еньку  возвращается  на  круги  своя:  и   гангстеры  новоявленные
подрастают,  и  военные  чиновники  учатся  яйца в золото макать. И  если  в
крупных городах все же хорошая статистика пошла,  то в провинции  и в  зонах
мало  что переменилось.  Сабборг попросил чрезвычайных  полномочий, чтобы  и
зоны очистить от  уркового  дерьма,  -- дали жалкие  крохи.  Спускаешь  вниз
четкий приказ, подробный, конкретный, ясный, а доходит до мест -- все  как в
песок уходит. Такое ощущение, что местные  органы  парализованы  или куплены
неизвестно  кем, или  подцепили  адмиральский  маразм...  Нет  уж  мальчики,
кокнули Адмирала -- завершите дело, а с нынешним -- это не  работа.  И Ларея
надо срочно убирать. Козе понятно, что если он запоет, то песни у него будут
те, что  нравятся слушателям.  Что  это  за Контора такая,  когда прохлопала
Ванов у себя  под носом? Которые  не могли  бы  существовать  без  поддержки
коррумпированных чинов на верхних  этажах  Конторы.  И  Доффер должен был бы
такое понимать, потому что Ваны  -- не просто уголовники, а террористическая
антигосударственная  организация,   состоящая  под   контролем   иностранных
спецслужб, что впрямую  касается  отечественной  Службы.  Подсыпать  бы  ему
какой-нибудь отравы... Или  подменить одну-другую баночку-консервант  с иной
группой крови... Это реально. Кровь  туда  возят  из наших запасников, не из
армейских почему-то... Клиент -- один-единственный на весь госпиталь, ошибки
не будет. Вояки  -- тупой народ: сертификаты  качества  именные,  так они  и
экспресс-тесты  не делают.  А  зачем?  Подпись есть,  значит,  подписавший и
ответственность несет. Ух, удобно... Уши донесли, что переливания еще будут.
У  него  третья  группа,  а  мы  ему  четвертую,  по  ошибке,  подпихнем.  С
маркировкой проблем  не будет,  тут  отработано хорошо, не проследят. И пара
человек ответят за халатность -- всего делов... На том и порешим. Проще дела
надо  делать,  без вывертов. А  уж  с этой гнидой, которая теперь  наш новый
Президент, разберемся  без  хлопот  и  без Службы,  точнее  без дофферовских
выкормышей,  потому  что  Служба  и  Доффер  --  это  не  синонимы.  Презус,
Аксельбант  Паркетный,  как  поговаривают,  любит  лично   водить  мотор  на
специальных кортах и с ветерком... Время есть, и люди есть.
     Фридрих Мастертон, новый Президент,  пребывал в страхе за свою жизнь со
второго  же  дня  своего  президентства, когда  кончился  хмельной  угар  от
ощущения исполненной мечты, но был настроен решительно и по-боевому..
     Он бы  мигом поубирал любимчиков  подлеца Кутона,  зарвавшихся  вельмож
Доффера и Сабборга. Их и  некоторых других, из гвардии, МИДа... Но не время:
в армии ропот, старые враги плетут интриги, и не обойтись  без поддержки  их
естественных  недругов  --  Службы и  Конторы.  Генералы  требуют  войны  за
Фолкленды,  завещанной им Адмиралом, но нельзя воевать, когда в  руководстве
такая  каша. В  любой момент уязвленное самолюбие может толкнуть  очередного
Бонапарта на  попытку путча... В убийстве Кутона есть нечто странное. Откуда
вылез этот  Ларей  и чей заказ он реально  выполнял? Он должен выжить и дать
показания, прежде чем отправится на виселицу. Именно  на виселицу, с показом
по  национальному  телевидению. Не нужно быть Сенекой, чтобы понимать:  есть
круги, заинтересованные в молчании Ларея. Никому в этом вопросе нет веры, ни
своим, ни забугорным. Только гвардия и военная контрразведка  гарантированно
смогут до поры  обеспечить его  сохранность. Именно с  этой  целью Мастертон
распорядился  очистить и  переоборудовать по  мировым  стандартам  небольшой
армейский  госпиталь   на  правом  берегу   Тикса,  вплотную  примыкающем  к
центральной части города, досконально проверить и заменить персонал, закрыть
туда доступ всем, кроме лиц,  занесенных в список им  лично, дабы  ничто  не
мешало  поставить на ноги  одного,  но  крайне важного  пациента. Обеспечить
максимальную секретность и надежную охрану. Этот Ларей -- мелкая сошка, но с
его помощью он  стал Президентом и с его же помощью сумеет вывести на чистую
воду или дискредитировать  очень  многих замаскированных негодяев. Пятьдесят
лет -- это зрелость, но отнюдь не старость, многое можно сделать для истории
и державы,  Фридрих! Сегодня  ты опасаешься своих врагов, завтра  они  будут
трепетать перед тобою. И  никакой хунты: военный-президент --  старая добрая
традиция  нашей  страны.   А  если  отчизне  привить   порядок  и  четкость,
свойственные армии, то республика Бабилон, ее граждане -- только выиграют от
этого. В  Британии свои традиции, у нас свои. Фолкленды не Гонконг, подождут
годик-другой, далеко не уплывут за это время...

