не выходить оттуда ни  при  каких  условиях,  разве  что  он  сам
позовет. Но такое случалось чрезвычайно редко, и чем дальше - тем реже.
   И роботы замерли в стенных нишах.
   Естественно, к тому времени, когда все зашло так далеко,  и  Честри,  и
остальные роботы Джидая сами стали полусумасшедшими, запутавшись  в  хитро
расставленных  ловушках  противоречий  Первого  Закона.   Джидай   проявил
незаурядный  талант  в  формулировке  приказаний  и  сумел  убедить  своих
роботов,  что  беспрекословное  исполнение  любых,  самых  несуразных  его
прихотей - единственный способ избежать нанесения серьезного физического и
психического вреда господину. Джидай проделал это так ловко, что роботы  и
не думали беспокоиться о его умственном здоровье, которое чем дальше,  тем
сильнее страдало.
   Вот почему, а также потому, что  у  этих  роботов  не  было  встроенных
обонятельных детекторов, Джидай пролежал после смерти так долго, что успел
почти полностью разложиться. Наконец напряжение  Первого  Закона  вынудило
Честри нарушить приказ господина, и  он  покинул  нишу.  Честри  прошел  в
комнату Джидая и не обнаружил там никого, кто мог бы  отдать  какое-нибудь
новое приказание.
   Крэш и его напарник пробрались в зловонную грязную комнату. Стены  были
сплошь  покрыты  какой-то  мерзкой  плесенью,   кое-где   свисавшей   вниз
беловато-серыми  клочьями.  Огромная  груда   использованных   пластиковых
пакетов, громоздившаяся в задней части комнаты, казалось, шевелилась -  ее
сплошь покрывали жирные, отъевшиеся  на  гнилых  отбросах  мыши,  черви  и
тараканы. Но страшнее всего было другое - то, что осталось от Джидая.  Это
зрелище до сих пор являлось  Крэшу  в  кошмарных  сновидениях.  Оскаленный
труп, весь  покрытый  ленивыми  зелеными  мухами.  Кожа  на  трупе  ходила
ходуном, вздымалась тут и там бугорками  -  черви,  личинки  трупных  мух,
неустанно  прогрызали  ходы  в  зловонной  разложившейся  плоти.  По  полу
разлилась целая лужа мутной жидкости, которая до сих пор капала и капала с
кровати - какой-то мерзостный жидкий  продукт  гниения.  Высохшие  глазные
яблоки, мясистые, хрящеватые уши и нос сморщились и почернели, кожа на них
потрескалась и сползала клочьями.
   Полицейский медэксперт не стал даже - или  не  смог  себя  заставить  -
брать какие бы то ни было пробы или определять причину смерти. Он  заявил,
что смерть произошла от естественных причин,  и  все  с  ним  согласились,
невзирая на то, что вряд ли кому-то  из  колонистов  пришло  бы  в  голову
назвать такую смерть естественной.
   Никто и ни  при  каких  обстоятельствах  не  желал  говорить  о  смерти
Давирника Джидая.  Честри  и  других  роботов  Джидая  демонтировали,  дом
взорвали, саму землю перерыли  и  оставили  такой,  как  есть,  забросили,
забыли. Никому не хотелось даже  приближаться  к  этому  страшному  месту.
Никто не смел вслух назвать само имя Давирника Джидая.
   Художники, которые  приобрели  репутацию  и  сделали  карьеру  за  счет
благоприятных отзывов и материальной поддержки Давирника Джидая,  внезапно
не только лишились спонсора, но и оказались в неприятном положении  людей,
достижения которых так высоко оценивал сумасшедший. Более того,  возможно,
не просто оценивал их творчество,  но  и  оказывал  на  него  значительное
влияние! Все отвернулись от этих неудачников, никто больше не хотел  иметь
с ними дело. Кто-то из них навсегда исчез из  мира  художников,  кто-то  -
очень немногие - сумел начать все заново, подняться из пепла, шаг за шагом
восстанавливая репутацию, но уже без чуткого одобрения  и  руководства  со
стороны Давирника Джидая.
   Кроме того, со смертью Джидая раз и навсегда исчезли голографические  и
видеоизображения отсутствующих на публичных собраниях и приемах.
