нули  на  мраморный  пол,
который показался им мягче пуховой постели.
 
*** 
 
   Боги взирали на них. Лунный свет наполнил жизнью  мраморные  черты...
Много лет, много сотен лет ждали они этой ночи! Семя бродило в  набухших
лингамах, жаждущие кони пересыхали в напрасном томлении.
   Проворные пальцы, призванные возбуждать и услаждать, сводила  вековая
нетерпеливая судорога. Они были зачарованы мертвыми  чарами  брошенного,
забытого города, и вот светоч жизни  возгорелся  среди  этой  вековечной
тьмы!
   ...Они оба были обнажены, однако тела их пока еще только  прижимались
друг к другу, не испытав последнего слияния. Пока что сливались их  губы
- нет, жадно впивались, словно стремясь непременно повторить их  прежний
поцелуй: такой волшебный и такой краткий, такой незавершенный. Но теперь
они оба знали: поцелуй - это всего  лишь  магический  ключ,  открывающий
врата желания, и мгновенно повернули его в скважине.
   Страсть лишила их сознания, заставила забыть и об осторожности, и обо
всех преградах, что некогда отвращали их друг от друга  или  держали  на
расстоянии. Не осталось ничего в мире, кроме близости этого  счастливого
мгновения взаимного обладания, и, когда рука Василия  медленно,  как  бы
спрашивая дозволения,  проникла  меж  их  тесно  прижавшимися  телами  и
заскользила по шелковистым грудям и напряженным  бедрам,  Варя  ощутила,
что она сейчас умрет от переполнявшей ее любви.
   Этой любовью сочились ее губы  и  язык,  эта  любовь  сбрызнула  тело
мелкой росой, но обильнее всего источало эту влагу ее лоно, и  она  сама
ощущала этот странный, пьянящий запах потоков своего вожделения.
   Горячие  пальцы  осторожно,  чуть  касаясь,  ласкали  ее  врата.  Она
понимала, что Василий опасается испугать  ее,  причинить  боль  и  этими
робкими касаниями как бы спрашивает ее разрешения. Ей хотелось крикнуть:
"О да!
   Иди, иди же ко мне!" - но поцелуй прервать было  нельзя,  невозможно,
поэтому она сняла руку с его плеча и точно  так  же  медленно,  трепетно
повела по его телу.
   Он был красив и совершенен - Варенька помнила то, чем наслаждался  ее
взор, - и теперь ее пальцы находили тому  подтверждение,  с  восхищением
скользя по напряженным, на диво соразмерным линиям и изгибам, причем  ее
не  оставляло  ощущение,  что  касается  она   прохладного   шелка   или
потеплевшего мрамора, так все было в нем точно, чудно изваяно  небесными
ваятелями. Рука ее нашла руку Василия, пальцы  их  ласкали  друг  друга,
сталкивались, губы то замирали, то вновь упивались поцелуями. И оба  они
ощутили, что прелюдия любви должна  быть  завершена,  иначе  сердца,  не
выдержав томления и ожидания, разорвутся.
   Луна замедлила, свой ход  над  мраморным  ложем  -  и  легкий  ночной
ветерок всколыхнул листву. Затрепетали тени на  зеркальных  и  мозаичных
стенах. Освещенные бледным сиянием, заиграли самосветные блики.
   Сверкали позолота, серебро,  мерцали  каменья.  Казалось,  весь  храм
вдруг сделался освещен потоками света, которые сбегали по нему,  подобно
серебристым струям воды. Стволы деревьев, колонны, ветви теперь казались
покрытыми блистающим металлом. Ночные цветы горели,  будто  разноцветные
светильники, и радуги горели вокруг них. Чудилось, весь храм,  весь  сад
вокруг него, весь Мертвый город окутан дрожащей живой сетью, и все, чего
касается она, оживает.
