я
начала в наш передовой отряд, Орден вольных каменщиков, и, минуя  первые
две  ступени,  ученика  и  подмастерья,  стать   сразу   мастером.   Она
высокомерно отказалась, заявив, что масонство лишено в России  будущего.
В этом ее ошибка. Она подписала себе приговор.
   Не скрою, ваше высочество, сперва  я  возлагал  на  вас  очень  малые
надежды.  Более  того,  я  полагал  вас  помехою,   которую   необходимо
устранить.  Этой  моей  ошибкою  вызваны  многие  неприятности,  которые
сопровождали вас последнее время. Напомню только приключения  в  остерии
"Серебряный венец" (это название имеет особый смысл для нашего Ордена!),
чтобы вам все стало ясно.
   - О! - Лиза вспомнила слова ужасной матери трактирщика: "Смотри, если
не сладишь с этой девкою, мессиры будут очень и очень недовольны!" - Так
это были вы?!
   - Это мы, - довольно согласилась тьма. - Кроме того, мы - ваша долгая
болезнь и внезапная хворь вашей  служанки...  Только  избавьте  меня  от
ваших обвинений и причитаний. Мы поступали, как считали нужным. Теперь я
с благодарностью склоняюсь пред волею судьбы, ибо она  сохранила  вас  в
живых.., до этого разговора.
   Заминка была едва заметна, но Лиза тотчас  уловила  ее  и  поняла  ее
значение.
   - Значит, у меня нет выбора?
   - Нет.
   - Но вы ведь понимаете, я могу сейчас согласиться на  что  угодно  из
страха или расчетливости, а взойдя с вашей поддержкою на трон,  позабыть
о своих обещаниях! - проговорила она просто потому, что больше не знала,
что говорить, что делать, как быть.
   Она ожидала в ответ угроз, но голос из тьмы окликнул:
   - Араторн!
   - Я здесь, мессир Бетор, - с почтением  произнес  уже  знакомый  Лизе
голос Араторна.
   - Введите тех двоих.
   - Слушаюсь, мессир.
   После этих слов внезапно зажглось еще несколько факелов.  Яркий  свет
резанул по глазам,  ослепил,  Лиза  невольно  зажмурилась;  когда  вновь
открыла глаза, увидела: факелы прикреплены к  восьми  колоннам,  образуя
узкий освещенный коридор, начало которого терялось во  тьме.  Оттуда  до
Лизы  вдруг  донеслись  неуверенные,  шаркающие  шаги.  Прошло   немного
времени, и наконец показались двое:  мужчина  и  женщина  со  связанными
руками. Обочь шли двое в черном с обнаженными шпагами в руках, направляя
пленников, ибо те не могли видеть  дорогу:  на  их  головы  были  надеты
мешки.

