понадобилось Лизе, чтобы понять: дрожит вовсе не она, мелко  сотрясается
кровать, словно кто-то осторожно раскачивает ее.
   Лиза резко села, спустив ноги на пол, и тут же вскочила в недоумении:
кровать почему-то стала ниже. Теперь ложе было почти вровень с полом...
   Лиза  изумленно  уставилась  на   подрагивающую   кровать   и   вдруг
разглядела, что она медленно, но неостановимо опускается. Еще  миг  -  и
кровать вместе со спящею Августою вот-вот исчезнет из глаз!
   Будить ее было уже некогда. Лиза рванулась вперед,  упав  на  постель
плашмя, и так толкнула в бок Августу, что та кубарем свалилась  на  пол.
Невероятным усилием Лиза откатилась в противоположную сторону, и в ту же
секунду их кровать погрузилась в широкое, зияющее отверстие в полу.

***

   Беспробудную сонливость Августы как рукой сняло.
   Вмиг придя в себя и сообразив, что  произошло,  она  окинула  комнату
взглядом,  метнулась  в  угол,  с  натугой  приподняла  дубовый  стол  и
поволокла его к двери. Лиза, смекнув, что  она  замыслила,  вцепилась  в
стол  с  другой  стороны.  Зелье  трактирщика  колыхалось   в   кружках,
выплескивалось; Лиза машинально сняла их и поставила в углу.
   Вдвоем они еле дотащили стол до порога и плотно  приткнули  к  двери.
Перевели дух... И только сейчас заметили:  дверь-то  отворяется  наружу,
так что при хорошем рывке ее не удержит та хлипкая задвижка, на  которую
она была заперта. Ну ладно хоть то, что теперь тишком двери не отворить,
и любой ворвавшийся в комнату прежде налетит на стол.
   Августа, поддернув  рубаху  выше  колен  и  завязав  узлом,  чтоб  не
путалась  в  ногах  (одеваться  было  недосуг),  подхватила   громоздкий
табурет, кивком приказав Лизе последовать ее примеру.
   - Покарауль возле ямины, - велела шепотом. - Мало ли  кто  теперь  на
той кровати обратно поднимется, когда они увидят,  что  нас  нету.  А  я
погляжу, нет ли в стенах ще...
   Она не договорила. С тихим, вкрадчивым скрипом  раздвинулись  дубовые
доски, которыми были обшиты стены почти до потолка, и какой-то  человек,
выставив вперед шпагу, ворвался в комнату.
   В руках Августы взлетел, точно перышко, табурет, и  она  метнула  его
прямо в голову разбойника. Издав недоуменное утробное  восклицание,  тот
завалился назад, но застрял в узкой щели, закупорив ее своим телом.
   Шпага  его,  звеня,  покатилась  по  полу;  и   в   этот   миг   Лиза
почувствовала, что пол снова заходил ходуном. Сперва ей показалось,  что
это ноги задрожали с перепугу г однако тут же ударила  догадка:  кровать
поднимается!
   Она махнула Августе, и та, подхватив окровавленный табурет, метнулась
к ней. Девушки напряженно вглядывались в темный провал. .
   - Неужто смертоубийство задумали? -  тихо  проговорила  Лиза.  -  Вот
звери лютые...
   -  Я  поначалу  решила,  они  просто-напросто  хотят  насусыпить   да
ограбить, а тут вон что... - покачала головой Августа. - Все ж, надеюсь,
одумаются, спохватятся!
   Лиза печально усмехнулась. Она не хотела  пугать  подругу;  напротив,
дорого бы дала, чтобы хоть как-то ее успокоить: жизнь приучила ее  прямо
