бочонков, стоявших в  самом  углу,  она  слабо
улыбнулась, глядя на безудержный восторг графа.
   Впрочем, через минуту выяснилось, что радость  была  преждевременной:
ворота оказались надежно заперты снаружи.

***

   Они били в ворота кулаками,  пинали  их;  пытались  процарапать  хоть
малую щелочку, но только совсем сломали стилет  графа,  а  пистолет  был
брошен где-то у входа и погребен под грудою бочонков. Впрочем, все равно
он был незаряжен, да и от заряженного какой прок? Разве что застрелиться
в отчаянии!
   В конце концов силы у обоих окончательно иссякли.  Опустившись  прямо
на стылые камни, долго сидели в бездумном молчании.
   - Да... - наконец протянул граф. - Есть хочется.
   Сейчас было бы неплохо отведать раков.
   - Что? - буркнула Лиза. - Почему вдруг?
   - Видите, накануне моего рождения матушке вдруг  донельзя  захотелось
раков. И по ею пору я до них большой охотник.
   - А-а... - промямлила  Лиза  в  ответ,  и  вновь  воцарилось  тяжелое
молчание, пока граф не нарушил его.
   - В моей жизни существуют три вещи, отчасти взаимозаменяемые: любовь,
еда и беседа. Ну, есть здесь нечего, беседовать  вы  тоже  вроде  бы  не
расположены.
   Может быть, немножко любви?
   Он вяло рассмеялся, когда Лиза шарахнулась от него:
   - Да полно! Я сегодня тоже как-то.., что-то не совсем. Вот  диковина!
Это я-то - вечно алчущий новой Добычи! М-да... Любви,  значит,  тоже  не
будет. Одно радует: от жажды мы тут не помрем. И смерть наша будет очень
веселой.
   Внезапно он умолк и приподнялся, тревожно принюхиваясь.
   Лиза тоже вдохнула воздух поглубже и поняла, что их смерть,  пожалуй,
будет не очень веселой: из подземного коридора отчетливо тянуло дымом.
   - Что это? -  спросила,  не  желая  верить  своей  догадке,  и  вновь
придвинулась к графу.
   Он рассеянно обнял ее за плечи:
   - Дым, моя последняя любовь!
   Лиза возмущенно покосилась на него, но тут же сникла. Наверное, и его
можно назвать ее последней любовью... Или, точнее, последним любовником.
   - Дым? Это значит, пожар подбирается к нам?
   - Боюсь, что так, - хрипло промолвил граф, и в голосе его  прозвучала
полная безнадежность. - Очевидно, ром из разбитых  бочонков  добежал  до
того коридора, в котором бушует пожар, и теперь огонь идет к нам.
   - Вы хотите сказать, что ром загорелся?!  -  недоверчиво  воскликнула
Лиза. - Но ведь он жидкий!
   - Дитя! - вздохнул граф. - Вы даже пуншу не пробовали?  Теперь  уж  и
не... - Он смолк, спохватившись, но Лизе и так все стало ясно.
   - Господи! - взмолилась она в смертной тоске. - Да что же он горит  и
горит, этот пожар? Там ведь только земля да камни, чему полыхать-то?!
   - Ну не совсем. Кругом стоят деревянные крепи.
   Кроме того, вы хоть представляете, где мы находимся?
   - Возможно, я ошибаюсь, но кажется, в подземелье, - собрав  последние
остатки язвительности, промолвила Лиза.
   Ответный смешок графа прозвучал весьма жалко:
   - Это не просто подземелье, а катакомбы святой Присциллы. Веков  этак
шесть  или  семь   назад   здесь   от   гонителей-язычников   скрывались
христианские мученики. Я читал, что они покрывали стены своих  подземных
убежищ особым составом: смесью сосновой  смолы,  серы  и  еще  какого-то
дьявольского  зелья,  чтобы   мгновенно   сжечь   всех   и   вся,   если
преследователи ворвутся в катакомбы.
   - Да полно! - с досадою отвернулась от него Лиза. - Тому вон  сколько
лет минуло!
   - Правильно, - кивнул де Сейгаль. - Должен  признаться,  что  я,  как
химик, не раз пытался восстановить утраченный секрет этого  состава,  но
мне не удалось.
   Я даже не очень-то верил, что мне удастся сегодня разжечь  огонь,  но
явно недооценил умов наших предшественников,  обитателей  сих  катакомб:
действие их снадобья воистину неподвластно времени.
   Лизе показалось, что  она  ослышалась.  Она  медленно  повернулась  к
графу:
   - Что?.. Что вы сказали? Так это вы устроили пожар?!
   - Да, - пожал плечами де Сейгаль, и впервые в  голосе  его  зазвучало
подобие  смущения.  -  Видите  ли,  я  хотел  чем-то  отвлечь   внимание
стражников, чтобы  проникнуть  в  главный  зал  подземелья,  и  мне  это
удалось...
   Однако я, кажется, немного не рассчитал.