***

   - Взгляните сюда, сударыня, - предложил мессир. - Знаете ли  вы  этих
людей?
   Лиза пожала плечами. Она не могла видеть их  лиц;  вдобавок  пленники
были облачены в бесформенные белые балахоны, и определить, что  одна  из
них - женщина, можно было только по длинным черным волосам, беспорядочно
свисавшим из-под мешка.
   - Вы не узнаете их? - удивился мессир. - Араторн!
   Араторн сорвал мешок с головы мужчины. Пленник ослепленно зажмурился,
и Лиза тотчас узнала это измученное, покрытое кровоподтеками лицо.
   - Гаэтано!
   Он рванулся к ней и упал на колени, схватив связанными руками край ее
черной накидки и поднеся к губам.
   - Синьора! Вы здесь?! О, благодарю господа, что продлил жизнь мою  до
сего момента и позволил еще раз увидеть вас!
   - Почему ты здесь, Гаэтано? За что? - воскликнула Лиза.
   Он покачал головою.
   - Я не Гаэтано. Имя мое  Мечислав  Вовк,  -  медленно  проговорил  он
разбитыми в кровь губами.
   Лиза остолбенела, услышав мягкий малороссийский выговор от  человека,
который клялся, что не помнит ни родовы своей, ни единого слова  родимой
речи.
   - Так ты лгал? Ты вовсе не забыл?..
   - Нет, синьора, - склонил голову Гаэтано. - Не забыл. И лгал  вам  не
по своей воле, а по принуждению.
   Я выполнял приказ Ордена.
   - Однако не слишком ретиво, -  вмешался  мессир  также  по-русски.  -
Только благодаря вмешательству сего отступника вам удалось  уйти  живыми
из "Серебряного венца". По его  вине  погибли  наши  люди,  наши  верные
слуги. Его ждала смерть, но он втерся в доверие к вам,  вступил  в  вашу
свиту и сумел убедить нас в том, что загладит свою вину и  принесет  нам
больше пользы живой,  чем  мертвый.  Вместо  этого  ему  удалось  дважды
уберечь вас и ваших близких  от  смерти.  Вы  этого  даже  не  заметили;
пострадали только наши наемные убийцы, и мы не могли терпеть долее столь
откровенного предательства. Сегодня он был похищен с виллы и только  под
пытками наконец принес пользу: сообщил, как вы будете  одеты  сегодня  и
как можно отличить вас от вашей компаньонки.
   - Вот как, - прошептала Лиза. -  Стало  быть,  это  ты...  И  мне  не
привиделось там, в этой проклятой остерии, когда хозяин пытался упредить
тебя: мол, питье отравлено. И убил ты его оттого лишь, что он  мог  тебя
выдать?
   Гаэтано молчал. Лиза смотрела на его повинную  голову  и  ощущала,  к
своему изумлению, как мало-помалу  гнев  ее  иссякает.  Ежели  благодаря
Гаэтано они с Августою оставались живы,  то  не  проклинать  надобно  им
кучера, а благодарить за отвагу!
   Она робко протянула руку и чуть коснулась его взлохмаченных волос.
   - Скажи... - она замялась, не зная, как лучше назвать его.  -  Скажи,
почему ты делал это?
   Она ждала чего угодно:  раскаяния  в  вероотступничестве  и  забвении
родины, признаний в вечной преданности или, может  быть,  в  алчности  и
корыстных замыслах - чего угодно, только не тех слов, которые слетели  с
его запекшихся уст:
   - Вы - это все, что осталось у меня в память о Дарине!
   Все поплыло перед глазами Лизы, но вот из этой мути выплыло красивое,
залитое слезами лицо Чечек, ее тоскливый взор, вспомнились ее последние,
предсмертные признания, и непослушными губами Лиза проговорила:
   - Милостивый боже! Так это ты, Славко?!
   О,  какой  огонь  полыхнул  в  угасших  было  очах,.  каким  счастьем
исполнился голос!
   - Она говорила обо мне? Она не забыла меня?!
   Он плакал, не стыдясь слез; и сердце Лизы сжалось от  боли,  ибо  то,
что она говорила, слышать ему было тяжело и горько:
   - Мудрено забыть после того, что ты с нею сделал...
   Выражение счастья исчезло с лица, он покорно кивнул:
   - Каюсь. Грешен! Перед нею и отцом ее грешен.
   Ларину предал я на поругание и  гибель,  отца  ее  -  на  мучительную
смерть обрек. Верен был в ту пору Ордену беззаветно, и не было для  меня
ничего святее. Уповал всею  душою,  что  лишь  Орден  освободит  родимую
