ь, огромная стая коршунов  опускается  на  труп  -  и
вновь взлетает с кусками окровавленного человеческого мяса в клювах.
   Эти птицы, которые сотнями свили себе гнезда на деревьях,  окружающих
дакхму, были нарочно привезены огнепоклонниками из  Персии,  потому  что
индийские. коршуны оказались недостаточно  хищными  и  слишком  слабыми,
чтобы расклевывать трупы так скоро, как требуют  узаконения  Заратуштры.
Через  несколько  минут  на  вершине  Башни  остается  голый  скелет,  и
нассесалары, придя с новым  трупом,  сбрасывают  кости,  уже  иссушенные
безумным тропическим солнцем, в глубокий колодец. Армати, земля,  Корова
Кормилица, получает от парсов чистейший прах.  Во  время  дождей,  когда
муссоны па четыре месяца нагоняют на Индостан ливни, безудержные  потоки
воды смывают  в  колодец  все  нечистоты,  оставленные  коршунами  возле
скелетов, и очищенная Башня Молчания  терпеливо  и  радушно  ждет  своих
новых обитателей.
 
*** 
 
   В небесах зажегся серп луны. Светило наливалось розовой спелостью,  и
несколько минут Варенька недоверчиво смотрела на него. Как же так? Когда
они отправлялись в путь от магараджи, луна была ущербная, а  сейчас  уже
несколько дней новолуния, сразу видно. Стало быть, беспамятство Вари, ее
путь к Башне Молчания продолжались дольше, чем она предполагает? Или она
много дней лежала без чувств на каменной вершине? Нет, солнце сожгло  бы
ее... Да что толку размышлять о том, чего никогда не растолкуешь!
   Варенька отвернулась: лунный свет средь "то  и  безбрежной  ночи,  на
страшной высоте казался слепящим.
   И это острое лезвие лунного серпа  было  так  близко:  кажется,  руку
протяни - и возьми его, милосердное, словно жертвенный нож,  проведи  по
горлу - и навеки избавься от страданий...
   Варя,  хоть  и  была  совершенно  очарована  индийскими  обрядами   и
обычаями, все же не верила  в  сансару  -  бесконечную  цепь  забывчивых
перерождений, перед которой преклоняются индусы. Она была  православной,
а потому надеялась, что сможет - из райских ли светлых высей, из кипучих
ли адских пучин - видеть того; кого любила на  земле,  терпеливо  ожидая
встречи с ним там, где  меж  душами,  созданными  друг  для  друга,  нет
препятствий и не нужны слова для того, чтобы открыть любимому сердце.
   Варенька прикусила губу, чтобы  не  разрыдаться  от  внезапной  боли,
пронзившей все ее существо. Почему, о господи, почему она  так  уверена,
что это ей придется ждать его у врат небесных? Может быть,  он  опередил
ее на дорогах  судеб..,  на  их  дорогах,  которые  разошлись  в  разные
стороны? Может быть, в шатер, где были мужчины, убийцы ворвались раньше,
чем к ней, и неведомый доброжелатель не успел спасти их так же,  как  не
успел спасти ее?..
   Неужели он даже не успел догадаться, кто повинен  в  обрушившемся  на
них несчастье? Варя не сомневалась, что все это - месть магараджи.  Ведь
она грубо оскорбила самую страшную из  всех  богинь  Индостана,  которой
побаивается даже сам Шива, ее божественный супруг.
   И чтобы гнев Кали не пал на  его  голову,  магараджа  решил  принести
черной богине в жертву чужеземцев.
   Что из того, что все они были его  гостями?  Что  из  того,  что  его
супруга магарани называла  Вареньку  своей  подругою?  Воля  Баваны-Кали
превыше всех человеческих привязанностей, а жертв ей нужно много  -  чем
больше,  тем  лучше.   Поэтому   обречена   была   не   только   дерзкая
оскорбительница, но и все ее спутники:  ведь  магараджа  знал,  что  она
любила их, а значит, смерть каждого из них, будто ворон, выклюет  у  нее
частицу сердца.
   Конечно, она любила  отца,  хоть  и  дурачила  его  как  хотела.  Но,
несмотря на устрашающую внешность, он был  добр  с  дочерью,  никогда  и
пальцем ее не тронул, поэтому Варенька не сомневалась, что ей все сойдет
с  рук.  Он  был  слаб  перед  своей  отеческой  любовью,  вот  Варя   и
пользовалась этим совершенно беззастенчиво.
   Так же беззастенчиво вертела она Реджинальдом, ибо он тоже  был  слаб
перед ней, а она, по сути своей, не могла любить слабого мужчину.  Разве