***

   Лиза беспомощно смотрела на него.
   Господи Иисусе Христе! Да в своем ли уме этот  человек?  Выходит,  он
спас ее только для того, чтобы  вскорости  предать  мучительной  смерти?
Вдобавок за компанию с собою!
   Сердце ее сжалось от невыносимой боли, и,  к  изумлению  своему,  она
поняла, что это не  злоба  на  де  Сейгаля,  не  страх  перед  неминучей
погибелью, а тоска от сознания, что злая судьба не оставляет  ей  больше
ни единой возможности Хотя бы раз еще увидеть Алексея, услышать весточку
о нем! Ее непреходящая любовь то казалась ей прекрасной и  сияющей,  как
снег на вершинах Альбанских гор,  как  море  у  подножия  Карадага,  как
первая  звезда  в  прозрачной  вечерней  синеве,  то  черной,   горькой,
обреченной. Алексей ли сумел внушить Лизе эту верную, неколебимую любовь
без конца, сама ли она сковала своему сердцу эти  вечные  оковы,  -  бог
весть!
   Суть в том, что она не только не могла, но и не желала расстаться  со
своим призрачным  счастьем  и  истинным  горем.  И  ошибка  думать,  что
выдавались дни, когда она ни  разу  не  вспоминала  об  Алексее.  Вот  и
сегодня:  это  его  никому  другому,  кроме  Лизы,  не   слышный   шепот
подсказывал ей ответы для мессира; его рука помогала отыскать в  кармане
плаща пистолет; его сила и настойчивость помогали выстоять, не поддаться
страшной усталости; его глаза заглядывали в ее  глаза  сейчас,  в  самое
тяжкое  мгновение!..  Приключение  с  графом!  Какая  чепуха!  Утомление
плотской жажды, пустая попытка забвения. Ведь и в самый сладостный миг -
нужно честно признаться хотя бы себе самой! -  она  видела  перед  собою
расширенные страстью глаза Алексея, чувствовала его  руки,  стискивавшие
ее плечи, упивалась его срывающимся дыханием, как там, на  борту  галеры
"Зем-земсувы"!..
   Она  зажмурилась,   слабо   улыбаясь,   пытаясь   продлить   чудесное
наваждение, но тут же открыла глаза и вскочила, в ужасе  глядя  во  тьму
коридора, откуда с ревом вылетело чадящее пламя.
   - Нет, нет! - отчаянно закричал  рядом  граф  и,  подхватив  один  из
оставшихся бочонков,  швырнул  его  в  надвигающегося  огненного  зверя,
словно надеясь отпугнуть его.
   Подхватил второй.., и замер, согнувшись, не в силах оторвать  его  от
земли. Рванул еще раз. Послышался раздирающий уши скрип и скрежет. Потом
часть стены в углу погреба вдруг медленно отошла, открыв зияющее  темное
отверстие, в которое граф и метнулся, волоча  за  собой  Лизу.  Как  раз
вовремя, ибо в следующий миг огонь ворвался в погреб.
   Они еще успели ощутить  его  обжигающее  дыхание,  прежде  чем  плита
вернулась на свое место, отняв у огненного зверя его добычу.

