но усмехнулся Василий и на всякий  случай
перекрестился надетой на правую руку латунной рукавицей со  смертоносной
саблей-хандой, лязгнув при этом щитом, прикрывающим спину,  и  почему-то
вспомнив разговор, который они с Варенькою вели о  родстве  санскрита  с
русским языком. Выходит, не только с  русским!  Ханда  -  это  рукавица,
надетая на руку, а по-английски и, кажется, по-немецки хэнд,  hand  -  и
есть рука! Едва ли это простое совпадение. Надо будет  сказать  об  этом
Вареньке, когда он отыщет ее...
   Ни на мгновение Василий не отяготил своих  размышлений  предательским
"если", однако вдруг  резко,  громко  крикнул  от  боли,  вцепившейся  в
сердце. Жалобный вой шакалов позади замолк, и, словно  эхо,  послышалось
металлическое трещанье ночных  сверчков,  заунывное  кваканье  древесной
лягушки да мелкая  дробь,  выбиваемая  кузнечиками.  Временами  все  это
утихало, чтобы потом снова наполнить  лес  стройным  хором.  Но  Василий
больше не задерживался, почти бежал, чтобы не дать тоске одолеть себя, и
совсем скоро  впереди  заблестела  под  луной  криво  изогнутая,  словно
сабля-кукри,  широкая  Ганга;  несколько  слабых,   случайных   огоньков
показали ему Ванарессу. Значит, вон та черная одинокая гора, ощетиненная
зубчатыми вершинами, со странным нагромождением на макушке, не более чем
в часе пути от того места, где  приостановился  осмотреться  Василий,  -
дворец магараджи. И теперь дойти до него - это  просто  ничто,  полдела.
Главное - войти.
 
*** 
 
   Ему пришлось остановиться здесь. Светало неудержимо, и не могло  быть
ничего нелепей, чем появиться на подступах к  дворцу  в  одиночку  средь
бела дня.
   Он вспоминал огромные тяжелые ворота, которые не  всякое  стенобитное
орудие прошибет. Говорят, взбесившиеся слоны на такое  способны,  однако
ворота дворца были усеяны острыми шипами -  не  против  взбесившихся,  а
против обыкновенных боевых слонов, чтобы они не решались  выбить  ворота
лбами.
   Ему и в  голову  не  приходило  идти  в  Беназир,  просить  помощи  у
англичан. Всех доказательств у него - только  догадки,  впрямую  владыку
Такура не обвинишь: любое ложное свидетельство стоит  две-три  рупии,  а
этих  рупий  у   магараджи   -   замучаешься   считать,   так   что   от
бездоказательного  обвинения  он  отвертится.  Кроме  того,  Ост-Индская
компания ставит превыше всего свои коммерческие интересы, а магараджа  -
один  из  лучших  ее  торговых  партнеров.  И  будь  Варенька  хотя   бы
англичанкой, может быть, чиновники пошевелились бы. А ради russian lady?
Нет, нечего и ждать.  Ведь  беда,  никаких,  ну  никаких  доказательств,
ничего нет у Василия,  кроме  предположений  и  безошибочного  инстинкта
воина, знающего, где затаился его враг, кроме чутья  охотника,  ведущего
его по следу добычи. И боли в сердце -  будто  оконечник  стрелы,  дрожь
которой подсказывала направление, откуда она прилетела...
   Василий почти ничего не  ел  ни  вчера,  ни  сегодня,  но  голода  не
чувствовал, не чувствовал и слабости. Это все же  не  зима  12-го  года,
когда не только французы умирали  на  Смоленской  дороге  -  у  нарядных
русских гусар тоже брюхо подводило. Здесь всякий  куст  напитает,  да  и
бандеры, которые всю ночь мчались за ним следом - вернее,  над  ним,  по
ветвям,  почему-то  были  страшно  озабочены  его  пропитанием.  Бананы,
кокосовые орехи, манго то и дело сыпались на Василия, так  что  он  даже
подумал, что обезьяны желают ему удачи.  Или  стараются  задобрить  его.
Почему?
   Бред, конечно. Опять те же причуды другой страны, чужеземщины...
   Он смотрел на нарядные стены, изучал башни, подъемный мост.  Конечно,
слишком далеко, не разглядеть толком. Зато он  мог  бы  поклясться,  что
пышная кавалькада не выезжала из этих  ворот,  а  значит,  магараджа  во
дворце.
   "Ладно. Отдайте мне жену - и  я  оставлю  вас  в  покое,  -  мысленно
посулил Василий кому-то, будто  откупался.  -  Ей-богу,  клянусь  Святым
господом нашим и.., чем хотите, хоть Шивой, хоть всеми  вашими  Брамами,
вместе взятыми, - уйду. Оставайтесь  с  англичанами,  возитесь  с  ними,
играйте! Только они вам еще накрутят хвоста - они ведь такие же упертые,
как вы, и скоро вы узнаете, кто для кого - пария!"
 