   Конечно, самым простым и удобным выходом было убедить самих  себя,  что
Джидай просто сошел с  ума.  Однако  Давирник  Джидай  раньше  был  вполне
здоровым человеком  и  не  проявлял  никаких  особых  признаков  грядущего
помешательства. Он до последней минуты жизни свято верил, что  ведет  себя
совершенно естественно, о чем  недвусмысленно  писал  в  своих  дневниках.
Почти все записи последних лет состояли  сплошь  из  поздравлений  в  свой
адрес по поводу того, что ему, Джидаю, наконец-то удалось  достичь  своего
идеала - размеренной и абсолютно спокойной, нормальной жизни.
   Но если сумасшедший не знает, что сошел с ума, как может  любой  другой
человек быть уверен, что с его рассудком все в порядке? Никто во всем Аиде
ни разу не задавался этим вопросом. Никто и никогда не обсуждал этого, как
и всего остального, что касалось случая с Давирником Джидаем.
   Но можно ли считать здоровым общество, в котором  ужасающий,  кошмарный
случай все просто стараются не замечать, как будто его никогда и не было?
   И насколько можно позволять роботам обо всем заботиться, чтобы  это  не
перешло опасной грани безумия?
   Альвар мрачно хмыкнул. Не самый благоприятный признак  -  не  замечать,
что делает твое собственное тело, когда робот готовит тебя ко сну!
   - Дональд! - позвал он.
   Раздался негромкий шум. Это Дональд, стоявший в стенной  нише  напротив
кровати, активировался и шагнул к Альвару. Сначала Альвар  ничего  не  мог
разглядеть в кромешной темени, но вот робот включил подсветку глаз  -  они
вспыхнули во мраке, два неясных пятна голубого света.
   - Да, сэр!
   Альвар сказал:
   - Оставь меня. Выйди из комнаты и побудь где-нибудь в доме. Не беспокой
меня ни под каким предлогом, пока я сам утром не выйду, и  передай  то  же
указание всем остальным роботам.
   - Да, сэр! - спокойно ответил Дональд, ничуть не удивившись, как  будто
каждую ночь слышал такой странный приказ и обычный распорядок дня  не  был
установлен давным-давно.
   Альвар проследил взглядом, как два голубых светляка проплыли к  выходу,
слышал, как Дональд открыл дверь и снова закрыл, как прошагал  куда-то  по
коридору.
   "Сколько еще?" - гадал Альвар. Сколько  еще  людей,  слушавших  сегодня
лекцию из зала или по телевидению, сколько еще из них отослали этой  ночью
своих роботов, встревоженные  словами  Фреды  Ливинг?  Сколько  еще  людей
решили этой ночью начать новую жизнь, решили жить сами  для  себя,  вместо
того чтобы позволять своим роботам проживать эту жизнь за них?
   Никто? Миллионы? Ни то, ни другое - что-то среднее? Хуже всего, что  он
понятия не имел,  как  обстоят  дела  в  действительности.  Альвар  привык
считать, что неплохо знает жителей Аида. Но по этому  вопросу  он  не  мог
сказать ничего определенного. Наверное, не он один  вспоминал  этой  ночью
Давирника Джидая. Если это так, то Фреда  Ливинг  читала  лекцию  не  зря.
Давно пора было открыть людям глаза.
   Но тут его мысли вернулись к предмету, о котором он весь вечер старался
не думать. Калибан, который скрывается где-то в ночном городе.  Робот  без
Законов,  ничем  не  контролируемый,  само   его   существование   подобно
грандиозной потасовке или всеобщему паническому страху, а то и хуже!
   Альвар Крэш злобно выругался во  тьму.  Может,  сегодня  вечером  Фреда
Ливинг и сделала доброе дело, но нет никаких сомнений в  том,  что  та  же
Фреда Ливинг причастна к ужаснейшему преступлению.
   Что ж, она уже начала пожинать его плоды.



        "16"

   Калибан сидел в  кромешней  темноте  в  каком-то  заброшенном  закоулке
подземного  лабиринта.  Одинокий,  загнанный  охотниками,  он  не  решался
включать даже инфракрасный фонарь и сидел во мраке. Калибан не отваживался
делать ничего, по чему его могли  бы  выследить.  Ему  не  хотелось  снова
срываться с места и бежать от погони.
   Трудно было вообразить, что положение его может оказаться еще хуже,  но
совсем недавно именно так и случилось. Калибан размышлял о неудачной, едва
не ставшей гибельной попытке найти помощь и сочувствие у  других  роботов.
