ередовании направо-направо, налево-налево, вниз-вниз-вниз...
     Тяжеленный, в тонну, наверное, щит, заменяющий дверь, отъехал в сторону
бесшумно и  почти легко. Гек  посветил  фонариком, сначала  не понял ничего,
рыская  по  отдельным фрагментам  темноты,  и  только  потом  вздрогнул:  на
бетонном полу среди кучи истлевших  тряпок  лежал цельный скелетончик, почти
как  в анатомическом атласе. Ну, скелет  и скелет. Гек достал спички, свечу,
зажег ее и поставил на ржавый металлический стол возле стены. Огляделся.
     Помещение  представляло собой почти  правильный куб, с  ребром в три  с
половиной метра. В двух противоположных гранях зияли два  проема, в один Гек
вошел, а другой был  так же перегорожен щитом. Стол находился у левой стены,
если стоять спиной к входной "двери". Скелет лежал у четвертой, правой. Было
видно, что человек умер в скрюченном положении, видимо, до последнего сидел,
прислонясь к стене, а потом повалился.
     В  помещении  было  сухо и  довольно  тепло,  изо  рта  не  было  пара,
температура  комнатная.  Геку почему-то вдруг  стало  спокойно  и  совсем не
страшно, словно у себя дома. На  столе Гек заметил странную конструкцию: две
банки -- одна большая, трехлитровая,  перевернутая горлышком  в стол, другая
маленькая, плохо различаемая из-за  толстого  слоя  пыли, облепившего верх и
бока  большой  банки. Гек  натянул  перчатки  и аккуратно  снял ее  с места.
Маленькая банка, типа майонезной,  стояла нормально,  донцем  вниз,  а в ней
торчал  бумажный  рулончик.  Несмотря  на  колпак из большой банки, бумагу и
маленькую банку тоже покрывала пыль, но тоненьким слоем,  с тем не сравнить.
Гек  потянулся  было  к  бумажке,  но  пересилил  любопытство,  снял  сперва
перчатки. Бумага  потрескивала в руках, грозя рассыпаться в пыль, не  хотела
разворачиваться, но Гек был настойчив и нежен. Текст был исполнен химическим
карандашом и сплошь покрывал маленький бумажный лоскут.
     "Друзьям-бродягам последний  привет  шлет  Джез,  по прозвищу  Достань.
Всего  Доброго  и  Светлого  вам, ребята! Я отвалил с  Тенчитлага  во  время
Большого  Мора,  где  псы и  вояки намудрили и  что-то  жахнуло. Жмуров  там
немеряно,  кипеш  небесный был велик  (первую неделю побега его сопровождала
непрерывная феерия  полярных  сияний,  небывалых  для  этих широт).  Псы все
побросали и  драпали впереди.  Меня  по  запарке  забыли в  шизо,  а  то  бы
грохнули,  как  и  многих  других  (далее шел  перечень расстрелянных, около
десятка имен и кличек).  Я задержался на денек и шел сюда с товаром:  ящик с
личными делами наших и  псов. В Бабле очень горячо, сека повальная.  Варлаку
на  кичу  персональный  привет  и  благодарность  за  этот  адресок.  Неделю
погужевался наверху,  но заболел, даже бухло не  помогает. Видимо, в  лагере
заразился.  Наших никого не встретил.  Решил было  в Иневию отчалить, но сил
все меньше, чую  -- кранты скоро. Чудь мерещится всю дорогу. Хорошо -- крысы
снаружи,  все  время  их  слышу. Но к псам наверх не поднимусь. Извините  за
грязь и  запах, похороните  по-людски.  Умираю  уркой. 1956  зима, июль  или
август, число не знаю. Джез".
     "Крысы-то добрались, видать..." --  подумал Гек, приглядываясь к  чисто
обглоданным  костям.  Потом прислушался  в  тревоге, но нет, не  слышно было
привычного с детства писка,  такого противного и страшного одновременно. Гек
вспомнил,  как однажды ночью в приюте крыса укусила паренька за  нос -- умер
потом   от  заражения  крови...  Стало  жутковато,  впервые  за  все  время,
проведенное  в  подземелье,  Гек   пощупал   в  кармане  нож,   вынул   его,
открыл-закрыл, сунул на место.
     "Где же тот ящик?" Он подошел ко второму щиту-двери и потянул за ручку.
Тяжеленная дверь так же  послушно и нехотя, как и первая,  с тихим скрежетом
отъехала вправо. За дверью находилась еще одна комната,  габаритами и формой
точное  подобие  первой.  Однако  содержанием  она  отличалась  существенно.