   И вот, и вот уже близок заветный миг.  Уже  бесстыдные  ласки  Ганеши
заставили Сиддхи широко  раздвинуть  чресла  и  приподнять  свой  лотос,
жаждущий орошения. Шива изнемогал от тяжести своего божественного  меча,
острие которого было подернуто  росою  страсти,  и  Парвати,  прекрасная
Парвати трепещущими руками вздымала набухшие груди свои к  алчным  губам
возлюбленного. Взоры Вишну и Лакшми слились,  они  целовали  друг  другу
кончики пальцев, и божественная сила изливалась  из  тела  в  тело,  все
ближе  подбираясь  к  средоточию  мужской  и  женской   сути,   жаждущей
соединения и полного обладания. Кама  понял,  что  недоступная,  дерзкая
Рати сейчас будет молить его о сближении.
   Кришна порывисто упал на колени меж измученных ожиданием ног Радхи, а
она завела глаза, сознавая, что мгновения ее  ожидания  сочтены.  Богиня
обнимала  своего  возлюбленного.  Ароматы  белых  потоков  сомы  напоили
воздух, тревожно затихла листва, и тигр,  шагнувший  из  логова,  замер,
ощутив, как страсть вливается в его ноздри и медленно переполняет тело.
   Еще миг.., о, еще миг...
 
*** 
 
   И трижды прокричал павлин.
 
3. Отеческая воля 
 
   Боги, спутники бессмертия, у которых  впереди  -  вечность,  услышали
этот клич и успели замереть в объятиях друг друга,  Теперь  ничей,  даже
самый внимательный взор не отличил бы их от каменных изваяний.
   Однако  люди  ничего  не  слышали:  единорог  ворвался  в  пещеру   и
буйствовал там, бился в ее стены и своды, словно чая прорваться  куда-то
еще, туда, где слепящий свет и неземная сладость...
   - Чандра! - Этот исполненный изумления и  боли  зов,  прилетевший  из
ночи, заставил Вареньку замереть.
   Тяжелое дыхание Василия заглушало все звуки, но вот он ощутил, что  в
его объятиях - внезапно оцепеневшее, неподвижное тело, и  затих,  поднял
голову, тревожно заглянул в глаза:
   - Милая! Что?
   Она  с  ужасом  смотрела  поверх  его  плеча.  Василий   хотел   было
перекатиться на спину, вскочить.., он успел бы напасть первым, но он  не
мог оставить Вареньку нагой и беззащитной под чужим, враждебным  взором,
может быть, под разящим ударом, а потому продолжал лежать, прикрывая  ее
и каждую секунду ожидая, что в спину вонзится беспощадное лезвие.
   Он вздрогнул, как от удара, когда какая-то ткань накрыла  его,  -  не
ловчая сеть, как подумал на миг, - просто легкая материя. Покрывало, Что
ли?
   - Сюда идет ваш отец, мэм-сагиб, - прозвучал бесстрастный голос.
   Нараян!
   Варенька пристально смотрела ему в глаза. Луна сзади, и не  различить
их выражения, но ей не почудилась боль в его крике. И почему  он  назвал
ее Чандрой?
   Откуда он знает имя, которое она слышала лишь раз -  во  сне?  Или..,
это был не сон? После того, что случилось  -  вернее,  не  случилось!  -
только что, можно предположить все, что угодно, даже самое страшное.
   Но сейчас у нее не было возможности думать и предполагать. Отец! Отец
идет сюда! Что сделает он с Василием, с  нею,  когда  настигнет  их  вот
так?! Надо скорее одеться.
   Они не успели.
 
*** 
 
   Рев, подобный реву раненого слона,  разбил  вдребезги  ночную  тишину
Мертвого города, и страшная сила вздернула Василия в  воздух.  Покрывало
соскользнуло с его тела и упало  на  Вареньку,  так  что  она  оказалась
прикрыта от взглядов трех мужчин, застывших вокруг. Ну а Василий...
   Ему  оставался  только  один  способ  закрыть  свою  наготу  от  глаз
разъяренного Бушуева: вдарить промеж этих глаз. Что он и сделал.