     ...На  берегу реки  Океан, омывающей  Землю,  развлекаются  с  удочками
сестры-двойняшки. Они хотя и сестры, но мало в  них сходства:  старшая вечно
прекрасна  во  всесильной  юности  своей,  она  благоухает  весенним  лесом,
звездами, радостью. Младшая курноса, одета в саван, измождена вечным гладом,
от  нее исходят волны тлена и сырого холода. Но нет в  ней дряхлости, и силы
ее безмерны. Обе они длиннокосы, обе они девы,  ибо никому еще не  удавалось
овладеть   ими  сполна:  только  дерзнет  герой-любовник,  коснется  десницы
десницей -- а пыл и разум его уже распались на атомы или угасли...
     На  крючке  у каждой  добыча: бьется, трепыхается,  исходит раздирающей
болью сердечко, наколотое на оба крючка.
     --  Он мой,  -- говорит одна. -- Он всегда меня любил и не  скупился на
преданность  и подарки. Я приголублю его,  успокою. Он заслужил меня.  Он  и
зачат был вопреки тебе.
     -- И вопреки тебе тоже. Я старшая, значит, твоя очередь еще  не пришла.
Меня  он  любит больше. Стоит мне  подмигнуть,  намекнуть на  улыбку -- и он
безогляден.
     -- Твой  крючок всегда пуст.  Я же люблю  -- без лукавства и наживку не
забываю.  И   старшинство  твое   ничтожно  --  одно   жалкое   перводеление
первохромосомы...
     Звонкий, серебристый  смех  старшей  сестры  столь свеж и  ласков,  что
младшая не выдерживает и оскаливается в ответной улыбке.
     -- Ну, что ты еще придумала, уж говори...
     -- Сестрица, решим спор случаем: давай тянуть, каждая в свою сторону, у
кого крючок сорвется, та и проиграла?
     --  Все бы тебе играться, щебетать да машкарадиться... Будь  по-твоему,
хотя и с обманом твой крючок. Тянем...
     В  каменном  гнезде нахохлилась над  добычей  царственная  птица Анзуд,
потомства не ведающая. Вознесен  клюв  над спящим то ли зерном, то ли яйцом,
но в раздумьях  свирепая  птица Анзуд: клюнуть  или погодить, дождаться, ибо
жертва, ужасом объятая, вдвое вкуснее бесчувственной...  И не ведает могучая
птица Анзуд, что серый в янтарную крапинку камень из стенки гнезда не камень
вовсе, а одна из голов ядовитой гидры,  которая притаилась в одном выдохе от
нее  и вожделенного плода.  Точный бросок, и если гидра не погибнет в когтях
осторожной  птицы Анзуд, то  яда  хватит, чтобы упокоить навеки  ее вместе с
диковинной  добычей. Но  и  гидре неведомо, что земляные черви,  чуя близкую
обильную поживу, изгрызли, источили  весь отвесный склон, на  котором  стоит
гнездо, так что может оно рухнуть в любую минуту, раздавив всех, в том числе
и червей, истекающих алчной слизью...
     ...Но очнулась,  забеспокоилась всегда равнодушная  Гея, почуяв  боль и
зов хтонической крови, пришедшей к ней из чужого мира. Последнее и случайное
дитя, затерянное исчадие поздней любви Урана и Геи, нашлось и теперь взывало
о помощи.
     И злобные посланницы ее,  страшные  старухи Эринии, побрели  на поиски,
сквозь  колючую  проволоку,  через горы,  вечную  мерзлоту, жаркие  пустыни,
каменные   клоаки,   именуемые   городами.  Черные   факелы   в   когтистых,
татуированных  морщинами  лапах  освещают им  путь, волосы-змеи  струятся по
плечам и соскальзывают  вниз, расползаются по тысячам тысяч  нор и тропинок.
Где, где, где ты, -- пахан, отзовись!!!..
