ахотите
пом...
     Гек подпрыгнул прямо со стула и пяткой в лоб засветил куму так, что тот
лопатками и  затылком впечатался в портрет Господина  Президента  за спиной.
Нижняя рама хрупнула, а Компона мешком свалился под стол.
     Гек не сопротивлялся, только включил  на максимум мышечную  систему  --
где расслабиться,  где напружиниться, -- когда ему стянули руки за спиной и,
попинав для приличия, поволокли в карцер...  Волоча  Гека,  унтера весело  и
молча переглядывались:  будет  что  рассказать  ребятам после  смены --  эту
паскудину Компота никто не любил. Может быть, поэтому у Гека даже синяков  и
кровоподтеков почти не было на этот раз, и даже на  пол  его сбросили, можно
сказать, аккуратно...
     На  следующий   день   целый  и   невредимый  Компона  (только   голова
перебинтована)   стоял  на  ковре  у   Хозяина  тюрьмы,  своего  формального
начальника. Он  не очень-то  боялся его  гнева, поскольку работал в  Службе,
которая,  как  известно,  повыше рангом  будет.  Однако  на этот  раз Хозяин
осерчал не на шутку.
     -- Слушай,  Компона, в  городе про меня разговоры  ходят, что  я  людей
пытаю, голодом и холодом их морю. Не слыхал?
     -- Нет. А что?
     -- А вот  то! Адвокаты, понимаешь, шепчут газетчикам, те -- прокурорам,
те во Дворец несут... Где этот Ларей сейчас?
     -- Покуда в карцере. Потом следствие, суд и дополнительный срок.
     -- Какой планируется?
     --  Терроризм, попытка побега, нападение на  представителя -- тут целый
букет, лет на десять-пятнадцать потянет.
     -- Это за один-то удар в лобешник мудаку стоеросовому? Многовато будет.
     -- Вы забываетесь... Да вы поним...
     --  Цыц, гаденыш! Я служил, когда ты  еще в горшок не сразу попадал! Ты
его  в карцере  гноил,  беспредельщик сраный,  чтобы мне  потом  в приличном
обществе руки  не подавали?  Я --  лягавой породы, но  не  сексот,  не  сбир
вонючий. Твоя  вонь  на меня ложится.  Я девять с лихером месяцев  все ждал:
либо результаты пойдут, либо ты одумаешься. Ни того, ни другого. Тебе кто за
него  платит  -- бандиты?  Что смотришь, подполковник, я дело спрашиваю. Все
законы  и  инструкции ты переступил -- ради чего? У меня рапортов на тебя --
килограмм:  когда и  сколько раз  ты  допросы проводил и на  каком основании
карцер продлял...
     -- Может, вы и мне слово дадите, господин полковник? Я ваших оск...
     -- Ты  у меня отсосешь с  веселым чмоком. Год он, Ларей,  получит за...
Ма-лчать!!! За  хулиганку, и  на  моей  шее  сидеть не будет  --  запрос  из
Департамента поступил, на  зону  поедет.  Хватит здесь воду  мутить. У  вас,
подполковник,  есть три выхода из создавшегося положения: первый -- рапорт о
переводе на другое место службы. Есть и второй -- служить и дальше, как ни в
чем  не бывало, и  получить от меня по морде при всем личном  составе. А там
дуэль  и все такое, стреляю я  получше вашего.  Третий выход -- накатаете на
меня донос, тогда я, слово офицера, пристрелю тебя, мерзкую, сорокае...нную,
омандовевшую  падаль. И сяду, но  за  тебя  много не дадут. Можете выбирать.
Сутки на  размышление. Свободны...  И еще, опять же вам для размышления: мои
связи -- намного ли хуже ваших?
     Нет, у  Хозяина "Пентагона"  связи были немногим хуже, чем у начальника
над  непосредственным начальником Компоны,  и Компона это осознавал. Поэтому
он не стал  писать на него донос, но в устной форме доложил  куратору  дела,
генерал-майору Дэниелу  Дофферу.  Тот  уже принял для  себя  решение  и лишь
пообещал содействовать  переводу Компоны в  Иневию без  понижения. Ларея  он
решил пустить  пока на волю волн, ибо сил и времени на него  уже не хватало:
Штаты  в  прошлом  месяце  выслали  почти  полсотни работников  Бабилонского
посольства  во   главе  с  военно-морским  атташе  --  небывалый  скандал  и
грандиозный    провал.    Теперь    следовало    искать    крайнего    среди
высокопоставленных силовых коллег (а те ведь тоже искали среди других,  не у
себя  же)  и  вторым  фронтом   --  разоблачать  американских   бизнесменов,
журналистов и  дипломатов -- в аналогичном количестве. Кроули уже получил по
балде от Господина Президента лично, но вывернулся, старый  черт,  прикрылся
дружбой с господином  Председателем (безотказно  поставлял  тому на просмотр
агентурные и вербовочные материалы порнографического характера).