смотреть в лицо опасности и не пытаться спрятать голову под крыло.
   - Помнишь, я тебе про Дарину рассказывала? - тихо молвила она. - Тоже
все надеялась, бедная, может, одумается Сеид-Гирей, может,  спохватится?
Эх,  Дарина,  бедная  Дарина...  Плохая  надежда,  что  у  палача  топор
сломается! Лучше уж ко всему готовым быть.
   Она вздрогнула. Послышалось или и  впрямь  раздался  за  стеной,  где
чернела узкая щель, не то стон, не то тяжкий вздох, когда она  упомянула
имя несчастной малороссиянки? Не ее ли призрак очнулся от вечного сна?
   - Готовься! - насторожилась Августа. - Вот они!
   Кровать поднималась чем выше, тем скорее,  и  вот  из  отверстия  уже
показались головы трех бандитов. Лица их недосуг было  разглядывать;  по
команде Августы табуреты опустились  на  двух  негодяев,  однако  третий
успел выскочить из провала прежде,  чем  Августа  вновь  взметнула  свое
оружие. Он был так  силен  и  ловок,  что  отшвырнул  княгиню  вместе  с
табуретом в угол и повернулся к Лизе, широко расставляя клешнястые руки,
словно норовя обнять. В  полусвете  занимающегося  утра  его  лицо  было
землистым, набрякшим, будто у вурдалака, только что восставшего из своей
могилы.
   Сделав несколько обманных движений,  он  вцепился  в  табурет  и  так
яростно рванул, что в руках Лизы осталась перекладина. Обломки  табурета
полетели в сторону, ненароком угодив на кровать,  где  по-прежнему  были
простерты окровавленные тела двух разбойников.
   Послышался сдавленный стон. Поняв, что еще пуще  покалечил  своих  же
сотоварищей, бандит и вовсе рассвирепел.
   Выхватив из-за пояса тускло блеснувший кинжал,  он  метнулся  было  к
Лизе, но тут Августа, успевшая прийти в себя и подняться,  издала  столь
пронзительный визг, что бандит всполошенно завертелся на месте.
   Лиза оглянулась и ахнула.
   Августа подхватила с полу  шпагу  и  встала  в  позицию  с  ловкостью
заправского дуэлянта.
   Согнув в  коленях  голые  ноги  и  прищелкивая,  будто  кастаньетами,
пальцами левой руки, воздетой  над  взлохмаченной  головой,  она  быстро
приближалась к разбойнику, переступая с пятки на носок. Глаза ее азартно
сузились, верхняя губа ощерилась,  из  горла  вырвался  протяжный  звук,
напоминающий  охотничье   улюлюканье,   словно   Августа   была   сейчас
выжлятником,  шпага  -  исправно  натасканным  выжлецом,  а  растерянный
разбойник - волком.
   Он отступал и отступал, скосившись на острие,  пляшущее  перед  самым
его лицом. Право, шпага чудилась продолжением руки Августы, столь  точно
ловила она всякое движение негодяя, который, однако, все  еще  оставался
опасен, ибо в руке его был зажат нож.
   Лиза кинулась к валявшемуся в углу табурету,  желая  помочь  Августе,
однако тело,  торчащее  в  стене,  вдруг  отодвинулось  назад  (в  некий
горячечный миг Лизе даже померещилось, что труп  сам  собою  уползает  с
поля сражения!), щель  снова  расширилась,  и  из  нее,  как  пробка  из
бутылки, с проворством,  вовсе  неожиданным  для  ее  обрюзглой  фигуры,
выскочила  желтолицая  старуха,  ядовито   посверкивая   глазками,   еле
различимыми меж морщин.