     * * *
     Гек  долго  плутал  в  бреду.  Но  однажды  кошмары уступили свое место
сознанию,  а  сами,  гогоча,  перелетели  на  другой  конец  планеты, где  и
трансформировались  в  дичайший  и  немотивированный  обвал фондового рынка.
Кто-то,  как  это  всегда  бывает,  погрел  на  этом  руки,  но  подавляющее
большинство  ушло  в  штопор. Некий  Сорос, фармазон  и  барыга  номер  один
мирового фондового рынка, попал на  пару  миллиардов, компьютерный  выскочка
Гейтс пострадал еще больше. И даже  сам  великий У.  Баффит  только кряхтел,
пытаясь объяснить себе непонятное;  впрочем,  мировые рынки серебра в другом
секторе,  и  финансовая судьба безумных братьев  Хантов,  некогда  угоревших
именно на серебре, ему покамест не грозит...
     Потолок, две стены по бокам, третья, с дверью посередине,  замурованные
и небрежно зашторенные окна сзади, простыня на груди -- все белое. В белом и
сиделки и врачи. Многочисленные медицинские приборы тоже светлые, но на фоне
стерильной белизны всего  остального  кажутся  серыми. Ежедневные перевязки,
утка, зонд с  пищей  -- немного разнообразия  в такой жизни. На  вопросы Гек
отвечать  отказался, но  то и  дело,  когда приходил  в  сознание,  старался
перекинуться парой слов с персоналом. Ему в этом  не препятствовали: скрытые
в кровати микрофоны автоматически включались при любых звуках его голоса или
иных,  исходящих от его  ложа; вся обслуга,  включая врачей, --  проверенные
кадры армейской контрразведки, подчиненной не Службе, а военному министру. И
не ему даже, Господину Президенту, неторопливо кующему новые механизмы своей
государственной машины. Но Геку было необходимо общение, без него -- скука и
кошмары. Обеим сторонам были выгодны попытки такого  рода, ибо каждой из них
давали надежду на получение полезной информации  от  другой. Гек  все еще не
мог  вставать,  но  уже не выплевывал с кашлем  кровяные  сгустки и  в  один
прекрасный день отказался от зонда, попросил дать ему пищу обычным способом.
Не сразу, но через сутки его просьбу удовлетворили, и он стал разговорчивее.
Иногда  он  жаловался на свои  сновидения  сиделке,  иногда пытался шутить с
врачами  во  время  болезненных  осмотров и  перевязок,  а  однажды,  против
обыкновения, согласился поговорить с человеком, который через  день приходил
задавать ему одни и те же вопросы.
     "Передайте им, что  не  я убивал Кутона!"  Гек повторял и повторял  эти
слова, пока не провалился в  беспамятство. Прибежали дежурящие врачи, майора
немедленно удалили, а Геку  стали вкалывать бесчисленные  уколы, чтобы сбить
температуру, взлетевшую  до сорока одного,  делать  массаж сердца, в котором
возникли чудовищные перебои...  Гек  двое суток  не  узнавал  окружающих, на
третьи взгляд его вновь стал осмысленным  и он попросил пить, а  потом есть.
На самом верхнем уровне был отдан приказ: допросами не беспокоить, проявлять
чуткость: пошел контакт.
     ...В свое  время Варлак  рассказывал Геку о том, как ему довелось около
года  оттянуть в японской тюрьме города Осака.  Поначалу  жизнь на  японской
крытке  казалась  невыносимой даже  урке, прошедшему ад отечественных зон  и
трюмов: разговаривать можно  только  в  строго  отведенное для  этого время,
спать только в предписанных позах, даже глаза держать открытыми -- только по
команде местных пауков... За  каждое ослушание  -- лютые  побои  и шизо,  не
уступающее "лучшим"  бабилонским  образцам.  Через  месячишко  Варлак  решил
вскрыться, чтобы отвалить наглухо из  этого мира, и стал готовиться к своему
последнему отрицанию.  Но  Аллах  не зря  даровал  человеку  разум:  Варлака
осенило, и он остался жить дальше. Дело в том, что японцы -- люди традиций и
ритуалов,  они все делают по предписанным канонам и приказам своих  семейных
или служебных  сюзеренов. "Я иногда думаю, что любой из них, мужик или баба,
даже кончить  может в любую  секунду, если  такая команда поступит от ихнего
дайме..." Поэтому, если присмотреться и посчитать, то при хитром, но  точном
соблюдении этих дурацких ужимок ты приобретаешь нечто вроде шапки-невидимки:
тебя вертухаи просто  перестают замечать. По словам Варлака, не было случая,
чтобы  их  надзирала  придрался  по  своему собственному  хотению --  только
инструкция, только  приказ, как автоматы для газированной воды... И довольно
скоро  совсем другая  жизнь в  камере пошла,  коль ты  понял их  и  научился
пользоваться ими...