     Малоун  проделал  геркулесову  работу.  Он,  словно каторжный, долбил и
долбил в одну точку, не жалея времени и сил, а также денег на подарки нужным
людям. И  вся его упряжка, состоящая из нахальных борзописцев и златолюбивых
прокуроров  и канцеляристов,  сдвинула  в конце концов тяжеленный воз Гекова
дела.  И очень кстати пришелся дипломатический скандал, и к Хозяину подходец
разыскали  (без  взятки,  на  связях)... Ларею довесили  год  и отправили  в
допзону  под  номером 16,  хотя  намеревались  дать  сначала  тот же  год на
спецзоне. Знал  бы  Малоун, что в этом  пункте он  надрывался  напрасно: Гек
предпочел бы сидеть на жестком режиме, более подобающем для его понятий.
     Однако целый  год  прошел, прежде  чем Гек попал  по  месту назначения:
месяц  его  мариновали  в  одиночке  "парочки",  да  еще  месяц  одиночки  в
"единичке",  на  переследствии.  Гек  чувствовал  себя  словно  на  курорте:
ежедневная  горячая пища,  регулярная помывка (в карцере выводили в душ один
раз в месяц, грязь очень доставала), свидания с адвокатом, постоянное  тепло
в  камере -- много ли человеку надо, оказывается...  И хотя передачи  с воли
ему  запретили,  согласно  какой-то  там инструкции, Гек продолжал  набирать
здоровье и вес  -- уж  больно велик  был контраст  между карцером и  простой
тюрягой.  Ему  разрешили  книги,  и  Гек  принялся читать  и  делал  это  по
собственной методе:  что  под руку попадет. Поначалу больше чем на  четверть
часа его не  хватало, но постепенно привычка восстановилась, и  буквы уже не
рябили и голова не кружилась.
     А потом замелькали вагонзаки и пересылки, словно вознамерились устроить
Геку  ознакомительную  экскурсию по тюрьмам  и зонам страны.  Полтора месяца
пришлись на сюзеренский централ,  всколыхнувший в Геке множество дорогих его
сердцу воспоминаний. Всюду впереди  него катилась глухая слава таинственного
узника,  приправленная фантастическими домыслами и слухами. Сидел он либо  в
одиночках, либо с кряквами, которыми всенепременно встречала  его  очередная
пересылка, и Гек решил пока не объявляться, помня свои права на это и заветы
Ванов.
     -- Зона  ржавая, честняк и трудилы,  ну и  обиженка,  могут оставаться,
остальные  пробы --  дальше.  -- Такими  словами встретил  их  этап прямо на
железнодорожной станции Хозяин  зоны  в чине  полковника.  Гек дернулся было
туда,  но ему преградили  путь и  запихнули  опять в купе,  где  он  ехал  в
королевском одиночестве. Однако и путешествия заканчиваются рано или поздно:
наконец  шестнадцатая дополнительная согласилась на нового  сидельца, и  Гек
поднялся на нее после недели карантина.

Глава 4

     Букет составлен.
     Цветочный одр, как всегда,
     Гостеприимен...
     "Шестнадцатая  доп.  два"  --  ни  то ни се, если взвесить ее на пробу.
Ржавые не имели здесь реальной власти, не собирали отсюда в общак, хотя и не
объявили ее проклятой и б...кой, и скуржавые, царившие здесь когда-то, вроде
как  обошли  ее  стороной. Со  скуржавыми  было  дело: в начале  семидесятых
замордованные  фратцы, трудилы, взбунтовались и сокрушили скуржавую  власть,
но свято место пусто не  бывает -- шишку взял актив из трудяг.  Но зона была
бедная, работы на всех не хватало, с Хозяина продукцию спрашивали, но как-то
вяловато (ведра двенадцатилитровые тачали для армии -- устаревшего  образца,
трубки для противогазов,  -- никто их не отменял, но никто в войсках их и не
требовал) -- потому и предпосылок для закручивания гаек  с  целью выбить  из
сидельца выполнение  производственной  программы не было. А  значит, и актив
был дрябленький,  и от  нетаков особой силы духа  не требовалось.  Однако  в
оперативных  отчетах  зона  числилась  "активной"  и  свободной  от  влияний
преступных проб, поэтому-то Гека сюда и определили, в здоровый, так сказать,
социальный   организм.  Компона  сделал  было  последнюю  попытку  --  упечь
ненавистного Ларея в скуржавую цитадель, на мрачно знаменитый "Первый спец",
но не любит начальство,  когда их поучают проштрафившиеся неудачники, и Гека
определили  сюда,  на одной почти  широте с  Бабилоном,  чуть  южнее,  но на
четыреста километров восточнее.
