связано.
   - Итак, возвращаясь к более важным и гораздо более  интересным  планам,
которые мы обсуждали: что вы думаете о моем проекте вообще?
   - Марс находится далеко от Земли, - заметил я. - Венера на  девять  или
десять миллионов миль ближе, а миллион миль - это всегда и  всюду  миллион
миль.
   - Да, это так. И я предпочел бы отправиться на Венеру, - ответил он.  -
Закутанная в облака, которые не позволяют разглядеть ее  поверхность,  эта
планета представляет тайну, которая будоражит воображение. Однако согласно
последним астрономическим расчетам условия там враждебны жизни. Во  всяком
случае,  той  жизни,  которая  знакома  нам  здесь,  на  Земле.  Некоторые
полагают, что Венера, которую держит силой  своего  притяжения  Солнце  со
времен ее первоначального жидкого состояния, обращена к нему всегда  одной
своей стороной, как Луна к Земле. Если это так,  то  ужасная  жара  одного
полушария и ужасный холод другого сделают невозможной всякую жизнь.
   И даже если благоприятные для моих планов  предположения  сэра  Джеймса
Джинса будут подтверждены фактами, все равно ночи и дни Венеры в несколько
раз длиннее земных. В эти длинные ночи столбик термометра может опуститься
до тринадцати градусов ниже ноля  по  Фаренгейту,  а  день  соответственно
будет необычайно жарким.
   - Но даже если так, жизнь могла приспособиться к таким условиям,  -  не
сдавался я. - Человек  существует  в  экваториальной  жаре  и  арктическом
холоде.
   - Но  не  при  отсутствии  кислорода.  -  сказал  Нэпьер.  -  Сент-Джон
установил, что объем кислорода под облачнымс покровом, окружающим  Венеру,
составляет менее одной десятой одного процента  земного  объема.  В  конце
концов, нам следует склониться перед высшим суждением таких людей, как сэр
Джеймс Джинс,  который  говорит:"Объективные  наблюдения,  если  они  хоть
чего-то  стоят,  заставляют  предположить,  что  на  Венере,  единственной
планете солнечной системы, не считая Марса и Земли, на которой жизнь могла
бы существовать, нет ни растительности, ни  кислорода,  которым  могли  бы
дышать высшие формы жизни". Это определенно ограничивает мои  исследования
планет Марсом.
   За обсуждением его планов мы провели остаток дня и засиделись до  ночи.
Ранним утром следующего дня он отбыл на остров Гвадалупа в  своей  амфибии
конструкции Сикорски. С тех пор я его не видел, по крайней мере, во плоти,
однако при помощи чудесных возможностей телепатии я  постоянно  общался  с
ним  и  видел  его  в  странном  неземном  окружении,  которое  графически
запечатлелось на некоей сетчатке моих мысленных глаз. Таким образом,  я  -
средство, при помощи которого замечательные  приключения  Карсона  Нэпьера
записываются на Земле. Но я  представляю  собой  не  больше,  чем  пишущая
машинка или диктофон.
   История, которая сейчас последует, - это история Карсона Нэпьера.



2. ОТБЫТИЕ НА МАРС

   Говорит Карсон Нэпьер.
   Спустя немногим более четырех часов после того, как я покинул  Тарзану,
мой аппарат опустился в небольшой  уютной  бухточке  на  берегу  пустынной
Гваделупы.  Небольшой  мексиканский  пароход,  который  я   нанял,   чтобы
перевезти рабочих, материалы и припасы с материка,  мирно  покачивался  на
якоре в крошечной гавани. На берегу собрались, чтобы приветствовать  меня,
рабочие, механики и ассистенты, работавшие с  неслыханной  преданностью  и
огромной  отдачей  в  течение  долгих  месяцев,  чтобы   подготовить   все
необходимое к этому дню. Среди низкорослых мексиканцев возвышались  голова
и плечи Джимми Уэлша, единственного американца на этом берегу.
   Я приблизился к берегу и пришвартовал корабль к понтону. Люди  спустили
легкую рыбачью плоскодонку и гребли, чтобы забрать  меня.  Я  отсутствовал
меньше недели, и большую часть этого времени  я  провел  совсем  рядом,  в
Гуаймасе, ожидая письма из Тарзаны, однако они приветствовали  меня  столь
восторженно, что можно было подумать - давно потерянный брат  вернулся  из
мертвых. Только сейчас я понял, насколько Гваделупа  кажется  заброшенной,
изолированной от остального мира, пугающей - даже для тех, кому приходится
оставаться на ее пустынных берегах всего лишь на несколько дней в ожидании
весточки с материка.