*** 
 
   Как стемнело, он снова пустился в путь. Луна  шла  где-то  рядом,  за
горами, однако Василий приказал себе не думать  о  том,  что  она  скоро
выглянет. Тем более что вполне хватало  ясного  звездного  света,  чтобы
убедиться: мост поднят. Ну разумеется! Что же, ты полагал,  подойдешь  к
воротам, загрохочешь  кулачищами,  будто  Иван-царевич,  добравшийся  до
Кащеева замка: "А ну, отдавай мою ненаглядную, а коли  нет,  мой  меч  -
твоя голова с плеч!"?
   Куда там! Прилетит копье из тьмы - тут и поляжешь, и Варенька даже не
узнает, что ты был здесь, звал...
   Нет, путь один - тайный.  Если  изловчиться  перебраться  через  ров,
дальше будет проще.
   Он стоял в тени пальмы, прислонясь  к  ее  стволу,  и  от  всей  души
надеялся, что если кто-то увидит его с крепостной стены,  то  примет  за
шального демона - или лесного разбойника, который стоит здесь от  нечего
делать, желая насладиться очаровательными часами ясной ночи.
   В том-то и беда, что ночь ясная и вокруг нее, в прошлое и будущее,  -
череда таких же ясных ночей. Сейчас бы тот  ливень,  что  обрушился  под
Малоярославцем... тогда они подкрались к мусью, словно небо их  извергло
вместе со струями дождя, громом и молнией! Показалось даже, что  фортуна
уже повернулась к русским лицом, - однако это лишь показалось. Потом они
отходили до самой Москвы, и тоскливое предчувствие поражения смотрело им
в лицо с небес очами солнечными, лунными, звездными...
   Нет. Не думать о неудаче! Думать о победе  -  и  как  се  взять,  эту
победу.
 