   Помнится, Василий на пари сбивал с ног быка таким ударом,  однако  он
все-таки висел в воздухе, у него не было точки опоры, а потому  удар  не
удался: Бушуев только откачнулся назад и зажмурился. Впрочем, хватка его
ослабела, и этого мига Василию достало, чтобы  утвердиться  на  ногах  и
обернуть чресла каким-то скудным обрывком..,  кажется,  прежде  это  был
краешек сари.  Следующим  движением  Василия  было  подхватить  с  земли
Вареньку, резко крутнув, обернуть ее спасительной тканью и отодвинуть  к
себе за спину. Она закрыла лицо руками, согнулась...
   Нараян стоял с непроницаемым лицом. По виду Реджинальда нетрудно было
понять, что больше всего на свете он сейчас желал  очутиться  как  можно
дальше отсюда, и только угрожающая возня  и  легкие  рыки  в  развалинах
удерживают его от того, чтобы броситься прочь.
   Тогда он уставился на змея Шешу, извилисто простертого  по  одной  из
стен храма, решив, что здесь-то не  увидит  ничего  оскорбительного  для
скромности настоящего джентльмена и его разочарованного, почти разбитого
сердца.
   Между тем Бушуев открыл глаза и какое-то время  тупо  смотрел  на  то
место, где только что видел свою дочь...
   - О господи! Неужто помстилось? - пробормотал он и  воздел  руку  для
крестного  знамения,  но  тут  же  разглядел  полунагого  взлохмаченного
дикаря, укрывающего за спиною какую-то оборванную плачущую  девку,  -  и
понял, что несчастье его свершилось вполне: дочь опозорена!
   Снова дикий рев огласил пределы Мертвого города и  даже  прорвался  в
джунгли, однако Нараян и Реджинальд опередили Бушуева и повисли  на  нем
прежде, чем он рванулся вперед.
   Оскорбленный купец разметал их, но они  успели  опять  навалиться  на
него за миг до того, как он занес кулачище для рокового удара.
   Василий,  однако,  даже  не  сделал  попытки  отойти   или   схватить
какое-нибудь оружие, в изобилии набросанное вокруг.
   Бушуев опять взъерошил мускулы, опять индус и англичанин  разлетелись
в стороны, как молодые  выжлецы,  с  дураков  кинувшиеся  на  матерущего
медведя.
   И снова они бросились на обезумевшего купца.
   И вдруг Бушуев зажмурился и тяжело, протяжно застонал:
   - Убил.., убил меня! Без топора зарубил! Без ножа зарезал...
   - Батюшка! - выдохнула Варенька, Но  Бушуев  только  зыркнул  на  нее
одним налитым кровью глазом - и она снова исчезла за спиной Василия.
   - Молчи! Что, в  девках  приторно  стало?  Блудодеица,  бессоромница!
Давно следовало тебе ноги узлом связать! Сам виноват: берег тебя. Вот  и
доберег!
   Варя залилась слезами. Отец никогда в жизни так не говорил с нею!  Не
просто орал и грозил, а как бы жалел при этом. Это ее сразило.  Да,  она
знала, что достойна его гнева,  и  наказания,  и  жалости  достойна.  Ей
оставалось только смириться, стерпеть все,  что  уготовит  ей  отцовская
воля.., тем более что сейчас Варенька сама желала  быть  наказанной.  Да
покрепче! Она опасалась только, что у отца не хватит для нее жесточи.
   - Воешь теперь? - грозно спросил Бушуев, открывая второй глаз. - Сама
виновата! Известно ведь: плохо не клади - вора в грех не вводи, аленький
цветок бросается в глазок, была бы постелюшка, а милый найдется.
   Вот и нашелся!
   Обхватил голову руками, закачался из стороны в сторону:
   - Ох, взяло Фоку и спереди и сбоку!
   Василий только зубами скрежетнул.