     Бабилон --  не Япония, но у военных  привычка к приказам, инструкциям и
бережно  хранимым  ритуалам, давно  утратившим  первоначальный  смысл,  тоже
весьма велика. За  четкость,  решительность и  слаженность  в  поступках они
платят  гибкостью  мышления,   в   нестандартных   ситуациях   и   действуют
неповоротливо,  проигрывая порою  даже непрофессионалам. Не каждый  военный,
естественно, но система в целом.
     У Гека развилась мания преследования. Однажды он попросил колы, и врачи
дали на это добро. Из наугад выбранного  магазина привезли ему пластмассовую
бутыль с  пепси-колой, вскрыли, провели  анализ  пробы... Гек сделал глоток,
выкатил глаза и выплюнул на простыню.
     -- Что вы мне дали?
     -- Пепси-колу, как вы просили.
     -- Я просил коку. А это -- отравлено, проверьте.
     Проверили -- нормальный лимонад, без отравы. Мерзавцу  скоро намыленный
галстук примерять, а тут приходится его ублажать и терпеть капризы. Привезли
кока-колу,  провели  через  тщательный  анализ. Ларей все равно  потребовал,
чтобы кто-нибудь попробовал напиток перед тем, как выпьет он. Через день вся
подаваемая  пища  проверялась таким же  способом  у  него  на  глазах,  даже
апельсин --  Ларей произвольно  указывал  на дольку, которую должен был (или
должна) съесть кто-либо из персонала.
     Раны  постепенно  затягивались,  печень  почти  полностью  восстановила
работоспособность,  но Гек все  еще был слишком  слаб. Однажды  он  попросил
карандаш  и бумагу, с  тем чтобы написать  письмо  Господину Президенту. Ему
выдали  просимое,  твердую подкладку под бумагу.  Майор  контрразведки сидел
рядом и фиксировал каждое  его движение. Гек промучался минут десять, выводя
неровные каракули,  покрылся  весь  испариной  и  опять  вошел  в  сердечный
приступ. Испуганно завизжал электрокардиограф, из  соседней палаты выскочили
врачи...  Далеко  не сразу удалось купировать  приступ, Гек пришел  в  ясное
сознание почти через  сутки,  а  на бумаге было  нацарапано  вкривь и  вкось
начало первого  слова:  "Госп...".  Временный  начальник  госпиталя  получил
жесточайший нагоняй за "спешку", к которой он ровным счетом не имел никакого
отношения. Команда "не  беспокоить и не провоцировать" была продлена еще  на
две  недели. Если  не считать  внезапных  сердечных  приступов и развившейся
маниакальной  подозрительности Ларея, служба в госпитале была не тяжела.  За
пределами госпиталя приходилось соблюдать режим максимальной секретности ото
всех, дальних  и  близких, а  внутри --  лечить  Ларея,  чутко ловить  любые
высказанные  вслух  мысли,  соблюдать его гигиену и выполнять  незапрещенные
просьбы.  Ничего  существенного Ларей пока не сказал, а просьб с его стороны
было  совсем немного.  Так, он захотел ромштекс, с картофелем  фри и черными
оливками без косточек, но врачи убоялись нагрузки на печень и  отказали ему.
В знак  протеста  Гек  отказался  принимать  пищу,  попытка  принудительного
кормления привела  к  судорогам,  сверхвысокой  температуре  и почти  полной
остановке сердца...
     Рапорты и  взаимодоносы  презрели законы физики  и покатились  вверх по
служебному склону, слипаясь по пути  в один зловонный  ком, который в  итоге
сам Господин Президент похлопал ладонью, брезгливо покопался одним пальцем и
изрек:
     --  Какая  хреновня!  Пусть  жрет,  что просит, испорченная  печень  не
надолго  его обеспокоит,  я обещаю.  Новый год он  встретит, но одиннадцатое
февраля отпразднуем уже без него. Здоровье преступника нам необходимо лишь в
той  степени,  в  которой  он  способен  будет  ответить  на  наши  вопросы,
добровольно или против своей воли. Все понятно?..

     Блондин нетерпеливо давил на пипку  звонка, раз, второй, третий -- один
длиннее другого. Спереди и сбоку целились на него  домашние камеры слежения.