Украину от гнета России. За это все готов был отдать. Все самое  дорогое
и жизнь свою!
   - Ты-то жив, - не сдержалась, чтобы не съязвить, Лиза. -  Ты  жив,  а
они в могиле!
   - Жив! - кивнул Славко. - Пока...
   Сердце  у  Лизы  сжалось,  когда  она  осознала,  что  обрушилась  на
обреченного, и снова вспомнила, скольким они с Августою ему обязаны.
   - Как же ты наконец осмелился против них пойти? - Она кивнула куда-то
в  сторону,  словно  оттуда,  из  мрака,   глядели   сонмы   немигающих,
беспощадных глаз приверженцев этого неведомого Ордена.
   - Дарина... - прошептал он чуть слышно.
   Ничего более не было сказано, но вся глубина  мучительного  раскаяния
этой преступной души враз открылась пред ней, и теперь ею владела только
щемящая жалость. Тот подавленный стон за стеною из комнаты в остерии при
упоминании Дарины - его издал Славко,  вдруг  узнавший  о  смерти  своей
возлюбленной от женщин, которых должен был убить в следующий миг; и рука
его дрогнула. А история Чекины тоже напомнила  ему  судьбу  Дарины,  вот
почему он был тогда столь бледен, так страдал. Эта поруганная, преданная
любовь, отомстившая в конце концов предателю  его  же  руками,  внезапно
показалась Лизе сходною с тем пламенем, кое сжигало ее сердце, не  давая
пощады. Что бы ни делала она, в чьи бы объятия ни бросалась, где  бы  ни
искала забвения - все тщетно. Ей никогда не забыть Алексея,  никогда  не
изжить мучительной страсти к нему, смертельной  своей  любви,  а  потому
никто не мог понять Славко так, как она.
   Она торопливо отерла лицо и хрипло промолвила:
   - Я прощаю тебя. И верю, что Дарина оттуда, с небес,  сейчас  смотрит
на нас и тоже прощает тебя.
   - Благослови вас бог, сударыня, - отозвался Славко. -  Теперь  смерть
мне не страшна. Умру счастливым, ибо скоро увижу ее...
   Только теперь Лиза вспомнила, где они находятся.
   - Мессир! -  вскричала  она.  -  Пощадите  его!  Вспомните,  ведь  он
пожертвовал в  угоду  Ордену  своей  возлюбленной,  предал  ее  страшным
мучениям и гибели, наконец! И потом, его следует  поблагодарить  за  то,
что мы остались живы.  Ведь  вы  сами  недавно  признали,  что  напрасно
пытались погубить нас!
   -  Вы  имеете  весьма  слабое  представление   о   дисциплине   и   о
необходимости неуклонного  исполнения  приказаний,  ваше  высочество,  -
перебил укоряющий голос из темноты. - В ваших  же  интересах  как  можно
скорее изменить свои позиции, ибо рано или поздно  они  приведут  вас  к
гибели. Что же до  сего  ослушника,  то  его  время  и  терпение  Ордена
истекли!
   Изумление  вспыхнуло  в  серых  глазах  Славко   при   словах   "ваше
высочество", обращенных к Лизе. Тут же он улыбнулся и  покачал  головою,
давая понять, что не выдаст ее, хотя бы этим, пожалуй, мог  купить  себе
если не окончательное помилование, то отсрочку казни.
   - Я много грешил, ваше высочество, - промолвил он с мягкою улыбкою  в
голосе, в ответ на которую Лиза не смогла не улыбнуться, хотя сердце  ее
сжималось от ужаса, - но я многое понял. Здесь, на чужбине, да и  вообще
перед лицом общей опасности, имеет смысл лишь одно: русские или украинцы
- все мы братья по роду и богу, все мы славяне, и только вместе мы...
   Он не договорил. Араторн, вынырнувший из тьмы, нанес ему ужасный удар
шпагою в живот.
   Славко вскочил; издавая отчаянные крики, он попытался бежать, но силы
ему изменили: рухнул на пол и пополз, как затравленное животное.
   Стражники кинулись вперед с обнаженными шпагами.  Удары  сыпались  на
жертву; долго никому не удавалось нанести последний, смертельный, удар.
   Все вокруг, куда хватало глаз, было залито кровью.
   Но вот Лиза,  оцепеневшая,  с  широко  раскрытыми  глазами,  услышала
короткий, резкий вопль; убийцы враз  отошли  от  беспомощно  простертого
тела: Славко испустил дух.
   Ноги у нее подогнулись, она  сползла  спиной  по  мрамору  колонны  и
поникла на полу.

