а голову и отламывая ее с такой легкостью,  словно  у  него  в
руках оказался леденцовый петушок. - Ах.., вот беда! Ну  каков  урон!  -
приговаривал он, проворно обезглавливая одного убийцу за другим. - А  мы
вас так, вот этак и вот так! Не пугайся, Варюшенька, ужо не дам  тебя  в
обиду  этим  куклам!  А  ты  про  душителей-то  сих  богомерзких  откуда
прознала?
   - Мне.., мне рассказывал  магараджа  Такура,  -  с  дрожью  в  голосе
промолвила Варя, не отрывая  взгляда  от  изувеченных  статуэток.  -  Он
говорил, что тхаги очень коварны и ловким обманом втираются в доверие  к
путешественникам. Например, советуют, чтобы они  ни  В  коем  случае  не
останавливались  на  каком-то   постоялом   дворе   (мол,   хозяин   его
подозревается в сочувствии к тхагам),  а  заночевали  бы  на  поляне,  у
костров, вместе с другими добропорядочными путниками. И вот ночью,  едва
прокричит сова, доверчивые люди бывали убиты своими добрыми соседями,  и
след их исчезал навеки, а их близкие не сомневались: тигры загрызли  их.
Тиграм в этой стране судьбой предназначено  отвечать  за  свои  и  чужие
грехи!
   - Магараджа рассказал вам? - пробормотал Василий. - Да... Он,  верно,
и не знал, что надо предупреждать не против чужих, а против своих.  Ведь
все его погонщики, а может быть, кто-то  из  слуг  -  душители,  которые
сегодня ночью принесут в жертву Баване-Кали не кого-нибудь, а нас!
   Реджинальд и Бушуев отпрянули от него, а Варя  наклонилась  вперед  и
даже за руку схватила:
   - Откуда вы знаете?
   - Меня предупредил индус, - ответил Василий, не думая,  что  говорит,
не слыша  своего  голоса,  почему-то  безмерно  удивленный  свежестью  и
прохладой этой тон кой ладони, которая нынче" ночью казалась  ему  такой
жаркой, такой жгучей.
   Выражения   оскорбленного   достоинства   на   лице   Реджинальда   и
настороженности   в   глазах   Бушуева   мигом   сменились    одинаковой
насмешливостью.
   - Ах, индус... - снисходительно протянул Реджинальд. - Какой? Вернее,
который? Ты что, способен отличить одного из этих черномазых от другого?
А по-моему, так они все на одно лицо.  Как  его  зовут,  твоего  индуса?
Давай позовем его сюда, пусть он повторит свои ужасные истории...
   - Он сказал, что по крику  совы  мы  все  будем  задушены,  -  упрямо
произнес Василий. - И сказал, что даст нам  сигнал  бегства  троекратным
криком павлина.
   - Вот! - торжествующе воскликнул Реджинальд. - Не напрасно магараджа,
этот благородный человек, предупреждал нас о коварстве тхагов!  Ярчайший
пример! Мы, как дураки, бросимся на крик  павлина  -  нас  и  передушат,
словно цыплят. Не погонщики, а этот твой индус и есть душитель, друг мой
Бэзил.
   Как всегда, неумолимая британская логика направляла  ход  рассуждений
Рсджинальда.  И  она,  конечно,  подействовала   на   Бушуева,   который
одобрительно закивал. Потом он увидел, что Василий держит  за  руку  его
дочь, и на лицо его взошло выражение глубочайшего недоумения.
   Василий отдернул руку, будто обжегся, и хрипло  сказал,  отвернувшись
от Вареньки, щеки которой вдруг сделались как кумач:
   - Я верю ему. Верю!
   - Да кто он такой? - взревел Бушуев. - Покажи его нам!
   - В самом деле - как его зовут? - поддержал Реджинальд.
   - Я не знаю его имени, - спокойно ответил Василий, обводя взором трех
своих спутников. - Но это тот самый индус, который спас Варвару Петровну
в саду магараджи.
 
