ие,
как уже глядели его спутники.
   Этот индус был не только ошеломляюще  ловким  скалолазом  и  хозяином
проворной коровы. В конце  концов,  мало  ли  какие  существуют  людские
умения и животные причуды! Что гораздо важнее, он был блондином.
 
*** 
 
   Да, да! Пряди, в беспорядке  ниспадавшие  на  его  плечи,  были  того
бледного, платинового оттенка, который придает светлым волосам особенную
красоту. И с его светлокожего, лишь слегка тронутого жгучим  тропическим
загаром лица смотрели ярко-голубые, словно бирюза,  глаза,  которыми  он
улыбчиво  оглядывал  столь  схожих  с  собою   европейцев.   Глаза   эти
одобрительно прищурились при виде Вареньки, которая  от  удивления  даже
забыла прикрыть  лицо,  а  потом  скользнули  к  Нараяну,  и..,  и  лицо
спасителя внезапно изменилось. Глаза потемнели чуть ли  не  до  грозовой
синевы, черты заострились.  Жестокость,  свирепость  -  вот  что  теперь
изображалось в них, однако Нараян не шелохнулся  -  только  чуть  качнул
головой, отчего павлинье перо, украшавшее его  тюрбан,  всколыхнулось  и
заиграло сине-зелеными лучами.
   И снова безмолвным  зрителям  привелось  наблюдать  мгновенную  смену
выражений   на   лице   голубоглазого   индуса.   Жестокость   сменилась
покорностью, алчность - смирением. Незнакомец и Нараян быстро обменялись
несколькими словами, из которых явственно прозвучало только два слова  -
бхамия, Махадева и еще одно, от которого  Варенька  и  Василий  невольно
вздохнули:
   "Чандра!" Потом индус крепко стиснул так и висевшую в воздухе  ладонь
Реджинальда и сказал:
   - Брат мой, твоя тропа у бхилли свободна отныне и навсегда,  и  тропа
братьев твоих и спутников твоих!
   После этого он сделал намаете Бушуеву,  Василию  и  Вареньке,  причем
девушка была удостоена  еще  одного  нескрываемо  восхищенного  взгляда.
Нараян что-то быстро, резко сказал, а  вслед  за  тем..,  вслед  за  тем
голубоглазый вдруг ринулся по отвесной скале в пропасть, и  облако  пыли
мгновенно скрыло его след.
   Путешественники не сдержали испуганного вопля,  решив,  что  странный
спаситель Реджинальда покончил с  собой,  однако  из  бездны,  затянутой
пылью, вдруг донеслось громкое:
   - Чаль! - и забытая корова с радостным мычанием чуть ли не вприпрыжку
ринулась вниз.
 
*** 
 
   - Сгинь, пропади! Сгинь,  рассыпься,  сила  нечистая!  -  пробормотал
Бушуев, истово  крестясь.  Широкий  православный  крест  в  сочетании  с
попыткой обращения к нечистой силе на хинди выглядел  до  того  странно,
что путешественники на миг оцепенели и онемели.
   Наконец к Реджинальду вернулся дар речи.
   - Это  был  европеец?  Что  вы  ему  такое  сказали?  -  неприветливо
воскликнул англичанин. - Очевидно, вы его оскорбили, если он бросился  в
пропасть с риском сломать себе шею.., себе и своей корове!
   - Сагиб не должен беспокоиться, - невозмутимо ответил Нараян.  -  Еще
не родился на свет бхилли, который сломал бы  шею  на  такой  прекрасной
тропе. Кроме того... - Тут последовала небольшая пауза, во время которой
путешественники с замиранием сердца и невольной тошнотой  озирали  почти
отвесную глиняную стену, названную Нараяном "прекрасной тропою". - Кроме
того, я подозреваю, что вовсе  не  мой  приказ  подвигнул  его  к  этому
поступку, а боязнь.., как это  говорят  ваши  священники?..  Да,  боязнь
поддаться искушению.
   - Это какому же? - грозно вопросил Василий, до сих пор жалевший,  что
не закрыл  ударом  кулака  нахальные  голубые  глаза,  так  бесцеремонно
озиравшие Вареньку.
   Наверное, если бы Нараян умел улыбаться,  он  сделал  бы  это  именно
сейчас. Однако, по пословице, то, чего сделать  не  можешь,  сделать  не
сможешь  вовек,  а  потому   он   ответствовал   со   своим   всегдашним
спокойствием:
   - Искушению убить всех нас. Ведь это - бхилли!
 