***

   Лиза не знала, сколько времени пробыла в обмороке, но очнулась, когда
чьи-то грубые руки начали бесцеремонно поднимать ее.  Голова  кружилась,
тошнило, она попыталась высвободиться и стать самостоятельно.
   Для этого снова пришлось опереться  на  ледяной  столб  колонны.  Это
прикосновение пробрало до костей,  зато  вернуло  некоторую  бодрость  и
ясность мыслей.
   Открыв глаза, с опаскою огляделась и увидела, что мертвого  тела  уже
нет, почти все факелы погашены, и тьма скрыла кровавые  следы.  Пленницу
пока не увели: она стояла неподалеку, молитвенно  сложив  руки;  и  хотя
шепот ее достигал слуха Лизы, ни слова нельзя было разобрать.
   - Если не послушанием, то приказанием ведут  того,  кто  хочет  идти;
того, кто не хочет, тащат, говорил Гораций, - раздался  спокойный  голос
мессира. - Это зрелище не преследовало  никакой  иной  цели,  кроме  как
показать вам, что шутки с нами плохи и мщение Ордена неизбежно настигает
отступника. Однако вам надо приучать себя к подобным зрелищам,  если  вы
хотите  управлять  Россией!  Колесование,   четвертование,   усекновение
головы,  дыба,  кол,  кнут,  отрезание  языка  -  это  ведь  излюбленные
развлечения ваших царственных предков  в  отношении  тех,  кто  проявлял
неповиновение!
   В его словах звучало плохо скрытое презрение. Впрочем, Мессир  тотчас
смягчился:
   - Я не стану усугублять вашей подавленности зрелищем еще одной казни,
хотя особа,  кою  вы  видите  здесь,  тоже  принадлежит  к  числу  ваших
приближенных  и  приговорена  к  смерти   за   ту   же   нерадивость   и
неисполнительность, которые сгубили нашего малороссийского приятеля...
   Он не договорил. Пленница истошно закричала из-под  своего  мешка,  и
голос ее был так пронзителен, что каждое слово стало отчетливо слышно:
   - Мессир! Во имя господа! Выслушайте меня!
   - Как вы понимаете, - продолжал мессир, словно эти предсмертные вопли
были не более чем жужжание мухи, - не в ваших  интересах  вести  с  нами
двойную игру, ваше высочество!
   - Мессир! - вновь закричала пленница. - Выслушайте меня! Агнец божий,
искупающий прегрешения мира, даруй им вечный покой!
   Очевидно, эти латинские слова были чем-то вроде всевластного  пароля,
ибо они нашли путь  к  сердцу  мессира,  и  он  соизволил  обратиться  к
пленнице:
   - Слушаю тебя. Говори, но не надейся, что слезами удастся купить себе
жизнь.
   - Умоляю, откройте мне глаза! - воззвала женщина. - Вы  в  опасности,
мессир! Вас обманули! Это не она!