*** 
 
   Ужин в шатре был не столь изобилен, как во дворце, однако блюд  могло
быть и вдесятеро меньше: никому кусок  в  горло  не  лез.  Больше  всего
Василий боялся, что  крик  павлина  раздастся  именно  сейчас.  Конечно,
осколки  алебастровых  фигурок  надежно  запрятаны  под  ковры,   однако
интересно, как поведут себя слуги, если четверо  иноземцев  вдруг  ни  с
того ни с сего вскочат и ринутся  в  джунгли?  Вряд  ли  покорно  сложат
ладони в намаете! А на поляне сидят у костра еще и погонщики...
   Нет, сейчас никак не убежать.
   И все-таки, несмотря на тревогу, Василию хотелось, чтобы ужин  длился
и длился: ведь после его окончания Варя должна была уйти в другой шатер,
остаться одна - и сердце надрывалось от беспокойства за нее.
   Все это было уже обсуждено не раз: Бушуев  чуть  не  на  стенку  лез,
пытаясь убедить Варю, что как отец вполне может ночевать с ней  в  одном
шатре. Василий молчал.
   Можно, конечно, наврать туземцам, что они с Варей тайно обвенчаны,  а
потому  их  совершенно  никак  нельзя  разлучать  на  ночь.  Однако  эта
внезапная новость непременно вызвала бы подозрение душителей, так же как
и упрямство Бушуева. И Варенька чуть ли не со слезами  убедила  отца  не
навлекать преждевременной беды, оставить все как  есть.  Нападают  тхаги
только по  крику  священной  совы,  а  до  этого  у  них  у  всех  будет
возможность спастись. Варя клялась, что не промедлит  ни  минуты:  после
криков павлина сразу выскользнет  из  своего  шатра  и  присоединится  к
остальным.
   Василий молчал. Кровь стучала в ушах  так,  что  ему  даже  почудился
конский топот. Но откуда здесь взяться  всаднику?..  Почему-то  отчаянно
ломило челюсти, и он не тотчас сообразил, что  просто-напросто  до  боли
стискивает зубы, чтобы не дать прорваться нелепому, полубезумному крику:
"Не уходи, останься!"
   Само собою разумеется, что женщину оставить одну, когда в лицо смерть
глядит, - нельзя, преступно. Оно, конечно, военная хитрость, а  все-таки
душа Василия была возмущена. Но он  столь  старательно  пытался  убедить
себя, что совершенно так же волновался бы из-за  любой  другой  женщины,
скажем,  Марьи  Лукиничны,  -  что  удивительным  образом  умудрился  не
проронить  ни  слова  и  даже  не  взглянул  в   сторону   Вари,   когда
почтительнейший слуга явился, чтобы препроводить ее в  отдельный  шатер.
Он только прижал руку к ноющему сердцу и  подумал,  что  насчет  тайного
венчания - это была не столь плохая мысль. Вчера ночью он так или  иначе
покусился на честь Вареньки. Неважно, что он не знал, с кем имеет  дело;
неважно, что не встретил с  ее  стороны  никакого  сопротивления!  Может
быть, она была одурманена, опьянена - неважно! Всякий порядочный человек
поутру сделал бы девушке предложение - публично, при магарадже и прочих.
И, поступи Василий как подобает, не сидел  бы  сейчас,  усмиряя  тянущую
боль в сердце, с окаменелым лицом и горящей от постыдных мыслей головой!
   А время тянулось, тянулось...
   Вдруг,  с  неожиданностью  всякого  долгожданного  явления,  раздался
пронзительный крик павлина, и Василий впервые расслышал,  что  в  голосе
этой птицы звучат изумление и ужас.
 
*** 
 
   Двое его спутников были уже  на  ногах.  Переглянувшись,  кинулись  к
задней стенке шатра, пали плашмя, втиснулись в землю, проползли  наружу,
вскочили, безотчетно  отряхивая  одежду,  переглядываясь.  Луна  еще  не
взошла, но свет звезд ощутимо рассеивал тьму. Проступали даже  очертания
стволов пальм.
   Вдруг от одного из них отделилась легкая тень, метнулась к Василию  -
и  он  жестом  остановил  занесенный   кулак   Бушуева:   это   был   не
преследователь, а тот самый индус в белом тюрбане.
   - Где Чандра? - быстро спросил он, и  Василий  уставился  на  него  в
немом изумлении. Непроницаемое лицо индуса вдруг как бы раскрылось.., во
всяком случае, Василий мог бы поклясться, что был  момент,  когда  индус
собирался откусить себе язык, с которого слетело это  странное  слово..,
однако тут же створки раковины сомкнулись,  ставни  захлопнулись,  двери
молчания закрылись - непроницаемая маска вновь оказалась на лице,  голос
зазвучал невозмутимо, вопрос облекся в обычную форму:
   - Где мэм-сагиб?
   - Варька! - всплеснул руками Бушуев. - Небось не может выбраться.
   - Я помогу! - с этими  словами  Василий  ринулся  обратно  к  шатрам,
наконец-то - впервые за вечер! - с облегчением вздохнув; не  стоять,  не
ждать, не мучиться  неизвестностью  -  двигаться,  действовать,  спасать
Вареньку! На сей раз индусу-благодетелю придется посторониться,  Василий
все сделает сам!
   Вот шатер. Смутная надежда увидеть возле него  растерявшуюся  девушку
развеялась как дым. Василий пал плашмя и, вжимаясь в землю, прополз  под
войлочную стенку, не заметив, как царапнул грудь, прорвав тонкую  ткань,
какой-то сучок. Он не чуял боли  -  тупо  озирал  пустой  шатер,  слушая
стремительно отдаляющийся топот копыт и внезапно  прозревая  истину:  на
этом коне увозят Вареньку.
 