Во-первых, там не  было  стола. Во-вторых,  в  левом  переднем  углу  второй
комнаты белел  унитаз, а  в  полуметре от него кран и раковина  под  ним.  И
в-третьих, вдоль стены,  противоположной унитазу, рядами стояли ящики из-под
шампанского, с  бутылками  в  них.  Ящики были еще довоенные,  сделанные  из
толстой стальной проволоки,  с  шестью гнездами  для  бутылок в  каждом. Гек
насчитал двадцать ящиков -- в два ряда, в два слоя, по пять  ящиков в  ряду.
"Как на этапе", -- ухмыльнулся про себя Гек. Четкие геометрические пропорции
этого  маленького  склада  нарушал  уродливый  горб  -- металлический  ящик,
дециметров на пятьдесят кубических. Бок  ящика  и крышка имели по  массивной
петле,   которые,   сомкнувшись,  похожи  были  на  вывернутые   вертикально
металлические  губы, замкнутые на  навесной замок. "Ключ  где-то здесь",  --
решил Гек и  принялся искать. Рядом  его не было, и возле скелета, в тряпье,
-- тоже. Гек осветил стол --  нету. Он принялся искать на полу, на стенах --
может, на гвозде каком висит?
     Вдруг он заметил на стене у  входа электрический выключатель (вот черт,
говорил ведь Варлак, -- забыл, тетеря) и, недолго думая, опробовал. Лампочка
внезапно пыхнула и тотчас же погасла, легонечко тренькнув напоследок. Вторая
(в другой комнате) вообще не захотела загораться. Но это пустяки, главное --
электричество есть. Где же ключи, мать их за ногу?.. Ключей не было.

     ...Достань  затаился  в  камере шизо сразу, как только  завыли сирены и
началась паника. Он даже лег вплотную к двери, чтобы его с первого взгляда в
глазок не видно было. Он-то знал, в  случае чего будут "сбрасывать балласт",
а Ван -- это очень тяжело. И действительно: сапоги недолго  грохотали, через
час утихла зона, только в голос выла собака со стороны вахты,  тоже, видать,
забытая впопыхах. Выйти наружу проблемы  не составило: в свои сорок  с гаком
лет  Джез Достань  обладал  поистине  лошадиным,  несокрушимым  здоровьем  и
огромной  физической  силой. Так  что он  запросто  выломал изнутри  хлипкий
металлический  прут оконной  решетки, а с  его  помощью  взломал  худосочную
металлическую дверь, потому что в окно выбраться не позволяли  размеры этого
самого  окна. Было оно  примерно  с  форточку, да  еще намордником прикрыто.
Никто не мешал, никто не  стрелял. "Третья мировая, что ли, началась? Похоже
на  то.   Это   хорошо,  может,   наших  псов   на  живодерню   поотправляют
победители-то. С  кем, интересно,  воюем?"  Достань  при  любом раскладе  не
собирался брать ружье на плечо во имя Родины. В пищеблоке было полно жратвы,
хоть в котле купайся, так  что даже не пришлось идти к вахте за собачатиной.
Зона была пуста. Достань обошел ее всю,  шугаясь на вышки по привычке, но не
было там "попок", уехали. Так и есть, шестерых отрицал, его пристяжь -- всех
положили,  прямо в бараке.  Вот  паскуды,  в  других бараках, видимо, то  же
самое. Джез заглянул  в один барак,  в  другой -- точно так, завалили ребят.
Достань скрипнул зубами, но тормозиться для похорон не стал: вечную мерзлоту
не продолбишь, а снег все одно весной стает. Надо  спешить, ведь и вернуться
могут.  Или  те   нагрянут,  тоже  церемониться   не  станут.  Похаживая  да
поглядывая, Достань не забывал о главном,  то есть о себе: он поменял брюки,
рубаху, бушлат, шапку, рукавицы, шарф, прохоря (теплые, меховые, удобные) --
не для фасона,  для длинного  рывка через сельву.  Солдатский вещмешок  он с
разбором набил  самым  необходимым  и полезным: спички, нож, шпалер, сухари,
сало, консервы,  мясо вяленое, сырая  картошка, лук  и морковь  -- от цинги.
Карту -- надо, соль -- к  черту, сахар -- к черту, чай -- обязательно, бухло
и колеса  -- не  время, к  черту.  Зашел  он  и в  спецчасть. Идея захватить
документы  пришла в голову внезапно, и Достань тотчас  ее осуществил: он  по
цветам  наклеек  быстро отобрал дела всех отрицал, Ванов и  ржавых, сидевших
когда-либо  ранее на  знаменитом  пятом спецу,  а также  офицеров зоны,  еще
кое-что наобум. Все отобранное под нажим уместилось в  железном ящике из-под
вытряхнутой канцелярской  дребедени,  потому что  это,  собственно,  были не
оригиналы  дел,  а их сильно  уменьшенные фотокопии,  сделанные на тончайшей
рисовой бумаге, -- для оперативной работы с  документами  и докладов наверх.