     Зона была невелика -- меньше полутора тысяч сидящего народу, вдалеке от
городов,  если   не  считать  поселка   вокруг  зоны  для  вольных  и  семей
военнослужащих.
     Промзона  примыкала вплотную к жилой, состояла  из обширной территории,
двух основных цехов,  вспомогательного инструментального участка, кочегарки,
парника  для  господ  офицеров,  гаража  и складских  помещений  для готовой
продукции и комплектующих.
     Раньше был и свинарник, опять  же  предназначенный не  для сидельцев, а
для   обслуживающего   персонала,   но   хрюшки  дружно  дохли,   поощряемые
завистливыми узниками, и начинание завхоза почило в бозе.
     Жилая зона насчитывала  шесть длинных одноэтажных жилых бараков, чуть в
стороне -- выгороженный "колючкой" в отдельный участок -- БУР,  для борзых и
нерадивых, за бараками  -- клуб,  кубовая и еще одна маленькая кочегарка при
ней, рядом с клубом -- в одном двухэтажном здании -- пищеблок и санчасть, за
ними  административное,  также  двухэтажное   здание  --  Контора.  Штрафной
изолятор  расположился  как  всегда:  между двумя  ограждениями  из  колючей
проволоки, на территории "запретки".
     Гека  отвели  в  первый  барак,  в  первую  секцию.  В  каждой  секции,
рассчитанной на сто двадцать восемь постояльцев, имелись свободные места для
вновь прибывших, и было этих свободных мест немного. Все они располагались в
крайних  секторах, ближе ко входу. Впрочем,  и тут были различия: с западной
стороны на стенке углем была  изображена голая женская задница под короной и
червонный туз -- верный признак того, что здесь  живет каста  опущенных, а в
двух недозаполненных восточных  секторах, видимо, проживало социальное "дно"
--  никем  не уважаемые, но пока  еще  полноправные сидельцы, не попавшие  в
разряд неприкасаемых.
     Дневальный шнырь снял шапку перед унтером и встал по стойке смирно. Это
сразу  не  понравилось Геку, но  он  молчал, с любопытством осматриваясь  по
сторонам. Нар не было -- стояли простые панцирные кровати в два этажа, возле
каждой  тумбочка. Кровати выстроились в два ряда. В проходе между рядами  --
два длинных стола со скамейками, человек на  десять каждая. Куревом почти не
пахло, значит, курят в умывалке или в туалете. В торце с  окошком выгорожены
две секции -- одна  одеялами,  другая вагонкой.  Вагонкой,  вероятно, каптер
отделился  с благословения отрядного  начальника,  или  маршал  барачный,  а
одеялами -- элита, нетаки либо актив. Дальше дверь, наверняка в сушилку.
     Унтер ушел. Шнырь испытующе глянул на Гека:
     -- Что  стоишь  --  ищи  себе место,  где свободно. Вон  в том  краю --
девочки  обитают. Чтобы  ты  не перепутал на всякий случай (можно как угодно
понять -- не придерешься). Наши вернутся через час, а то и раньше -- вот-вот
съем объявят, а идти близко.
     -- Не горит, здесь  подожду. -- Гек уселся за стол, ближайший к торцу и
каптерке, достал книгу и погрузился в чтение. Это были "Мемуары" Филиппа  де
Коммина,  книга, переданная ему  Малоуном еще  в "Пентагоне",  перед этапом.
Подряд ее читать было  трудно, однако Геку нравилось застревать  мыслью чуть
ли  не  на каждой странице,  в  попытке понять  бытие  и  помыслы  человека,
умершего так давно, но все еще живущего в этих мыслях и строках.
     Шнырь  повертелся  и  ушел,  не решаясь самостоятельно  определиться  в
отношении этого спокойного, как танк, мужика, шибко грамотного,  однако явно
-- не укропа лопоухого.
