е-как,  еле  удерживаясь  на  ногах,  пробралась  к  низкому
парапету.
   Ветерок обвевал ее тело, и  она  увидела,  что  совершенно  обнажена,
только в косе осталась голубая лента.
   Но стыдиться здесь было некого!
   С одной стороны мира на нее незряче смотрели каменноглазые чудища.  С
другой - бесконечно заходили за горизонт изумрудные волны  джунглей,  да
золотилась  лента  Ганги,  да  клубилась   серая,   пронизанная   лучами
заходящего солнца пыль, из которой вздымались  башни,  купола,  минареты
Ванарессы.
   Варя перегнулась через парапет и увидела внизу, на вытоптанной земле,
бугенвиллею с алыми, будто окровавленными цветами. Рядом стояла  пальма:
ее листья,  высвеченные  угасающим  солнцем,  казались  черными  перьями
гигантской птицы.
   И тут же воздух  затрещал  от  взмахов  крыл,  заклекотал  на  разные
голоса.
   Варя, только чудом  не  свалившись  вниз,  выпрямилась,  загородилась
руками, с ужасом глядя на стаю коршунов, которые словно бы  возникли  из
золотистой мглы, опускавшейся на  землю.  Свистя  крылами,  птицы  низко
пронеслись над Варей, и ей почудилось, будто маленькие блестящие  глазки
заглядывают ей в лицо разочарованно, а может быть, смотрят с  терпеливым
ожиданием.
   Было нечто человеческое в этих взглядах, настолько разумное,  что  на
какой-то горячечный миг ей померещилось,  что  это  киннары  -  небесные
певцы, птицы с головами людей, налетели  на  нее,  чтобы  утешить  своей
песней в минуту последнего отчаяния, но она вспомнила,  что  коршуны  не
поют умиротворяющих песен, а лишь нетерпеливо клекочут, торопя Смерть.
   Острое как  стрела,  серо-коричневое  с  белой  полосою  перо,  мягко
кружась, опустилось к ее ногам, и, хотя это тоже была  хорошая  примета,
Варя не подняла перо.
   Таких "хороших примет" валялось кругом несчитано, и все они сулили то
же, одно и то же: смерть.
 
*** 
 
   Да, Варенька знала, что обречена.., и все-таки еще качала недоверчиво
головой, не в силах смириться с тем, что час ее настал.
   А почему, собственно, она была  так  уверена,  что  с  нею  не  может
случиться  ничего  ужасного?  Особенно   после   того,   что   привелось
испытать... Не зря говорят:
   "Не думай легкомысленно о зле: "Оно не  придет  ко  мне!"  -  ведь  и
большая чаша переполняется падением маленьких капель".  Неужто  чаша  ее
жизни уже переполнилась?
 