Ключ и замок  были  здесь  же.  Достань наложил  замок,  запер,  распрямился
перекурить это дело, еще  разок все оглядеть. "Тяжеловато  будет -- мешок да
ящик,  --  подумал он. -- А  на  фига ящик? Запихну  все в еще  один мешок и
баста!"
     Сходил за мешком.  Вот  тут-то и выяснилось, что ключ  от ящика надежно
посеян. Достань искал его  с час, а потом плюнул -- чудился ему рев моторов,
рассекающих по направлению к зоне. Пока не поздно -- надо  отсюда подрывать.
Но о том, чтобы ящик не  брать,  -- и мысли такой  не было. Джез Достань был
вдобавок  необычайно  упрям, иначе даже он,  при своей богатырской силе, сто
раз бы бросил по  пути этот поганый  ящик.  До Бабилона была добрая тысяча с
четвертью километров пути, половина по бездорожью,  он преодолел тот путь за
тридцать  восемь  дней. Тридцать  восемь.  И  еще  месяц  с  днями  жизни  в
Бабилоне...
     Ядерный  реактор,  "потекший"  на  секретном объекте  No 2,  выбросил в
стороны  такое  количество  тяжелых  изотопов,  что  в  пяти  километрах  от
эпицентра к лету сдохли  даже муравьи.  Пятый спецлаг лежал  в двадцати трех
километрах. В  те годы, в эпоху своего расцвета, население  лагеря, со всеми
командировками и  зонами, насчитывало  более  тридцати тысяч человек. И  эти
люди, сбитые  в этапы, нескончаемыми потоками, по пятеро в ряд,  брели прочь
от страшной невидимой угрозы. Они шли, не зная, почему и  от чего бегут,  то
веря,  то не  веря в самые невероятные и абсурдные объяснения. Через  каждые
пятьдесят километров их останавливали, раздевали, прогоняли  через дезбараки
и  походные  лаборатории, выдавали  новую  одежду. Старую  сжигали,  а новая
становилась  как бы  старой  через  следующие пятьдесят  километров.  Многие
умирали по  пути, их  тоже сжигали  вместе  с  тряпками.  Джез Достань пошел
напрямик, хорошо зацепив область эпицентра, и схватил такую дозу, что любого
другого она убила  бы в  неделю, а он прожил почти одиннадцать таких недель,
сумел найти в себе силы выполнить программу:  попьянствовать и даже пару раз
перепихнуться  с какой-то  бабилонской шлюхой,  хотя  получилось  неважно  и
удовольствия уже не доставляло...

     Гек с  беспокойством  поглядел на  огарок, уже  сгоревший на  четверть,
достал моток  проволоки  с  узелками и принялся пилить дужку замка.  Пальцам
было больно даже в перчатках, но на дужке едва просматривалась в свете свечи
полоска-царапина, --  сталь замка была  чересчур  хороша.  Гек вдруг  замер,
символически сплюнул в знак презрения к собственной глупости и взялся пилить
"ушки"  петель.  Это  было  совсем другое  дело:  в  считанные  минуты  ящик
открылся. Гек знал из записки, что там бумаги, но все же был разочарован: он
надеялся, что будет и что-нибудь такое, любопытное...
     ...Джезиро  Тинер, он же  Ралф Оуки, он же Гомес Вальдес, он же... 1912
года рождения... урожденный бабилот, уроженец Бабилона, восемь судимостей...
неполное     среднее...     не    был,     предположительно    состоит     в
уголовно-террористической   организации,    самоназвание   "Большие   Ваны",
направленной  на  подрыв  и  ослабление существующего государственного строя
республики   Бабилон...   кличка   "Достань"...   склонен  к  побегам...  не
злоупотребляет...  старшая  сестра,  проживающая  в Кельцекко...  рост  182,
вес...  серые,  основание  носа  прямое... плечом --  медведь  оскаленный...
