Иначе  он
заключит в объятия огонь жестокий, голыми руками схватит кобру!
   - Полегче... - выдохнул с ненавистью Василий, и  Нараян,  взглянув  в
его побелевшие от ярости глаза, счел необходимым пояснить:
   - Кали не простит своему жрецу любовной связи с другой  богиней,  тем
более - со светлой Чандрой. Магараджа мог участвовать  в  обрядах  детей
Луны, надев на себя  лживую  личину,  однако  любодействовать  он  может
только  с  демоницами,  подобными  Тамилле.   Но   медлить   и   слишком
успокаиваться  не  стоит.  То,  что  для  нас,  детей  Луны,   -   смысл
существования, для служителей Кали - всего  лишь  жертвенная  солома  на
алтаре Агни.
   - Ты говоришь о смысле существования, - тихо проговорил Василий. -  О
каком смысле? Какого существования? Научи меня хотя бы  малости:  видеть
смысл в твоих поступках! Ты дважды спасал жизнь Вареньке - нет,  трижды,
ведь и от душителей ты хотел спасти ее, только они оказались  хитрее.  И
вот в ту минуту, когда ей снова грозит смертельная неведомая  опасность,
ты... - Он осекся, мучительно подбирая слова,  потому  что  мысли  текли
вразброд. - Я не спрашиваю, почему мне кажется, будто ты проходил сквозь
стены и проводил сквозь стены меня. Я не спрашиваю, как ты излечил рану,
которую сам нанес мне,  -  излечил  почти  бесследно!  -  Василий  потер
пальцами левое  плечо,  боль  из  которого  стремительно  улетучивалась,
оставляя по себе лишь легкое  онемение.  -  Но,  похоже,  настало  время
объяснить мне, настало время сказать, почему сейчас, когда она в плену у
этого беспощадного человека, ты спасаешь не ее, а меня?!
   Острая молния сверкнула в глазах Нараяна, ноздри слегка дрогнули.
   - Ты смутил меня, господин, - сказал он, и Василий вздрогнул, впервые
услышав в голосе Нараяна отзвук покорности. - Я забыл о  том,  что  вам,
европейцам, нужно всегда знать, что происходит и  зачем.  О  да,  прежде
всего - зачем! Для нас ведь все просто: Карма ведет, Карма движет, Карма
берет. Карма следует, Карма  связывает,  Карма  отпускает,  Карма  дает.
Карма никогда не находится в покое!  Так  было  с  тех  пор,  как  Брама
утвердил землю среди вод и звезды на небе. Нам этого  достаточно,  чтобы
во  всем  и  всегда  следовать  путем  своей  Кармы.  Но  ты  живешь  не
божественной волею, а волею себя самого,  случайностью,  прихотью  своей
судьбы...
   Что же, ты вправе знать, и я поведаю тебе, если желаешь, наши  тайны,
однако не взыщи, если мой рассказ покажется тебе краток. У меня и у тебя
нет времени на долгое  повествование,  ведь  твоя  жизнь  по-прежнему  в
опасности, а жизнь богини сейчас зависит от твоей жизни!
   -  Богини?!  -  пробормотал  Василий,  и  на  месте  этого   Нараяна,
печального, усталого, как бы обреченного,  перед  ним  возник  другой  -
Нараян-наставник, Нараян-палач, мучитель, в черной глубине глаз которого
промелькнуло что-то глубоко страдальческое  и  вместе  с  тем  зловещее,
когда он изрек:
   - Тебе предначертано стать любовником богини!
 