Собственно, на кое-какие вопросы ответ он все же  получил.  Когда  в  тебя
стреляют, очень быстро  учишься  понимать,  что  к  чему.  Если,  конечно,
повезет и останешься после этого в живых. Такие переделки сильно проясняют
соображение.
   Теперь Калибан знал, что роботам доверять тоже нельзя. Они  тут  же  на
него донесут по этой внутренней связи, о которой проболтался  Горацио.  Но
Калибан узнал и еще кое-что.
   Эти Три Закона, о которых толковал тот же Горацио. И рассудок, и что-то
иное, неуловимое, скрытое где-то среди переплетения логических  цепей  его
мозга, подсказывало Калибану, что эти Законы, чем бы они  ни  были,  -  та
самая разгадка, которую он так упорно ищет. Законы - ключ ко  всему.  Надо
узнать, что они такое, узнать, как  они  действуют,  и  головоломка  будет
разгадана!
   Каким-то образом эти Законы определяют поведение всех роботов.  В  этом
Калибан не сомневался. Законы имели также какое-то  отношение  к  странной
уверенности тех поселенцев, что Калибан будет тупо стоять и  ждать,  когда
его уничтожат. Законы должны  объяснять,  почему  тот  глупый  толстенький
человечишка ожидал, что Калибан бросится тащить его покупки. Когда Калибан
узнает, что это за Законы,  станет  ясно,  почему  всякий  становится  его
врагом из-за тягчайшего преступления - незнания этих самых Законов.
   Никаких  логических  доводов  в  пользу  того,  что,  зная  Законы,  он
наверняка будет в безопасности, Калибан привести не мог. Но он уже знал на
собственном опыте, что логика и здравый смысл сами по себе  не  могут  его
уберечь в этом странном мире, который никак нельзя назвать ни разумным, ни
логичным. Возможно, здравомыслящему существу удастся вписаться в этот мир,
если оно будет  следовать  его  Законам.  Вероятно,  эти  Законы  каким-то
образом ограничивают мысли и действия, защищая порядки,  установленные  на
основе нелогичных верований, или случайных совпадений, или мертвого  груза
прошлого.
   Если Калибан познает эти Законы, он,  возможно,  поймет  этот  мир.  По
крайней мере, это разумно и логично. Опять же он не видел,  каким  образом
знание Законов могло бы ему повредить. И если эти  Законы  содержат  такие
условности, которые Калибан решит соблюдать, то ничто не помешает ему  так
и сделать. В любом случае,  знание  Законов  кажется  весьма  полезным  и,
по-видимому, никакого вреда причинить не должно.
   Калибан  на  время  оставил  Три  Закона  и  задумался  над  еще  одной
проблемой. Из всего, что Калибану довелось пережить,  следовало:  из  всех
врагов  наиболее  опасны  шериф  и  его  полицейские.  Другие  тоже  могли
причинить кое-какие неприятности или вызвать полицию, завидев Калибана, но
только полицейские преследовали его так упорно и решительно, не  стесняясь
в средствах.
   Итак, перед ним стояли две  важные  задачи:  исследовать  природу  Трех
Законов и не попасться полицейским. И чем лучше получится  последнее,  тем
больше надежды на то, что ему удастся разобраться с первым.
   Но мало было просто не угодить в лапы шерифу. Потому  что  шериф  хотел
убить его, а Калибан хотел жить. Это  побуждение,  желание,  необходимость
Калибан успел хорошо познать - даже больше, чем познать. Он  прочувствовал
всем своим существом жажду жизни, глубокую внутреннюю потребность жить.  И
тут не было даже намека на  какой-нибудь  выбор.  Это  было  необходимо  и
естественно - жить.
   Калибана поразила эта мысль.  Действительно,  сама  по  себе  она  была
весьма  примечательной.  Калибан  припомнил,   каким   был   сразу   после
пробуждения. Тогда необходимость  собственного  физического  существования
казалась просто логичной и разумной. Но за последние  несколько  дней  все
решительно изменилось. С каждым новым усилием, с каждой  новой  победой  в
борьбе за выживание желание жить становилось сильнее и глубже.