*** 
 
   Европейцев новый столбняк пробрал от этого заявления.  Тогда  Нараян,
вспомнив наконец, что трое из четырех иноземцев  еще  стоят  на  опасной
тропе, сперва вытянул их одного за другим на твердую землю, а  уж  потом
поведал, что племя бхилли, живущее в этих горах и этих джунглях, считает
себя потомками одного  из  сыновей  Махадевы  от  прекрасной  чужеземной
женщины с голубыми глазами и  желтыми  волосами,  которую  бог  встретил
где-то за морями и похитил. У них родилось несколько  сыновей,  и  один,
столь  же  замечательный  своей  красотою,  сколь  и  порочностью,  убил
любимого быка Махадевы и был за это  изгнан.  Он  поселился  в  джунглях
Такура, здесь женился - и вскоре его потомки прочно обосновались в  этих
местах. И все они наследовали красоту прародителя - Наследовали вместе с
голубыми глазами и  светлыми  волосами  разбойничьи  наклонности  и  всю
порочность его.
   "Мы убийцы и грабители, - так говорят о себе  бхилли,  -  рассказывал
Нараян. - Мы убийцы и грабители, потому что  так  приказал  отец  нашего
прародителя - могучий Махадева-Шива. Послав его каяться в  горы  Такура,
бог сказал ему: "Иди, убийца! Иди и живи изгнанником  и  разбойником  на
страх братьям твоим". Так как же мы осмелились бы ослушаться  приказаний
нашего великого бога? Наши поступки свершаются по воле наших  вождей,  а
поскольку  они  -  прямые  потомки  Махадевы,   то   мы   слушаемся   их
беспрекословно!.."
   - Окаянная твоя душа! - тяжело выдохнул Бушуев. - Куда ты нас  завел,
Нараян, чертов пособник?! Пошли назад, покуда еще не поздно! Да  мыслимо
ли нам, безоружным, средь целого разбойничьего племени живыми  до  твоей
колдуньи  дойти?!  Да  ведь  потом  еще  и  назад  идти  придется!  Нет,
давайте-ка ворочаться, голуби!
   При этих словах "голуби", словно по команде, обернулись - и поглядели
на страшную тропу. Даже у Василия началась дрожь в  коленках  при  одной
только мысли, что прямо сейчас придется снова  пройти  по  ней.  Что  же
говорить об  остальных?  Варенька  украдкой  перекрестилась,  Реджинальд
позеленел - это было видно даже под слоем пыли, покрывавшей его лицо, да
и Бушуев тотчас прикусил язык.
   -  Сагиб   не   должен   беспокоиться,   -   произнес   Нараян   свою
сакраментальную фразу, уже ставшую чем-то вроде  мантры.  -  Обратно  мы
пойдем другой тропой, в полумиле отсюда. Она совершенно безопасна.
   - Безопасна?.. - тихо, даже как бы задушевно повторил Бушуев.  -  Ах,
безопасна! Так за каким же чертом ты, чертов сын, поволок нас на  верную
погибель по этой... по этой...
   Бушуев побагровел, не находя подходящего слова.
   Нараян промолвил:
   - Да, я нарочно  пошел  по  этой  тропе.  Я  знал,  что  бхилли  идет
неподалеку, выслеживая нас. И я знал, что кто-нибудь обязательно упадет,
а стало быть, бхилли ринется ему на помощь.
   - Ты...знал? - яростно просвистел Реджинальд. - Да как ты посмел? Эти
убийцы.., я...
   - Бхилли - убийцы, это так. Однако они не могут не прийти  на  помощь
человеку, попавшему в беду. Их божественный предок едва не погиб - и его
спасли здешние обитатели, с которыми он  затем  породнился.  С  тех  пор
бхилли спасают всех, кто оказывается в опасности в пределах их земель, -
и становятся их верными друзьями. Все вы теперь можете  беспрепятственно
проходить по владениям бхилли -  вас  не  тронут.  А  сагиб-инглиш  стал
своему спасителю как бы братом. Их связала смерть - ведь она была рядом,
а бхилли отогнал ее. Вдобавок у всех вас светлые глаза и волосы,  а  это
для  бхилли  -  знак  божественного  избранничества.  Теперь  даже  если
сагиб-инглиш захочет призвать бхилли в  войска  своего  магараджи-кинга,
они не смогут ему отказать!
   Реджинальд протяжно выдохнул сквозь зубы. Было похоже,  будто  воздух
выходит из приоткрытого пузыря. И его спутники поняли, что  это  выходит
ярость. Пожалуй, Нараян и в самом деле был "чертовым сыном", потому  что
он оказался необыкновенно проницателен  и  нашел  единственную  тропу  к
сердцу "сагиба-инглиша". У Реджинальда от явившихся ему перспектив  даже
глаза заблестели. Однако он сохранил вид грозный  и  заносчиво  вопросил
Нараяна:
   - Коли так, отчего  ты  сам  не  сорвался  в  пропасть  и  не  сыскал
благоволения бхилли? Я-то видел, как он злобно на тебя поглядывал!
   И тут все увидели - впервые увидели! - что чеканно-невозмутимые черты
Нараяна тоже могут выражать растерянность. Во всяком случае, он  смотрел
на Реджинальда так, будто тот сморозил нечто несусветное.
   - Я.., в пропасть? - пробормотал наконец  индус.  -  Но  ведь..,  это
невозможно!
   Вслед за этим суровая маска вновь  накрыла  лицо  Нараяна,  и,  резко
повернувшись, он зашагал вперед.  Поняв  это  как  сигнал  к  действиям,
путники поспешили за ним, но каждый из них  был  столь  озабочен  своими
мыслями, что даже не замечал удобств широкой, торной тропы,  по  которой
они теперь шли.
 