*** 
 
   Раздавленный тяжестью безысходности, Василий  так  и  лежал,  скрытый
горой подушек, когда закричала ***
 
   Он не успел вскочить; шатер распахнулся, и все три погонщика  вбежали
туда. В  дрожащем  пламени  светильников  Василий  едва  узнал  их,  так
преобразились эти приветливые лица. Жадность.., жажда, лютая жажда крови
исказили их черты. "Небось никакого курумбы, ни с глазами, ни без  глаз,
тут и в помине не было, сами же или подручные  их  эту  чертову  корзину
соорудили да на дороге бросили, чтобы  нас  остановить",  -  подумал  он
медленно, обстоятельно, как о чем-то особенно важном.  Ни  на  мгновение
страх  не  затемнил  его  рассудок:  как  будто  он  заранее  знал,  что
опьяненные предвкушением убийства душители не заметят  его  в  тени,  за
насыпью подушек.
   - Их здесь нет! - закричал предводитель, и Василий перестал дышать от
этого слова "Их!" Не "ее" - "их".
   Значит, Варю похитили с ведома тхагов. Значит, ее с самого начала  не
собирались убивать, если только не убили раньше остальных и не увезли ее
бездыханный труп!
   От одной этой мысли Василий сам едва не сделался бездыханным  трупом,
но в следующий миг овладел собой, вскочил и, тенью скользнув  к  выходу,
встал, скрытый тяжелой  складкою..,  чтобы  увидеть,  как  убивают  слуг
магараджи.
 
