шатру, остановились на торгу. В шатер же к
Михаилу послали убийц.
    Вскочив  в вежу, убийцы схватили Михаила за колоду и ударили его об стену,
так  что  вежа  проломилась. Когда же Михаил поднялся на ноги, убийцы повалили
его  на  землю  и  стали  бить  ногами.  Наконец один из них по имени Романец,
видимо,  славянин,  выхватил нож и, ударив им Михаила в ребро, вырезал сердце.
Вслед  за  тем  имущество  убитого  князя  разграбили  татары, а тело мученика
бросили на торгу нагим.
    Подъехавший Юрий велел своим слугам прикрыть тело, положить его на доску и
привезти на телеге в город Маджары. Из Маджар повезли тело в Русь и похоронили
в Москве в Спасском монастыре.
    После  же,  когда между сыновьями Михаила Тверского и Юрием Московским был
заключен  мир, тело Михаила было привезено в Тверь и отдано скорбной вдове его
- княгине Анне Кашинской.
    За  свою  мученическую кончину, искупившую все былые согрешения его, князь
Михаил Ярославич Тверской причтен был православной церковью к лику святых.
    Господи, введи нас всех в Царствие Твое с душою чистой и непоруганной!


    "НАСТАЛ, ВИДНО, МОЙ ЧЕРЕД..."

    Энергичный  Московский  князь  Юрий  Данилович  ненамного  пережил  своего
соперника.  Клевета,  пущенная  им  и  сразившая  Михаила  Тверского, в скором
времени обернулась против него самого.
    В  1324 году подросший сын Михаила Тверского - Дмитрий Грозные Очи пожелал
отомстить  за  своего  отца. Он отправился в Орду и перед ханом обвинил Юрия в
утайке  татарской  дани, которую тот по повелению хана собирал на Руси. Узбек,
поверив  клевете, дал Дмитрию ярлык на великое княжение, а к московскому князю
отправил грозного посла Ахмыла звать его к ответу.
    Плосколиц   Ахмыл,   жирен.   В  семь  халатов  одет  -  стоит  в  тереме,
отдувается...  Кажется добряком, да только все знают на Руси: мягко стелет, да
жестко спать.
    - Радуйся,  Гюргий-князь,  зовет  тебя хан наш Узбек, чтобы наградить паче
всех  князей русских. Будешь ты сидеть перед ханом на большем месте и получать
из руки его куски жирной баранины. Нет в Орде чести большей... Придешь ли?
    Узкие глаза татарина, смотрящие в пол, поднялись и сверкнули.
    - Передай хану: буду в Орде, - ответил князь.
    Отпустив Ахмыла с дарами, Юрий стал собираться в Орду.
    - Не  покидай нас, княже! Сам ведаешь, не за добром приезжал Ахмыл. Нельзя
верить  его  льстивым  словам.  В  прошлый раз присылал его хан к Михаилу... -
предупреждали его бояре.
    Юрий  и  сам знал, что Узбек зовет его не с добром, а по проискам тверских
князей,  но  отказаться  было  нельзя.  Прояви  он  малодушие  и  не явись, за
ослушание пришлось бы платить всей земле Московской, да не гривнами - кровью.
    На московском столе оставил Юрий брата своего Ивана Даниловича, которому и
прежде приходилось княжить в Москве во время длительных отлучек его в Новгород
и в Орду.
    - Прощай,  Иван.  Не  поминай лихом! Если не на этом свете свидимся, то на
том. У Бога смерти нет, - сказал Юрий.
    - Прощай и ты, брат, - со слезами целуя его, отвечал Иван Данилович.
    - Тебе  одному  скажу.  Видит  Бог,  как тяжело у меня на сердце. Будь моя
воля, не ехал бы, но, коли останусь - ведаю, пришлет Узбек рать и вырежут всех
в вотчине нашей.
    Перекрестившись,  Юрий  принял  благословение, и, сев на коня, с немногими
боярами отправился в путь.
    В  воротах  конь  его споткнулся, а потом, не желая идти, упрямился и то и
дело  оборачивал  морду  к  городу.  Юрий  же, неприятно пораженный этим, веле
привести ему другого коня.
    - Настал, видно, мой черед платить за грехи, - сказал Юрий.

