, тренируя его каждый день, да
еще  дважды: с утра два часа (обычно с  восьми до десяти)  и днем (с четырех
пополудни до половины  седьмого или в другое свободное  время). В тренировку
не   входила  вечерняя   гимнастика  и   утренняя   разминка,  проводившиеся
самостоятельно.  Гек  приучился  и  полюбил  принимать  душ  утром  и  после
тренировки. Зубы он теперь чистил только зубным порошком и только при помощи
указательного  пальца  (Патрик  объяснил, что  в порошке  меньше химии и что
палец не только  чистит,  но  и массирует  десны  лучше, чем щетка). Патрик,
тренируя Гека,  неустанно тренировался и сам: часто они  или  бок  о  бок  с
бешеной  скоростью  крутили скакалки  (Гек стеснялся  поначалу  "девчачьего"
снаряда),  прыгая через  них  самым разнообразным скоком, или делали пяти- и
десятикилометровые   скоростные  пробежки   вокруг  обширного  предпортового
кладбища (точнее трех  полузаброшенных, вплотную сомкнутых кладбищ различных
конфессий: католической, лютеранской и константинопольской).  Много  времени
прошло, прежде чем Гек приступил к  изучению именно боевых приемов и ударов:
Патрик  сумел   убедить  его,  что  хороший  результат  обучения   с  лихвой
компенсирует кажущуюся задержку в получении  образования. По его замыслу Гек
должен  был  сначала  научиться свободно и  легко владеть своими  мышцами  и
рефлексами, левыми  и  правыми, а  потом  уже, осторожно и  прочными слоями,
накладывать  умение.  А Гек,  несмотря на  свои  четырнадцать лет, успел уже
подцепить  крепкие  двигательные  привычки...  Два  месяца,  к примеру,  Гек
вынужден был  есть, читать, манипулировать предметами только с помощью левой
руки, а  при прыжках  -- всегда использовать не  толчковую  ногу. Последнее,
кстати, довольно трудно далось Геку.
     --  ...Ничего, ты уже почти  привык. А  дальше круче  будет. Гек, какой
глаз у тебя ведущий?
     -- Не понимаю, о чем ты, какой глаз?
     --  Отставь вертикально указательный  палец на  всю длину руки. Направь
его так, чтобы он загораживал левый  дверной косяк. Теперь по очереди закрой
оба глаза... Палец смещался относительно косяка?
     -- Смещался.
     -- Какой глаз при этом закрывал?
     Гек сразу не обратил на это внимания и теперь перепроверил:
     -- Ле... О, правый!
     -- Стандарт. А мы сделаем невозможное -- левый сделаем ведущим.
     -- А что, трудно, что ли? Разница-то какая?
     -- Один тип объяснял мне, что невозможно, мол, что причина -- в мозгах,
в разных  полушариях дело. Но я  у  себя сумел  -- и ты сумеешь  --  мышцу в
полушариях  накачать.  Сумеешь...  А  дальше  --  опять  круче  будет.  Один
достойнейший чувак,  из косоглазых, кстати, э-э, по фамилии Ошима, показывал
мне, как можно преодолевать боль,  когда  шары под лоб и кажется, что сейчас
умрешь. А оказывается, можно преодолеть предельную боль, отключиться от нее,
уйти  в астрал.  Знатная  вещь, надо отдать ему  должное...  но мучительная.
Согласишься вытерпеть -- покажу и научу. Лично я терпел и не жалею...
     И Гек  терпел все "измывательства" Патрика, поскольку  тот,  во-первых,
верный обещанию, в силу собственного разумения терпеливо объяснял Геку что к
чему, а во-вторых, третьих и сотых он, не колеблясь, и сам, наравне с Геком,
добровольно  подвергался всем утомительным, а  порою болезненным процедурам.
Кое-что Гек, помимо Патриковых объяснений, додумывал сам. В этом ему здорово
помогали  знания, полученные  от Ванов: тюремная  мудрость урочьих поколений
порою  удивительнейшим  образом  смыкалась  и  переплеталась  с дисциплиной,
преподаваемой Патриком.  Так,  например,  контроль над  болевым  порогом был
очень  похож на  регулировку  частоты  сердцебиения  и  силы  потоотделения,
которым он  обучился  у Варлака безо всякого  астрала, а искусство  мастырок
обогащалось конкретным знанием анатомии.