*** 
 
   Никто и никогда не заподозрил бы в этих людях палачей  и  их  будущих
жертв! Они вместе ели, вместе пили, вместе тащили  поклажу,  карабкались
на слонов, жарились под солнцем, молились "лесному радже",  посмеивались
над  причудами  иноземцев...  Теперь  же,   чудилось,   неведомая   сила
разбросала их по разные стороны некой незримой  стены.  Одни  убивали  -
другие умирали. Все было рассчитано скрупулезно: за каждой жертвой стоял
душитель. Василий видел, как взлетали выдернутые из-за  пояса  священные
платки, как захватывали горло жертвы.
   Тхаг  держал  платок  за  оба  конца,  молниеносно  закручивая  жгут,
подбираясь  к  основанию  шеи.  Суставы  необычайно  проворных  пальцев,
чудилось, живущих своей особенной, отдельной жизнью, сдавливали позвонок
- и жертва падала замертво. Ни стона, ни крика убиваемых... Только  один
вопль, исполненный ярости, взвился над поляной:
   - Проклятые иноземцы сбежали!
   Значит, индус все-таки увел Реджинальда и Бушуева в джунгли!  Василий
даже не успел облегченно перевести дух, как предводитель крикнул:
   - Догнать! Не дайте им уйти! - И трое  погонщиков  молча  ринулись  в
темноту.
   "Один для меня, по одному для Бушуева и Реджинальда, - понял Василий.
- Значит, они не  заметили  того  парня  в  тюрбане.  Перевес  на  нашей
стороне!"
   Если его товарищам удастся скрыться, беспокоиться  не  о  чем.  Индус
укроет их,  выведет  к  Беназиру.  А  сам  Василий,  как  только  убийцы
угомонятся, ринется обратно, во  дворец  магараджи.  Тот  не  откажет  в
помощи искать Вареньку! Если  он  остерегал  ее  от  душителей,  значит,
наслышан о них, может быть, даже  знает,  куда  они  отвозят  похищенных
женщин.
   Ему пришлось зажать ладонью рот, из которого так и  рвался  отчаянный
стон.
   Сераль, гарем, насилие где-то по дороге - какая участь ждет ее?  Если
она еще жива. О господи... Если она еще жива!
   Тхаги между тем стащили всех убитых в одну кучу.
   Приволокли сбитых бурями пальмовых веток, листьев,  засыпали  мертвые
тела. Душители двигались нервно, дергаясь, пошатываясь, будто хмельные.
   Да, пьянящий запах смерти витал над поляной, щекотал ноздри  Василия.
Он быстро, коротко переводил дыхание, пытаясь прийти в  себя.  Не  время
предаваться отчаянию. Сейчас Варя может  надеяться  только  на  него,  а
значит...
   Послышался топот. Трое погонщиков выбежали на поляну. Глаза их  лезли
из орбит, лица позеленели, губы побелели. В  неверном  свете  костров  и
звезд они напоминали ожившие трупы, и Василий не смог удержаться,  чтобы
не осенить себя крестным знамением.
   -  Они  мертвы?  -  спросил   предводитель   убийц   как   о   чем-то
незначительном.
   - Они мертвы, - в три голоса ответили погонщики. - Мы оставили  их  в
джунглях, тигры подберут...
   - Их никто не найдет! - еще задыхаясь  от  быстрого  бега,  выкрикнул
один из убийц. - Знаете,  что  говорят  жители  здешних  гор?  Множество
народу гибнет в этих местах, однако  никогда  еще  не  было  найдено  ни
одного скелета. Покойник, будь он целым или обглоданным тиграми,  тотчас
же переходит во владение обезьян.
   Они собирают кости и хоронят их в глубоких ямах, зарывая так искусно,
что не остается ни малейшего следа!
   - Хорошо, - кивнул предводитель. -  Хорошо,  если  все  так,  как  вы
говорите.
   - Они мертвы, все трое! - воскликнул  погонщик.  -  Клянусь  Баваной,
клянусь...
   -  Тогда  поклонимся  богине,  -  жестом  прервал  его  начальник.  -
Поклонимся ей.
   Душители опустились на колени. Предводитель остался стоять, простирая
вперед руки. Затем он снял тюрбан, и  Василий  содрогнулся,  увидев  его
голый, бритый череп с единственной прядью  длинных  волос,  напоминающей
оселедец запорожских казаков.
   - Да поклонимся Кали! - начал предводитель негромко, однако с  каждым
словом голос его возвышался, становился все более резким, пронзительным.
- Да поклонимся смерти! Да поклонимся отцам и уводящим к ним!
   Мгновение тишины показалось  блаженством,  но  вот  снова  послышался
завывающий крик:
   -  О  Яма,  властитель  теней!  О  Кали,  окутывающая  мир  тьмой,  о
уничтожающая, о Каларатри - ночь времени!
   Голос снова замер, а потом безжалостно взрезал тишину:
   - Да напьешься ты кровью неверных слуг, солгавших тебе,  усомнившихся
в тебе, о Бавана-Кали! Майн бхукахо! .
   И в одно мгновение трое  погонщиков,  преследовавших  беглецов,  были
схвачены и с заломленными за спину руками  поставлены  на  колени  перед
главарем.
   Один из душителей поднес ему чашу с водой,  другой  -  охапку  желтых
цветов. Бормоча что-то, предводитель окропил лоб схваченных  несколькими
каплями воды, бросил в лицо по горсти грубо сорванных лепестков. Ни один
из троих даже не сделал попытки сопротивляться: висели в руках своих  же
товарищей, как  мешки,  покорно  склонили  головы  под  резкими  ударами
полукруглого, будто широкий серп, бритвенно острого жертвенного ножа,  и
кровь их мгновенно впиталась в землю.
   Это произошло в двух шагах от Василия, и  он  даже  слышал  бульканье
крови, вытекавшей из разрубленных яремных вен.
 