*** 
 
   Темная  вода  ниже  краев  рва  лежала  неподвижно.  Кажется,  что-то
маслянисто поблескивало на отлогом противоположном берегу, а может быть,
и нет. Не стоило думать о жутких обитателях  рва,  и  Василий  осторожно
пошел по берегу, ведя взором по краю стены, пытаясь отыскать место,  где
она окажется пониже, а берег - повыше. Он  дошел  почти  до  обрыва,  за
которым сразу начинались джунгли, когда увидел заметный спуск.
   Кивнул удовлетворенно: это было то, что он искал!
   Когда они с Варенькой шли в сад..,  нет,  правильнее  будет  сказать,
когда их конвоировали в сад смотреть  розу  роз,  он  почти  неосознанно
запомнил это место: стена понижается, а ров как бы чуть уже. Сейчас  ему
не казалось, что расстояние значительно меньше,  но  все  равно  -  цепи
должно хватить.
   Эту цепь не иначе оставили в арсенале Мертвого  города  добрые  боги,
благосклонные к безумцам - даже пришлым из России. Там было много  таких
гремящих проржавевших клубков: в основном цепи для слонов, тяжеленные  и
оттого бесполезные. Эту он нашел уже  ночью,  отчаявшись  и  решив,  что
придется срезать лианы.
   Лианы, да.., а он все-таки потяжелее обезьянок, да еще со всех сторон
обвешан оружием. Но эта цепь выдержит его тяжесть -  роскошная,  легкая,
великолепная цепь,  выкованная,  чудилось,  из  единого  куска  металла,
потому что скрепленья звеньев на ней  были  почти  неразличимы.  Хорошо,
если и неразмыкаемы... Хорошо, если. она не устала от  веса  тех  многих
мужчин, тяжесть которых выдерживала раз за разом, когда  они,  раскрутив
ее, бросали прикованную к ней когтистую  лапу  на  крепостную  стену,  а
потом лезли, упираясь ногами и перехватывая руками, держа в зубах кривой
нож, оперив кисть  хищным  пятипалым  вагхнаком,  в  любой  миг  готовые
метнуть лезвие чакры!..
   Вся разница между этими храбрецами и Василием состояла в том, что для
них цепь была подъемным вертикальным  мостом  -  а  ему  нужен  навесной
горизонтальный. Поэтому он заставил себя  не  думать  о  том,  насколько
крепки звенья цепи, а весь сосредоточился на ее длине.
   Около пятнадцати аршин - чертовская была тяжесть!
   Должно хватить.
   Он стал под пальму, прижался к стволу. Сложил цепь у ног бухтой,  как
лодочную веревку. Грохот, конечно, стоял.., или ему казалось? Ну, теперь
уж отступать некуда. Взялся за край с когтями, раскрутил -  бросил  цепь
сильно вперед и вверх.
   Когти страшно, чудовищно, будто железная лапа ракшаса,  вытянутая  из
ночи, просвистели, процарапали  тьму  и  с  глухим,  скрежещущим  ударом
зацепились за край стены.
   "Сейчас набегут!" - подумал Василий с  замиранием  сердца.  Однако  в
крепости по-прежнему царила тишина.
   "Напились все, что ли? - усмехнулся мрачно. - Ну, я васпохмелю!"
   Цепи  только-только  хватило,  чтобы  захлестнуть  ее  вокруг  ствола
пальмы. Сноровисто действуя табаром, он забил секиру с двойным лезвием в
ствол: теперь цепь не сползет, не ослабеет даже под той мощной тяжестью,
которую ей предстоит выдержать.
   Ему казалось, что он хоронит боевых друзей, когда отложил  в  сторону
некоторое количество своего арсенала.  В  первую  очередь  расстался  со
щитом. Хорошая штука, и спину ему в  пути  верно  защищала,  однако  это
оружие для обороны - Василий же собирался нападать.
   Ничего,  правую  руку  ему  закроет  латунная  рукавица,  а  левую..,
как-нибудь, ладно.
   Защелкнул пояс с огромной пряжкой и гибкой стальной петлей.  А  может
быть, эти неведомые воины - ну, кто сложил в подвале оружие, -  каким-то
образом знали, что именно может понадобиться для штурма крепости  Такура
одному сумасшедшему русскому.., который еще и на свет не родился,  когда
его уже ожидал сей отменный боеприпас? Ну,  коли  так,  спаси  вас  бог,
братушки!
   С силой потянул петлю, потом опробовал ее,  поджав  ноги  и  повиснув
всей тяжестью, - вроде держится, нигде  не  скрипит,  слабины  не  дает.
Подошел к краю обрыва - и, перекрестившись, с тихим шепотом:
   - Господи, спаси  и  сохрани!  -  шагнул  во  тьму,  мелко  и  быстро
перебирая в воздухе ногами, а руками перехватывая цепь.
   На спине у него столько всего оставалось навьючено, что нечего было и
пытаться  закинуть  ноги  на  цепь  и  перебираться  на   всех   четырех
конечностях, подобно тому, как ленивец перебирается  по  длинной  ветке.
Хорошенькое  для  него  обозначение,  особенно  сегодня,  после   такого
марш-броска... Нет, он не ленивец, хотя, может быть,  такой  же  глупец,
как этот вечно полусонный зверек. Надо надеяться, что там не  навострены
стрелы, за зубцами стены: мишень он сейчас - лучше не надо,  и,  если  в
него выпустит хотя бы по две-три стрелы каждый лучник,  к  утру  Василий
сделается  похожим  на  огромного  ежа,  висящего  над  пропастью.   Или
сердитого дикобраза. Мертвого, но сердитого...
   Он нарочно старался занимать себя мыслями о всякой ерунде,  чтобы  не
думать о боли в руках, изрядно-таки  отвыкших  от  подобных  упражнений.
Пожалуй, придется попросить у госпожи Фортуны  еще  одной  уступки:  ему
нужна будет хотя бы маленькая передышка после  того,  как  доберется  до
крепостной стены, - передышка для рук, разминка, не то он даже камышинку
не поднимет, не говоря о тяжеленной ханде! Тем паче о  боевом  табаре..,
который на самом деле топор.
   Как это сказала Варенька?
   Он скрежетнул зубами и таким мощным, неожиданным рывком  послал  свое
тело вперед, что едва не вывернул левую руку  из  плеча.  Изо  всех  сил
старался не думать пока,  зачем,  собственно,  он  здесь,  не  думать  о
Вареньке, зная, что ее имя будет как прикосновение раскаленного лезвия к
открытой ране, однако такого приступа боли даже не ожидал.
   "Как это она говорила? - проползло коварное воспоминание. - Светас  -
свет, дева - богиня..."
   От неосторожного рывка его несколько раз повернуло, и луна, как раз в
это  мгновение  выглянувшая  из-за   гребня   джунглей,   насмешливо   и
торжествующе взглянула ему прямо в лицо.
   "О, она знала, что сразу победит.., она  и  победила  сразу!  Человек
медленно разжал руки и, если  бы  не  металлическая  петля,  защелкнутая
вокруг его пояса, рухнул бы в ров, откуда уже с  готовностью  высунулась
длинная, маслянисто блеснувшая  морда.  Жадно  приоткрылся  глаз,  жадно
разинулась пасть..,  щелкнули  зубы,  схватив  только  бессонную  глупую
мошку, еще дальше выставилась из воды голова, зубы, чудилось, удлинились
в два раза.., разочарованно клацнули: добыча слишком высоко!
   Крокодил нырнул, чтобы охладить свою алчность, и снова  высунулся  из
воды, готовый к долгому, терпеливому ожиданию.
   Василий  висел,  запрокинув  голову,  глядя  в  лунное,   серебряное,
опаловое око. Едва слышный  металлический  звон  достигал  его  слуха  -
размеренный, мелодичный, холодный звон.
   ...Да, туземцы и не пытались скрыть свой трепет,  едва  удерживались,
чтобы не пуститься наутек, зажав  покрепче  уши,  лишь  бы  спастись  от
водопада звуков.
   А он без труда догадался, что пела не какая-то неведомая сила, а  сам
бамбук. В его коленцах играл ветер,  превращая  эти  заросли  в  десятки
тысяч свирелей. Все  просто..,  все  величаво,  все  непостижимо!  Нервы
натянуты, как струны, и словно бы вибрируют в  лад  этой  нечеловеческой
музыке. И луна глядит ему в глаза.
   Она испускала целые потоки света, осыпала серебром все вокруг. И  это
не луна смотрела ему в глаза.., это была богиня.., нет, женщина, похожая
на белый призрачный цветок.
   Так близко, так четко видел он ее лицо, словно  оно  было  нарисовано
перед ним на белом  лунном  диске:  высокий  лоб,  и  высокие  скулы,  и
маленький, очень твердый подбородок, а на нем  едва  намеченный  прочерк
ямочки. Серебристые ресницы, опалово переливающиеся глаза. Она  смотрела
на него - в его жизни не было еще  ничего  чудеснее,  чем  этот  взгляд;
звала его, звала... на помощь! Звала на помощь - Варенька. Это  Варенька
зовет!
   Ее лицо исчезло с небес: луна скользнула за  башню,  и  Василий  смог
опустить окаменевшие веки.
 