***

   Лиза смутно вспоминала потом, как граф заставил ее подняться и  идти,
опять идти по новому подземному коридору. Она была  в  полуобмороке,  но
шла,  будто  кто-то  толкал  ее,  вселяя  уже  утраченную  жажду  жизни.
Наверное, это тоже был Алексей, но сейчас она была неспособна ни  о  чем
думать.
   Прежде чем Лиза начала  понимать,  что  происходит,  ощутила  летучее
прикосновение ко лбу и  с  трудом  сообразила,  что  это  ласка  ночного
ветерка, а прямо в глаза  ей  приветливо  смотрит  луна,  поднявшаяся  в
небеса.
   Лиза огляделась. Того полуразрушенного храма со статуями, к  которому
вчера привез ее граф, и в помине не было. А поскольку нигде не виднелось
и следов пожара, даже  легкого  зарева,  получалось,  что  по  подземным
переходам они с де Сейгалем прошли не одну версту.
   В это невозможно  было  поверить!  Они  спаслись,  они  выбрались  из
проклятого подземелья! Лиза недоверчиво  посмотрела  на  графа  и  вдруг
разрыдалась, упав ничком и приникнув всем телом к росистой траве.
   Де Сейгаль, присев рядом, тихонько поглаживал ее по плечу и бормотал,
не заботясь, впрочем, о том, слышит его кто-нибудь или нет:
   - Нет ничего и ничего не может быть дороже  для  разумного  существа,
чем жизнь. Смерть - это чудовище, которое отрывает  зрителя  от  великой
сцены, прежде чем кончится пьеса, которая его бесконечно интересует!
   "Да, графа, кажется, ничем не проймешь", - невольно улыбнулась Лиза и
приподнялась, села, утирая слезы и все еще тихонько всхлипывая. Ей стало
стыдно своей слабости, и она попыталась призвать на помощь  ту  приятную
язвительность, которой были так или иначе проникнуты все ее разговоры  с
графом:
   - Во всяком случае, скучной эту историю не назовешь!
   - Можете мне поверить,  -  значительно  воздел  он  палец,  -  я  уже
давным-давно нашел бы способ улизнуть из этого подземелья, если  б  наше
приключение не было таким захватывающим.
   Поистине, наглости его не было предела! Лиза просто-таки  онемела,  а
он продолжал трещать нечто уж совершенно несуразное:
   - Уверяю вас, моя несравненная,  через  много,  много  лет,  когда  я
состарюсь и единственным приютом моих воспоминаний останется  письменный
стол, где оплывают свечи, где ждут зачиненные перья и  шелестят  большие
белые листы чуть шершавой дешевой бумаги, я  непременно  найду  в  своих
мемуарах местечко и для вас, и для нашего бегства сквозь  огонь,  сквозь
мрак, и, разумеется, для той дивной скачки в  карете,  которая  подарила
мне восхитительное блаженство!
   Лиза вытаращила на него глаза. Вот почему он все время говорил такими
странными,  круглыми  фразами,  словно   изрекал   давно   заготовленные
афоризмы. Так оно и было: для него вся жизнь, близость смерти, отчаяние,
риск и даже любовные содрогания - не более  чем  заготовки  для  будущей
книги!
   - Только посмейте, - глухо проговорила  она,  сдерживаясь,  чтобы  не
вцепиться в курчавую шевелюру графа.
   - Ну-ну, красотка! - шутливо погрозил он. - Я-то имею на  это  право.
Как-никак это ведь я спас вам жизнь!
   Он спас ей жизнь?! О да, наверное... Но кто же, если  не  он,  сперва
подверг эту жизнь опасности? По крайней мере дважды: когда приволок ее в
лапы Араторна с Бетором и когда устроил пожар.  И  после  этого  он  еще
смеет?!
   Страх и безумная усталость, пережитые  ею,  при  словах  графа  вдруг
обратились в дикую, неуправляемую ярость.
   - Пропади ты пропадом! Век бы тебя не видеть! Думаешь,  лучшего,  чем
ты, на свете нет? - выкрикнула она, безошибочно  угадав:  больнее  всего
этого неудержимого хвастуна можно уязвить, если подвергнуть сомнению его
мужские достоинства. - Да последний  волжский  бурлак  куда  как  крепче
тебя! Он всю ночь без устали ласкаться будет, не то что ты.  Трепыхнулся
разок - и готово, а баба, что хошь, то и делай!
   Откуда взялся этот волжский бурлак, Лиза и сама  не  знала,  но  свою
службу он, несомненно, сослужил. Даже при лунном свете было  видно,  как
побелело лицо де Сейгаля.
   - Что ты о себе воображаешь, самозванка?! - прошипел он с ненавистью.
- Да я к тебе и не притронулся бы, когда б не думал,  что  имею  дело  с
русской принцессой!
   - Как же, с принцессой! - захохотала Лиза. - Как будто  тебе  не  все
равно, принцесса или нищенка подзаборная? Была б юбка, чтоб задрать!  Ты
посмотри на себя! - И, сама дивясь своей внезапной развязности,  указала
на его чресла. - Да помани я  тебя  сейчас  пальчиком,  ты  враз  портки
спустишь!
   Теперь граф покраснел; в изменчивом лунном свете лицо  его  сделалось
сине-багровым, как у висельника.
   Сначала Лизе показалось, что его или удар хватит, или он накинется на
нее с кулаками. Граф сдержался, и все-таки понадобилось некоторое время,
чтобы он овладел собой.
   Скрестив на груди руки, де Сейгаль устремил на Лизу уничтожающий взор
и высокомерно произнес:
   - Ты оскорбила художника! Но себе  ты  принесла  значительно  больший
вред. Знаешь ли ты, что такое мемуары великого  человека?  Это  источник
бесценных свидетельств  времени  для  будущих  историков!  Так  вот,  не
сомневайся: история семнадцатого  века,  написанная  моей  рукою,  будет
избавлена от упоминания твоего имени! .
   Вслед за этим он повернулся и ушел, не удостоив Лизу даже  прощальным
словом. И все время, пока его шаги таяли в лабиринте улиц, она сидела на
траве, не зная, то ли плакать, то ли смеяться, то ли  умолять  графа  не
бросать ее одну в незнакомом месте.