   - Полно, батюшка! - робко шепнула Варя. - Не  стоит  убиваться  из-за
меня!
   - Рад бы не плакать, да слезы сами льются! - глухо отозвался  Бушуев.
- Горе молчать не будет... -  И  взревел,  уставя  очи  на  Василия  так
грозно, что того аж шатнуло:
   - А ты! Если глаз твой искушает тебя, вырви его - слыхал  про  такое?
Чего ж не вырвал?
   - Не успел! -  глумливо  отозвался  тот,  донельзя  разозленный  этим
позорищем, этим бесчинством, а того  пуще  -  тихими  всхлипываниями  за
спиной. Стоило только подумать, что она плачет от раскаяния, -  и  готов
поубивать всех вокруг, а себя первого.
   - Не успел? - с такой же глумливостью переспросил Бушуев. - Али занят
был? Не скажешь чем?
   - А вон.., болванов  каменных  зрел!  -  развел  руками  Василий,  не
соображая от злости, что говорит, но у  Бушуева,  проследившего  за  его
движением, выкатились глаза  на  лоб,  ибо  он  впервые  заметил,  какие
изображения их окружают.
   Боги застыли в своем вековечном блаженстве, никого не видя, ни о  чем
не желая знать. Только украшенный серебряной  мишурой  слоноголовый  бог
Ганеша лукаво и вместе с тем серьезно рассматривал людей, да Вишну  -  в
золоченой  короне,  золоченых  украшениях,  сам  весь  позолоченный,   с
насурьмленными бровями и лукавым женским ртом, равнодушно наблюдал за их
суетой, да  вечно  танцевал  Шива  с  длинными  потупленными  глазами  и
четырьмя руками, которые враз воскрешают и убивают.
   - Мать честна! - жарко выдохнул Бушуев. -  Соромище  бесовское!  Адам
прельстился женою, а жена змеею, - воистину! Ничего не  скажешь,  тут  и
праведник искусился бы - что с вас, молодых, возьмешь?
   - Петр Лукич... -  пробормотал  Василий,  ошарашенный  сочувственными
нотками его голоса, однако тот снова угрожающе заломил бровь:
   - Молчи! Знать, в чужую жену черт ложку меду кладет?
   - Отчего же это - в чужую? - тревожно молвил Василий.  -  Разве  дочь
ваша просватана? За другого сговорена?
   Всхлипывания замерли. Василию  показалось,  что  молчание  за  спиной
стало вовсе гробовым. И какие вдруг сделались глаза у Нараяна..,  словно
он понимает каждое слово чужой речи. Ну а если даже и понимает -  ему-то
какое дело?! Добро бы еще  Реджинальд  переживал  -  но  этот  молчит  с
каменным выражением лица.
   Тут все ясно без слов!
   - А коли не сговорена  -  что  с  того?  -  с  живейшим  любопытством
вопросил Бушуев.
   - Коли так.., я готов. Я женюсь! - глухо вымолвил Василий, и  кожа  у
него на спине  ознобом  пошла  при  мысли,  что  Варенька  сейчас  вдруг
воскликнет: "Нет!"
   Но  она  молчала,  не   шелохнулась,   не   вздохнула...   А   Бушуев
величественно кивнул:
   - Еще б ты не женился! Взял топор - возьми и  топорище.  А  скажи-ка,
хлопчик, - повернулся он к Нараяну, - нет ли здесь какого ни есть  попа,
чтоб окрутить грехолюбцев немедля?
   - Батюшка! - опять подала голос  Варенька,  но  Бушуев  только  очами
сверкнул:
   - Цыть! Не бархатом  ты  меня  по  сердцу  погладила!  -  Он  покачал
головой, вздыхая, по пословице, так, что леса долу клонит. -  Да  ничего
не попишешь, не нами сказано: дочь - чужое сокровище. Будешь  воле  моей
сейчас перечить - убью на месте, как бог свят - убью!