     Когда  Патрик  в очередной  раз  сорвался  в запой,  Гек  целую  неделю
чувствовал себя неприкаянным и  ругательски ругал рыжего  дебила и недоноска
Патрика.  Однажды, на четвертый день, он, по поручению Мамочки  Марго, занес
ему  на  дом  продукты.  Кошмар --  не  то слово!  Сердце  его переполнилось
жалостью и  омерзением,  когда он увидел кисельную  тупую образину, в полном
одиночестве  сидящую  перед   следующим  по  порядку  "фугасом"  неизменного
"Дженнисена"... Как это дерьмо не похоже было на трезвого Патрика...
     -- Патрик, ты дурак, что ли, в натуре?  Ты бы себя видел тогда... Ну не
пей, а? Патрик?
     -- От...ись! Давай-ка разломим косую  на двоих, в умеренном темпе, руки
на весу (сделаем по пятьсот приседаний)!
     Наконец дошло дело и до "специфики", как это называл Патрик.
     Конечно, и Патрик, и Гек  жили не только тренировками -- работа  была у
каждого, у Патрика побольше, у  Гека поменьше. Гек по-прежнему дежурил раз в
неделю,  плюс к этому по прямому указанию  Дяди Джеймса регулярно становился
на стрему, дозором прикрывал ребят во время опасных  дел (разных -- выгрузка
"товара",  налет на конкурентов и  т.  п). Получал он за участие  отдельно и
нерегулярно, но в общем и целом, с основной ставкой, выходило  под восемьсот
талеров, а это -- зарплата взрослого крючника в порту!
     Дядя Джеймс так и не потеплел к Геку, хотя и не придирался к  нему, все
как бы приглядывался...
     "Специфика"  шла  на удивление успешно:  Гек ухватывал на лету  и очень
точно. Правда, видеть себя со стороны, а значит, адекватно ощутить  это  Гек
не  мог.  А  Патрик,  крайне  скупой  на  похвалы, не  хотел  портить Малька
комплиментами... Раз в две недели примерно он  выводил Гека "на практику" --
чаще  всего  в  нехорошие,  с дурной  славой  места. Поначалу  Гек  выступал
исключительно  как статист: он должен был  "смотреть и  видеть",  а  Патрик,
соответственно, показывать.  Один  раз  это  мог быть хулиганский  шалман  в
противоположном  конце города, другой раз  --  городской  парк-сквер, ночной
"клуб" наркоманов-гопстопников... Гек привыкал не  терять  присутствия духа,
вычленять самого опасного,  сторожить  внезапности,  не  бояться  численного
преимущества  и  крови. Патрик  особенно любил  распространяться о  чистых и
бескровных победах, и  действительно  -- рука, когда он этого хотел, была  у
него легкая. Но случалась у него и кровь, случались и покойники --  в ночных
делах всего не предусмотришь...
     --  Слышишь,  Патрик,  ну  ты  сегодня  как  ангел  прям-таки:  пощадил
беззащитного калеку! Хотя до тебя, по правде  сказать,  он и  калекой-то  не
был...
     -- Малек,  соскучился ты, я вижу, по пиявкам!  Сколько  этих шуршиков в
парадняке скрылось?.. На одного ошибся -- трое их  было. Один множим  на сто
-- сто раз отжаться, па-апрошу! Что щеришься -- уговор дороже денег...
     И снова  пришла осень. Прозрачный порывистый апрель пинками гнал листву
по  тротуарам  и аллеям,  а то  курлыкал откуда-то  с  неба или  похрустывал
свежими  льдинками  в  уцелевших лужицах.  Геку стукнуло пятнадцать. За  это
время  он успел влюбиться  в двадцатитрехлетнюю  Риту  из  девятого номера и
потерять невинность в ее опытных объятиях. К этому времени Патрик, под своим
неусыпным   контролем,  два  раза   выводил  Гека  на   "практику",   причем
практиковался Гек,  Патрик  только подстраховывал. Разумеется,  условия были
соответственно  менее сложными,  менее  опасными.  Оба  раза  Гек  с блеском
задания  выполнял:  сначала  задирал  уличную   подростковую   шпану,  потом
отрабатывал удары и ориентировку на  местности. Однако Патрик, верный своему
правилу, не давал своему питомцу возгордиться:
     --  Подумаешь, зуб выбил черномазому! Да  и  остальные такие  же рохли!
Нет,  Гек, это семечки:  цыкни  на них  построже --  сами разбегутся. Придет
пора, взрослым станешь. Кто на пути встретится? Если бомж  с побитыми венами
-- это одно, а ежели кто посерьезнее? Говорят, в спецслужбах  таких крутяков
дрессируют, что  любой  из них и тебя и  меня сожрет и костей не выплюнет...
Где,  в Бабилоне? Нет,  самому  встречаться  не  доводилось...  А  может,  и
доводилось, на них не написано. Пройдет мимо -- человек как человек...