   И еще Калибан понял, что  простого  выживания,  сохранения  физического
существования ему недостаточно. Если бы это было так, ему  нужно  было  бы
всего  лишь  забраться  поглубже  в  какой-нибудь   заброшенный   закоулок
лабиринта и  прятаться  там  сколь  угодно  долго.  Такой  образ  действий
прекрасно решил бы все неприятности с полицейскими и прочими. Самый верный
способ остаться в живых. Но нет, этого Калибану было мало.  К  чему  такое
бесцельное существование? Чтобы в полной мере жить, мыслить,  чувствовать,
нужно гораздо  больше,  чем  вечно  сидеть  в  беспросветном  мраке  сырых
тоннелей.
   Жизнь - это гораздо большее. Жизнь дана  совсем  для  другого.  Калибан
знал это наверняка, хотя пока не понимал полностью, для  чего  именно.  И,
похоже, узнает еще очень и очень не скоро. Одно он понимал ясно: для  того
чтобы жить полной жизнью,  нужно  общаться  с  себе  подобными,  мыслящими
существами, а не только с самим собой. Каждый человек или робот дает всем,
кто его окружает, какую-то частицу смысла существования. Их всех связывают
такие  запутанные,  сложные  отношения,  зачастую   глубоко   скрытые   за
условностями, что сами они даже не  подозревают  о  связи.  Но  совершенно
ясно,  что  любой  человек,  любой  робот,  оторванный  от  остальных,  не
связанный ни  с  кем  никакими  отношениями,  оказывается  потерянным  для
общества и утрачивает сам смысл существования. Существам и того, и другого
вида предназначено общаться друг с другом, и без такого  общения  они  все
равно что умирают. Так будет и с Калибаном, если он останется  навсегда  в
лабиринте тоннелей.
   Прекрасно!  Лучше  короткая,  но  насыщенная  жизнь,  постоянный  поиск
ответов на вопросы, чем долгое и бессмысленное  прозябание  в  безопасных,
темных и сырых тоннелях.
   Но как хотя бы  немного  обезопасить  себя  от  полицейских  и  шерифа?
Калибан запросил из блока памяти всю,  какая  только  есть,  информацию  о
полицейском управлении. Законы, обычаи, предназначение, история создания -
все это  тут  же  вспыхнуло  в  его  памяти.  Так,  погоди-ка!  Полномочия
полицейских  ограничены  территориально!   Их   деятельность   законна   и
правомочна только в пределах города. В любом другом  месте,  за  пределами
Аида, полицейские бессильны. Раньше Калибан  просто  не  обратил  на  этот
пункт внимания, когда считал, что Аид и есть весь мир.
   Прекрасно. Значит, чтобы избежать столкновений с шерифом, надо покинуть
город. Конечно, он и тогда не будет полностью в безопасности.  Калибан  за
свою короткую жизнь успел узнать, что Законы и действительность  совпадают
далеко не всегда  и  связаны  друг  с  другом  весьма  приблизительно.  Но
оставаться в городе - это верная смерть. Они будут  искать  его,  пока  не
найдут. А если уйти отсюда, появится по крайней мере хоть какая-то надежда
остаться в живых.
   Но  очень  многое  по-прежнему  было  непонятно.  Калибан  не   мог   с
уверенностью сказать, насколько велик  мир  за  пределами  города.  В  его
встроенной карте не было никаких сведений о том, какие земли лежат  вокруг
Аида. И если бы Калибан своими глазами не видел, что за  пределами  города
есть горы и равнины, он вообще не знал бы,  что  там  что-то  есть.  Может
быть,  всего  лишь  несколько  километров  пустыни?  Или   земли   тянутся
бесконечно далеко во всех направлениях? Калибан видел в  кабинете  Горацио
глобус,  но  это  изображение  должно  было   соответствовать   невероятно
огромному миру. Зачем кому-то понадобилась такая огромная планета?  Может,
этот глобус - не настоящая карта, а еще одно недоразумение?
   И никак нельзя узнать об этом наверняка. Конечно, где-то в городе можно
было бы найти способ это выяснить. Но показываться там слишком рискованно.
Нет. Калибан не собирался выходить из укрытия, кроме как для  того,  чтобы
оставить город. Потому что там, наверху, ему снова придется столкнуться  с
проблемой незнания странных,  таинственных  Законов,  которые  знают  все,
кроме Калибана.
   Таким образом, осталось только решить, как выбраться из  города,  чтобы
его не заметили и не уничтожили.
   Над этим стоило хорошенько поразмыслить.