   Быть может, теплота встречи была усилена их желанием  скрыть  подлинные
чувства. Мы были вместе почти непрерывно на протяжении нескольких месяцев,
между нами завязалась теплая дружба, а сегодня нам предстояло  расстаться,
и вероятность того, что они когда-либо смогут снова встретиться  со  мной,
была чрезвычайно мала. Это  был  мой  последний  день  на  Земле;  сегодня
вечером я стану для них столь же мертвым,  как  если  бы  три  фута  земли
покрывали мой неодушевленный труп.
   Возможно, что собственные переживания окрашивали мою  интерпретацию  их
чувств, ибо должен признаться, что я боялся этого последнего  перед  самым
стартом момента, как едва ли не самого тяжелого во всем  приключении.  Мне
приходилось общаться с людьми многих стран,  но  я  не  знаю  других,  чьи
качества настолько склоняли бы  вас  к  любви,  как  у  этих  мексиканцев,
которые еще не были испорчены чересчур близким контактом с  нетерпимостью,
алчностью и прагматизмом американцев. И кроме того, здесь был Джимми Уэлш!
Прощание с ним должно было оказаться вроде расставания с родным братом. На
протяжении всех этих месяцев он умолял меня взять его с собой, и  я  знал,
что он будет продолжать свои просьбы до самой последней минуты.  Но  я  не
мог рисковать ни одной жизнью без необходимости.
   Все мы погрузились в вагонетки, которые  использовались  для  перевозки
припасов и материалов с берега в лагерь, расположенный несколькими  милями
дальше от берега. Наш  путь  лежал  к  небольшому  плато,  где  гигантская
торпеда ожидала нас на стартовой колее длиной в милю.
   - Все готово, - сказал Джимми. - Мы навели блеск  на  последние  детали
сегодня утром. Каждый ролик, каждый рельс колеи был  проверен  по  меньшей
мере дюжиной человек. Мы буксировали этот  драндулет,  этот  твой  летучий
гроб туда и обратно по всей  длине  колеи  три  раза  подряд  на  грузовой
платформе, а затем заново смазали все ролики. Трое из нас независимо  друг
от друга проверили каждый элемент оборудования и каждую унцию припасов. Мы
сделали все, что возможно,разве только  ракету  не  запускали.  Теперь  мы
готовы лететь. Ведь ты все-таки берешь меня с собой, правда, Кар?
   Я покачал головой.
   - Пожалуйста, не надо, Джимми, - попросил я. - У меня есть полное право
играть в азартные игры на свою жизнь, но не на твою.  Так  что  забудь  об
этом.
   Уэлш скривился.
   - Но я намерен сделать кое-что для тебя, - добавил я. - Всего лишь  как
знак того, что я высоко ценю помощь, которую ты мне  оказал  и  все  такое
прочее. Я собираюсь оставить тебе свой старый корабль на память обо мне.
   Разумеется,  он  был  благодарен,  но  все  же  не  мог  скрыть  своего
разочарования тем, что я не  позволил  ему  сопровождать  меня.  Это  было
очевидно по тому, какие завистливые  сравнивающие  взгляды  он  бросал  на
фюзеляж малышки Сикорски и фюзеляж драндулета,  как  он  любовно  окрестил
огромную торпеду, которая через несколько часов должна была унести меня  в
космос.
   - У твоего драндулета потолок в тридцать пять миллионов миль, - скорбно
простонал он. - Только подумай об этом! Марс в качестве флажка для отметки
рекордного подъема!
   - И хорошо бы я попал прямо в этот флажок! - воскликнул я пылко.
   Наклон колеи, по которой должна  была  двигаться  торпеда  при  старте,
потребовал  целого  года  вычислений  и  консультаций.  День  отбытия  был
запланирован еще раньше. Были в точности вычислены точка, в  которой  Марс
поднимется над восточным горизонтом в  эту  ночь,  а  также  точное  время
старта. Затем  необходимо  было  сделать  поправки  на  вращение  Земли  и
притяжение ближайших небесных тел. Таким  образом  колея  была  уложена  в
соответствии с этими расчетами.  Она  была  построена  с  очень  небольшим
наклоном на протяжении первых трех четвертей  мили,  и  затем  поднималась
постепенно под углом в два с половиной градуса от горизонтали.