Глава 12

Святой Франциск, покровитель птиц

   Разумеется, Лиза его не окликнула; скорее язык бы себе откусила,  чем
стала просить милости! Вдобавок, даже не признаваясь в этом себе  самой,
она стыдилась тех непристойностей, каких наговорила ему в ярости.
   Вообще нынешней ночью все самые низменные струны ее натуры звучали  в
полную мощь: кинулась в объятия к незнакомому человеку, облаяла  мессира
Бетора (ну он хоть стоил того!), потом - де Сейгаля... Лиза была страшно
вспыльчива, но весьма отходчива. Злость на графа исчезла так же  быстро,
как нагрянула. Все-таки любовником  он  был  великолепным.  Только  один
человек в мире мог  превзойти  его!..  И  благослови  графа  бог  за  ту
настойчивость, с какой он волок ее по  подземным  коридорам,  спасая  от
огня... Однако сейчас его нет, и надо спасаться самой.
   Лиза внимательно огляделась и, к своему изумлению, узнала место,  где
находилась. Это была юго-западная часть Рима, вся,  от  базилики  Иоанна
Лютеранского и святого  креста  в  Иерусалиме,  включая  Эсквилинскую  и
Вилиенальскую горы, между которыми стоит базилика Марии  Великой,  и  до
самого Квиринала, представлявшая  собою  один  громадный,  на  несколько
верст, пустырь, по которому тянулись не  улицы  с  домами,  а  проездные
дороги меж высоких каменных стен, заслонявших горизонт с  обеих  сторон.
Где дорога поднималась в гору, можно было из-за высоких стен  разглядеть
при луне виноградники, уводящие в  необозримую  даль,  огороды  и  вовсе
запущенные поля, по которым там и  сям  из  зелени  кустарника  высились
темные груды античных развалин.
   Лиза нехотя поднялась с мягкой, молоденькой травки, ласково погладила
ее на прощание и смело углубилась в глухие, темные  окраинные  закоулки,
совершенно не представляя, куда идти, но  надеясь  на  удачу.  Ту  самую
удачу, которая и прежде выводила ее из самых запутанных дебрей  и  самых
страшных  передряг.  Пожалуй,  своей  верою  в  Фортуну  она  не   очень
отличалась от графа де Сейгаля.
   Начался  город.  Широкие  мостовые  сменялись  глухими  закоулками  и
тупиками; колоссальные дворцы чередовались с лачугами. Лиза шла и шла, с
наслаждением вдыхая прохладный ночной воздух и восхищенно поглядывая  на
чистое звездное небо, бездумно поворачивая,  когда  поворачивала  улица,
выбирая из двух переулков  всегда  левый,  потому  что  именно  в  левом
коридоре подземелья им с графом удалось скрыться от  огня.  Хотя  звезды
незаметно  померкли,  а  небо  посветлело,  не  замечала  времени  и  не
чувствовала усталости. И даже удивилась, когда вдали  наконец  замаячила
темная громада собора Святого Петра с одиноким светлым  окном  там,  где
горела лампада. Отсюда уже совсем просто было найти дорогу домой.
   Чем ближе подходила Лиза, тем выше вырастал  собор,  заслоняя  собою,
казалось, весь мир. Он олицетворял в ее  глазах  невыносимую  тяжесть  -
никаких надежд, никакой жалости. "Сколько ночных ужасов должно  селиться
вокруг этих стен?" - подумала Лиза. И хотя было  уже  скорее  утро,  чем
ночь, она  зябко  поежилась  от  смутного  страха,  торопливо  пересекая
широкую площадь перед собором.
   Миновала ее почти всю,  как  вдруг  опустила  глаза  и  с  изумлением
уставилась на свои быстро мелькающие ноги, обутые в  шелковые  туфельки,
вчера в полдень бывшие золотыми, теперь изорванные в клочья и потерявшие
свои пышные розы. Туфельки были почти невесомы, шла она легко, однако по
мостовой катилось гулкое эхо шагов, куда более тяжелых и  стремительных,
чем ее собственные.
   Ничего не понимая, Лиза обернулась и на миг замерла,  увидев  высокую
мужскую  фигуру,  торопливо  пересекавшую  площадь,  стараясь  при  этом
производить как можно меньше шума. Но его выдавало эхо...