     Спецслужбы потому  и спецслужбы, что на них не написано, кто они такие.
Ирония  судьбы  заключалась  в  том, что Патрик  и Гек  однажды,  совершенно
случайно,  сами того  не  подозревая,  чуть было  не попали  в  поле  зрения
спецотдела Контрразведки,  курируемого лично Господином Президентом. А  дело
было так...
     Дэниел Доффер (для родных и самого себя -- Дэнни, для друзей -- Дэн), в
свои двадцать шесть лет ставший заместителем начальника отдела в чине майора
(что соответствовало общевойсковому подполковнику,  а  значило еще  больше),
был к тому же любящим сыном, дядей, братом, зятем и племянником.  Он приехал
повидать родню, а сам служил, что называется, вдоль северных границ отчизны,
столь привлекательной для  шпионов всех разведок  мира.  В тот год решал  он
одну очень деликатную  в своей  шизофреничности  задачу, поставленную  лично
Господином Президентом: надо  было  отделить  ущерб, нанесенный  рыболовному
хозяйству   страны  каверзами  природы  (так  называемым  "Эль  Ниньо"),  от
вредительской  деятельности  вражеских  --  читай:  английских  --  шпионов.
Головой  он  работал хорошо, связи покойного бати были в его карьере важным,
но  все-таки второстепенным фактором:  единственный сын  генерал-полковника,
бывшего командующего "лейб-гвардейских" ВДВ, может  попасть в сверхсекретную
и привилегированную структуру, но преуспеть в ней так же, по блату, -- нет и
еще  раз нет. Господин Президент собственного сына турнул  в МИД из Главного
управления контрразведки  (и  стыдливо замалчиваемой разведки) за регулярные
пьянки и длинный язык.
     Дэн Доффер пил очень умеренно, а болтал гораздо меньше, чем его коллеги
в  среднем. Знал  он свободно испанский, немецкий  и китайский, а физическая
подготовка, благодаря отцу, фанатично преданному культу силы и здоровья (что
не  помешало тому умереть  в  пятьдесят  один  год),  позволила  ему  трижды
завоевать  титул  чемпиона  по  вольному   бою  среди  всех  родов  и  видов
вооруженных сил страны. Сыновья  его  сестры, у которой он гостил, гордились
им  и во  всем стремились подражать  дяде-суперу. Со  скромностью  и умением
сливаться с фоном дело у них обстояло неважно, но использовать бокс и карате
для битья морд  они наловчились хорошо: шестнадцатилетний Антуан, младший --
пятнадцатилетний Борис  и закадычный  друг  Антуана, их двоюродный  брат  по
отцу,  шестнадцатилетний Робер, в окружении нескольких приятелей  ежевечерне
пропадали  на  танцплощадке  в  соседнем парке и  вот  уже  две  недели  как
перестали нарываться  на  драки: желающих больше не находилось. Однажды  они
вернулись  с танцплощадки  раньше  обычного, танцы отменили,  вернулись  без
девиц  (мама  слишком   часто  в  окно   сечет)   и  теперь   стояли   возле
решетки-ограды,  глядя  на  окружающий   день,  который   вот-вот  собирался
обернуться вечером.  Улица  была  малолюдна  и  скучна.  Вот  из-за поворота
вывернул прохожий в  их сторону, и  когда он подошел поближе -- видно стало,
что  это мальчишка.  Лет четырнадцати-пятнадцати. Его  развинченная походка,
наглый  взгляд,  дешевая,  с потугой на  моду  одежда  безошибочно  выдавали
выходца из социальных  низов. Проходя мимо ограды,  он шмургнул носоглоткой,
как  бы  вытягивая  сопли  в полость рта, и плюнул  в воздух.  Жирный харчок
шмякнулся на чугунную узкую перегородку и повис, резиново качаясь на осеннем
ветру.
     -- Эй ты, свинья! Да-да, ты! Будь добр, очень тебя прошу, слижи обратно
свое добро. И не отказывайся, иначе я тебя накажу!
     -- Кого? Меня? -- Гек ссутулился, скривил лицо и оттопырил нижнюю губу,
в  классической манере юного уличного подонка. -- Я ошибся или действительно
тут  кто-то  тявкает?  --  Он  ссутулился   еще  больше  и   приложил  ребро
полусогнутой ладони к уху.