*** 
 
   - Богини? - повторил он пересохшими губами, и Нараян кивнул:
   - Чандры. Твоей жены.
   - Значит... О господи! Значит, Тамилла все-таки говорила правду.  Она
была воплощением богини!
   - Я служу обоим мирам - небу и  земле.  Магараджа  Такура  и  Тамилла
служат только темной, подземной патале, где живут темные демоны и наги ,
противостоящие небесным богам. Там ложь произрастает, как трава, из коей
добывают яд, который когда-нибудь уничтожит Вселенную!  Аруса...  Аруса,
вспомни это имя! Вспомни все, что было с тобою в лунную ночь, и подумай:
разве это похоже на кровавые жертвоприношения Кали?!
   Что было там еще, кроме божественной страсти, которая зажгла в  ваших
телах и сердцах неугасимый огонь, соединивший вас навеки  и  позволивший
воскресить все, чему следовало остаться в безднах забвения?
   -  Да,  страсть!  -  прошептал   Василий,   чувствуя,   как   оживают
воспоминания в сердце.., и в чреслах его. - Страсть и  красота!  Значит,
правда, что ты похитил меня в  той  рыбацкой  деревушке  для  участия  в
обряде?
   А где ты нашел Вареньку?
   - Чандру отыскал магараджа Такура. Мы долгое  время  думали,  что  он
один из детей Луны, однако он лишь надевал на себя лживую личину, а  сам
был одержим желанием принести нашу богиню на алтарь Кали.
   Дравиды ненавидели ариев и всегда враждовали с их исконными богами.
   - Арии? - переспросил Василий. - Авеста, Заратуштра.., арии.., что-то
я читал такое, ей-богу, только не помню!
   - Дравиды  -  коренное  население  Индостана.  Дикари!  Мы,  арии,  -
древнейший пранарод, явившийся из северных земель.
   - С Тибета, что ли? Ну, так это еще не север. Север, знаешь ли...
   - Знаю, - перебил Нараян. - Но что скажешь  ты,  когда  узнаешь,  где
наша Прародина, где центр нашей древней Трилоки, Вселенной? Это  золотая
гора Меру, которая возвышается на  вершине  мира..,  в  том  месте,  где
рождаются северные ветры! Наши предки пришли из тех земель,  где  солнце
восходит и заходит один раз в год, а один год  делится  на  один  долгий
день и одну длинную ночь.
   - Не смеши, - отозвался Василий.  -  Это  что  ж,  индусы  из  города
Архангельска пришли, что ли?
   Лицо Нараяна снова замкнулось:
   - Не стану терять  времени,  убеждая  тебя.  Пока  ты  должен  будешь
поверить на слово, что в тех землях ночь длилась  дольше,  чем  день,  а
значит, Луна была владычицей небес - Луна, а не  Солнце!  Остатки  нашей
релит сгорели в пылающем костре дравидийских верований,  растворились  в
них. "Ригведа" полна намеками на  нашу  Прародину  -  намеками,  которые
можно только угадывать, с трудом находить.., а можно и вовсе не искать.
   Нас мало осталось - детей Луны, которые  в  день  и  час,  завещанный
предками, вершат обряд встречи Чандры, Светлой, Лучезарной, -  это  одно
из имен Луны, сохранившееся с древнейших времен, - встречи ее с Солнцем,
которое наши предки почитали в образе мужчины и  называли  Арусой.  Свет
должен сиять в глазах и волосах избранных, оттого выбор всегда падает на
таких, как ты и.., твоя жена.
   Встреча Луны и  Солнца  мимолетна,  встреча  ночи  и  дня  мгновенна:
встреча богини  и  ее  любовника  должна  закончиться  разлукой,  именно
поэтому  Чандра  была  возвращена  во  дворец  магараджи,   пребывая   в
уверенности, что видела сон, одурманенная хуккой, а ты... тебя отправили
бродить со странствующими монахами,  надеясь,  что  боги  протянут  нити
ваших путей в разные стороны. Однако они сошлись в  Ванарессе,  а  затем
схлестнулись во дворце Такура. Вы  неминуемо  должны  были  узнать  друг
друга. Страсть, испытанная  вами  в  святилище  Луны,  не  могла  пройти
бесследно! И пусть ваши души поначалу сторонились друг друга - телесному
влечению не было никакого труда преодолеть это:  если  рука  не  ранена,
можно нести яд, не опасаясь отравы, но у вас были раны в  сердце..,  где
уберечься! Такова была воля богов!
   Он склонил голову.
   "Вот, значит, почему! - подумал Василий. - Он только повинуется  воле
богов. Тамилла и тут налгала, что Нараян, мол, полюбил богиню. Нет,  для
него это только Карма,  которая  ведет,  дает,  берет,  что-то  там  еще
делает... Ну и превосходно! И не стоит сейчас ломать  над  этим  голову,
потому что нет времени".
   - Ты был прав, - сказал он. - Ты был прав, говоря, что невозможно так
сразу все понять. Может быть, потом мы еще поговорим о северных арийских
богах. А сей час я не могу ни о чем думать,  кроме  того,  что  Варенька
где-то в  лапах  этого  душителя.  Как  тебе  удается  оставаться  таким
спокойным, не понимаю, когда жизнь твоей богини, может  быть,  висит  на
волоске?
   - Строители каналов пускают воду, - ответил Нараян, и  легкая  улыбка
осветила его отрешенное лицо. - Лучники подчиняют себе стрелы,  плотники
укрощают твердое дерево... А мудрецы смиряют сами себя.
   Что-то знакомое, что-то бесконечно знакомое, как прохладный  северный
ветер, почудилось Василию в этих словах, в смысле этих слов,  но  он  не
успел осознать, что именно, потому что Нараян заговорил снова:
   - Я могу пока что сохранять спокойствие, потому что знаю: для  богини
предначертано три смерти: одна из них  -  от  цветка,  схожего  оттенком
лепестков с цветами северной Прародины. Это была голубая роза, и.  когда
я увидел  Чандру  умирающей  в  саду  магараджи,  прозрение  первый  раз
снизошло на меня. Я понял, где враг, где сокрыта  опасность,  и  поэтому
смог предвидеть нападение тхагов. Это было задумано,  чтобы  убить  всех
вас и похитить богиню, ведь вторая смерть, уготованная ей, - это  смерть
на Башне Молчания у парсов-огнепоклонников, которые тоже потомки древних
ариев.
   И третья - смерть от рук главного,  сильнейшего  из  земных  богов  -
Агни.
   - Смерть.., в огне? - проговорил Василий, и ему вдруг почудилось, что
ураган пронесся вокруг и сокрушил тишину. - Он.., ты хочешь сказать, что
магараджа сожжет Вареньку?!
   - Нет. Она сама взойдет на погребальный костер своего мужа.
   Василий даже не трудился скрывать, до какой степени он опешил.
   - Погребальный  костер  мужа?  Мой  то  есть?  Но...  может  быть,  я
ошибаюсь, однако, черт бы меня подрал, мне кажется, я еще жив!
   - О да. - Улыбка коснулась безукоризненно вырезанных уст Нараяна. - И
я приложил для этого немало усилий, не так ли, Аруса?
 