доедства  во  время  побега  в  сорок  шест...  агрессивен....  В   случаях,
предусмотренных секретным  циркуляром 41/7 "Военное  положение  и ситуации к
нему  приравненные", подлежит гумосанации  в первую очередь. (Гек догадался,
что  означает  странное  слово гумосанация, хотя от Варлака и Субботы слышал
совсем  другое название этому кардинальному воспитательному акту.) Отпечатки
пальцев,  фотография  татуировок...  (Точнее,  одной  татуировки,  на  левой
верхней  части спины, "медведь оскаленный", обычной  среди Ванов,  но крайне
редкой  среди  других  категорий  сидельцев.  Тигр,   лев,  волк,  кабан  --
оскаленные -- символы отрицал, впоследствии нетаков. Владельцы таких наколок
сразу  обращали на себя  тяжелое внимание зонной  администрации,  но медведь
преследовался особо.  Почему  -- один  бог ведает...)  Фотография  анфас,  в
профиль...
     Пачечка листков, сколотых скрепкой, -- все, что осталось от Джеза, если
не  считать скелета,  --  лежала на  самом верху.  Гек с острым любопытством
вглядывался  в лицо  того,  чей  череп в  углу  оскалился  в вечность своими
золотыми зубами.
     Однако пора  было собираться  в обратный путь.  Унитаз не работал, кран
тоже, и Гек  решил потерпеть, пока не выйдет наружу. Крышка ящика открылась,
а вот закрываться уже не хотела: бумаги  за два  десятилетия устали лежать в
тесноте и перли наружу. Распиленные петли  Гек неосмотрительно  вывернул,  и
замком теперь можно было разве  что  придавить крышку сверху. Но вес его был
недостаточен, и Гек  взялся  за один ящик  с  бутылками, чтобы водрузить его
сверху -- от  крыс. Ящик даже  не  шелохнулся.  Гек,  конечно, знал,  что  в
бутылках золотой песок, но с  золотом никогда ранее дела не имел и не привык
еще  к  его  "тяжелости". Тогда Гек с  усилием --  прилипла к  проволоке  --
выдернул одну бутылку и поставил ее на ящик. В самый раз. Две тонны золотого
песка и мелких  самородков хранились  в сокровищнице  Ванов. Тысячи и тысячи
сидельцев южных  приисков многие годы  намывали Ванам  оброк,  пополняли  их
казну,   именуемую  общаком.  Золото  превращалось   в   деньги,   деньги  в
материальную  поддержку преступного  мира  -- в  первую  очередь  сидельцев,
преимущественно Ванов и их окружения. Урке не положено  погрязать в домашнем
скарбе, обрастать  "жиром", но  наиболее уважаемые Ваны,  из тех, что все же
имели  хозяйственную  жилку,  выбирались  в хранители  общака и становились,
таким образом, первыми среди равных. На  южной,  Тенчитлагской  сходке сорок
девятого года Варлак вновь был избран на этот пост. Кроме него, во избежание
случайностей,  "место" знали еще четверо  Ванов,  по  выбору  Варлака, в том
числе и сравнительно молодой,  но весьма  авторитетный  Достань. Пока Варлак
сидел, другие знающие по мере возможностей пополняли на воле основной общак,
а  Варлак организовал зонный,  для обеспечения повседневных  нужд, коих было
великое множество.
     Теперь все  они  были  мертвы,  и Гек  один владел  золотом  Ванов.  Но
осознание этого ничуть не  вскружило ему голову. Золото -- это еще отнюдь не
деньги. Если кольцо, серьги,  часы, монеты  еще можно "забодать" барыгам без
особых проблем, то за песочек -- шалишь,  сразу ноги  к затылку пригнут. Это
приравнено к государственной  измене --  и  без связей и авторитета лучше не
трепыхаться.  Гек  очень  хорошо  это  понимал  и  решил  не  спешить  -- до
совершеннолетия  еще очень  далеко.  А было  его, желто-красного,  родимого,
похоже, две тонны, не менее...
     После  того  раза  Гек  повадился посещать  подземелье. Он затащил туда
стул, заменил  лампочки,  ухитрился даже  разобрать фановые  трубы и пробить
грязевые пробки. И вода зажурчала, и свет загорелся, и  Гек впервые  ощутил,
что такое свой дом.  Смотреть на  золото было  довольно скучно, поэтому  Гек
открывал ящик и читал.