*** 
 
   ...Ощущение  бесповоротности  происходящего,  щемящей   безысходности
овладело ею в ту  минуту,  когда  полог  шатра  внезапно  приподнялся  и
появилась женская фигура. Варя, старавшаяся держаться поближе  к  задней
стенке шатра в ожидании криков павлина, воззрилась на нее с  изумлением;
ведь среди их сопровождения не было женщин. Может быть, к месту  ночевки
подошел другой караван и путники попросили приюта у их костров? А узнав,
что здесь есть женщина, незнакомка хочет переночевать в  ее  шатре.  Она
помешает бегству,  озабоченно  подумала  Варенька,  но  тут  же  надежда
вспыхнула в сердце: возможно,  душители  отступятся,  побоятся  напасть,
если появились новые люди?
   Во всяком случае, ей ничего не  оставалось,  как  со  всей  возможной
приветливостью взглянуть на незнакомку, однако та, похоже, меньше  всего
хотела, чтобы кто-то увидел ее лицо. Резко закрывшись темно-синим грубым
покрывалом, она  шагнула  к  Варе  и  стремительным,  змеиным  движением
приблизила к ее лицу раскрытую ладонь.
   Девушка даже не успела отпрянуть - но успела увидеть на  этой  ладони
странную зеленую  коробочку,  покрытую  короткими  отростками.  "Колючее
яблоко! - мелькнула изумленная мысль. -  Да  ведь  это  одно  из  оружий
тхагов-душителей! Откуда оно?.." И в это мгновение "коробочка", прижатая
к ее лицу, лопнула. Острый,  пряный  запах  коснулся  ноздрей.  Варенька
попыталась задержать дыхание, отпрянуть, однако ноги подкосились, голова
резко закружилась... Девушка взмахнула  руками,  пытаясь  за  что-нибудь
удержаться, и успела еще раз удивиться, когда  кто-то  подхватил  ее  на
руки.
   Потом тьма заволокла глаза, однако тело помнило  долгую,  мучительную
тряску, отдававшуюся  во  всех  суставах,  и,  кажется,  у  Вари  бывали
мгновения просветления, когда она осознавала, что ее  куда-то  везут  на
лошади: то бесцеремонно перекинув через круп,  то  помогая  держаться  в
седле.
   Чудилось, путешествие длилось бесконечно, но вот сознание прояснилось
вновь, и Варенька  ощутила  себя  Лежащей  на  земле.  Неясные,  смутные
человеческие голоса шумели вокруг, то возвышаясь почти до  оглушительной
громкости, то замирая вдали.
   Голоса, конечно, были человеческие, однако,  когда  Вареньке  удалось
слегка, самую чуточку приоткрыть веки, она почему-то увидела перед собою
собаку - большую, рыжую, как огонь, собаку с настороженными  коричневыми
глазами, которые пристально вглядывались в лицо девушки.  Когда  взгляды
человека и животного встретились, собака радостно взвизгнула и  разинула
пасть, как бы приготовившись громко залаять,  однако  Варенька  внезапно
ощутила, что ее лицо накрыла какая-то тень.
   Потом она увидела тонкую смуглую женскую руку,  которая  вцепилась  в
загривок  собаке  и  оттащила  ее  прочь,  а   высокий   резкий   голос,
напоминавший птичий клич, произнес:
   - Моя сестра покинула нас... О Атар, прими  ее  душу,  а  птицы  твои
пусть возьмут ее тело.
   "Но я жива!" - хотела крикнуть Варенька, ужасно испугавшись,  что  ее
сочтут мертвой и зароют в землю заживо. Речь не повиновалась ей, она  не
могла владеть телом, даже веки приподнять была уже не  в  силах,  однако
способность чувствовать постепенно возвращалась к ней,  и  она  ощутила,
как  ее  взяли  за  плечи  и  ноги  (прикосновение  показалось  каким-то
нечеловеческим, словно бы до  нее  дотрагивались  не  голыми  руками,  а
сквозь грубую, толстую ткань) и опустили в высокий  и  длинный  железный
ящик. Ящик заколыхался - Варенька поняла, что ее  несут.  Женский  голос
завел какие-то неразборчивые причитания. Вторивший мужской  голос  то  и
дело повторял слова: Ашем-Вот, Ято-Ахуварье, Атар, Заратуштра...
   Голоса отдалились,  совсем  погасли,  а  Вареньку  все  несли,  несли
куда-то вверх. Слышалось затрудненное дыхание двух мужчин. Потом страшно
заскрипели  ржавые  петли  какой-то  двери,   Варенька   вновь   ощутила
омерзительное прикосновение рук сквозь грубую ткань - и поняла,  что  ее
вытащили из ящика и положили на каменный пол.
   Те, кто принес ее сюда, ушли, не обмолвясь и словом.
   Снова  чудовищный  скрип  железной  двери..,  а  затем  долго,  долго
Варенька слышала лишь птичьи клики  в  вышине  -  пока  окончательно  не
пришла в себя и не поняла, что находится в могиле.
 