   Вот станешь мужнею женою - делай что хошь, все, что супруг твой  тебе
позволит. А пока пикнуть не моги!..
   А ты чего молчишь? - окрысился он на Нараяна, который так и  стоял  с
каменным лицом, сложив на груди руки.
   - Speek English, please, - подал голос сообразительный Реджинальд.  -
Speek English, mister Piter! .
   Бушуев повторил  вопрос  на  смеси  английского  и  хинди,  и  Нараян
медленно покачал головой:
   - Нет, сагиб Угра!
   За спиной Василия раздался придушенный смешок, и у  него  отлегло  от
сердца. Если Варенька может смеяться, значит... Он и сам  не  знал,  что
это значит, однако и  впрямь  на  душе  полегчало.  А  эка  лихо  Нараян
приложил Бушуева! Угра - свирепый. Право, новое имя пристало, как нельзя
лучше пристало к прежней фамилии!
   - Нет? Что - нет? - взрыкнул Бушуев.
   - Священника вы найдете только в английской  миссии  в  Ванарессе,  -
объяснил Нараян.
   - В Ванарессе?! Да мы до нее неведомо когда еще доплетемся. Нет,  это
дело ненадежное. Надобно окрутить их поскорее,  а  то  как  бы  чего  не
вышло(  Бушуев  задумчиво,  недоверчиво  поглядел  на  Василия,   словно
опасаясь, что тот сейчас даст деру и раздумает жениться,  -  и  вдруг  с
новым оживлением повернулся к Нараяну:
   - А скажи, мил-человек, коли ваши индианские блудодеи грех с  девицею
свершат, кто их быстренько окручивает? Неужто в Ванарессу едут за  такой
безделицей?
   - Speek English, please!  -  взмолился  Реджинальд,  теперь  с  живым
любопытством  внимавший  происходящему  и  решивший  на  время  спрятать
невозмутимость истинного  британца,  а  также  свое  разбитое  сердце  в
карман.
   Бушуев кивнул:
   - Спокойно, дружище! - и повторил свои слова на той же гремучей смеси
английского и хинди, которую Нараян очень легко понял. Впрочем,  Василия
не оставляло ощущение, что он все понимает и без слов.
   - В нескольких милях отсюда  живет  одна  старуха,  -  сказал  индус,
холодно глядя в глаза Бушуева. - Ее  имя  -  Кангалимма.  Она  объявляет
мужчину и женщину мужем и женой.
   - Вроде священника, что ли? - оживился Бушуев.
   - Да, но еще выше.
   - Как архиепископ?! - не унимался Петр Лукич.
   - Как священник священников, - веско проронил Нараян. - Ей,  говорят,
триста лет...
   - Триста лет?! Годится!  Надо  думать,  она-то  знает  толк  в  своем
ремесле, - обрадовался Бушуев и вновь обернулся к Василию:
   - Ну, паря, повезло тебе. Больше драться не  будем.  Сейчас  дам  вам
родительское свое благословение, а там - честным пирком да за свадебку!
   Так и быть, начнем с этой бабки. Потом еще в Ванарессе гульнем, ну  а
когда в Россию-матушку воротимся, там уж, по завету отчию  и  дедню,  по
святому православному обряду...  -  Он  достал  из-за  пазухи  шнурок  с
крестом и образком. - Ну, на колени, чертовы дети!
   - Погодите, - поднял руку Нараян. - Это будет не Простая  свадьба.  К
этой старой женщине за благословением идут только те, кто пылает друг  к
другу страстью и желает сберечь этот огонь до самой смерти. Ведь она еще
и колдунья. К ней приходят те, кто желает умереть в  один  день..,  даже
если это случится завтра. Не лучше ли еще раз подумать? Нехорошо сделать
дело, совершив которое раскаиваются, чей плод  принимают  с  заплаканным
лицом, рыдая. Не лучше ли подождать до Ванарессы?