что как друга. Но вовсе не  дружба  нужна  была  ему,  нет,  не  дружба!
Варенька не раз замечала, какими глазами смотрит он на  нее,  однако  не
выдавал себя сэр Фрэнсис ни словом, ни полусловом. Он был  убежден,  что
следует заручиться согласием отца, прежде чем намекнуть девушке на  свои
чувства.
   А поцеловал бы ее первый раз после объявления помолвки, а на  брачное
ложе явился бы небось в роскошных одеяниях и любовь творил бы торопливо,
застенчиво, опасаясь оскорбить чувства своей стыдливой супруги...
   А если она не была стыдливой? Если жажда жизни,  счастья  переполняла
ее, и чинный муж, которого с успехом может заменить каменный  идол,  был
ей не нужен?
   Ей нужен был другой, единственный,  о  ком  она  слепо,  неразборчиво
мечтала, кого потом увидела в опасном, горячечном сне, кому без раздумий
готова была отдать всю себя...
   Варенька стиснула руки у горла. Ну почему, почему, трижды  почему  он
отпрянул тогда?! Еще мгновение - и они принадлежали бы друг другу, и она
изведала бы въявь то, что испытала лишь во сне. Но это не  сбылось,  уже
не сбудется, все мечты  Вареньки  последуют  за  нею  в  могилу,  словно
служанки, которых древние  дикие  народы  убивали  в  случае  смерти  их
госпожи, чтобы они служили ей и в загробном мире. А если у этой  госпожи
был возлюбленный, с которым она не хотела расставаться,  его  умерщвляли
тоже, и тогда их тени, сплетенные в  объятиях,  вечно  странствовали  во
Вселенной...
   О нет. Только бы он был жив! Только  бы  он  был  жив  -  пусть  даже
Вареньке придется долго-долго ожидать встречи с ним на небесах!  А  быть
может, им и в тех высях блаженных не  суждено  будет  свидеться  -  если
господь не простит то, что она намерена совершить.
   Нет, Всевышний не будет так жесток, он не потребует от нее медленного
умирания под пристальными взорами коршунов, которые  никогда  не  тронут
живого человека, но будут нетерпеливо кружить над Башней, выжидая, когда
голод и жажда сделают свое дело.
   Ну уж нет! Она не будет ждать, пока Смерть наконец опустит свою косу.
И  предпочтет  совершить  грех  самоубийства,  чем  позовет  на   помощь
носильщиков трупов.
   Не только  потому,  что  не  вынесет  омерзения,  когда  эти  ручищи,
обернутые мешками, протянутся к ней. Из  головы  не  шла  та  женщина  в
грубом покрывале, которая прижала к ее лицу "колючее  яблоко",  а  потом
встала так, чтобы ее тень легла между собакой и  Варенькой,  и  сказала:
"Моя сестра покинула нас..."
   Ничего себе, сестра! И все-таки она назвала Вареньку своей сестрой...
Очевидно,  эта  женщина  была  сообщницей  магараджи,   принадлежала   к
парсам-огнепоклонникам, и ей непременно было  нужно  уверить  остальных,
что умершая и впрямь мертва.
   Незачем?! Зачем "колючее яблоко", зачем длиннейший путь, зачем  обряд
собачьего взгляда, зачем  эта  ложь,  сопряженная  с  такими  хлопотами?
Право,  можно  подумать,  будто  некая  гадалка   предсказала   Вареньке
непременно быть погребенной на Башне Молчания, а верные  почитатели  сей
гадалки решили расшибиться в лепешку, но исполнить пророчество!
   Много шуму из ничего.., или все-таки, значит, есть из чего? Ну, этого
Вареньке уже никогда не узнать. Одно  ей  доподлинно  известно:  она  не
доставит удовольствия той женщине своими криками и мольбами. До коварной
погубительницы  не  дойдут  слухи  о  том,  что  ее  жертва  на  коленях
вымаливала себе жизнь. Если Смерть заступила дорогу Варе, у той достанет
сил с презрительной улыбкой взглянуть в пустые, мертвые глазницы!
   Конечно, ей хотелось умереть иначе: "защищаясь, как львица,  нападая,
как тигрица", подобно какой-то индийской красавице героине.  О  господи,
она не может вспомнить даже ее имени,  словно  разум  уже  гаснет...  Да
разве это важно? Жить она тоже хотела иначе, не так бестолково и суетно,
как жила. Как из вороха цветов можно сплести  множество  венков,  так  и
смертный из сумятицы поступков может совершить множество добрых дел.
   Но теперь уж не сплести, не совершить. Лишь только настанет утро...
 