*** 
 
   Во многом знании многая печаль, говорят мудрецы, и  сейчас  Варенька,
как никогда раньше, могла оценить жестокую правду этих слов. Ей было  бы
легче, не знай она, где находится!  Она  могла  бы  горло  себе  сорвать
криком, ловя исстрадавшимся сердцем каждый шорох за гигантской,  наглухо
запертой дверью, а потом умерла бы, не переставая надеяться  на  чудо..,
на  чудо,  которое  не  свершится.  Беда  в  том,  что  Вареньку  всегда
интересовали древние религии Индостана, поэтому  она  отлично  понимала:
поднявшийся на Башню Молчания никогда не спустится с  нее,  ибо  не  для
того относят туда парсы-огнепоклонники, последователи Заратуштры,  своих
мертвецов, чтобы они возвращались в мир живых...
   Одного Варенька никак не могла взять в толк: почему ее не  убили  там
же,  в  шатре,  поклонники  Кали?  Ведь  она  была  одна,   беспомощная,
безоружная, и никто не успел бы прийти к ней на  помощь.  Ведь  она  все
равно была обречена! Зачем же понадобилось увезти ее за  много  миль  на
север? Зачем свершался обряд сас-дид, "собачий взгляд",  если  священной
рыжей собаке, которая одна только умеет отличить смерть от  ее  подобия,
летаргического сна, не позволили сделать этого и жертва все-таки  попала
в дакхму?..
   Дакхма - это Башня Молчания. Башня смерти. Кладбище парсов! Богатый и
убогий, раджа и нищий, мужчина и женщина, дитя и  старик  -  всех  здесь
кладут рядом, и от каждого из них через несколько  минут  остаются  одни
скелеты. Никто не может подняться на площадку  этого  круглого,  наглухо
закрытого сооружения в сорок-пятьдесят  футов  вышины:  ни  родственники
покойного, ни жрецы. Только нассесалары -  носильщики  трупов  -  входят
сюда. Заветы Заратуштры предписывают им  хранить  молчание,  поэтому  на
вершине дакхмы всегда царит гробовая тишина, нарушаемая  только  свистом
ветра и кликами птиц. Да и к подножию башни, скрытому густым  садом,  не
может ближе чем на тридцать шагов подходить никто  -  кроме  носильщиков
трупов.
   Это  парии  среди  парсов.  Живя  совершенно  обособленно  от  других
огнепоклонников,   в   глазах   которых   они   -    воплощение    всего
осквернительного, нассесалары никогда не сообщаются с  остальным  миром.
Закон строго запрещает им заговаривать с людьми, дотрагиваться до  живых
и даже подходить к ним. Не смея ничего покупать на базарах, они добывают
себе пищу где придется. Они родятся, женятся и умирают вдали от  прочих,
проходя через улицы города лишь за покойником - и обратно с ним в  Башню
Молчания.
   Смерть  у  огнепоклонников  вызывает  такое  отвращение,   что   даже
носильщики трупов не касаются мертвого тела голыми руками:  их  руки  до
плеч погружены В старые мешки. Этими завернутыми руками они вносят  труп
в Башню, раздевают его донага,  кладут  на  шаткие  доски  -  и  уходят,
заперев тяжелую железную дверь, а одежду мертвеца тотчас сжигают.
   И еще кое-что знала Варенька о нассесаларах. Они не только носильщики
трупов, но и палачи... Если бы даже  отнесенный  в  дакхму  вдруг  ожил,
очнувшись от летаргического сна, внешне  схожего  со  смертью,  ему  все
равно  не  выйти  более  в  мир  божий.  Услышав  его  крики  о  помощи,
нассесалары вернутся и убьют несчастного.
   Кто побывал в Башне Молчания и осквернился в этом  обиталище  смерти,
тому возвращение в мир живых уже заказано: ведь он осквернит их всех!
   Поэтому напрасно взывать в надежде на милосердие - это  лишь  ускорит
приход смерти. И еще неведомо, какова она будет.
 