*** 
 
   Когда Василий очнулся, кругом царила тишина. Трупов  не  было  видно:
кажется, их затолкали под ту же груду веток  и  листьев,  которыми  были
укрыты задушенные. Убийцы вповалку спали у костров.
   Василий с трудом выставил вперед сначала  одну  ногу,  потом  другую.
Шаги давались с невероятным усилием: все тело будто судорогой  свело.  И
он в восьмидесятый по меньшей мере  раз  пожалел,  что  клинок,  подарок
магараджи, недосягаем. Руки  чесались  наброситься  на  этих  безмятежно
храпящих злодеев, но что он мог безоружный, один против всех?
   Василий Аверинцев не привык отступать, это да, но какой сейчас прок в
беззаветной, слепой отваге? Если он геройски поляжет здесь, если  румаль
сломает ему шею или острый нож перебьет ее, Вареньке это не  поможет!  А
сейчас ее спасение - только в Василии. Может быть, она  тоже  думает  об
этом. Может быть, зовет...
   Движением, которое постепенно входило в привычку, он прижал ладонь  к
горлу, не давая вырваться мучительному стону, и неслышно обогнул  шатер.
Сразу сделалось темно - так темно, что Василий невольно оглянулся, чтобы
еще раз увидеть игру живого пламени.
   Никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким; как  сейчас,  -
даже три, нет, уже четыре года назад, когда лежал  у  подножия  разбитой
батареи Раевского; истекая кровью из пробитого пулей  плеча,  и  тусклая
луна медленно восходила над Бородинским полем,  освещая  жуткую,  черную
картину  торжества  смерти.  Торжества  Баваны-Кали,  будь  она   трижды
проклята! Блеклая печальная луна, совсем, даже  отдаленно  непохожая  на
огромное светозарное светило, которое вздымается в небесах и  одевает  в
серебряные одежды стройный стан,  вплетает  серебряные  нити  в  длинные
волосы, заливает серебром загадочные глаза...
   Он вздрогнул, очнувшись. Не время теперь, не время!
   О, кабы знать, в самом ли  деле  предводитель  убийц  уличил  во  лжи
душителей, преследовавших Бушуева и Реджинальда,  или  просто  в  порыве
преданности  принес  еще  три  жертвы   на   алтарь   своей   ненасытной
покровительницы?
   Василий с тоской вгляделся в насторожившуюся черноту  джунглей.  Нет,
там, на поле Бородинском, он был не столь одинок. Он знал,  что  за  ним
придут, его найдут, подберут. Теперь же ночь и тьма клубились пред  ним,
мрачно  заглядывали  в   глаза,   безнадежно   вздыхали..,   безнадежно,
безнадежно!
   Он стоял, не решаясь сделать шага в эту  ночь,  в  эту  даль,  в  эту
пустоту, полную зловещих, призрачных теней, и в первое  мгновение  рука,
которая легла на его плечо, показалась ему рукою призрака.
 
Часть II 
 
...И УМЕРЕТЬ В ОДИН ДЕНЬ 
 
1. Башня Молчания 
 
   Милях в десяти от Ванарессы начинаются горы.  Они  не  тянутся  тесно
прижатыми друг к другу, одинаковыми хребтами, подобно  Гималаям,  -  они
причудливо возвышаются среди джунглей.  Титан-ваятель,  создававший  их,
словно бы расшалился - и разбросал свои незавершенные творения  в  самом
живописном беспорядке.
   Вот невиданная птица с головой дракона, распустив  крылья  и  разинув
жуткую пасть,  восседает  на  голове  громадного  чудовища.  Возле  него
выбирается из земли великан в зубчатом, будто обломок крепостной  стены,
шлеме. За все века, минувшие с  того  времени,  как  эти  горы  украсили
поверхность земли, исполинский воин  смог  выбраться  только  по  грудь.
Сколько еще столетий понадобится ему, чтобы утвердиться обеими ногами  и
вздохнуть свободно?.. Кругом него толпятся  сказочные,  пожирающие  друг
друга животные, безрукие фигуры, свалены в кучи шары,  высятся  одинокие
стены с бойницами, переломанные мосты, наполовину рухнувшие  башни.  Все
это  перепутано,  разбросано;  все  с  каждым  новым  углом  зрения,   с
изменением освещения изменяет форму, как  призрачные  видения  во  время
лихорадочного сна...
   Весь секрет в том, что снизу, с земли, никаких чудес не видно:  глыбы
да глыбы. Все эти забавы природы различимы только с высоты, но тот,  кто
может любоваться ими, никогда не откроет  тайн  божественного  игралища.
Птицы небесные не умеют говорить. А человек, ставший вровень с птицами в
горах Ванарессы и заглянувший в лики каменных  чудовищ,  уже  никому  не
поведает о том, что видел. Ведь он глядит на них с Башни Молчания, а это
значит, что он обречен на смерть.
 
*** 
 
   ...Она  очнулась  на  закате  и  долго  лежала,  глядя,  как  легкие,
призрачные облака тянутся по небу с запада  тонкими  плоскими  полосами,
налитыми золотистым сиянием. Они казались самосветными, и Варенька слабо
улыбнулась их красоте: увидеть облака на вечно выжженных солнечным жаром
небесах Индостана - это редкость, а увидеть закатные  облака  -  хорошая
примета, сулящая исполнение желаний.
   Потом она подняла голову, огляделась - и поняла,  что  приметы  лгут,
ибо эти прекрасные облака сулили ей только одно: медленную и мучительную
смерть.
   Она вроде бы и не испугалась своего открытия.
   А может быть, оно было слишком чудовищным, чтобы уместиться в  рамках
обычного человеческого страха?
   Варенька встала, с трудом владея  затекшим  от  долгой  неподвижности
телом, и  ко