     Борис  внезапно прыгнул вперед, опередив нарочито медлительного Робера,
чтобы  пинком сбить  с ног наглого  вонючего  уродца... Серое  блеклое  небо
стукнуло  его в  лоб, но  загудел  почему-то затылок: он попытался встать  и
опять  повалился  навзничь.  Он  ощутил  боковым  взором движение и повернул
голову.  Прямо на  него и в то  же  время сквозь  него  смотрел  стоящий  на
четвереньках  Антуан:  из обеих  ноздрей на разбитые губы лилась  кровь,  он
мычал  нечто  нечленораздельное, судорожно  пытаясь  вдохнуть своими легкими
свежую порцию воздуха.
     "Где Робер...  и  где плевака?.." Мысли тяжело и  медленно  двигались в
голове, Борис приподнялся на локтях и оглядел поле битвы:  метрах в двадцати
качалась спина уходящего чужака, Робер скрючился в позе эмбриона,  однако  в
отличие от последнего он катался по земле и громко выл. (Его  потом пришлось
везти  в  больницу с  чудовищно  распухшей  мошонкой  и  долго  прикладывать
компрессы в места лечебных уколов.)
     В этот  миг мама обоих братьев глянула в окно и пронзительно закричала,
тыча пухлым пальцем, не в силах связно объяснить свои эмоции. Дэнни в момент
оценил ситуацию и рванул по  лестнице вниз,  на  улицу, на  ходу  крикнув  о
карете скорой  помощи. Он  был  слишком  опытным  и знающим  профессионалом,
чтобы,  наскоро осмотрев их,  не  понять --  здоровье и жизнь мальчиков  вне
опасности. Он прикинул,  выбрал  взором  Бориса и, подняв наизготовку руку с
прямым указательным пальцем, крикнул ему в ухо:
     -- Кто? Куда побежали?
     Борис среагировал на громкий голос и показал в сторону Гека:
     -- Вон тот...
     Гек  успел  уже  отойти  метров  на  девяносто,  оставалось  еще  почти
семьдесят до угла, на котором возле урчащего мотора, невидимый за кустами, с
биноклем в руках его ждал Патрик.
     Дэнни,  не  колеблясь, кинулся вдогонку.  Он  только что  провел легкий
тренинг и все еще был одет в спортивный костюм и  спецкеды  с металлическими
носами под слоем обычной резины. Гек ускорил шаг и почти достиг перекрестка,
но,  почувствовав,  что  неизвестный  уже  рядом  и  так  просто  не   уйти,
развернулся  и прямым левым достал  мужика в правую  скулу.  Тот зашипел  от
неожиданности,  но  дорогу  Геку  успел  перегородить.  Двигался  он  весьма
проворно и ловко. Гек не  мог заставить себя изображать малолетнего придурка
-- он вдруг заволновался:  и удар у него слабый получился, и путь отрезан, и
мужик  взрослый  больно,  здоровый,  в  смысле,   и  полиция  того  и  гляди
появится...
     -- Стой, не вздумай двигаться,  сделаю  больно. Если есть нож,  кастет,
свинчатка -- клади на землю...
     --  Эй ты, лбяра заунывная! Ну что, что  к  мальцу пристал? Маньяк, что
ли?  Дак быстро  в полицию-то сдам! -- Гек  и не заметил, как  рядом  возник
Патрик.  Патрик  также  был   простецки  одет,  рыжую   шевелюру  прикрывала
старомодная кепка-лондонка, а то, что оставалось открытым на шее и висках, в
сгущавшихся сумерках как рыжее не воспринималось.
     Дэнни, понимая, что перед ним взрослый сообщник, тотчас переключился на
него и провел свою "коронку" -- почти одновременный удар ногой-рукой и снова
рукой.  То ли  он  почуял  перед собой противника,  то  ли  не захотел долго
возиться -- когда еще полиция приедет, -- но включился он на полную мощность
и  скорость. В реальных условиях реальной защиты  от  такого  "катамарана  с
довеском"  не было. Однако обе  руки  его взболтали пустоту, а нога несильно
шаркнула по... брюкам, видимо.
     После этого Дэнни очнулся; полицейский осторожно хлопал его по щекам:
     -- Алло, господин хороший, где вы живете? Вы слышите меня?
     --  Теперь  слышу,  --  неожиданно  для  полицейского  сильным  голосом
отозвался Дэнни, -- а до этого не слышал, без памяти был.
     При свете фонаря он успел  заметить  время  на часах у  полицейского --
минуты две, не больше прошло с момента стычки...
     -- Кто-то меня ударил,  а кто и почему --  не  пойму! Пробежку вечернюю
делал,  вот  и  добегался...  --  предвосхищая все  сентенции  полицейского,
подытожил Дэнни.
     --  ...Нет,  не  запомнил, нет,  ничего  не пропало, кроме  аппетита...