*** 
 
   Варенька и не  звала  на  помощь.  Она  присела  на  шершавый  камень
парапета и смотрела, как меркнет небо.
   Джунгли  утратили  яркость,  казались  теперь  чем-то  вроде  темного
бурьяна. Варенька смотрела на них - но не видела.
   Она иногда зажмуривалась, по-детски надеясь, что, открыв глаза, снова
окажется в шатре, готовая в любой миг выскользнуть из него. Тогда ей  не
было страшно... вот удивительно! Смерть смотрела  в  лицо,  как  смотрит
сейчас, а страха не было. Там был отец, там были друзья, там был...
   Настала ночь. Тьма сгустилась мгновенно,  как  это  обычно  бывает  в
Индии, а Варенька все  вглядывалась  в  померкшие  небеса,  как  никогда
раньше ощущая, что вокруг нее не простое скопление воздуха, а  Антарикша
-  пространство  между  небом  и  землей,  темное,  черное,  заполненное
облаками, туманами, водой, - живое! Его не видно, а оно живет. Антарикша
- это как ощущение, чувство, подумала Варенька. Может быть, как любовь.
   Ее не видно, а она живет!
   Любовь? Девушка опустила глаза,  словно  многоокие  взоры  Антарикши,
устремленные на нее, были слишком проницательны. Неужели  это  любовь?..
Но как, откуда, почему? Она не знает о нем ничего, кроме -  кроме  того,
что знает, и этого ей довольно. Как сущее  возникает  из  несущего,  так
любовь рождается из взгляда,  вздоха..,  из  ничего.  Вареньке  довольно
знать, что избранник ее светел помыслами, хотя она и не  ведает  их.  Ей
довольно видеть в его  чертах  выражение  безудержной,  дерзкой  отваги,
которая способна сделать его безрассудным, - это  и  очаровывает  ее.  И
потом, если  видишь  человека  во  сне  и  он  принадлежит  тебе,  а  ты
принадлежишь ему со всею страстью, со всем пылом впервые одухотворенного
любовью тела.., если видишь человека во сне, а потом встречаешь  его  на
одной из земных дорог, - разве не подумаешь сразу, что добрые боги свели
наконец-то тех, кто их волею был извека предназначен друг другу?
   Значит, любовь. Любовь до самой смерти.
   Да. До самой ее смерти!
   Тело Вареньки, разум ее сознавали и чувствовали, что  как  невозможно
проскользнуть за пределы небес,  так  невозможно  и  спастись,  но  душа
летела, словно ветер, над засыпающим миром.., летела, искала, звала.
   Она знала, кого ищет и кого кличет!
   Но он не услышит. А  если  и  ощутит  легкое,  будто  звездный  свет,
прикосновение к челу, то не поймет, откуда явилось оно, кем послано.
   Ведь он не узнал ее... Варенька отлично  помнила  этот  недоумевающий
первый взгляд, исполненный осуждения, брошенный на нее  в  тронном  зале
магараджи. Она отвыкла за год в Индии от европейских привычек,  знакомых
среди белых у нее было мало, разве  что  Реджинальд  Фрэнсис,  ну  а  он
всегда смотрел на нее  с  нерассуждающим  обожанием,  словно  ежеминутно
готов был попросить ее руки. Правда, у него в Англии осталась  вроде  бы
невеста, какая-то  там  леди,  и  это  несколько  успокаивало  Вареньку:
все-таки сэр Реджинальд был прежде всего джентльменом, а потом мужчиной.
И он ей не нравился, ну совершенно не нравился, ни малейшего трепета  не
чувствовала она при  виде  его  костистой  британской  физиономии,  даже
исполненной дурацкой влюбленности!
   А вот когда на нее холодно, недобро взглянули  эти  дерзкие  глаза...
"Здравствуй, - чуть не сказала она. - Вот мы и встретились, возлюбленный
мой, счастье всей жизни  моей!"  Ей  захотелось  поцеловать  его,  и  от
невозможности осуществить это желание у нее сохли губы,  неровно  билось
сердце и невероятно трудно было  сдерживать  дрожь  голоса,  пробираться
сквозь туман в голове, отыскивая нужные слова. "Не узнал! Не  узнал!"  -
билась кровь в висках. Неужели колдовское сновидение '-посетило лишь ее,
лишь для нее имело значение?
   Она вдруг вспомнила одну  историю,  которую  рассказывала  ей  еще  в
России одна подружка. Будто бы  какая-то  девушка  пошла  в  ночь  перед
Рождеством гадать перед зеркалом. Это очень страшное гадание! Но, верно,
та девушка весьма  хотела  выведать  будущего  жениха,  вот  и  решилась
вступить в сговор с нечистой силой. Итак, она поставила свечу,  столовый
прибор и, дождавшись полуночи,  сказала,  пристально  глядя  в  зеркало:
"Суженый-ряженый, иди со мной вечерять!"  И  при  этих  словах  внезапно
высветился в зеркале сверкающий коридор, а по нему, увидела  девица,  по
нему пошел к ней прекрасный собою юноша, и очутился рядом с нею,  и  сел
за стол. Разумеется, то был сам  враг  рода  человеческого,  завладевший
обликом какого-то без вины виноватого красавца, однако ошалевшей  девице
все было нипочем.
   По-хорошему, ей следовало бы нагнуться  под  стол  и  посмотреть:  не
вьется ли по полу хвост? Не копытами ли у жениха ноги? Однако даже  если
бы  на  лбу  у  гостя  стояло  огненное  диаволово  клеймо,  девица   не
отвратилась бы от него, потому  что  влюбилась  с  первого  взгляда.  Не
иначе, проклятущий сатана и нашептал ей искусительную мысль взять  да  и
выкрасть у жениха какую-нибудь вещицу - как бы в залог будущей  встречи.
Что девица и сделала, когда призрак на прощание обнял ее.
   Ну что ж, гаданье не замедлило сбыться: минуло времени всего  ничего,
и уже на масленичном гуляний  девица  увидала  того  самого  прекрасного
юношу, который владел ее сердцем. Он  сразу  начал  поглядывать  на  нее
весьма нежно и совсем скоро  заслал  к  ней  сватов.  Все  свершилось  с
головокружительной быстротой, и вот назначен день свадьбы, и девица наша
почитала  себя  совершенно  счастливою.  Как  вдруг  нечистый,   который
непрестанно глумится над заблудшими душами, счел,  что  пора  стребовать
плату с этой доверчивой дурочки, и подзудил ее показать жениху тот самый
расшитый платочек. При виде его тот побелел весь, сказал, что  платок  -
подарок покойной матушки, который он хранил как зеницу ока, да вот  беда
- однажды потерял и с тех пор был неутешен.
   Девице бы солгать: мол, нашла платочек на дороге - ложь  во  спасение
свята! - однако нечистый так и  тянул  ее  за  язык  и  в  конце  концов
вынудил-таки проговориться, откуда у нее этот платок. Все, все как  есть
разболтала невеста своему жениху - и смогла увидеть, как помертвело  его
лицо, а глаза, прежде излучавшие  любовь,  оледенели  ненавистью.  И  он
поведал ей свой сон о том, как поймали его черти и потащили  на  шабашка
Лысую гору, где одна из ведьм, самая старая,  бесстыжая  и  безобразная,
отняла у него драгоценный платочек и принялась утирать  им  свое  жуткое
волосатое чело, приговаривая: "Теперь ты  на  мне  женишься,  никуда  не
денешься!  Захочешь  вернуть  платочек  -  поведешь  меня   под   венец,
голубочек!" Так, значит, его  обожаемая  невеста  вступила  в  сговор  с
дьявольской силою, чтобы завладеть им? Нет, он возвращает ей  слово!  Не
бывать их свадьбе!
   С этими словами он отворотился от невесты, ушел - и больше его  никто
никогда не видывал...
 