     Эти  чтения  наполнили сердце Гека  горечью  и смятением. Слишком много
мерзости вылилось на него,  слишком  подлым был окружающий мир. Старые Ваны,
Варлак с  Субботой,  щадили его юную  душу  и старались  в  своих  рассказах
смягчать  острые  углы,  не показывать  нагромождения  предательства, злобы,
тупости и бессмысленности того, что составляло ткань их бытия. Гек и сам все
это  хлебал  полной  ложкой до  и во время  отсидки  на "малолетке",  но ему
казалось, что, может быть, у взрослых это иначе...  Но  нет, из прочитанного
следовало, что и во взрослом мире, мире общепризнанных авторитетов,  кумиров
малолетних  сидельцев,  так же правят  бал  скотство, жадность,  глупость  и
мелочность.  Оказывается,  не  только  среди  ржавых,  но  даже среди  Ванов
встречаются "кряквы", продавшиеся кумовьям  за марафет или помиловку... Нет,
не  все, конечно, такие. На Субботу, который, оказывается, в молодости носил
кликуху  Анархист,  на Варлака, на Достаня ничего порочащего, с сидельческой
точки зрения, он не нашел. И еще были многие, не сломленные и не запятнанные
властями, но... романтика блатной судьбы издохла.
     Гек  прикинул про себя,  смог бы он питаться в побеге человечиной, -- и
не сумел себе четко ответить. Хотелось, конечно, думать, что смог бы.
     Однажды, разомлев  в тепле, он так и заснул на подстилке возле стены, с
листочками  на  коленях.. И  приснились  ему кошмары,  да  такие  мрачные  и
тоскливые,  что он  проснулся  в смертельном  ужасе  и  наяву испугался  еще
больше: вокруг было темно. Сон все еще мешался с явью, и Гек  не мог понять:
то ли он действительно ослеп, то ли свет вырублен. Вдруг  он заметил  слабый
"пуговичный"  блеск пары  маленьких  глаз  и  вспомнил:  сквозь  сон  что-то
шевельнулось у  него на  груди, теплое,  мягкое... Тут-то  он  и  проснулся.
Крысы! Гек выхватил нож, щелкнул им  и, стремительно  вращаясь  вокруг своей
оси, стал кромсать темноту.  Видимо, крысы были значительно ниже ростом, чем
Гек себе  вообразил,  поскольку нож так  и не  встретил у себя на пути живой
преграды и лишь свистел разочарованно. Геку даже почудился шепчущий хохоток,
хотелось  дико закричать и проснуться... Нет, руки-ноги  слушаются,  он себя
четко осознает -- это не сон. Главное -- не паниковать, а:
     сориентироваться по стенке,
     добраться до предохранителя,
     нажать на пипку.
     Гек  взял  себя в  руки и через минуту уже фыркал возле крана, смывал с
себя страх. Он потом обшарил и выстукал все углы и закоулки и нашел все-таки
крысиную щель  под одним из ящиков у стены.  Он  набил дыру битым стеклом  и
металлическим мусором, который  насобирал в  тоннеле,  с тем чтобы в будущем
замуровать  ее  наглухо.  Уходя,  он  и  железный  ящик  поставил на унитаз,
придавив  крышку  бутылкой  с  золотом. Он  знал  сам и  слышал  от  других,
насколько хитры и изобретательны эти  твари:  они проникают даже сквозь воду
унитазной трубы.
     После того  случая он долго  боялся спускаться в "Пещеру",  как он  это
называл. Его смущало, что он вовсе не слышал крысиного писка. И глазки очень
уж высоко  блестели, откуда бы? "Бабские" страхи он преодолел, но  с тех пор
не засыпал там ни разу.
     Когда  пошла  катавасия  с  документами  и   отпечатками  пальцев,  Гек
сообразил, что  если  бы к  пальчикам  еще  и внешность  поменять,  то он  и
судимостей лишится,  и ненужных обязательств, и сможет  начать новую  жизнь.
Золотишко подождет пока, никуда не  денется... А сидя  в сицилийской тюрьме,
решился окончательно. Правда, он предполагал, что сделает это в Бабилоне, но
уже в Швейцарии решил: чего тянуть -- здесь  даже  надежнее будет. И доктору
Дебюну   он  дал   для   образца   два   отлично   скопированных  по  памяти
рисунка-портрета: Джез Достань -- в фас и в профиль.
     И  теперь он  оставил  львиную  часть  на номерном  счете  в Швейцарии,
прихватив с собою новую внешность и две "сотни"  в долларах -- миллион, если
в  талерах,  а  поселился на Кривой  улице,  в  однокомнатной квартирке  без
телефона  за  сто  талеров в месяц. Далее предстояло решить основную задачу:
получить настоящие документы и вновь  стать гражданином Бабилона,  но уже  с
другим именем и  с другой судьбой. По фальшивым ксивам легко сюда добраться,
но жить...
     По  этой  причине  Гек старался  вести  себя тише травы  и  ниже  воды,
бо2льшую часть времени гуляя по паркам и сидя в публичной библиотеке.
     Вооружившись   тетрадками   и   ручками,  он