    * * *

    Путь в Орду вышел для московского князя долгим и опасным.
    Тверские бояре, как и прежде, стерегли его на всех дорогах, желая схватить
и  доставить  в  Орду  своими  руками, сказав: "Вот преступник! Не своей волей
приехал  он  на  суд,  но  нашей!"  Чтобы  не быть плененным, Юрию приходилось
выбирать  окольные  пути, но все равно возле Ярославля он едва не был захвачен
братом Дмитрия Грозные Очи Александром Михайловичем - и отбился лишь чудом.
    Наконец  окольной  дорогой через Пермь Юрий прибыл в Орду и предстал перед
ханом.  Узбек  принял  его  плохо и, едва взглянув на дары, послал за Дмитрием
Грозные Очи.
    Войдя  в  шатер,  Дмитрий  Грозные  Очи  поклонился  хану  и  обратился  к
Московскому князю:
    "Ведаешь ли, Юрий, что нынче за день?"
    "Не знаю того."
    "Ведай  же:  нынче  канун  казни  отца  моего Михаила! Привело же нас небо
встретиться в этот день!"
    В следующий миг Дмитрий Грозные Очи выхватил меч и зарубил Юрия Даниловича
на глазах хана Узбека.
    Так   погиб  князь  Московский  Юрий.  Дмитрий  Грозные  Очи  пережил  его
ненамного:  по  ордынскому  обычаю,  все совершившие убийство без приказа хана
должны были быть казнены. Так случилось и с Дмитрием...


    ИВАН КАЛИТА НА КНЯЖЕНИИ МОСКОВСКОМ

    По  смерти  Юрия Московского старшинство в Данииловом роде перешло к брату
Юрия - Ивану.
    Оплакав  брата,  Иван  Данилович  стал  единолично  княжить  в  Московской
волости. Первым поступком его было призвание в Москву из Владимира митрополита
Петра,  с  которым  он и прежде был очень близок духовно. Этим поступком князь
Иван желал положить благое начало своему княжению.
    В  ту  пору  митрополиты  русские уже прочно обосновались в северной Руси,
перенеся туда в 1299 году престол свой из разоренного Киева.
    Митрополит  Петр  давно  уже  всем  сердцем  любил Москву, в которой часто
останавливался для отдыха во время частых своих путешествий по Русским землям.
Главной  же  причиной  переезда  митрополита  Петра  в  Москву,  была глубокая
душевная  привязанность  его к Ивану Даниловичу, в котором прозорливо видел он
спасителя и объединителя Русских земель.
    Святой  митрополит  Петр недолго прожил в Москве и преставился в следующем
же,  1326  году.  Незадолго  перед  смертью он призвал к себе Калиту и завещал
похоронить  себя в Москве в построенном для того каменном храме во имя Успения
Святой Богородицы.
    "Если  меня, сын, послушаешься, храм Пречистой Богородице построишь и меня
упокоишь  в  своем  городе,  то  и  сам  прославишься  больше других князей, и
сыновья, и внуки твои, и город этот славен будет, святители станут в нем жить,
и подчинит от себе все остальные города".
    Калита  поспешил  исполнить  волю митрополита, и еще при жизни его заложил
Успенский собор. Митрополит же Петр своими руками вытесал себе каменный гроб и
написал для собора запрестольный образ.
    Его  мощи,  положенные  в  Успенском  соборе,  великую  благодать принесли
Москве,  оберегая  ее  в  часы  испытаний.  Следующий  после  Петра митрополит
Феогност,   человек   исключительной   святости,  не  пожелал  оставить  гроба
чудотворца  и  остался  в  Москве,  которая  с  той поры навсегда стала местом
жительства митрополитов.