   Скорости в четыре с половиной мили в секунду  при  старте  должно  быть
достаточно, чтобы нейтрализовать гравитацию. Чтобы преодолеть ее, я должен
был достигнуть скорости 6.93 мили в секунду. Ради  безопасности  я  сделал
так, чтобы в конце взлетной полосы торпеда развила скорость  семь  миль  в
секунду. И я намеревался постепенно увеличить скорость до  десяти  миль  в
секунду во время прохождения сквозь земную атмосферу. Какой  окажется  моя
скорость в космосе, было весьма проблематично, но я производил все расчеты
исходя из того, что она не будет слишком отличаться от скорости, с которой
я покину земную атмосферу. По крайней мере, до тех пор, пока я не попаду в
сферу гравитационного воздействия Марса.
   Мгновение  старта  также  доставляло  мне  серьезное  беспокойство.   Я
вычислял его снова и снова, но было столько  факторов,  которые  следовало
принять во внимание, что я счел целесообразным, чтобы мои результаты  были
проверены  известным  физиком  и   перепроверены   не   менее   выдающимся
астрономом. Их выводы идеально совпадали  с  моими.  Торпеда  должна  была
отправиться в свое путешествие за некоторое время  до  того,  как  красная
планета  поднимется  над   горизонтом   на   востоке.   Траектория   будет
представлять собой постоянно изменяющую  кривизну  гиперболу,  на  которую
будет серьезно влиять сначала  притяжение  Земли,  впрочем,  уменьшающееся
обратно пропорционально квадрату расстояния. Время отбытия торпеды  должно
быть так точно рассчитано для того, чтобы, когда она выйдет из  притяжения
Земли, ее нос был направлен на Марс.
   На бумаге эти результаты выглядели весьма  убедительно.  Однако,  когда
момент моего отбытия приблизился, я внезапно понял, что все  они  основаны
исключительно на теории.Я был потрясен безумием моего предприятия.
   Громадная торпеда весом шестьдесят тонн, лежащая у начала колеи в  милю
длиной, возвышалась надо мной подобно великанскому гробу - моему гробу,  в
котором меня сейчас должны были бросить в землю. Или на дно Тихого океана.
Или зашвырнуть в космос, чтобы я странствовал там до конца времен.  Я  был
испуган. Я признаю это, но  моя  временная  нервозность  была  вызвана  не
столько страхом смерти, сколько эффектом внезапного  ощущения  невероятной
мощи космических сил, которым я противопоставил свои слабые возможности.
   Затем Джимми заговорил со мной.
   - Давай бросим последний взгляд на внутренности драндулета , прежде чем
ты смотаешь удочки,  -  предложил  он.  Вся  моя  нервозность  и  опасения
исчезли, развеянные магией его спокойного голоса и делового тона. Я  снова
был самим собой.
   Вместе  мы  осмотрели  кабину,  где  размещены  управление,  широкое  и
комфортабельное спальное место,  стол,  кресло,  материалы  для  письма  и
хорошо заполненная книжная полка. Позади кабины была расположена небольшая
галерея, а непосредственно за галереей - хранилище, в  котором  содержался
обезвоженный и запаянный в банки провиант  (достаточно,  чтобы  прокормить
одного  путника  целый  год).  За  этой  комнатой   находилось   маленькое
помещение, в котором хранились запасные батареи для освещения, обогревания
и приготовления пищи, динамомашина и аварийная газовая установка.  Крайнее
кормовое  помещение  было  заполнено  ракетами  и   сложным   механическим
устройством, которое подает их в камеры  сгорания  по  сигналу  из  кабины
управления.  Впереди  основной  кабины  находилось  большое  помещение,  в
котором располагались контейнеры с кислородом  и  водой,  а  также  всякая
прочая ерунда, необходимая либо для  моей  безопасности,  либо  для  моего
комфорта.