   Он до смерти проголодался. Пища, изысканная, ароматная пища, стояла  на
столе перед ним. Его горло пересохло от  жажды,  как  никогда  прежде.  Но
рядом не было ни одного робота, чтобы нарезать мясо кусочками  и  положить
ему в рот. Ни одного робота, который бы мягко обхватил его челюсти и горло
и правильно пошевелил ими - чтобы он пережевал и проглотил пищу. Он мог бы
и сам протянуть руку и взять пищу с  тарелок,  но  нет  -  лучше  умереть!
Смерть - единственный верный  способ  никогда  больше  не  шевелиться,  не
делать совершенно ничего, и никогда не забивать голову противными  мыслями
о необходимости двигаться, что-то делать, мыслями об отвратительных нуждах
постылого, неугомонного тела.
   Да! Смерть! Смерть. Смерть...
   Альвар Крэш открыл глаза.  Наступило  утро.  Было  уже  совсем  светло.
Усталость покинула тело.
   Мир вокруг был настоящим. Потолок был на месте  -  прямо  над  головой,
изысканная  многоцветная  роспись  по-прежнему  переливалась   ничего   не
значащими спиральными узорами. Это даже успокаивало - бессмыслица цветовых
переплетений. В последнее время и так слишком многое в жизни Альвара имело
скрытый смысл. И этот сон, настоящий кошмар, это было уже слишком!
   Альвар пошевелился, медленно, очень осторожно сел  в  кровати,  опустил
ноги на пол,  тщательно  следя  за  каждым  движением.  О  причинах  такой
осторожности долго думать не приходилось:  все  тело  покрывали  синяки  и
ссадины после вчерашней потасовки, мышцы затекли и болели.
   Альвар какое-то мгновение  просто  сидел,  по  привычке  ожидая,  когда
подойдет Дональд. Но вот он вспомнил. Он же решил с сегодняшнего  дня  все
делать сам! С минуту Альвар раздумывал, не стоит  ли  отказаться  от  этой
затеи. В конце концов, у него вчера был нелегкий день и сегодня  он  не  в
лучшем состоянии...
   Нет. Завтра и послезавтра найдутся другие,  не  менее  весомые  доводы,
чтобы  отложить  решение.  Если  дожидаться,  пока  состояние  не   станет
идеальным для того, чтобы самому о себе заботиться, он проживет всю  жизнь
как чертов Джидай!
   От таких мыслей Альвар сразу взбодрился и нашел в себе  силы  встать  с
кровати. Тщательно стараясь прогнать все мысли о Джидае,  Альвар,  морщась
от боли, потащился в душ. С удовольствием  он  отметил,  что  помнит,  где
находится панель управления подачей воды  и  всего  остального.  Альвар  с
наслаждением  направил  на  себя  упругие  горячие  струи,  которые  мягко
помассировали тело, смыли прочь усталость и  боль  от  синяков  и  ссадин,
расслабили напряженные мышцы. Оказалось,  что  Альвар  без  особого  труда
сумел управиться с регулировкой душа. Хоть и замешкался немного, не  сразу
сообразив, как душ выключается, да и воздух сушилки был  чуточку  горячее,
чем хотелось бы.  Но  все  это  была  ерунда,  мелочи,  с  ними  он  легко
справится, когда немного попривыкнет. С чувством уверенности в собственных
силах и приятной легкости в отдохнувших, расслабленных мышцах Альвар вышел
обратно в спальню.
   И был неприятно поражен, когда оказалось, что он понятия не имеет,  где
может лежать его одежда. Альвар принялся за поиски, начал одну  за  другой
открывать дверцы шкафов, к которым никогда прежде не  притрагивался,  стал
просматривать все закоулки в комнате. Но даже когда удалось  отыскать  все
части костюма, Альвар понял, что трудности только начинаются. Застежки  на
многих деталях одежды располагались так, что не было  никакой  возможности
самому до них дотянуться. Ему пришлось перемерить кучу костюмов,  пока  он
подобрал нечто более-менее пристойное для того, чтобы показаться на людях.
На это занятие Альвар угробил более получаса. Да и то костюм  кое-где  был
перекошен, кое-где собирался в складки -  видимо,  пряжки  и  зажимы  были
слишком сильно затянуты. Альвар хотел даже снять все и  начать  снова.  Но
нет. Хрен с ним! И так он уже слишком  долго  возится  с  этими  тряпками!
Завтра получится лучше. Главное, что ему все же удалось сегодня самому как
следует помыться и одеться. Все остальное - ерунда.
   Альвар вышел в коридор, гордясь своими достижениями. Единств