*** 
 
   "Вот так же и  мой  ненаглядный  отворотился  от  меня",  -  подумала
Варенька. Вряд ли на лице того благочестивого жениха при виде  заветного
платочка изобразился меньший ужас, чем на лице Василия, когда он  открыл
глаза там, в саду, около бассейна, - и обнаружил, кого целовал  с  такой
страстью!  Несомненно,  он  думал,  что  перед  ним  одна  из   служанок
магараджи, готовая на все для услаждения гостя.
   А почему, собственно, он должен был думать иначе?
   Ведь она тоже готова была на все ради его услаждения...
   О господи! Варя схватилась за щеки, и ладони показались ей  ледяными,
так полыхало от стыда лицо. Тот пагубный сон, может быть, и  был  вещим,
но он отравил  ее,  как  отравляет  слабую  душу  гашиш,  он  сделал  ее
бесстыдной и жадной до любви. Тот сон не только пробудил ее сердце, но и
пробудил плоть. Варенька тогда все на свете позабыла, а девичий  стыд  и
вовсе растаял, словно легкий предрассветный туман. Она думала только  об
одном.., нет, она вообще ни о чем не думала! Желание владело ее  мыслями
и сердцем, и что проку в том, что желание сие  было  порождено  истинной
любовью?
   Он-то, избранник ее, не любил ее. Он был бы счастлив, окажись  на  ее
месте любая другая, какая угодно женщина! Не могла же она  сказать  ему:
ты предназначен мне, как я - тебе, мы  с  тобою  обречены  страсти,  нас
соединили великие древние  боги!  Небось  он  тут  же  начал  бы  истово
креститься и бежал бы от нее, как тот жених - от своей  дурочки-невесты.
И тоже уверился бы, что она продала душу дьяволу, и более смотреть бы на
нее не захотел! Впрочем, он все равно отринул ее  там,  в  саду,  и  еще
наговорил кучу каких-то оскорблений. Неизвестно, понял он, что она ни  в
чем не повинна? Пожалуй, ему это совершенно безразлично...
   Ну что же, значит, не  будет  горевать,  когда  Варенька  умрет,  ибо
невозможно потерять то, чего не имеешь.
 
*** 
 
   Звезды мириадами горели на темной  синеве  неба.  И,  словно  бледное
отражение далеких светил, такими же мириадами огоньков сверкали джунгли.
Это светляки и огненные мушки зажгли свои  светильники,  мигая  со  всех
сторон, видимые в необычайно чистом, прозрачном горном  воздухе  даже  с
такой огромной высоты.
   "Боже мой, - с  внезапным  приливом  восторга  подумала  Варенька.  -
Сколько бытия, сколько жизни! Сколько жизни даже рядом со смертью!.."
   Вот удивительно -  страх  опять  оставил  ее.  А  ведь  стоит  только
вообразить  себя  ночью  на  кладбище,  между  могилами,  среди   теней,
отбрасываемых крестами... С ума сойти! И хоть Варенька и здесь как бы на
кладбище, почему-то нет ощущения  близости  смерти,  не  чувствуется  ее
дыхания, хотя это ее излюбленное обиталище. Тут не слышно запаха тления,
нет даже намека на разложение. Через несколько мгновений после того, как
носильщики трупов оставляют мертвое тело в Башне Молчания и запирают  за
собою железную двер