   Следует  сказать,  что  все  это   было   надежно   закреплено,   чтобы
противостоять ужасному и внезапному увеличению тяжести во время старта.  Я
предвижу, что, оказавшись в космосе, я совсем не буду ощущать движения, но
старт, очевидно, будет достаточным потрясением. Чтобы смягчить,  насколько
это возможно, удар при взлете, ракета  состоит  из  двух  торпед.  Меньшая
торпеда  находится  внутри  большей,  причем  первая  значительно   короче
последней и состоит из нескольких секций, каждая из  которых  заключает  в
себе одно из помещений, которые  я  описал.  Между  внутренней  и  внешней
оболочками и между каждыми двумя помещениями установлена система остроумно
придуманных   и    выполненных    гидравлических    поглотителей    удара,
предназначенных,   чтобы   более-менее   равномерно   преодолеть   инерцию
внутренней торпеды во время старта. Мне хотелось  верить,  чть  система  в
порядке.
   В дополнение к этим  предосторожностям  против  катастрофы  на  старте,
кресло, на котором я буду сидеть перед  приборами  управления,  не  только
туго набито, но  еще  и  надежно  установлено  на  тележке,  оборудованной
поглотителями  удара.  Более  того,  имеются   средства,   чтобы   я   мог
основательно привязаться к креслу перед стартом.
   Я не забыл ничего  существенного  для  моей  безопасности,  от  которой
зависит весь успех этого проекта.
   Продолжая  последнюю  инспекцию  внутренностей  корабля,  мы  с  Джимми
взобрались на самый верх торпеды для проверки парашютов,  которые,  как  я
надеюсь, должны значительно снизить скорость ракеты после  того,  как  она
войдет в атмосферу Марса, так что я  смогу  выброситься  наружу  со  своим
собственным парашютом вовремя, чтобы  благополучно  приземлиться.  Главные
парашюты находятся в нескольких помещениях, последовательно  расположенных
по всей длине верхней части торпеды.  Чтобы  объяснить  все  подробнее,  я
должен сказать, что они представляют собой непрерывные  последовательности
батарей  парашютов,  каждая  батарея  состоит  из  некоторого   количества
парашютов возрастающего диаметра - начиная с самого верхнего, наименьшего.
Каждая батарея располагается в отдельном  помещении,  а  каждое  помещение
открывается по указанию того, кто  управляет  из  кабины.  Каждый  парашют
прикреплен к торпеде отдельным кабелем. Я ожидаю, что  около  половины  из
них оторвется в процессе первого существенного снижения скорости  торпеды,
что позволит остальным удержаться и затормозить аппарат  до  той  степени,
чтобы я смог безопасно открыть дверь и  выпрыгнуть  со  своим  собственным
парашютом и кислородным контейнером.
   Момент отбытия приближался. Мы с Джимми спустились на  землю  и  сейчас
мне предстояло самое трудное дело - попрощаться с  преданными  друзьями  и
сотрудниками. Мы не говорили много, нас слишком  переполняли  чувства,  но
среди  нас  не  найти  было  ни  одного   сухого   глаза.   Ни   один   из
работников-мексиканцев без исключения не мог понять, почему нос торпеды не
направлен вертикально вверх, если цель, назначенная мною  -  действительно
Marte. Ничто не могло убедить их, что я не выстрелю на короткую  дистанцию
и не нырну грациозным носом драндулета  вниз  -  прямо  в  Тихий  океан  -
разумеется, если я вообще стартую, в чем многие из них сомневались.
   Все вокруг хлопали в ладоши, а затем я поднялся по приставной лестнице,
прислоненной к боку  торпеды,  и  вошел  внутрь.  Закрывая  дверь  внешней
оболочки, я увидел, как мои друзья садятся в вагонетки  и  уезжают  прочь,
поскольку я распорядился, что никто не должен находиться в  пределах  мили
от ракеты в момент  старта.  Я  боялся,  что  они  пострадают  от  ужасных
взрывов, которые должны были сопровождать старт. Я запер внешнюю дверь  на
большие болты вроде подвальных, закрыл внутреннюю дверь и запер ее.  Затем
я занял свое место в кресле перед управлением и застегнул  ремни,  которые
прикрепляли меня к креслу.
   Я посмотрел на часы. Оставалось девять минут до часа Ноль. Через девять
минут я буду на пути в великую пустоту. Или же через девять минут  я  буду
мертв. Если все пойдет не так, как надо, катастрофа начнется и  закончится
за ничтожную долю секунды сразу после того,  как  я  дотронусь  до  первой
кнопки управления пламенем.