*** 
 
   Лишь только настанет утро, лишь только  Аруна  -  божество  рассвета,
колесничий солнца - явится на небесах, она шагнет  в  каменный  колодец.
Высоко... Она разобьется насмерть, не испытав мучений. Свет ей нужен для
того, чтобы точно рассчитать прыжок, не рухнуть на  какой-нибудь  выступ
стены колодца, а долететь прямо до земли - не то будешь валяться  там  с
переломанными руками или ногами, тщетно моля Смерть о  милосердии:  ведь
она, не  пропускающая  ни  одного  случая  прервать  нить  человеческого
существования в самую неподходящую  минуту,  никогда  не  отзывается  на
исступленный зов страждущего!
   Варя закрыла глаза, прижала руки к лицу. О нет, ей было  страшно!  Ей
было так страшно, что замирало сердце, перехватывало дыхание от горя: ну
почему, почему это должно приключиться именно с ней? Ах,  как  прав  был
отец, ворчавший, что русскому человеку надо держаться подальше  от  этих
загадочных людей с  их  таинственными  верованиями,  которые  похожи  на
волшебные перья Жар-птицы: найдешь одно  -  и  ты  пропал,  не  в  силах
успокоиться, пока не добудешь всю птицу, но лишь только тебе показалось,
что ты держишь ее в руках, как видишь, что  поймал  свою  смерть..,  или
смерть поймала тебя!
   Да, надо было слушаться отца и тетушку. Но сколько Варенька  помнила,
после смерти матери она не слушала никого, кроме своих  причуд.  Сказки,
больше всего на свете она любила сказки.., вот они и завлекли  ее  своею
многоцветной игрой, вот и погубили. Но все же она успела узнать, что сны
иногда сбываются.
   И вдруг Вареньке почудилось, что весь этот  ужас,  сошедшийся  вокруг
нее, клубящийся в вышине, на земле, под землей для того, чтобы  погубить
ее, - всего лишь сон. И, словно испуганное дитя, она зашептала,  пытаясь
развеять сонные чары:
 
   Вином и мраком порожден
   Божественный посланец - сон.
   Ты не цветущий, не увялый,
   Не мертвый ты и не живой,
   Ниспосланный всесильным Ямой,
   Варупы насланный женой.
   Ты предвещаешь смертный час,
   Последний луч земных мгновений...
   О небеса, избавьте нас
   От злых и мрачных сновидений!
 
 
   Но кошмар не исчез, и Варенька упала на колени, заломила руки и долго
лежала, как срезанный тростник.
   Не странно ли, что с нею приключилось именно то, чего  она  с  самого
детства отчаянно боялась? Уснуть, быть принятой за мертвую, похороненной
заживо... Несмотря на то что случаи обмиранья, или летаргии, были  очень
редки, о них чрезвычайно много говорили - и  в  помещичьих  домах,  и  в
городе. Ну а чем бредило дворянство, повторяло  и  купечество,  так  что
чуть ли не все подружки Вареньки и их  болтливые  матушки  видели  и  уж
наверняка слышали "из самых достоверных источников" о подобных случаях и
пересказывали друг другу целые трагедии по этому поводу. В этих историях
обыкновенно Аигурировал молодой красавец, впавший влетаргию: его приняли
за умершего  и  похоронили.  Но  кладбищенский  сторож,  услышав  стоны,
исходившие из могилы, откопал погребенного, и тот внезапно возвратился в
свой дом. Между тем его ближайшие  родственники  уже  производили  дележ
наследства и страшно ссорились между собой!
   Еще  чаще  эту  болезнь  приписывали  красавицам-невестам.   Случайно
освобожденная из могилы, она тихонько пробирается к окну своего милого в
то время, когда он  падает,  сраженный  пулею,  которую  пустил  в  свое
сердце, не в силах перенести горечь утраты...
   Большинство же рассказов  кончалось  тем,  что  кто-нибудь,  заслышав
стоны погребенного и набравшись храбрости, раскапывал  могилу,  но  было
уже поздно: крышка гроба оказывалась сдвинутой с места,  а  мнимоумерший
окончательно умер в страшных мучениях... Разорванное платье,  искусанные
и исцарапанные руки и лицо - все доказывало адские мучения в тот момент,
когда несчастный проснулся от летаргии и не мог высвободиться из могилы.
   Несмотря на  массу  явных  несообразностей  и  нелепиц,  эти  истории
производили очень сильное впечатление. Вареньку до истерических рыданий,
помнится,  доводило   повествование   о   несчастном   женихе,   который
ходил-ходил на могилку к возлюбленной, слушал-слушал стоны, доносившиеся
из-под земли, уверенный, что это душа невесты рвется к  нему,  а  потом,
когда умный человек надоумил раскопать могилу, увидел  в  гробу  еще  не
остывшее мертвое тело: невеста, оказывается,  не  один  день  взывала  о
помощи, а он-то, дурак!.. Натурально, жених стрелялся, и обоих схоронили
в одной могиле.
 