*** 
 
   Реджинальд   воображал   новых   легионеров   Ост-Индской   компании,
светловолосых и  светлоглазых,  беззаветно  преданных  сэру  Фрэнсису  и
готовых по одному его слову ринуться в огонь и в воду.
   Бушуев ломал голову над тем,  почему  так  растерялся  Нараян,  когда
зашла речь о падении в пропасть. Почему он сказал  -  невозможно?  Такое
событие было настолько ниже его достоинства? Казалось чем-то  совершенно
несусветным? Или.., или он был просто не способен упасть  в  пропасть  и
безумная тропа для него не представляла ничего особенного -  как  и  для
бхилли?  Недаром  спаситель  Реджинальда  сперва  разозлился,  а   потом
смиренно назвал Нараяна бхамией, то есть вождем.  Ох,  все  эти  туземцы
одним миром мазаны: тхаги, парсы, бхилли..,  русскому  человеку  плюнуть
негде - непременно попадешь в разбойника!
   А Василий и Варенька думали об одном. Слово "Чандра", будто тревожный
колокольный звон, отдавалось в их воспоминаниях, и обоим  казалось,  что
не жаркое солнце, а серебряная луна вновь глядит на них с небес.
 
*** 
 
   - ..А может быть, ты  решила  подшутить  надо  мною,  Тамилла?  Может
быть... Ну, говори! Что же ты молчишь?
   - О  господин,  я  умоляю  тебя,  небесами  заклинаю:  поверь!  Я  не
осмелилась, никогда бы не осмелилась перечить тебе!
   - Ты и не перечила. Ты всего лишь не выполнила мой приказ. А помнишь,
что я говорил тебе, говорил не однажды: здесь нет  воли  твоей  и  моей,
здесь есть одна только воля богини! Оскорбив меня, ты оскорбила ее.
   И ты понимаешь, что это значит, Тамилла.
   - О господин!
   - Не кричи так.  Богиня  слышит  даже  шелест  мыслей,  ей  не  нужны
бесполезные вопли.
   - О господин, нет, не надо. Смилуйся! Может быть, богиня еще  простит
меня? Если ты простишь...
   - Слишком много ошибок, Тамилла. Слишком много!
   Ты не одолела этого русского - позор! Позор не только тебе, но и мне!
Я совращался твоей красотой, а он отринул тебя, словно какую-то  падаль.
Значит, я совращался падалью?
   - О, будь он проклят! Будь проклят! Пусть черные демоны вечно терзают
его желаниями, которых невозможно исполнить! Пусть  плоть  его  горит  в
корчах бессильной, неосуществимой похоти! Богиня, молю тебя...
   - Ну нет, Тамилла, к  мольбам  таких  плохих  слуг,  как  ты,  богиня
никогда не склоняется. Насколько мне стало известно, этот русский  скоро
будет обладать Чандрой уже не как любовник, а как супруг  и  повелитель.
Так что его желания вполне осуществимы.  А  вот  твои...  Твои  едва  ли
исполнятся - если ты, конечно, сама не  приложишь  руку  и  не  поможешь
богине.
   - Господин! Целую твои ноги! Ты снова поверил мне? Я сделаю все, все,
ты увидишь...
   - Пусть это увидит богиня. Ты должна заслужить ее благосклонность,  и
только потом - мою.
   - Ты позволяешь мне удалиться?
   - Ну что ж, иди. Нет, постой. Я не хочу, чтобы ты делала это сама.
   - Конечно, я возьму с собою самых надежных слуг Кали.
   - И еще одного ненадежного. Ты понимаешь, о ком я говорю?
   - Господин мой, ты велик, ты мудр, я  не  выйду  из  воли  твоей,  но
неужели ты решишься вновь обратиться к помощи  этого  отступника?!  Ведь
именно он...
   - Тамилла, я хочу, чтобы ты заставила его помогать  тебе.  Он  должен
послужить Баване-Кали - и осквернить себя перед той, другой, которой  он
поклоняется.
   А теперь ступай. И если неудача постигнет тебя, не возвращайся. Лучше
убей себя сама.
   - Я вернусь!
 