Наконец щелкнул запор, и Тони Сторож в одних трусах вышел на порог... Он был
все еще сонный и злой --  такой сон порушил Блонди черномазый! Но  неспроста
же...
     -- Чего трезвонишь, дубина! Охрана снизу мне уже отсигналила, подождать
не мог?
     -- Я зайду?
     -- Ботинки не снимай, иди на кухню, а то у меня...
     Блондин согласно кивнул и  прошел в маленькую, метра четыре на  четыре,
кухню.  Уж  кому-кому, а  ему  не  надо  было  объяснять,  почему  это  Тони
командировки в  Иневию всегда  проводит здесь и  как зовут молодую владелицу
этой квартиры, оплаченную тем же Сторожем.
     -- Что сияешь медным тазом? Выкладывай.
     -- Следок объявился, тьфу-тьфу не сглазить...
     -- Его???
     -- Угу. Помнишь, ему всегда из "Анаконды" ромштексы таскали?
     --  Тише  ты...  Помню.  Это  где  он  еще  пожелал, чтобы  там  к  его
персональному гарниру всегда оливки добавляли?
     -- В цвет. Позавчера заказали с собой, с оливками.
     -- А вы что, и там пасли?
     --  Ха, обижаешь.  Мы по  всему  Баблу  нитки натянули, даже в банках и
борделях. Да еще урки помогают. Ты их "Всебабилонский" прогон читал?
     -- Я тебе его  дал, между  прочим... Ну  не тяни кота за хвост,  дальше
что? Кто заказывал?
     -- Баба средних лет, в пиджаке, юбке. Они больше не запомнили. Не сразу
сообразили.
     -- В тыкву дай, чтобы лучше помнили. Фанту сказал?
     -- Он уже как наскипидаренный, аппаратуру  прилаживает вокруг "Конды" и
внутри.
     -- Правильно. Надо ждать второго визита.
     -- Фант говорит, что шефу обратную связь надо обозначить.
     --  Сдурел он,  что ли? Кр... Он за самым  главным числится,  там  секи
невпроворот. Ну а что, идеи есть?
     -- Может, у Эла соберемся, мозговой штурм устроим?
     -- Чего устроим?
     -- Да так... от Фанта заразился... Вместе обдумаем?
     -- Можно. Он в курсе?
     --  Фант  ему  докладает в эту минуту. (Арбуза  оторвали  от  утреннего
повтора  любимого  телесериала,  костюмированной  сказки  с  Чилли Чейном  в
главной роли...)
     -- Толково. Обеги основных, не забудь и эту  Пару Кляч,  а то обидятся.
О,  Эл  звонит,  его линия...  Сейчас  стрелки собьем, и  отчаливай с богом.
Молодцы, парни!
     Идея с ромштексами пришла к Геку не вдруг.
     Когда два  десятка человек неусыпно  бдят за  беспомощным  полутрупом с
помощью техники и непосредственно, и делают это не час, не сутки, не неделю,
а месяцами -- может ли у них не ослабнуть контроль и внимание? Если реально,
то не может. К  тому  же  и приказ был: подталкивать  к  контакту, проявлять
участие, вовлекать в разговоры. Никто не проболтался, тайны не выдал. Но они
посменно работают и  получают за  это деньги. И  есть  у них  у  всех другая
жизнь, свои интересы и проблемы, никак не связанные с больным узником. А Гек
телевизор не смотрит, газет лишен, радио лишен. Другой жизни у него нет, и в
прямом,  и в переносном смысле. Вот и думалось ему  все свободное  от сна  и
приступов  время.  Если  собрать  воедино  все  редкие   обрывки,  обмолвки,
высказывания, намеки, услышанные  им за полтора месяца, да систематизировать
их по разным параметрам, вдруг и вылущишь жемчужное зерно из навозной корки.
"На левый берег одна  остановка, а  стоит дешевле". "Я своему возле дома  не
покупаю, лучше здесь,  прямо  с базы".  "Что ни весна --  подтапливает, хоть
плачь. Зато близко".  "...Ждет не то слово. Мама, а когда снеговик прилетит?
Вот  бы  скорее..."  "Здесь и встретим.  По десятке с носа -- за глаза. И на
елку хватит, и на закуску..."
     Гек примерно определился на местности,  по времени (сам -- потерял счет
дням  во время коматозного состояния) -- уже кое-что.  Стал думать дальше. И
перебрал  же  он  вариантов!..  Иной  раз  и в  самом  деле  до  температуры
допыхтишься, обду