*** 
 
   - Что ты знаешь о сати? - спросил Нараян.
   - Сати? - Василий нахмурился. - Наверное, то же, что знают все. После
смерти мужа его жена должна умереть вместе с ним. Но это чушь, дикость и
нелепость, как, как.., ну, я не знаю! Просвещенная  Европа  содрогается,
когда до нее доходят одни только слухи об этом.
   Выкрикнув сию патетическую фразу, Василий ощутил, что  содрогается  и
сам.., правда, от смеха. Он ничего  не  мог  с  собой  поделать!  Просто
вспомнил,  как  впервые  услышал  об  этом   действительно   древнем   и
действительно крайне жестоком обряде  в  Париже,  от  одного  немолодого
англичанина, приятеля Реджинальда. Сей англичанин много лет прослужил  в
войсках Ост-Индской компании (он-то, кстати  сказать,  и  порекомендовал
впоследствии Реджинальда на  свою  должность),  и  для  северных  воинов
рассказы его казались диковинными сверкающими сказками. Тогда  все  они,
кто слышал сэра Флорестана, немножко заболели Индией...  У  Василия  эта
болезнь не прошла ("И  едва  не  сделалась  смертельной!"  -  с  мрачной
усмешкою подумал он). Вот, собственно, что рассказывал англичанин.
   Как-то раз он присутствовал при  кончине  некоего  раджи,  с  которым
находился в наилучших отношениях - настолько, что  был  представлен  его
супруге и любимым наложницам. И после смерти  раджи  он  проникся  таким
сочувствием к несчастным женщинам, которым предстояла ужасная ритуальная
смерть, что положил себе непременно отговорить их от сати.  Как  это  ни
странно, княгиня сдалась на  уговоры  довольно  быстро,  хотя,  конечно,
вдова в Индии - самое  несчастное  и  презираемое  существо.  В  смысле,
вдова, пережившая своего господина и супруга, не решившаяся сжечься. Как
только свершится погребение, ей сбривают волосы и брови  -  навсегда.  С
нее снимают все украшения: и  серьги  из  ушей,  и  кольца  из  носу,  и
браслеты с рук и ног, и перстни со всех двадцати пальцев. Вдова  как  бы
умирает и для своего семейства, и для  всего  света,  и  Даже  пария  не
женится теперь на ней, потому  что  самое  легкое  прикосновение  к  ней
оскверняет мужчину, и он должен тут же бежать, чтобы очиститься. На долю
вдовы выпадает самая черная работа в доме, ей не позволяется есть вместе
с замужними женщинами и детьми... Вдова раджи полагала, что ее звание, а
также любовь сына, нового князя, дадут ей некоторые  привилегии  даже  в
этом беспросветном существовании. Так или иначе, она  согласилась  жить;
однако наложницы и слушать не хотели ни  о  чем,  кроме  как  о  смерти,
вереща, что если княгиня забыла стыд и совесть, так по крайней мере  они
не обесчестят себя ни за что на свете!
   Их обличительные вопли до того осточертели и молодому радже,  который
ни за что не хотел видеть смерти матери (ведь  ему  было  только  десять
лет!), и самой  вдове,  которая  не  желала  чувствовать  себя  какой-то
гнусной отступницей (супруг, между прочим, был старше  ее  на  пятьдесят
лет!), что оба они попросили сэра Флорестана угомонить крикуний  -  хотя
бы на  время  погребения.  Он  заманил  их  всех  в  подвал  и  запер  с
удивительным хладнокровием. Труп раджи сожгли. Жизнь продолжалась.
   По роду деятельности своей сэр Флорестан частенько бывал потом в  тех