*** 
 
   Металлический звон... Это не бамбук. Это звенит его арсенал,  звенит,
поет, словно дудочка змеечарователя, и крокодил,  высунувшийся  изо  рва
чуть  не  до  середины  туловища,  тупо,  зачарованно  поводит  огромной
головой, раз за  разом  все  шире  разевая  пасть,  усеянную  пластинами
кошмарных зубов.
   Василий рванулся, поймал цепь и, перехватываясь  руками,  в  которых,
чудится, удесятерились силы, в  несколько  мгновений  достиг  крепостной
стены.
   Забросил на нее ноги, зацепился рядом с крюком, натянувшим  цепь.  От
резкого движения табар выскользнул из-за  пояса,  угодил  точнехонько  в
разверстую пасть крокодила и застрял в его горле.  Судорожно  всхрапнув,
чудовище окунулось с головой, забило хвостом.., но  скоро  тяжелая  вода
успокоилась и вновь сделалась гладкой, будто масло.
 
*** 
 
   Василий этого уже  не  видел:  он  бежал  по  стене,  мчался,  словно
ураганом рожденный, как сказал бы  поэт...  но  мысли,  тревожные  мысли
обгоняли его.
   Почему здесь никого нет?!
   Он помнил, как магараджа сопровождал его в ночные  покои;  тогда  вся
эта стена была утыкана стражей.
   Сейчас  же  -  никого.  Предположим,  они  тогда   перед   господином
хвастались усердием. А теперь кот спит - и мыши  спят?  Да  нет  же,  ну
кто-то должен был остаться на стене, хотя бы для видимости охраны!
   Никого, вот же глупость какая. Одно из двух: или стража в самом  деле
спит как мертвая, или магараджи нет в Такуре. У него, помнится,  говорил
Реджинальд, таких дворцов не счесть. Разве не мог  он  отвезти  Вареньку
бог весть куда? Сколько дворцов - столько и гаремов. И в одном из них...
   Он запнулся. Не думать, пока не думать об этом!  Думать  о  том,  что
существует еще третье объяснение безлюдности,  и  безмолвию,  и  тишине.
Самое верное объяснение - засада. Ловушка.
   Он затаил дыхание, сбавил шаг - и в эту минуту впереди мелькнула тень
женщины.
 
*** 
 
   Она пыталась отворить какую-то дверь,  оглядываясь  отчаянно;  лунный
полусвет уродовал, коверкал ее лицо.
   Дверь почти поддалась ее  усилиям,  но  Василий  оказался  проворнее:
настиг, схватил ее  за  плечи,  повернул..,  и  ахнул,  увидев  избитое,
изуродованное лицо, кровоподтеки на щеках, борозды от ногтей  на  лбу  и
запекшуюся кровь у корней  волос,  словно  женщину  таскали  за  волосы,
пытаясь их выдрать.
   И ощущение, что он находится разом в двух местах -  стоит  здесь,  на
крепостной стене, и одновременно в Беназире, у резных ворот, за которыми
дом Бушуева, - ударило по нему и сделало беспомощным.
   Неужто это та самая рабыня, из-за которой он ненавидел  Вареньку?  Но
разве это может быть?.. Совпадение? Бред?
 