Спасибо,  я в полном порядке, сам дойду -- мне  во-он туда,  всего ничего --
полтораста  метров от дома. -- Он выглянул на  проезжую часть:  перед  домом
никого  уже нет, только мигалка  скорой  помощи.  Полицейский с  облегчением
козырнул, залез в желто-синий мотор, и его напарник нажал на газ...
     -- Ну  что, Дэнни, догнал  ты этих  мерзавцев? -- схватила его  за руку
сестра. -- Ой,  да ты дрался!  Весь  костюм  в  грязи и подбородок опух... Я
немедленно вызываю полицию!
     -- Мария! -- Сестра была старше его на восемь лет, и он презирал  ее за
глупость. -- Звонить никуда не надо. Я уже выяснил  почти все, а в остальное
подключу свои каналы.  И рассказывать никому ничего не надо. Ты поняла меня?
-- Последний вопрос он задавал безо всякой надежды на успех,  сестренку свою
он знал.
     -- А... а как же дети?
     -- Вот  ими я  сейчас и  займусь, расспрошу всех  и обо  всем. Поставь,
пожалуйста, чаю, и покрепче, ладно?
     Мария  Доффер,  по  мужу  Альс, верховодила  в  доме,  запихнув  своего
благоверного  под  самый каблук (а ведь военный моряк -- и неплохой моряк!),
но трепетала  перед своим "стальным" младшим братом. Она тотчас потрусила на
кухню, а Дэнни отправился наверх,  опрашивать  братьев  Альс (Робера  увезла
скорая помощь).

     --  ...Подсечку  ты  грамотно  провел,  чисто. И  завел  ребятишек тоже
достаточно  быстро.  Но  и  все. Остальное на двоечку с минусом.  --  Патрик
(нечастый случай) сидел за рулем, Гекатор на переднем  сиденье, рядом с ним,
-- они возвращались домой (Патрик -- к Мамочке Марго).
     -- Ага, на двоечку с минусом! С чего бы так, может, на четверочку?
     --  С  того. Один  кричал -- аж оттуда  слышно  было.  Так? Так. Другой
приложился  бы затылком менее  удачно -- и был бы жмур. А здесь  не трущобы,
искали бы до  упора.  Это  во-вторых. И  почему ты того амбала достал только
раз, да еще как пушком погладил?
     --  Ну, испугался,  растерялся, тут  ты прав. Он на  лягавого был похож
чем-то. И держался... крепко.
     --  Н-нет,  не  согласен. Лягавые  --  они другие.  Скорее какой-нибудь
задрипанный   сэнсей   с   липовым   даном   и   поясом.   Или   тренер   из
отставников-сержантов. Видел, как он резво на меня конечности метал? Это ему
не новичков дурить. Но я тоже  хорош -- пнул он таки меня в бедро. Не пойму:
вроде  и тюкнул еле-еле, а синяк точно  будет, болит, стерва!  Именно что на
двойку:  глядя на тебя, пентюха,  и я  расслабился-размагнитился.  А в нашем
деле никогда нельзя  распускаться и недооценивать противника, даже такого...
Да не лапай ты бинокль  жирными пальцами. Ложи в футляр! Это  не хухры-мухры
-- цейсовский, двенадцатикратный,  не  для  того чтобы ты его  царапал...  А
знаешь, Малек, что я подумал: идея-то грамотная в его ударе была. Мы с тобой
обязательно разберем связочку ту...
     * * *
     --  ...Ну  и  что,  что  плюнул? Кто  первый  драку  начал?.. Повторить
последовательность его действий можешь? На словах, естественно... Так... Еще
что можете вспомнить, герои...
     Тем  временем сестра собственноручно заварила, налила чай в его любимую
большую  чашку  и  принесла наверх.  Дэнни расплылся  в  благодарной улыбке,
подождал, пока она вышла, и продолжил распросы.  Ребята, разом потеряв спесь
и веселую наглость, старательно отвечали. Он слушал, прихлебывая,  -- пойло,
не чай. И заваривала правильно, и сорт хороший, но все  испортила:  набухала
неподогретого молока, и сколько туда  чаю ни залей, все  будет  слабым и  не
горячим.
     Он  был  в  растерянности  все последующие  дни,  ни  одного  логичного
объяснения  случившемуся подобрать  так и  не  сумев.  Никаких  криминальных
событий  в микрорайоне в тот  вечер не  было, он  проверил через полицию. Ни
его, ни  мальчиков  не пытались ни ограбить,  ни похитить, ни  убить. Ребята
пристали первые, факт,  он  повадки  своих племянников знал. Но и тот тип  в
кепке был явно не случаен. Но и на