местах. Молодой раджа, которому он спас мать, встречал его восторженно и
называл дядюшкой, вдова задаривала его, однако наложницы всегда  осыпали
его проклятиями из-за перегородки, где их держали. "Ты нас обесчестил! -
кричали они. - Из-за тебя  мы  должны  брить  головы  до  самой  смерти!
Попроси у раджи хотя бы разрешения для нас носить перстни!,."
   К сожалению, что-то помешало тогда  сэру  Флорестану  закончить  свое
забавное повествование, и Василий по ею пору не знал, получили ли бедные
наложницы эту последнюю отраду в своем беспросветном существовании.
   За все время, что Василий прожил в Калькутте, а затем и в  Ванарессе,
он, впрочем, ни разу не видел сати и не слышал, чтобы  какая-то  женщина
взошла на костер. Ост-Индская компания  противилась  Этим  образом  всей
мощью твердых британских законов, однако  образ  Рани  Сати  еще  жил  в
сознании индусов. Когда раджа области Джхунджуну  в  Раджастхане  пал  в
борьбе с мусульманами, его жена совершила древний обряд, возродив его  в
XIV веке. Эта княгиня была причислена к лику святых, она вошла в историю
под именем Рани Сати, в ее честь слагали  религиозные  гимны,  возводили
храмы Василии  хотел  сказать  Нараяну  еще  пару  патетичеоких  слов  о
просвещенной Европе и ее взглядах на убийство женщин, но потом  вспомнил
Марию-Антуанетту,  принцессу  де  Ламбаль  и  всех  других,  убитых   на
гильотине  или  просто  грубо   зарубленных   толпой   в   самом   конце
просвещеннейшего XVIII столетия в самом центре просвещеннейшей  Франции,
- и обошел сей вопрос молчанием. Тем более что  выражение  лица  Нараяна
могло у кого угодно отбить охоту к словоблудию.
   - Неужели эта дьяволица Тамилла все же успела помутить тебе разум?  -
спросил он тихо. - Ты  способен  подшучивать  над  тем,  что  составляет
трагедию сотен, тысяч, десятков тысяч женщин? Ведь  не  у  всех  хватает
силы духа обречь себя всю оставшуюся жизнь ходить в белом или красном  и
знать, что даже случайная встреча с ней - самая  дурная  примета!  Не  у
всех есть любящая родня, готовая скорее принять позор и  презрение,  чем
подчиниться брахманам, которые так и подталкивают несчастную к костру  -
в день ли  смерти  супруга,  через  месяц,  через  год...  Особенно  они
нетерпимы к богатым вдовам, ибо все имущество совершивших сати переходит
храму Агни или Рани Сати.
   - Я не смеюсь, - зло буркнул Василий. - Что у меня, сердца нет? Но  я
слышал, что это обряд чуть ли не ведический, а значит, тут  не  обошлось
без каких-нибудь древних ариев.., ну, ты  понимаешь,  что  я  хочу  тебе
сказать.
   - Наши предки.., наши с тобой общие предки! - возвысил голос  Нараян,
и до Василия только сейчас впервые дошло, что если все эти  разговоры  о
северной Прародине ариев правда, то Нараяна можно с равными  основаниями
называть и индусом, и славянином. - Наши предки не сжигали своих вдов на
кострах! Ригведа повелевает брахману положить вдову, до  зажжения  огня,
рядом с трупом мужа, а по совершении некоторых обрядов свести с костра и
громко пропеть над нею стих из Яжур-Веды:
 
   Встань, женщина,
   И в мир живых вернись,
   Оставь огню умершего супруга.
   Доверь себя тому, кто возжелает
   Соединить с тобой судьбу навек!
 