***

   Крик застрял в горле Лизы...
   Старуха, распялив рот в  ухмылке,  неспешно  двинулась  к  ней;  Лиза
отступала шаг за шагом, пока не наткнулась на стену.
   Едва удалось оторвать глаза от  мертвенного  взора,  но  тут  же  они
приковались к сморщенным пальцам, комкающим край грязного  передника.  В
этом было что-то особенно отвратительное... Чудилось:  клубок  змеенышей
копошится в подоле старухи!
   Колени  вдруг  подогнулись,  и  Лиза  села,  где  стояла,   бессильно
привалившись к стене.
   Внезапный приступ тошноты скрутил ее. Жабья  морда  нависала  ниже  и
ниже. Этот взор держал ее, сковывал, не давал шевельнуться!
   "Вот она, смерть моя..." - вяло  подумала  Лиза,  как  о  чем-то,  не
имеющем к ней никакого касательства, медленно смыкая веки и  уже  ощущая
на своем горле ледяную хватку.
   Мельтешили перед глазами разноцветные пятна, их заволокло чернотой...
И внезапно перед меркнущим взором вспыхнуло исполненное  страдания  лицо
Алексея!
   "Берегись!" - страстно выкрикнул он, рванулся  к  Лизе..,  и  видение
исчезло.
   Но исчезло и наваждение, опутавшее Лизу! Открыв глаза и  отшатнувшись
от зловонных рук, она увидела на полу кружки  с  отравленным  зельем  и,
подхватив обе, с силой влепила их в лицо старухе.

***

   Вопль, раздавшийся затем, мог бы мертвого поднять из могилы,  и  Лиза
невольно закричала тоже, ибо страх ее уже превысил всякую меру.
   Старуха  стала  столбом,  широко  расставив  руки.  Глиняные  осколки
торчали из ее отвислых щек, бурая жидкость стекала по набрякшему лицу.
   Какое-то жуткое мгновение Лизе казалось, что  сейчас  ведьма  утрется
грязным рукавом и все начнется сызнова; однако вылезшие из  орбит  глаза
вдруг погасли, старуха грянулась оземь, даже гул прокатился по комнате!
   Тело ее несколько раз конвульсивно дернулось и замерло.

***

   С усилием оторвав взор от этих страшных содроганий,  Лиза  оглянулась
как  раз  вовремя,  чтобы  увидеть  завершение  поединка  Августы  с  ее
противником.
   Тому так и не удалось пустить в ход свой нож; шпага, стремительная  и
опасная, будто разъяренная змейка, стерегла каждое его движение. Погоняв
злодея по  всей  комнате  и  не  спеша  с  расправою,  словно  продлевая
удовольствие, Августа сделала внезапный выпад как раз в тот  миг,  когда
бандит стал вплотную к кровати. Он  отшатнулся,  ноги  его  подкосились;
издав ликующий визг, Августа пригвоздила его к перине.
   Не бросив на жертву даже взгляда, Августа кинулась к Лизе, и подруги,
стоя над чудовищным трупом старухи, порывисто обнялись, не веря, что еще
живы...
   Не  успели  они  перевести  дух,  как  от  мощнейшего  рывка  настежь
распахнулась дверь, и какое-то окровавленное,  растрепанное,  изрыгающее
стоны и проклятия существо ворвалось в комнату столь  стремительно,  что
снесло дубовый стол, стоящий поперек пути, словно шляпную картонку.
   Не тотчас Лиза и Августа признали хозяина остерии "Corona d'Argento".
   Окинув безумным взором следы кровавого побоища и издав дикий крик при
виде мертвой старухи, он рухнул на колени и, жалобно подвывая, пополз  к
остолбеневшим от изумления девушкам, простирая к ним руки.
   Августа, брезгливо взвизгнув, отскочила,  и  трактирщик,  ухватив  за
подол Лизу, поднес край ее платья к губам.
   - Смилуйтесь, благочестивые синьоры! - возопил он, и слезы хлынули по
гнусной роже, сменившей выражение жестокой хитрости на умильность самого
искреннего раскаяния. - Пощадите! Я все расскажу! Напасть  на  вас  меня
заставили монахи и...
   Он не договорил. Дверь вновь  распахнулась,  и  в  спальню,  едва  не
застряв в дверях, наперегонки ворвались.., граф Соколов и  Гаэтано!  Они
были полуодеты,  растрепаны,  обагренные  кровью  клинок  одного  и  нож
другого, а также тяжкие стоны, доносящиеся из коридора, указывали, сколь
тернист был их путь сюда.
   Услышав последние слова трактирщика, граф опустил шпагу, но  Гаэтано,
очевидно, не поняв намерений злодея, уцепившегося  за  Лизу,  с  размаху
метнул свой нож.
   Раздался  свист,  звук  удара,  предсмертный  крик,   и   трактирщик,
запрокинув голову и  обратив  на  Гаэтано  мученический  взор,  медленно
завалился на бок.