*** 
 
   В  черных  огромных  глазах  что-то   затрепетало,   какое-то   живое
выражение; Василий  не  сразу  понял,  что  это  ужас.  Она  заслонилась
ладонями и теперь выглядывала из-за них, бормоча:
   - Не убивай меня, господин! Смилуйся.., о, смилуйся  над  несчастной,
чьи дни сочтены!
   - Да будет тебе, - ошеломленно  пробормотал  Василий.  -  Ты  мне  не
нужна, иди своей дорогой. Скажи, только скажи: магараджа здесь?
   - Он уехал до заката, - был ответ.
   - Один?
   - Нет, со свитой.
   Уехал до заката... Но никто не выезжал из замка!
   Может быть, через другие ворота? Значит, нет засады, зря он стерегся.
И зря ломился сюда, зря висел надо рвом.., нет, еще  есть  надежда,  что
магараджа не взял ее с собой!
   - Агарем?
   - У него здесь нет гарема. Он привез себе белую мэм-сагиб, но не взял
ее с собой!
   Сердце Василия подпрыгнуло к горлу,  однако  что-то  в  лице  девушки
остановило порыв надежды.
   - Белую мэм-сагиб? Какую?
   - Ты знаешь ее. Я знаю ее, - ответила служанка.  -  Я  не  видела  ее
несколько недель, однако она не сделалась  добрее!  Видишь?  -  покрытая
багровыми пятнами рука взлетела ко лбу. - Я снова не угодила ей,  как  и
раньше...
   - Послушай! - недоверчиво воскликнул Василий. - Ты  что,  преследуешь
ее?! Откуда ты здесь взялась?
   - Я просила защиты у магараджи Такура, - проговорила  девушка.  -  Он
подарил меня мэм-сагиб Барбаре, к нему я и вернулась, когда  убежала  от
нее.  Тогда  же  ты  увидел  меня  на  улице  Беназира,  помнишь?  Ты  и
сагиб-инглиш. Он здесь, с тобою? Я хочу припасть к его ногам, как сейчас
припадаю к твоим!
   Она и вправду сделала движение рухнуть на колени, да Василий оказался
проворнее и подхватил  ее.  Тотчас  же  горячее  под  тонким  сари  тело
прильнуло к нему, огромные глаза заглянули в глаза, руки легко легли  на
плечи.
   - Позволь отблагодарить тебя, господин! - зашелестел шепоток.
   Секунду Василий глядел на нее недоверчиво, потом осторожно  отодвинул
от себя.
   "Экие  же  девки  здесь  распутные,  проходу  человеку  не  дают!   -
возмущенно подумал он. - Одно у них на уме: мужика в постель уложить,  а
к поре сие или нет - им без разницы".
   - Ты.., погоди, - неловко сказал он,  вытягивая  руку  и  придерживая
девушку на расстоянии. - Я спросить хотел...
   - Тебе отвратительно мое уродство!  -  с  рыданием  воскликнула  она,
опуская на лоб складку сари и  прячась  от  лунного  луча,  заглянувшего
между зубцами башни.
   Девушка с  силой,  удесятеренной  отчаянием,  толкнула  дверь,  возле
которой стояла, и та наконец поддалась.
   Она  канула  в  душистую,  пропахшую  сандалом   тьму,   рассеиваемую
несколькими факелами, укрепленными на стенах, но Василий тотчас оказался
рядом, снова поймал ее за руку.
   Девушка вырвала ладонь, горестно сплела пальцы:
   - Но чем же я виновата?..  О,  пусть  Оспа-Шатила  возьмет  ее  лицо,
думала я! Я желала ей тысячу страшных смертей, но, увидев, как хочет она
умереть, встала на ее пути, желая спасти, - и вот чем она отплатила мне!
   Короткое отчаянное рыдание оборвало ее слова, и Василий ощутил, что у
него подкосились ноги.
   - Варенька.., хотела умереть? - повторил он запекшимися губами.
   Девушка слегка кивнула.
   - Ее готовили для ночи с магараджей, и она.., она кричала, что  лучше
умрет. Господин оставил с нею меня и сказал: если с мэм-сагиб что-нибудь
случится, он бросит меня  в  ров  крокодилам.  Поэтому  я  и  дралась  с
мэм-с