5. Венчание 
 
   День установился страшно знойным; солнце накалило скалы до того,  что
они жгли ноги даже сквозь подошвы сандалий, а  в  тени  в  лицо  ударяла
густая раскаленная влажность. Два  или  три  раза  путникам  встречались
ручьи, в которых они с наслаждением омывались и утоляли жажду. Последний
раз залезли в воду прямо в одежде,  но  облегчение  получили  ненадолго:
очень скоро обезумевшее солнце вновь высушило легкую ткань.
   И  когда  впереди,  на  холме  между  деревьями,  показались  неясные
очертания  какого-то  белого  мраморного  строения,  единодушный   вздох
облегчения  вырвался  у  путников,  и  каждый  поглядел  вверх  почти  с
восторгом и благоговением.
   На холм, впрочем, предстояло  еще  взобраться!  Он  был  высокий,  но
довольно отлогий. Казалось, стоит лишь взбежать на него... К изумлению и
ужасу путников, теряющих  последние  силы,  им  пришлось  "взбегать"  не
меньше двух часов. Густо поросший травой, которую нельзя  назвать  иначе
как атласной, отлогий холм оказался до того скользким, что пришлось чуть
ли не ползти,  цепляясь  за  траву  и  кусты,  чтобы  каждую  минуту  не
скатиться назад. И когда подъем наконец  остался  позади,  у  всех  было
такое чувство, будто они взобрались на стеклянную гору.
   - Это.., это нарочно! - тяжело дыша, выговорил Реджинальд. - Чтобы  к
ней.., на коленях,  унижаясь..,  проклятая  ведьма!  Затаилась  в  своем
логовище!
   "Логовище"  оказалось  довольно  хорошо  сохранившимися   развалинами
древнего храма, однако Нараян торопливо остановил Бушуева, уже  готового
храбро взбежать на площадку между колоннами:
   - Говорят, никто не смеет ступить  сюда  без  позволения  Кангалиммы.
Говорят также, будто всякого ослушника немедля наказывают боги,  насылая
на них безумие.
   - Как вон на этих? - спросил Бушуев  страшным  шепотом,  указывая  на
трех человек - черных от солнца, худых, как скелеты, с седыми  как  лунь
гривами, голых и весьма древних, застывших  у  подножия  храма  в  таких
странных  позах,  что  их  вполне  можно  было  принять  за   порождение
полуденного бреда - или и впрямь душевнобольных, одержимых.
   Один из них стоял, упираясь в  землю  только  одной  правой  ладонью:
вытянулся головой вниз и ногами вверх. Тело его было так же  неподвижно,
как если бы это был не живой человек, а сухой древесный сучок.
   - Балаган... - прошелестел потрясенный Бушуев. - Ему  бы  в  балаган,
сердешному, - экую кучу денег мог бы огрести!
   - Многолико счастье аскета, как  говорят  мудрецы!  -  пожал  плечами
Нараян, однако Бушуев, не слыша, продолжал причитать:
   - А этот.., этот еще чище!
   "Этот" стоял на одной ноге на круглом, вершка в три шириной, камешке,
поджав одну ногу под животом и выгнув все тело  назад  дугой.  Обе  руки
были сложены ладонями вместе и воздеты как  бы  в  молитве.  Он  казался
приклеенным к своему камешку.  Почти  невозможно  было  сообразить,  как
человек способен принять такую позу, а главное, удерживать ее.