***

   - Что ты наделал! - яростно выкрикнула Августа,  подхватывая  с  полу
свое скомканное, истоптанное платье и пытаясь им прикрыться. - Он  хотел
что-то рассказать!
   - Прошу простить,  синьора,  -  смиренно  отвечал  Гаэтано,  переводя
дыхание и стыдливо отводя взор от ее  белых  оголенных  плеч.  -  Думаю,
негодяй просто лгал, покупая себе жизнь.
   - Черт с ним, ваше сиятельство! - отмахнулся граф, утирая пот со лба.
- Главное, вы живы и невредимы!
   - Да уж, - буркнула Августа, уже вскочившая в платье и ставшая к Лизе
спиною, чтобы та поскорее  затянула  шнуровку.  -  Но  вы-то  как  здесь
оказались, каким чудом?
   - Сбился с дороги и приехал часа за полтора до  вас,  -  развел  граф
руками, едва не задев шпагою успевшего отскочить Гаэтано. -  Ужинать  не
стал, попросил сразу ночлега. Поместили меня сперва вот в эту комнату, а
чуть только глаза смежил, как прибежал всполошившийся хозяин и  принялся
молить  перейти  в  другую  спальню,  ибо  эта  срочно   потребна   двум
высокочтимым дамам...
   - О, так вы и были тем самым любезным господином, который уступил нам
сие ложе? - подняла брови Августа, торопливо заплетая  косу,  обкручивая
ее вокруг головы и принимая свой привычный невозмутимый облик. - Покойно
же на нем спится, скажу я вам!
   - Вот-вот, ложе-то меня и навело на подозрения, - кивнул  граф.  -  В
той комнатке, куда меня препроводили кружным  путем,  чтоб  через  общую
залу не вести, было две кровати, а здесь всего одна. Как так, думаю? Что
за нелепица? Дам-то двое, им здесь было бы удобнее!
   Спорить я не стал, сильно спать хотелось. Только лег, сон  прошел,  я
извертелся весь. Что-то здесь не так, чую...
   А потом услышал женские крики, схватился за шпагу - и в  коридор.  Не
тут-то было: дверь моя заложена. Вышиб ее, конечно, но за  порогом  меня
поджидали трое.
   Пока отбивался, новые набежали. Спасибо, герой сей вовремя  подоспел.
Это настоящий лев! - Он ткнул шпагою в сторону Гаэтано, опять лишь чудом
не  проткнув  бедного  парня  насквозь.  -  Простите  великодушно,  ваше
сиятельство, что поздно подмога вам пришла...
   - Бог с вами, Петр  Федорович!  -  Августа  протянула  ему  руку  для
поцелуя, а когда он, зажав шпагу  под  мышкою,  почтительно  приложился,
звонко чмокнула его в лоб. - Теперь понятно,  почему  они  на  нас  всем
скопом не бросились: вы их на себя отвлекли. Всем сердцем благодарю  вас
и тебя, Гаэтано! - Малый тоже был  удостоен  чести  коснуться  лилейных,
окровавленных пальчиков. - Сей храбрец  -  кучер  наш,  Петр  Федорович.
Он-то нас сюда  и  завез,  дурень!  -  Брови  Августы  вновь  сошлись  к
переносице, но при  взгляде  на  красивое,  отважное  лицо  Гаэтано  она
смягчилась. - Прощу  тебя  лишь  тогда,  когда  нас  к  "Св.  Франциску"
доставишь. Да как можно скорее!
   Гаэтано даже подпрыгнул от радости и опрометью кинулся в коридор.
   - Слушаюсь, eccellenza !  -  раздался  его
ликующий вопль с лестницы.
   - Дозвольте пойти одеться,  княгиня!  -  Граф  наконец  заметил  свой
туалет и устыдился.
   - Погодите, Петр Федорович, - жестом остановила его Августа. - Хочу в
вашем присутствии поблагодарить моего самого храброго солдата!
   Сияя  глазами,  она  подошла  к  Лизе  и,  крепко  обняв,  троекратно