    ВОССТАНИЕ В ТВЕРИ ПРОТИВ ТАТАР В 1327 ГОДУ

    "В  лето  1327,  сентября 15 убили в Орде двух князей: Дмитрия Михайловича
Тверского да князя Александра Новосильского в один день и на одном месте.
    Того  же лета князю Александру Михайловичу дано великое княжение, и пришел
Александр из Орды и сел на великое княжение."
    Однако  княжение  Александра  Михайловича  в  Твери не было долгим, и один
необдуманный  поступок его превратил процветающий волжский город в пепелище, и
все города Русские, кроме Новгорода и Москвы в погибель.
    Летопись пишет об этом горестном для Руси событии следующими словами:
    "Вскоре  за  умножение  грехов  наших  дьявол  вложил злую мысль безбожным
татарам. Стали они говорить беззаконному царю:
    - Если ты не погубишь князя Александра и всех князей русских, то не будешь
иметь власти над ними.
    И   беззаконный  и  трехклятый  всему  злу  начальник  Шевкал,  разоритель
христиан, отверз скверные уста свои начал говорить, дьяволом учим:
    - Господине  царю, если мне велишь, я пойду на Русь и разорю христианство,
а князя их убью, а княгиню и детей к тебе приведу".
    В  действительности  же  дело обстояло несколько иначе. Шевкал или Щелкан,
как  называют его летописи, был двоюродный брат хана Узбека - Чол-хан. В то же
лето,  как  Александр  Михайлович  Тверской получил ярлык на великое княжение,
Чол-хан  с большим татарским отрядом пришел в Тверь и начал творить там многие
насилия,  оскорбляя  жителей  и их жен. Явился же Чол-хан на Русь с тем, чтобы
взять с князя Александра Михайловича и с бояр его долг за дарованный ему ярлык
на великое княжение.
    Насилие  и  самовольством  Чол-хана были тем больше, что он был не простым
баскаком  -  сборщиком дани, но двоюродным братом Узбека, и считал себя вправе
творить  на Руси вс„, что возжелает. И вот Чол-хан ездил со своими татарами по
Твери,  словно  по  завоеванному  городу,  грабил,  брал,  что  ему захочется,
непокорных же убивал.
    "Беззаконный  же  Шевкал, разоритель христианский, пошел на Русь с многими
татарами  и пришел в Тверь, и прогнал князя великого Александра Михайловича со
двора  его, а сам стал на дворе великого князя со многою гордостью и яростью и
воздвиг  гонение  великое  на  христиан насильством, и граблением, и битьем, и
поруганием. Люди же городские тверичи повсегда терпели оскорбления от поганых,
и  жаловались  они много раз великому князю Александру Михайловичу, дабы он их
оборонил.  Он  же видел озлобление людей своих, но не мог их оборонить и велел
им терпеть."
    Однако  тверичи  терпеть  уже  не  могли,  и  у  них  с  каждым новым днем
пребывания Чол-хана нарастала ненависть к татарам.
    Вс„   чаще  на  городском  торгу  слышался  плач,  жалобы  оскорбленных  и
возмущенные крики:
    - Что  ж  деется  ныне, православные! Церкви поругают! Слыхали ли: вчера в
Спасе,  как служба шла, татарин срывал ризы, оклады ломал и глумился над верой
нашей. Отца же Антония саблей ткнул в лицо.
    - Позорят, аспиды, жен и дочерей наших! Вчера после позора бросилась девка
одна в Тверцу с камнем. Грех смертный взяла на душу.
    - Нич-чег-го... Придет час: захлебнется семя каиново своей кровью!
    Гнев  тверичан  ждал  только часа, чтобы прорваться. Случилось это вопреки
воле  князя  Александра Михайловича, многократно посылавшего сказать тверичам:
"Сами  ведаете  силу татарскую. Терпите ныне со смирением, не могу заступиться
за вас, ибо погибель будет земле".
    Пишет тверская летопись:
    "И  было  это 15 августа месяца ранним утром, когда торг собирается. Некий
диакон  тверитин, прозвище ему Дудко, повел кобылицу молодую и очень тучную на
водопой  на Волгу. Татары же, увидев это, отняли ее. Тогда диакон начал громко
кричать:
    - О мужи тверские, не выдавайте!
    И был между ними бой.
    Татары,  надеясь на свое самовластие, начали сечь, и тотчас стеклись люди,
и пришли в смятение, и ударили во все колоколы, и стали вечем, и поднялся град
весь.  Весь  народ тотчас собрался, и восстали все. И кликнули тверчи и начали
избивать  татар,  где кого поймают, всех подряд, пока самого Шевкала не убили.
Били  всех  подряд,  не  оставили  и вестника, кроме пастухов, которые в полях
пасли  табуны  коней. Те схватили лучших жеребцов и скорей бежали на Москву, а
оттуда в Орду и там возвестили кончину Шевкала."
    Так  избит  был  в Твери ханский посол, а кроме него все ордынские купцы и
все  татары, бывшие в городе. Когда Александру Михайловичу донесли об этом, он
заплакал и сказал: "Безумцы, ведали бы, какую кару навлекли на себя!"