***

   Мгновение Лизе казалось, что  это  граф  одумался  и  все-таки  решил
проводить ее до дому, пусть и украдкою, но почти сразу она  поняла,  что
ошиблась. Де Сейгаль был высок, этот человек еще выше, шире в  плечах  -
настоящий великан! Она видела  только  темные  очертания  его  фигуры  в
блеклом свете занимающегося утра и подумала, что, возможно, он не  имеет
к ней никакого отношения, просто  ранний  прохожий,  но  в  наклоне  его
головы, в размашистой, как бы приседающей походке,  в  слишком  длинных,
ухватистых руках  было  что-то  такое,  отчего  Лизу  как  будто  кнутом
хлестнули по спине. И кнут этот назывался - ужас.
   Она захлебнулась криком, рвавшимся из горла, и метнулась в первый  же
переулок. Господи, за ссорою с графом  она  и  думать  забыла  о  людях,
пленницей которых была совсем недавно! Наверное, кому-то все же  удалось
спастись из подземелья и нечаянно ли, намеренно ли напасть на  ее  след.
Она знала, что ее преследует не случайный охотник за приключениями: всем
телом чувствовала  опасность,  исходящую  от  него,  как  животное  чует
нацеленное  оружие.  И  сейчас  по  кривым,  полуосвещенным,  сдавленным
высокими домами улочкам, которые казались закоулками убийц, Лиза  летела
почти так же быстро, как по коридорам катакомб.
   Вот именно - почти... Совсем скоро, на  углу  двух  узких  улиц,  она
почувствовала  на  своих  обнаженных  плечах  его  дыхание  и,  отчаянно
взвизгнув, метнулась к широкой двери почерневшего от  времени  и  дождей
двухэтажного дома.
   "А если дверь заперта?!" Лиза ударилась в нее всем телом и с  размаху
ввалилась в обширное темное помещение, нечто среднее  между  прихожей  и
сараем. Вверх вела лестница ступеней в тридцать, и Лиза взлетела по ней,
но вместо второго этажа выскочила в широкий  двор,  огороженный  стенами
домов.
   Она бы удивилась, будь у нее время удивляться, но  сейчас  надо  было
спасать жизнь, и Лиза кинулась вперед.
   В стене темнела ниша, в которой стояла статуя святого Франциска -  во
весь рост, аляповатой работы и раскрашенная, как восковая кукла.
   Около  других  стен,  образуя  круг,  громоздились  десятка   полтора
маленьких домиков с окошками и дверцами.  Земля  вокруг  была  испещрена
куриным пометом, и Лиза поняла, что попала на птичник,  находящийся  под
покровительством самого святого Франциска, который любил птиц и которого
любили птицы.  Пробегая  мимо  статуи,  Лиза  от  души  пожелала  сейчас
обратиться птицею, над которой этот добрый, добрейший святой простер  бы
свое благословение и покровительство...
   Между курятниками тянулись грядки.  Лиза  неловко  перескочила  одну,
вторую, третью, как вдруг увидела впереди широкоплечую  мужскую  фигуру.
Ее обдало ледяной волной, и тут же она разглядела, что  это  всего  лишь
огородное чучело. И все-таки оно здорово напугало Лизу и  задержало  ее.
Теперь, вместо того чтобы бежать  через  весь  огород,  она  кинулась  к
мраморному колодцу с искусственным водопадом,  от  которого  наверх,  во
второй двор, вела узенькая винтовая лестница,  и  начала  взбираться  по
ней.
   Лиза не оглядывалась, но  и  так  знала,  что  преследователь  совсем
рядом. И некого позвать на помощь: здесь не было  никого,  кроме  спящих
кур и глиняного святого!
   Она перешагнула две, три ступеньки  и  наконец,  добравшись  доверху,
упала на колени, пытаясь перевести дыхание.
   Ее враг был внизу и не очень-то спешил, зная, что теперь  ей  нипочем
не убежать. Он вскинул голову, и, взглянув в это широкоскулое бычье лицо
с маленькими глазками, Лиза вдруг узнала Джудиче. Того  самого  Джудиче,
которого якобы так боялась лживая Чекина. А ведь они были в одной шайке!
И Джудиче преследовал Лизу!
   Не сводя с нее глаз, Джудиче медленно  поднимался  по  ступеням,  как
вдруг одна резко спружинила под  его  ногой,  потом  поднялась  с  такой
силой, что Джу