   Он спрашивал, казалось, всех, но смотрел на Варю,  и  ей  почудилось,
что Нараян обращается к ней одной. Его черные  глаза  были  непроглядны,
как бездна.., но с чего она взяла, что это бездна боли?
   Зачем он так глядит? Почему, кто позволил ему так глядеть,  взывая  к
тем сомнениям, которые и без того истерзали ее душу?
   Она резко отвернулась, отдернула взор от глаз Нараяна.
   Василий смотрел на нее вприщур:
   - Пойдешь за меня?
   - Пойду, - чуть  улыбнулась  Варенька.  -  Куда  ж  деваться!  Знать,
судьба.
   - А что в один день помрем - не страшно тебе? Значит, когда я,  тогда
и ты?
   - А тебе не  страшно?  -  Варя  мимолетно  коснулась  его  щеки  -  и
отдернула руку, словно испугавшись или устыдившись. - Ведь  это  значит,
что когда я, тогда и ты?
   - Что делать! - легко пожал плечами Василий. - Знать, судьба!
   - Ну, как вы, голуби? - озабоченно просунулся между  ними  Бушуев.  -
Надумали? Женитьба, конечно, не мешок, с плеч  не  свалишь,  а  все-таки
обтяпать бы дельце поскорее.
   - А, была не была! - махнул рукой Василий и обернулся к Нараяну:
   - Пошли к твоей старухе.
   Тот качнулся, будто от удара, и  теперь  глаза  его  впились  в  лицо
Василия. А тот и бровью не повел:
   - Пошли, пошли, чего медлить! Сам говорил: после  полуночи  тут  ходу
нету. Спешить надобно, пока не зажрали звери лютые, а  то  и  без  твоей
старой карги выйдет - умереть в один день!
   - Ох, сущая татарщина, басурманство! - в  последнем  порыве  отчаяния
воздел руки Бушуев, да тут же и окоротил себя:
   - Ну, оханье тяжело, а воздыханье - того  тяжелее.  Пошли,  и  впрямь
пошли! - И вдруг в ужасе воззрился на Василия,  который  уже  шагнул  на
ступени:
   -  Да  ты  хоть  штаны  натяни,  бесстыжая  душа!  Чай,  не  бродяжка
беспортошный, чтоб в одной тряпице округ чресл шляться. Какой-никакой, а
жених!
   Василий, чертыхнувшись, вскочил в шаровары, прозрачную свою рубашонку
и даже обмотал  голову  тряпицею  наподобие  тюрбана.  Варенька  скромно
завесила лицо уголком оборванного сари.
   Бушуев мрачно кивнул, заспешил к лестнице, однако не удержался, обвел
еще раз вокруг лютым, мстительным взором место своего позорища:
   - Эх, головней бы тут прокатить!..
   И, безнадежно махнув рукой, сбежал по ступеням в  лунную,  серебристо
мерцающую тьму.
 
4. Горная корова и ее хозяин 
 
   Да, Нараян оказался прав, говоря, что в Мертвом городе после полуночи
смертельно опасно. Стоило путешественникам выйти за развалины крепостной
стены, как позади поднялся вой и лай шакалов, а вслед за этим  раздалось
такое громовое рычание, что всех бросило в холодный пот. Тотчас Варенька
почувствовала,  как  Василий  стиснул  ей  руку,  и  ее   пальцы   слабо
шевельнулись, отвечая.
   - Однако не сменяли ли мы шило на мыло? - с тревогой спросил Бушуев и
тотчас попытался выразить эту же  мысль  на  своей  обычной  разговорной
смеси, которую Нараян превосходно понимал:
   - Чем, скажи на милость, в  джунгле  этой  вашей  безопаснее,  чем  в
развалинах?! Там мы, по крайности, могли укрытие себе сладить.
   А тут как шарахнется из-за пальмы "лесной раджа"...
   Куды денемся? На лианах повиснем, аки  бандеры?  -  ворчал  купец,  с
отвраще