     Барак заорал сотней голосов, закашлял, вмиг пропитался дымом  и рабочей
вонью --  смена  вернулась с промзоны.  Гек  продолжал сидеть,  не  поднимая
головы, и сидельцы проходили  мимо, обтекая его с двух сторон, не задевая  и
ни о чем не спрашивая -- есть кому спросить и без них.
     -- Эй... -- Шнырь слегка коснулся его плеча. -- Зовут тебя, иди.
     -- И кто зовет?
     -- Главрог с тобой поговорить хочет, староста барака.
     -- Хочет -- поговорим. Давай  его сюда. -- Шнырь замер: это  был прямой
вызов существующей власти. Первые пристрелочные слова прозвучали в притихшем
пространстве  барака.  Незнакомец не  пошел  на  "низкие"  свободные  места,
значит,  претендует  на  нечто большее. Бросил вызов  главному, но сидит  за
столом, значит на его место не  тянет. Вот и понимай как знаешь: то  ли цену
себе  набивает перед  Папонтом,  то ли отрицает его как  урка. Если бы шнырь
сказал: "тебя приглашают разделить беседу" -- легче бы было определить что к
чему, а  мужику труднее  отказаться, согласно зонному этикету. Теперь же Гек
занимал  выгодную  позицию за столом, и Папонту  придется самому придумывать
что-то  -- на кровати век не  просидишь.  Папонт,  главный активист  барака,
невысокий, но очень широкий, толстокостый и крепко сбитый  мужик тридцати  с
небольшим  лет,  сразу  же осознал свою  ошибку, но среагировал  быстро:  не
чинясь пошел к столу.  Он  уже слышал этапные параши, достигшие зоны задолго
до самого этапа, но  страха или беспокойства не испытывал -- и не таким рога
сшибали, тем более одиночка.
     --  Я  не гордый,  вот  он я, Пит  Джутто,  старший здесь.  Ну и  ты бы
представился, что  ли.  Не в  лесу ведь. --  Он  сел  напротив Гека, вывалив
руки-окорока  на стол, его  пристяжь  построилась в  полукруг  за  ним. Двое
отделились от свиты и встали, сопя, за Геком.
     --  Стив  Ларей,  невинно  осужденный,  через  год откинусь.  Вы  двое,
срыгните, от  греха подальше, из-за  моей спины, и не мешкайте,  иначе приму
как угрозу. Жду до счета "три": раз... два...
     Джутто словно бы не слышал, нейтрально  глядя в пространство, а те, что
стояли за Геком, натужно силились понять в эти секунды, как им ответить.
     -- Три. -- Гек на слух выбросил назад и вверх сжатые кулаки, посылая их
со всей  возможной  резкостью  и силой  (для  весу он зажал  в каждом кулаке
горсть медной мелочи  -- сидельцу на  "допе" не возбранялось иметь  до  пяти
талеров наличными, а в каком виде -- нигде  не сказано).  Оба парня упали по
сторонам: один идеально отключился, без звука, другой все же мычал.
     Гек резко вымахнул из-за стола, спиной к спинкам кроватей, и, оскалясь,
вперился в Папонта:
     --  Вот,  значит,  как  ты  со мной разговаривать  решил,  Пит  Джутто,
по-собачьи?! А я-то, грешным делом, подумал, что тут скуржавых не водится. О
тебе-то я иначе слышал!
     Бывалый Папонт сидел  -- бровью не  шевельнул  при этих  словах,  руки,
полусжатые в  кулаки, лежали все так же расслабленно, но душе было горько  и
пакостно в тот миг.
     Вот  ведь гад!  Действительно --  битый! Урку  только на мою  голову не
хватало. Что здоровый --  так это  чухня, и Кинг-Конга замесим при нужде  --
другое  погано. По-тихому  его не согнуть, если же его сейчас заделать -- то
обещанную Хозяином треть срока  не скостить будет,  а  это четыре  совсем не
лишних года. Вот же падаль!
     -- И что же ты такое слышал?
     -- Теперь это неважно, главное -- что я здесь вижу.
     --  И  что  же ты здесь видишь? --  Гек  почувствовал,  что теряет руль
событий: этот Джутто -- нехилый характером парнишка.
     --  Многое. Осталось детали уточнить. -- Ребята  на  полу ворочались --
вполне живые,  драка  не  вспыхнула в самый  огнеопасный момент,  маршал  не
мельтешит, барак -- смирный; глядишь -- и образуется что-нибудь путевое.