***

   Ну вот. Рано или поздно это должно было случиться!
   Лизу бросило в жар,  потом  ею  вдруг  овладело  странное,  леденящее
спокойствие, как всегда в первую минуту опасности. Она  едва  расслышала
приказание мессира и тяжелые шаги Араторна. Словно сквозь  мутную  воду,
видела, как он снял с головы пленницы мешок. И уже не  удивилась,  узнав
Чекину...
   Ее красивое лицо было  избито  так,  что  впору  вновь  обращаться  к
рисовальщику женщин. Сверкая безумными глазами, она  метнулась  к  Лизе,
вцепилась связанными руками в капюшон черного  плаща,  в  тени  которого
Лиза до сей поры скрывала голову и лицо, и сорвала его с новым криком:
   - Это не она! Это всего лишь служанка русской принцессы!
   - Будь ты проклята! - Лиза оттолкнула Чекину с такой яростью, что  та
отлетела на несколько шагов, не удержалась на ногах,  упала  и  осталась
лежать недвижимо.
   Наступило    невыносимо    длинное,    тягучее    мгновение    общего
замешательства; потом из темноты послышались тяжелые шаги. И вот в  круг
света вступила большая мрачная фигура, облаченная в великолепную  черную
с белым рясу.
   Незнакомец подходил все ближе к Лизе, неподвижно глядя на нее  своими
тусклыми, безучастными глазами из-под низко надвинутого  капюшона.  Этот
мертвенный облик в  точности  совпадал  с  холодным,  властным  голосом,
которым беседовала с Лизою тьма; и  она  поняла,  что  наконец-то  видит
перед собою мессира.
   - У меня  мелькнуло  подозрение...  -  молвил  он  так  же  спокойно,
размеренно, как говорил прежде, и у Лизы  появилась  отчаянная  надежда,
что все сойдет ей с рук. - Уж слишком прямолинейны вы были,  без  намека
на какую-либо дипломатичность...
   Мессир умолк, словно перехватило горло.
   Он подошел к Лизе почти вплотную и некоторое время стоял, пожирая  ее
взглядом. Да, от этого старика,  от  этих  глаз,  от  этого  выгоревшего
сердца нельзя было ждать ни любви, ни прощения, ни пощады, ни жалости.
   Лиза видела сейчас свою смерть. Ей  даже  почудилось,  что  появление
мессира сопровождается сильным запахом дыма, словно  это  существо  было
воистину исчадием ада.
   - Быдло! Грязная тварь! Мужичка! - прошипел  он,  обдав  Лизу  волной
зловонного старческого дыхания. - Решилась подшутить надо мною?! Да  как
ты осмелилась?..
   О, до чего же ей хотелось ответить  ему  добрым  ударом  кинжала  или
шпаги! Будь у нее хоть какое-то оружие!.. Она хотела броситься на  него,
но два стражника выросли обочь, карауля каждое движение. Она вцепилась в
полы своего плаща, комкая и  сминая  их,  как  сминала  бы  горло  этого
гнусного старика, будь хоть малая возможность вцепиться в него.  Наконец
ее бессильная ярость нашла выход: Лиза обрушила на мессира самые грязные
и изощренные ругательства,  которые  ей  только  приходилось  слышать  в
жизни, неважно, по-русски или по-калмыцки, по-татарски или по-турецки.
   Быдло? Мужичка? Ну так и получи!..
   Рот ее пылал от ненависти, а на душе с каждым мгновением  становилось
легче. Лиза выплевывала ругательства, смеясь от счастья, ибо видела, как
ненависть искажает бесстрастную морщинистую маску, как набухают  на  лбу
синие жилы, багровеют щеки  и  лезут  из  орбит  глаза.  Бог  с  ним,  с
калмыцким или татарским, но уж русский-то язык он  знал  хорошо,  у  нее
была возможность в этом убедиться! Сейчас Лиза мечтала только об  одном:
до такой степени распалить ненависть этого мерзкого  мессира,  чтобы  он
захлебнулся злобою, чтобы его хватил удар, чтобы он сдох  здесь,  сейчас
же!..
   Она даже не сразу поняла, что происходит, когда пальцы ее,  судорожно
стиснувшие бархат плаща, вдруг нащупали сквозь ткань  что-то  твердое  и
холодное.
   Не умолкая, Лиза нашарила в складках глубокий  карман,  скользнула  в
него и едва  не  онемела,  наткнувшись  на  холодную  резную  рукоять..,
небольшого пистолета!
   Она медленно вытягивала руку из складок плаща,  молясь  всем  святым,
чтобы успеть выпалить в ненавистное лицо прежде, чем ее  с  двух  сторон
пронзят шпагами, как вдруг по залу прокатился панический вопль:
   - Пожар!
   От неожиданности Лиза замолчала, едва не выронив пистолет, и  тут  же
почувствовала, что запах дыма стал куда сильнее.
   - Мессир Бетор! - подскочил Араторн.  -  В  основной  галерее  пожар!
Огонь быстро продвигается! Надо уходить, пока не отрезан боковой ход!
   - Пожар!.. - повторил мессир дрогнувшим голосом, но растерянность его
длилась одно лишь мгновение. - Хорошо, Араторн. Мы сейчас уйдем.  Но  не
прежде, чем я перерву своими руками горло этой...
   Он не успел ни произнести свою угрозу до  конца,  ни  привести  ее  в
исполнение.  Его  минутного  замешательства  от  принесенного  Араторном
известия как раз хватило Лизе, чтобы вскинуть  пистолет  к  его  лицу  и
спустить курок.