   - Ты видишь? - вопросил Нараян. -  Боги  разрешали  вдовам  думать  о
дальнейшей жизни, о счастье!
   Вдовам повелевалось  "собирать  кости  и  золу  мужа"  в  продолжение
нескольких месяцев по его смерти, а потом исполнить погребальные обряды.
Это уж наверняка могла  совершить  только  живая  женщина!  Но  брахманы
заставили наш невежественный народ забыть эти слова.
   Они, как шакалы, вцепились в следующий стих - и исказили  его  смысл.
Вот что гласят священные Веды:
 
   Сбирайтесь, женщины замужние, не вдовы,
   Светильники и факелы зажгите.
   О матери, взойдите па алтарь
   В одеждах праздничных, цветах и украшеньях.
 
   Ты слышишь, что я говорю? Агре значит - алтарь.
   Агш - огненный. Изменив лишь одну  букву,  брахманы  веками  посылали
несчастных вдов на костер! И никакая сила не заставит их  признать,  что
они просто убийцы. Василий слабо пошевелил губами, шепотом выражая  свое
мнение насчет этих брахманов. Эта история про агре и агне показалась ему
странно схожей со знаменитым русским "Казнить  нельзя  помиловать".  Да,
удивительное сходство! А если Нараян прав - и в самом деле где-то там, в
нечеловеческой древности, еще более древней, чем Геродотовы исторические
откровения, светлоглазые и светловолосые арийцы творили  свои  Веды  под
бледной северной луной? Вот почему так зацепили Василия слова Нараяна  о
строителях каналов, пускающих воду, и лучниках, подчиняющих себе стрелы,
и мудрецах, смиряющих самих себя. Он читал в  какой-то  старой-престарой
книге написанное причудливой славянской вязью: "Кто с дерева  убился?  -
Бортник. - Кто утонул? - Рыболов. - В поле лежит? - Служивый человек..."
   Да, похоже. До странности похоже...
   Холод прошел по спине, и Василий невольно передернул плечами,  унимая
дрожь лютого, необъяснимого страха.
   Так вот что имела в виду  чертова  Кангалимма,  пророча,  что  они  с
Варенькой умрут в один день! Не иначе,  она  тоже  пособница  проклятого
магараджи  Такура,  потому  и  провалилась  будто  сквозь  землю   после
похищения Вареньки.
   Если третья смерть Вари - сати, значит, Василий должен  сделать  все,
чтобы остаться в живых. И если для этого надо будет обратиться  в  того,
кем он никогда не был, - осторожного человека (осторожность для  Василия
всегда была чем-то  родственным  трусости),  то  он  сделается  таковым,
ей-богу!
   Только.., только  вот  какая  загвоздка.  Сидя  где-то  в  безопасном
холодочке и соблюдая осторожность, едва ли доберешься до милой, любимой,
единственной, едва ли спасешь ее жизнь. А если магараджа решит поступить
вопреки обряду? Черт  знает,  что  может  ему  нашептать  его  владычица
Бавана-Кали! Ей-то уж точно не писаны  законы  тех,  кто  называет  себя
детьми Луны. Значит, надо все-таки добираться до Вареньки - соблюдая при
этом осторожность. Ну да, разумеется:  чтобы  овцы  были  сыты  и  волки
целы.., тьфу, наоборот! А что это значит, если поразмыслить? Может быть,
послать кого-то вместо себя на выручку Вареньки?
   Кого? Ну, выбор невелик. Нараяна.
   Нараяна. Этого спасителя по призванию.  Этого  безмерно  отважного  и
безмерно непостижимого... Вот, стоит, блестя глазами. Ого,  чуть  ли  не
впервые довелось увидеть Василию такой ярый блеск в  их  матовой  черной
глубине. Чем он так  взволнован?  На  что  надеется?  Что  Василий-Аруса
сейчас вручит ему судьбу Чандры, и тогда храбрый рыцарь Нараян...
   Ревность ударила в голову, будто камень из пращи,  и  Василий,  сузив
глаза, запальчиво выкрикнул:
   - А мне плевать! Я знаю одно: надо как можно скорее попасть во дворец
Такура!
   Глаза Нараяна вспыхнули еще ярче - и погасли,  однако  Василий  почти
физически  ощутил  то  усилие  воли,  которое  потратил  Нараян,   чтобы
сдержать, скрыть свое волнение, и голос его был совершенно спокоен - как
всегда:
   - Ты прав. Но живым попасть туда ты никак не сможешь. Только мертвым.
Значит... Значит, ты должен умереть.
 
*** 
 
   Он помедлил, как бы давая  Василию  время  осознать  свои  слова,  и,
прежде чем тот яростно взметнулся с земли, успел добавить:
   - Или магараджа должен быть уверен, что ты умер.
 
*** 
 
   - О господин!..
   - Тамилла? Вот уж не думал, что у