    КАЛИТА В ОРДЕ

    Татары  не сразу решились донести хану Узбеку о восстании в Твери и гибели
Чол-хана,  сына брата отца его. Происходило это оттого, что в Орде существовал
обычай  казнить  гонцов, привозивших дурные вести. Эта же весть не была просто
плохой, но убийственной, как для Руси, так и для самих глашатаев.
    Утаивать  е„  однако  долго было нельзя, и гонцы, пугливо подталкивая друг
друга, подошли к ханской веже. Так Узбек узнал вс„...
    Внешне  хан воспринял известие довольно равнодушно. Их трех гонцов он лишь
одному  приказал  поломать  спину,  сведя  ноги  его  к  голове  - такова была
процедура  бескровной  казни  у  татар. Однако в Орде, успевшей хорошо изучить
хана,  знали  - этим не ограничится. Узбек всегда медлил с принятием решений о
наказании, пытая провинившихся томительным ожиданием.
    Через  несколько  недель Узбек призвал к себе пять темников, под каждым из
которых  было  по  10  тысяч  войска,  и  велел татарской рати идти на Тверь и
затопить  ее  кровью,  вырезав  всех,  начиная  от  младенцев, доросших до оси
тележной. После же Твери хан велел темникам идти на Москву, Рязань, Новгород -
и опустошить тем же способом всю Русскую землю.
    О  татарских сборах стало известно на Руси, и, чтобы отвратить суровую эту
кару, Иван Данилович решился ехать в Орду.
    Супруга  его  Соломонида, бояре и дети прощались с отцом своим, думая, что
идет  он  на  верную  смерть.  Он же отвечал, что смерть у всех одна, когда же
наступит - одному Богу ведомо.
    Когда  Иван  Данилович  прибыл в Орду, татарские темники закончили уже все
приготовления,  подготовили  припасы  и осадные машины и ожидали лишь ханского
приказа, чтобы выступить.
    Проведя  Калиту  сквозь  недружелюбный  торг, где всякий смотрел на него с
любопытством  и опаской, как на князя, смертно прогневавшего хана, привели его
к Узбеку.
    Хан   сидел   на  небольшом  возвышении,  окруженный  знатными  ордынскими
вельможами и, глодая бараньи ребра, милостиво бросал недоеденные остатки своим
приближенным. Те же, сравнивая свои и чужие куски, определяли в милости ли они
нынче  у  хана.  Вельможи,  кому достался жирный и большой кусок - радовались,
получившие же обглоданную кость дрожали.
    Когда  Калита  вошел  в шатер и по обычаю опустился перед ханом на колени,
Узбек,  чуть приподнявшись, швырнул к ногам его совсем кость без мяса, ожидая,
что сделает русский князь.
    Иван  Данилович  не пошевелился, продолжая все так же смиренно смотреть на
ковер.  Так  томительно  прошла  минута.  Молчал хан, молчал Калита, молчали и
ордынские военачальники, ожидая решения Узбека.
    Наконец хан поманил к себе толмача:
    - Переведи,  как  он  посмел  показаться  мне на глаза? Может, у него семь
жизней, или он надеется на своего распятого Бога?
    - Казни  меня одного, но не наказывай Русскую землю, - отвечал по-татарски
Калита.
    Услышав  звуки  родной  речи,  Узбек  удивленно  приподнял брови и отослал
толмача.
    - Нет,  Иван-князь, я не стану ломать тебе спину... - сказал он задумчиво.
-  Крамольны  Русские  князья.  Чуть  ощутят  себя  в  силах - восстают, режут
баскаков;  да  только  далеко  ли  ускачет  стреноженный  конь?  Ты  же хоть и
крамолен,  да  умен. Не только не убью тебя, но и обещаю тебе ярлык на великое
княжение. Будешь ты один владеть всеми улусами земли вашей. Говори, рад тому?
    Иван Данилович молча поклонился.
    - За  ту  же  честь,  что даровал я тебе, должен ты, Иван-князь, с полками
своими  разорить  улус  Александров,  взять Тверь и кровью затопить непокорный
город.  Даю  я  тебе  пять  темников  с  войском,  ты  же  возьмешь  еще князя
суздальского...  Где  Тверь стояла - должно быть пепелище. Князя же Александра
приведешь ко мне в оковах на суд и на казнь.
    Калита  с  ужасом  взглянул  на  Узбека:  "Так  вот  какова  цена за честь
татарскую!"
    - Не неволь меня, хан, - взмолился он. - Какая слава пойдет обо мне? Разве
мало для наказания одних орд татарских?
    Узбек нахмурился:
    - Сам  решай, князь-Иван. Откажешься - сожгут мои темники твой город и все
иные  земли разорят. Тверь же вс„ равно не уцелеет. И так доносили уж мне, что
высоко задирает твоя Москва голову... Отвечай ныне же: пойдешь на Тверь?
    Иван  Данилович перекрестился. Как хотелось взять меч и с размаху опустить
его  на плоское ненавистное лицо Узбека! За жизнь свою он не боялся, да только
за  спиной его