   - Ну а этот, надо думать, пуще всех перед старой ведьмой  провинился!
- всплеснул руками Бушуев и указал на третьего старика,  который  сидел,
поджав под себя ноги.., но как он мог сидеть на обычной бамбуковой палке
вышиной в два фута?! Руки его были переплетены пальцами за шеей, а ногти
глубоко вросли в верхние части рук.
   -  Юродивые,  убогие!  -  часто  закрестился  Бушуев.  -   Страдальцы
болезные...
   - Это факиры, отец, - подала голос Варенька, и тот оглянулся  на  нее
недоверчиво:
   - Факиры! Полно врать! Не видал я факиров в Ванарессе?! Станет  мужик
на базаре, веревку вокруг пальца обернет, потом уткнет конец в  землю  -
она и стоит, будто каменная. Мальчишка для потехи по этой веревке лезет,
что по дереву. Но эти!.. - Он покачал головой. -  Настоящий  балаган,  А
ведьма-то где ж? О... О господи!
   Жгучий ветер шумно пролетел  под  разрушенным  сводом  храма,  словно
чей-то жаркий вздох, и на поляне вспыхнул  огонь.  Путники  думали,  что
видят перед собою почерневшие, изгоревшиеся кострища, разбросанные там и
сям, но эти островки пепла и углей внезапно загорелись чистым, бездымным
пламенем, похожим на тщательно лелеемый храмовый огонь.
   Один из костров запылал совсем рядом  с  изогнутым  факиром,  а  если
точнее - под его пятками, беспощадно поджаривая их, но тот и  бровью  не
повел.
   -  Туземец  сгорит,  -  процедил  сквозь  зубы  сэр   Реджинальд,   -
разумеется, это его дело, однако.., интересно знать, не  принадлежит  ли
он к племени бхилли?
   - Что, боишься  потерять  хорошего  рекрута  для  войск  компании?  -
хохотнул Василий, а Нараян ответил очень серьезно:
   - Нет, этот человек не бхилли. Однако сагиб не  должен  беспокоиться.
Пока факир находится в трансе, его можно разбить  на  куски,  но  он  не
ощутит боли и не сдвинется с места.
   - Я и не  думал  беспокоиться,  вот  еще!  -  с  видом  оскорбленного
достоинства отвернулся Реджинальд и утер пот со лба. - Полагаю, зажарить
нас эта особа не намерена? Мы-то не в трансе!
   Жара и впрямь сделалась  невыносимой,  и  все  облегченно  вздохнули,
когда Нараян вдруг взбежал на те  самые  ступени  меж  колонн,  куда  он
только что заказывал подниматься.
   - Идите сюда, - повернулся он к  путешественникам.  -  Знак  подан  -
горят все костры. Кангалимма ждет нас.
   Варенька стиснула руки. Ей показалось или и впрямь долетело откуда-то
выпеваемое стройным множеством высоких  голосов:  "Гряди,  голубица..."?
Поглядела в сверкающие небеса. Может быть, ангельское пение?
   - Господи, помилуй! -  выдохнула  она  чуть  слышно  и  взглянула  на
Василия, который тоже посматривал на ее побледневшее лицо.
   Обычная дерзкая усмешка исчезла  из  его  глаз,  они  были  серьезны,
настороженны. Кивнул Вареньке, протянул ей руку;  не  говоря  ни  слова,
повел по ступеням.
   "Ежели к алтарю, должен батюшка..." - мелькнула мысль. Но если бы  ее
не  поддерживал  Василий,  Варенька  рухнула  бы,  где   стояла,   когда
увидела...
 