расцеловала. В этих поцелуях было  нечто  церемонное  и  величественное,
словно она и впрямь вручала награду отличившемуся в ратном деле.
   - И вообразить не могла я такой отваги у женщины перед лицом  смерти!
Когда бы не Лизонька, меня в живых уже не было бы...
   - Какое там! - от полноты чувств невольно всхлипнула Лиза. - Это я-то
храбрая? Смех один!
   - Не больно-то смешно. Про тебя  и  сказка  сложена.  Не  слыхала?  -
ласково улыбнулась ей Августа. - А вот  послушай-ка.  Может,  это  быль?
Говорят, будто мой... - Она осеклась, но тут же и выправилась:
   - Говорят, будто царь Петр Великий раз поехал на охоту да заблудился.
Начал дорогу отыскивать и повстречал солдата, шедшего домой  со  службы.
Царь ему не открылся, охотник да охотник.
   Пошли дальше вместе. Вдруг видят: изба стоит. А там разбойники  жили,
только на ту пору никого их  дома  не  было,  одна  стряпка  разбойничья
кашеварила. Накормила она пришлых, напоила, на чердаке уложила.
   Царь сразу захрапел, а солдату не спится. Болит душа, а  отчего,  бог
весть! Вдруг слышит - загомонили внизу. Глянул в щелку: в  горнице  трое
сидят с ножами да саблями, а с виду - хоть сейчас на правеж иль на кол!
   Смекнул солдат, что попали они со спутником как кур в  ощип.  Обнажил
саблю верную и стал у двери на караул.
   Попили, поели разбойники, да и порешили гостей прикончить, добром  их
поживиться. Двое на двор пошли, а третий на чердак полез.
   Только голова из дверцы показалась, солдат ее и срубил с одного маху.
Так же со вторым и третьим злодеем расправился и только  потом  спутника
разбудил: "Вставай, мол, охотничек, царство небесное проспишь!"
   Тот ох и ах: "Да знаешь ли ты, служивый, кому жизнь спас?  Ведь  я  -
царь Петр!" Солдат наш так и сел где стоял...
   Августа расхохоталась. Однако граф поглядывал на нее хмуро.
   - Ну  какой  же  я  солдат...  -  пробормотала  Лиза,  сказкою  очень
довольная, хотя скромность не дозволяла сие показывать.
   - А что? Чем не про нас сказочка? - от  души  веселилась  Августа.  -
Ведь по греческим бумагам фамилия моя Петриди!  Что  значит  -  из  рода
Петра! - И она вновь залилась смехом.
   Граф предостерегающе кашлянул.
   - Да будет, будет вам, Петр Федорович, -  отмахнулась  Августа.  -  Я
сама все знаю, все помню... Ладно уж, идите одевайтесь да спускайтесь во
двор. Гаэтано небось запряг уже.
   Она подошла к  окну,  выглянула.  Чем-то  озабоченный  граф  поспешно
вышел, а Лиза, подобрав с полу свою шаль, вдруг  опустилась  на  краешек
окровавленной постели.
   Ее как-то разом вдруг оставили все силы. Схлынуло мимолетное веселье,
исчезли остатки страха и  напряжения;  осталась  только  леденящая  душу
пустота, которая охватывала  ее  вместо  радости  всякий  раз,  как  она
выбиралась из разных передряг, чудом избегнув смерти.
   Воротилось то самое одиночество, от коего так зябла она и в  ласковых
приволжских лесах, и в раскаленной калмыцкой  степи,  и  в  благоухающих
садах Эски-Кырыма.
   Зачем, ради чего спаслась она и теперь? Кому нужны жизнь  ее,  трепет
крови, биение сердца? Кто захлебнется счастливыми рыданиями, прижав ее к
сердцу, кто восславит господа за ее спасение? Одна, всегда одна!..