*** 
 
   Она погибла! Ничто не спасет ее! Не придет на помощь светлый Аруса ее
сновидений, не сбудется мечта о долгой счастливой жизни, о любви. И даже
в одной могиле их не похоронят, молись не молись.  Русский  бог  далеко,
глядит на северные леса, которые сейчас заметены  снегами.  Метели  поют
колыбельные песни лешим, которые крепко спят под выворотнями,  русалкам,
задремавшим  в  ледяных  оковах  промерзших  рек,   домовушкам,   сладко
похрапывающим на соломе, в стойле у любимой соловой лошадушки... Спят  -
и забыли они Варю-Вареньку, которая сама про них  забыла,  заигралась  в
чужеземные самосветные игрушки!
   - Господи, о господи, - бормотала Варя, задыхаясь от  слез.  -  Спаси
меня, и я вернусь, вернусь. Я хочу домой!
   Разум ее молил о спасении всевышние  силы,  а  сердце,  переполненное
любовью и страхом сердце, взывало к тому единственному,  о  котором  она
тайно грезила - и который так и останется для нее несбывшейся мечтой.
   - Если ты есть.., если ты помнишь меня, если ты жив - приди  ко  мне,
спаси меня! Если ты умер - улыбнись мне со дна колодца,  который  должен
стать мне могилой, - и я с радостью брошусь в объятия смерти, потому что
это будут твои объятия! - взмолилась она - и медленно выпрямилась, вдруг
заметив, что звезды неудержимо меркнут.
   О боже мой, ведь ночь уж миновала! Как скоро...
   Прижала руками малодушно затрепетавшее сердце.
   "О господи, дай силы, дай силы, солнце, божество рассвета, вырви меня
из бездны отчаяния лучами своими!"
   Оглянулась - где там чернеет жадно разверстая яма?
   - Отпусти же прегрешения предков нам, отпусти и те, которые  мы  сами
совершили, - прошептала холодеющими губами, не понимая, Христа молит или
Браму...
   И обмерла, услышав ужасающий, чудовищно громкий в предрассветной тиши
скрип отворяемой двери.
 
*** 
 
   "Никто не может войти  в,  Башню  Молчания,  кроме  нассесаларов!"  -
чудилось, провозгласил рядом чей-то Громовой голос, и  был  он  исполнен
безысходности, как свист жертвенного ножа.
   Значит, кто-то заметил ее на вершине Башни.  Или...  ну  конечно!  Та
женщина, которая безжалостно обрекла Варю на  смерть,  прекрасно  знает,
что она жива, рано или поздно очнется, - и, чтобы  обезопасить  себя  от
всяких случайностей, чтобы наверняка покончить с жертвой, послала к  ней
палачей. И сейчас руки, окутанные мешками...
   Нет! Она метнулась к колодцу и уже занесла ногу над краем, как что-то
остановило ее.
   Дверь!  Дверь-то  открыта!  Палачи  ожидают  увидеть  полумертвую  от
страха, чуть живую, раздавленную отчаянием жертву. Они не знают, что...
   Слишком долго текут мысли; еще дольше нанизываются слова. Не прошло и
мига, как Варя перескочила через колодец  и  ринулась  вперед,  пролетев
между двумя темными крадущимися фигурами, как стрела.
   Еще мгновение - и она  ощутила  под  ногой  ступени  лестницы  и  уже
помчалась было по ней, да вернулась, схватилась за дверь, приникла к ней
всей своей тяжестью, пытаясь закрыть, отрезать путь преследователям.
   Дверь чуть сдвинулась, но тут же замерла - и пошла, пошла на  Варю...
Где ее  слабым  силенкам  против  сил  двух  разъяренных  мужчин!  Дверь
двигалась неудержимо, как живая, Как чудовище, отжимая  девушку  к  краю
площадки.
   "Ну что же, здесь тоже высоко! - подумала  она  спокойно.  -  И  там,
внизу, трава.., трава..."
   Она запрокинулась, переваливаясь через  оградку  площадки,  но  вдруг
чьи-то руки вцепились в нее - пальцы впились в кожу, в  тело,  удерживая
на этой грани между жизнью и смертью, подтягивая к жизни и бормоча:
   - Погоди! О боже мой! Это я, я!
 