*** 
 
   За колоннами простиралась поляна. Позади  стеной  стояли  джунгли,  и
чудилось,  будто  именно  из  этой  зеленой  тьмы  высунулась  чудовищно
огромная  голова  зверя,  подобного  которому   не   может   представить
человеческое воображение.
   Все замерли, онемев, не в силах даже издать испуганного крика.
   Эта голова оказалась в несколько раз огромнее  слоновьей,  однако  то
был именно слон, если  судить  по  искусно  приделанному  хоботу,  конец
которого   гигантской   черной   пиявкою   изгибался   почти    у    ног
путешественников. Но у слона нет рогов, а у  этого  было  целых  четыре!
Передняя пара на плоском  лбу  торчала,  слегка  закручиваясь  вперед  и
раздаваясь в обе стороны, как рога  быка,  а  за  ними  возвышались  два
других, массивные, разветвлявшиеся до такой гигантской вышины, что могли
бы, казалось, украсить головы  десятка  обыкновенных  оленей.  В  пустых
впадинах черепа  были  вделаны  подобия  глаз  из  выделанной  желтой  и
прозрачной, как янтарь, кожи носорога, а за этим  подобием  глаз  горели
две зажженные плошки, что придавало голове  еще  более  ужасный,  просто
дьявольский вид.
   -  Матушка  Пресвятая  Богородица...  -  прошелестела   Варенька,   а
Реджинальд  произнес  с  отвращением,  которое  великолепно  маскировало
испуг:
   - Да что ж это такое, наконец?!
   - Обыкновенный сиватериум, - спокойно ответил  Василий,  краем  глаза
ловя  восхищенный,  потрясенный  взор  Вареньки  и  принимая  еще  более
невозмутимый  вид,  словно  зреть  такие  головы  -  для  него  одно  из
привычнейших занятий.
   - Я видел остов этого допотопного зверя в музее Азиатского  общества.
Как правило, его раздробленные кости находят  в  Гималайских  горах.  Он
назван так в честь бога Шивы. А что, Нараян, этот сиватериум был люби