***

   Она не знала, что всего лишь тоскует о любви.

Глава 4

Рим

   Не просто, ох как не просто оказалось прийти в себя после  того,  что
довелось  им  испытать,  стоя  по  колени  в  крови  и  видя  руки  свои
обагренными кровью, - так все это вспоминалось Лизе потом, в ее страшных
снах... Совсем плохи были они с  Августою,  когда  граф  Петр  Федорович
привез их в гостиницу  "Св.  Франциск"  и  сдал  с  Рук  на  руки  почти
помешавшейся от беспокойства Яганне  Стефановне.  Впрочем,  ей  пришлось
быстренько очухаться. Деваться некуда, надобно выхаживать обеих девушек.
Августа разве что в падучей не  билась,  а  Лиза  все  плакала,  плакала
безостановочно, так что опухшие  веки  по  утрам  приходилось  размыкать
пальцами. Но нет, не раскаяние терзало - слишком много мертвых глаз  уже
смотрело вослед по всей ее дороге. Лиходеи не в счет.
   Злее лихоманки мучила лютая жалость к себе, игрушке судьбы,  грешнице
без надежды на спасение души,  жертве  без  прощения...  Ну  а  Августу,
думалось, всего лишь неизбывные страхи мают.  Невзначай  услыхала  ее  с
графом Петром Федоровичем разговор и поняла, что страх для такой души  -
пустое дело и забота из последних.
   Голосом, сухим и дрожащим, словно в жарком бреду, Августа твердила:
   - Да что же это, граф? Меня ведь убить могли, концы в воду, и  никто,
никто, даже вы, не узнали бы, где я и что со мною. И ей (как-то  странно
слово сие произнесено было, как-то особенно), и ей неведомо осталось бы,
где я смертный час встретила. Скажите же, ради Христа,  нужна  ли  я  ей
вовсе, коли безвестию и тайным мукам  обречена?  Виден  ли  конец  схимы
моей? Полно!
   Так ли все, как вы мне сказываете? Не чужие ли мы с ней, коли  сердце
не изболелось в разлуке? Сколько уж лет, вы подумайте...
   Голос ее оборвался. И словно игла вонзилась в сердце Лизино: так  вот
оно как, стало быть, и Августа сама себя жалеет, ибо некому больше... Но
тотчас и сие заблуждение развеялось.
   -  Да  вы  сами  знаете,  что  напраслину  на  нее  возводите,   ваше
сиятельство, - укоряюще отозвался граф, так же, как и Августа, обозначая
слово сие.
   - Напраслину? - взвилась княгиня. - Уж поверьте  мне,  друг  мой:  не
девочка я, что на ручки просится.
   И прежде ласк ее не знавала. Что ж в мои-то лета по ним  томиться?  И
скитания потому лишь докучны стали, что время уходит... Время теряю, вот
что обидно! И.., себя!
   Ежели  ворочусь,  так  ведь  чужестранкою  закоренелою  -  чужеземною
бродяжкою. Что люди подумают? Что они скажут? Будет  ли  вера  мне?  Или
останусь в веках самозванкою?..
   - Что велите делать, княгиня? - устало  произнес  Петр  Федорович,  и
Лиза поняла, что  разговор  сей  уже  не  впервой  случается  и  напрочь
неведомо мудрому графу, как быть-то...
   - Послать в Россию, - после малой заминки выпалила Августа, и  краски
жизни вновь заиграли в ее голосе. -  Послать  в  Санкт-Петербург  гонца,
чтобы с нею побеседовал, чтоб спросил, какую участь мне готовит?
   Ту ли, для какой я назначена по праву рождения, или верны слухи: мо