     -- Ну, так давай уточним...  -- Мужик за бритву  не хватается,  дешевые
понты  и пену не  пускает, пределы видит  -- надо  гасить ситуацию, а  после
можно будет со всем разобраться, себя не подставляя...
     Геку отвели кровать  в секторе, который  он сам  указал, близко к торцу
барака, но на другой стороне  прохода от угла, где расположился Папонт и его
подроговые. Но обжить кровать в ближайшие десять дней не пришлось: кумовская
почта сработала четко, и на вечернем  разводе  ему  определили десять  суток
шизо без  вывода (формулировка "без  вывода"  -- на  работу  --  была  чисто
рудиментарной:  работы  подчас   не   хватало  и  твердо  вставшим  на  путь
исправления,  за наряды  дрались и  интриговали, это тебе не южные гибельные
прииски).
     Два следующих  месяца  протекали тихо  и  мирно: Гек  проводил  время в
бараке  и  около,  в  промзону  не  ходил,  с  активом  не  контачил.  В  их
восьмикоечном  секторе вокруг  Гека постепенно сложилась "семья"  с Геком во
главе. Посылки и прочие оказии делились поровну, споры  и разногласия  судил
Гек, он же организовал через вольняшку-электрика доставку чая и курева, хотя
сам  не курил. На дни рождения  "своих", дважды случившиеся в эти месяцы,  в
качестве  подарка  организовал  по  полтора  литра коньяку.  Постепенно  его
авторитет укреплялся и за пределами "семьи": уже и посторонние шли к нему за
советом  и арбитражем.  Кроме того, Гек,  благодаря Малоуну обретший вкус  к
изучению буквы закона,  основательно поднабрался разных  полезных примочек о
правах сидельцев и обязанностях администрации.
     Еще Ваны  когда-то объясняли ему секреты выживания в тюремных джунглях:
человек мал  --  а государство  большое,  в  лоб его  не своротишь.  Но если
изучить законы, по  которым живет и действует противник, то -- не всегда, но
часто --  можно избежать столкновения, грозящего бедой и  поражением, а то и
направить  ему  же,  противнику,  во вред его  собственное  оружие. Гек стал
давать  не  только тюремные, но и юридические советы (за  взятку  одному  из
унтеров  еженедельно созванивался с  Малоуном  и  консультировался у  него),
которые  вдруг  дали  несколько раз  конкретный  результат: один раз  парень
добился  переследствия  и укатил  на  родину  в  Кальцекко, пересуживаться с
надеждой  на сокращение  срока, другой раз  мужик выспорил себе трехсуточное
свидание, чуть было  не ускользнувшее по  милости режика-самодура... На зоне
резко  возрос  поток  жалоб  и запросов  во  все адреса страны  -- от матери
Господина  Президента до  представителя  ООН  в  Нью-Йорке. Самому  Геку  не
положено было  писать  жалобы  (ржавые  разрешили это  себе на  картагенской
сходке 62-го года, но только  "понтовые", типа в  ООН или Папе Римскому), но
консультировал  он  всех  желающих.  Кум и  режик  быстро  нащупали  причину
беспокойства и на  пике зимы, в июле, под  смехотворным  предлогом дали Геку
два месяца БУРа, содержания в  бараке  усиленного режима. Оттуда нельзя было
выходить на остальную  зону, и в БУРе снижена была  норма питания, без права
получения  посылок. В клуб на еженедельные киносеансы не водили, телевизор и
радио не  положены,  не табельная  одежда  изъята... Но Геку эти  комариные,
после  карцера, укусы  были нипочем,  он и сам планировал  побывать в БУРе и
посмотреть на местных нетаков.
     Никого из особенно крутых он там не встретил,  ребята  как ребята. Этот
попался  пьяным  на  глаза  Хозяину  зоны  --   два  месяца,  этот  испортил
электронасос -- определили злым умыслом: денежный  начет и три месяца, этого
застукали с пассивным педиком Эльзой -- шесть месяцев.  И срок  бы довесили,
но парень был автослесарь, золотые руки... Самый забавный случай произошел с
пареньком по кличке Фидель Барбуда: тот долго  работал  шнырем при  штабе, в
надежде на амнистию (автомобильный наезд, ненамеренное убийство),  но кум не
подписал представление  на  него.  Тогда Барбуда дождался,  пока придет  его
очередь  убирать  Веселый  Домик,  епархию кума,  выбрал момент,  когда  тот
отвлекся, и навалил ему кучу в  верхний ящик стола. И закрыл, чтобы не сразу
обнаружилось.  Над  историей  хохотала вся зона,  "внутри