***

   Выстрел оказался таким оглушительным, а  отдача  такой  сильной,  что
Лиза, зажмурясь, качнулась назад; и в это мгновение кто-то дернул ее  за
руку. Она невольно отпрыгнула в сторону, в темноту.., избежав  благодаря
этой неожиданности  двух  шпаг.  Но  рука,  спасшая  ее,  не  разжалась:
напротив, она продолжала с силой увлекать Лизу за  собою;  и  ей  ничего
другого не оставалось, как  броситься  бегом,  чтобы  поспеть  за  своим
спасителем.

Глава 11

Бегство

   Тьма, в которую они стремглав ворвались, была густой и  плотной,  как
вода. Лиза бежала с трудом, не видя, куда  ставит  ноги,  каждую  минуту
боясь споткнуться и упасть. Так почти и случилось, когда они  наткнулись
на крутую, хоть и  короткую,  лестницу,  ведущую  вниз.  Вдобавок  Лизин
спаситель мчался слишком быстро, поэтому она скоро задохнулась, ослабела
и влачилась за ним из последних сил. Какое-то время ее подстегивал ужас:
если он рассердится за  медлительность,  то  просто  бросит  ее  в  этом
кромешном  мраке,  и  тогда  она  уж   точно   станет   легкой   добычей
преследователей, а если даже и нет, то никогда в жизни не найдет  отсюда
выход. Но скоро силы совсем оставили ее.
   - Pronto! - прохрипел он, задыхаясь почти так же, как она. - Скорее!
   - Не могу! - простонала Лиза. И, обернувшись,  словно  гонца  смерти,
увидела скачущее пламя в конце длинного черного  коридора,  которым  они
только что пробежали, - факел в руке преследователя. - Не могу больше!
   Она тут же рухнула бы в изнеможении, но спаситель успел подхватить ее
под мышки, заставив встать, и приткнул к осклизлой стене  подземелья,  а
сам стал вплотную, загородив ее.
   Свет приближался. Факел был один, значит, и преследователь был  один.
Лиза мимолетно удивилась, почему все они, как стая волков,  не  кинулись
следом, но тут же забыла об этом. Казалось, ее тяжелое дыхание  слышится
на много миль вокруг; оставалась только надежда,  что  преследователь  и
сам достаточно запыхался и не может ничего слышать, кроме себя  и  своих
оглушительных шагов.
   Спаситель плотнее вдавил Лизу в стену, и ее  ноздрей  вдруг  коснулся
приятный, волнующий аромат. Она была так изумлена  этим,  что  не  сразу
поняла происходящее, когда он вдруг метнулся под ноги  поравнявшемуся  с
ними преследователю.
   Тот кувыркнулся через голову, тут же вскочил, но наткнулся  на  такой
страшный удар в лицо, что со стоном рухнул наземь.
   Хитроумный Лизин спутник дл