   Семь минут! У меня пересохло горло.  Хотелось  пить,  но  уже  не  было
времени.
   Четыре минуты! Тридцать пять миллионов миль -  это  очень  много  миль,
если считать их по одной, но я собирался преодолеть их за  сорок  -  сорок
пять дней.
   Две минуты! Я проверил кислородный прибор и открыл клапан немного шире.
   Одна минута! Я подумал о покойной матери. Не может  ли  случиться  так,
что где-то там, в безднах космоса, она ждет меня?
   Тридцать секунд!  Моя  рука  легла  на  панель  управления.  Пятнадцать
секунд! Десять, пять, четыре, три, два...
   Один!
   Я  повернул  переключатель.  Послышался   приглушенный   рев.   Торпеда
рванулась вперед. Я стартовал!
   Я был все еще жив и понял, что старт прошел успешно. Я глянул в боковой
иллюминатор в тот момент, когда торпеда начала движение, но  ее  начальная
скорость была такой ужасной, что я увидел только размазанное пятно  вместо
рванувшегося назад пейзажа. Я  одновременно  ужаснулся  и  восхитился  той
легкостью и совершенством, с которыми был  осуществлен  старт,  но  должен
признаться, я был немало  удивлен  тем,  что  в  кабине  почти  ничего  не
почувствовалось. У меня было такое  чувство,  что  гигантская  рука  вдруг
прижала меня к спинке  кресла,  но  это  почти  тотчас  прошло,  и  сейчас
ощущение почти не отличалось от  того,  которое  можно  испытать,  сидя  в
удобном кресле в уютной гостиной на terra firma.
   После первых нескольких  секунд,  которые  потребовались  чтобы  пройти
через атмосферу Земли, я утратил ощущение движения. Сейчас, когда я сделал
все, что было в моих  силах,  следовало  предоставить  остальное  инерции,
гравитации и судьбе. Освободив ремни, которые удерживали меня в кресле,  я
прошелся по кабине поглядеть в разные иллюминаторы, из  которых  несколько
располагались по бокам, килю и верху торпеды.
   Космос был черной пустотой, испещренной  бесчисленными  точками  света.
Землю я не мог видеть, поскольку она находилась  точно  за  кормой,  прямо
впереди был Марс. Все, казалось, было в порядке. Я  включил  электрический
свет и, расположившись у стола, сделал первые записи в журнале. Затем  еще
раз проверил разные расчеты времени и расстояний.
   Из моих вычислений следовало, что примерно через три часа после  старта
торпеда должна будет двигаться прямиком к Марсу,  и  время  от  времени  я
проводил наблюдения через широкоугольный телескопический перископ, который
был  смонтирован  объективом  вровень  с  внешней  поверхностью   оболочки
торпеды, но результаты были не вполне обнадеживающими. Уже через два  часа
Марс был прямо по курсу -  траектория  выпрямлялась  быстрее,  чем  должна
была. У меня появились дурные предчувствия. Что было не так?  Где  в  наши
тщательные вычисления вкралась ошибка?
   Я оставил перископ и посмотрел вниз через главный килевой  иллюминатор.
Внизу и впереди была Луна, великолепное  зрелище,  если  разглядывать  его
сквозь прозрачную пустоту космоса с расстояния  на  семьдесят  две  тысячи
миль меньше, чем я видел ее до сих пор, и без  земной  атмосферы,  которая
снижает видимость. Кратеры Тихо, Платона и Коперника явственно  выделялись
на медном диске великого спутника, углубляя по контрасту тени Моря Ясности
и Моря Спокойствия. Острые пики Апеннин и Алтая были видны так  отчетливо,
как я их видел только в самый большой телескоп. Я был  сильно  взволнован,
но также и серьезно обеспокоен.
   Три часа спустя я был менее чем в пятидесяти  девяти  тысячах  миль  от
Луны, и если раньше ее  вид  был  великолепен,  то  теперь  он  просто  не
поддавался описанию - но пропорционально возрастали и мои опасения,  я  бы
даже сказал, в  квадрате  по  отношению  к  растущему  великолепию.  Через
перископ я наблюдал, как условная линия  моей  траектории  проходит  через
плоскость Марса и опускается за нее. Я понимал  со  всей  определенностью,
что в этом случае я никогда не достигну своей цели. Я старал