*** 
 
   Сначала Варенька ощутила, что он держит  ее  голыми  руками,  и  это,
стало быть, не носильщик трупов.
   Потом взглянула ему в лицо, и, хоть край тюрбана нависал  надо  лбом,
затеняя  глаза,  она  подумала,  что  это  не  индус:  так   безудержно,
ослепительно может улыбаться только светлоглазый  северянин.  Потом  она
осознала - да нет, не может быть! - что он говорил по-русски.
   И слезы так  и  хлынули  из  ее  глаз,  прежде  чем  Варенька  успела
рассмотреть это лицо и узнать его.
   - Аруса! - прошептала она, а он пробормотал, задыхаясь:
   - Ну да, это я, я, Василий! - и прижал ее к себе так  крепко,  словно
он был покрывалом, в которое хотел завернуть все ее нагое тело.
 
2. Жизнь Мертвого города 
 
   Через реку они переправились в корзине.
   Уже близился полдень, и Вареньке показалось, что  солнце  напекло  ей
голову до морока, когда она увидела это  овальной  формы  сооружение  из
бамбуковых палок и  толстого  тростника,  изнутри  обтянутое  буйволовой
кожей, крепко сшитой множеством  стежков.  Корзина  была  огромная:  как
сказал  полуголый  перевозчик,  она  вполне   могла   вместить   четырех
толстяков, не то что трех сагибов. Это,  конечно,  была  злая  насмешка,
назвать их господами, ибо выглядели желающие  переправиться  -  краше  в
гроб кладут: одеты в какое-то  старье,  вдобавок  грязнее  самой  грязи,
чтобы не бросаться в глаза своей белой кожею. То есть это они с Василием
так ужасно выглядели, а их сопровождающий, ничтоже сумняшеся, отправился
бы и на прием к королю в своих белых шароварах и белом тюрбане с  мрачно
мерцающим павлиньим пером. С той же невозмутимостью он воссел в плавучую
корзину и приглашающе махнул остальным.
   Варенька не стала чиниться - полезла. Складки сари  пришлось  задрать
чуть ли не выше колен, однако тем старательнее она  закрывала  лицо.  Ей
чудилось, что взгляд черных матовых  глаз  так  и  ощупывает  ее  черты,
перебирает каждую прядь волос. Разве  не  довольно,  что  он  увидел  ее
обнаженной на башне? И что теперь еще желает разглядеть?.. И хотя именно
он жестом факира вынул откуда-то одеяние для Вареньки - словно бы соткал
из воздуха, потому что откуда еще могло оно взяться  на  лестнице  Башни
Молчания?! -  девушка  не  переставала  чувствовать,  что  сквозь  ткань
незнакомец пытается разглядеть ее тело.
   Вдобавок Вареньку не оставляло ощущение, что  она  уже  видела  этого
человека прежде. Ну что же, если именно ом спас ее после  укуса  змеи  в
саду магараджи, значит, все-таки он из числа слуг владыки Такура.  Среди
них, очевидно, Варенька его и заметила, но не запомнила.
   А  он  что,  жаждет  ее  признательности,  коли  так  уставился?  Или
наслаждается  тем  чувством  превосходства,  которое  нисходит  на  всех
индусов, когда им удается в чем-то превзойти белых.., а это бывает очень
даже нередко?
   Вконец осердясь, Варенька покосилась на своего спасителя.  Ничуть  не
бывало! Тот смотрел не на нее, а на Василия, перебирающегося через  край
корзины. И этот взгляд был такой же цепкий, ищущий, как  бы  проницающий
все насквозь. Может быть, индус читает все мысли Василия так же,  как  -
Варенька уверена, уверена! - читает и ее мысли?.. Вот  бы  сказал  ей  о
том, что кроется там, в таинственной глубине сердца Василия! То ли,  что
ощутила она, когда их с Василием тела на мгновение  сцепились,  слились,
вздохнули единым дыханием?..
   Она опустила глаза. Если будет так смотреть, не только проницательный
индус, но и сам Василий догадается, что кроется в ее собственном сердце.
Ничего, ну совсем ничего не значат объятия, в которые он заключил  Варю.
Все-таки считал ее погибшей, все-таки искал  без  надежды  на  удачу.  И
поцеловал он е