ною метров пятнадцать-двадцать,
а  длиною --  на  всю  сторону,  примерно полтораста метров. Чтобы добраться
туда, Геку приходилось как белке прыгать с камушка на камушек, на поваленный
ствол, на кирпич и так дальше,  пока не начиналось  сухое место.  Он полюбил
сбегать  сюда   от   невыносимой  скученности  больничного  бытия,  где  под
бесконечную трескотню репродуктора ели, воняли, спорили о большой политике и
о  месте у окна, выписывались и  помирали никому  не нужные больные.  Геку в
тягость    было    выслушивать    глубокомысленные    рассуждения    соседа,
пенсионера-эпилептика,  о  том, что "Линь Бяо, видать, попарывал  "товарища"
Цзян Цин, не без того..."; он набрасывал  поверх больничной пижамы  фуфайку,
которую выцыганивал у мягкосердечной бабки Клары, у нее же брал галоши прямо
на  босу  ногу  и --  после  завтрака и  до обеда, после  обеда  до ужина --
болтался в парке, чаще всего здесь. А отсюда,  сквозь узорную  металлическую
ограду,  открывался  вид на реку,  на  старинную  крепость, что  раскинулась
левее, на противоположном берегу, полускрытая разводным мостом, на телебашню
и  на  голубые минареты в  мусульманском крае.  И прохожие случались редко в
этих местах, и было здесь спокойно.
     Кормили в больнице  скудно  и  невкусно,  гораздо хуже,  чем у  Мамочки
Марго, но намного лучше, чем на  зоне. И всегда почти можно было взять кусок
хлеба на добавку.  Гек поначалу  отказывался  спрашивать  допкусок (на  зоне
такое --  неправильно), но потом -- решился (не для себя  ведь). Дело в том,
что он познакомился с полубродячей собакой, обитательницей окрестных свалок,
которая в компании таких же шавок кормилась возле больницы. Однажды он отбил
ее, хромую, от более сильной и злобной бестии,  и Плешка (так он ее прозвал)
была  ему благодарна за  это и всегда виляла ему хвостом. А  он  приносил  и
скармливал  персонально ей кусок хлеба. Иногда хлеба или чего другого добыть
не удавалось, но Плешка  на это нисколько не  обижалась  -- она знала жизнь,
либо шла  добывать  дальше,  либо  пристраивалась возле Гека и вместе с  ним
грелась на солнышке. А он чесал ей за ухом и даже разговаривал с ней, гордый
тем, что она выделила его из остальной человеческой стаи и не боится и любит
его.
     Патрик увидел его издалека. Гек соорудил себе сиденье из овощного ящика
и, обхватив руками  колено, глядел на льдины, лениво ползущие вдоль  берега.
Пегая  собачонка  с пролысиной  на  спине  сидела  рядом  и тоже,  казалось,
наблюдала за бесконечной чередой рыхлых  плит нерастаявшей воды.  В больнице
Гека  варварски   обстригли  под  ноль,  и  теперь   уши  его,   от  природы
оттопыренные, выглядели еще  больше  и малиново светились,  пропуская сквозь
себя солнечный свет. Так сидели они,  мальчик и собака, молчали, думали думу
-- каждый  свою. Но оба при этом чувствовали, что  они -- вместе, и их душам
было от этого хорошо.
     Плешка  рассерженно  затявкала, Гек обернулся.  Патрик. У  рыжего  было
какое-то странное выражение лица, непривычное,  но  Гек все равно испугался.
Он  спокойно смотрел  на  Патрика  и, стараясь не  вилять взглядом,  пытался
боковым зрением  нащупать под ногами  что-нибудь -- кирпич,  прут  железный,
стекла кусок... Он всякое  повидал  на зоне и попадал  в переделки, но такую
чудовищную  смерть-машину, как этот Патрик, видеть  ему еще не доводилось. И
дело  не  в  том,  что  он  уже  взрослый,  а  Гек пацан, --  нет.  Все  его
общепризнанное умение  и опыт в  драках,  которыми Гек втихомолку  гордился,
ничего  не стоили  перед этим типом. От  осознания своей беспомощности  тело
наливалось слабостью, падала воля к сопротивлению, а ничего пригодного так и
не  попадало в поле  зрения. Он кивнул Патрику и, стараясь, чтобы  голос  не
дрогнул, первый заговорил:
     -- По мою душу явился, да? Заканчивать меня пришел?
     Патрик вдруг смешался от этого печального спокойствия:
     -- Да ты что... Как раз наоборот, проведать пришел. Бутербродов принес.
Тут  и  с мясом холодным,  и  с  колбасой. На-ка,  Марго готовила  и  привет
передавала.
     Повисло   неловкое   молчание.   Гек  прикинул   про   себя,  сдержанно
поблагодарил  и  взял пакет  из  рук  Патрика.  Плешка  продолжала облаивать
дерзкого незнакомца.
     --  Да  отвяжись  ты,  подлюка!  --  Патрик,  опасаясь за  свои  брюки,
попытался пинком отбросить от себя Плешку, но зацепил только краем ботинка.
     Плешка взвизгнула и мгновенно спряталась за Гека, в полной уверенности,
что тот и сейчас отлупцует ее обидчика.
     --  Ты  зачем ее пинаешь, падла?! -- Глаза  Гека налились бешенством  и
ненавистью. -- Что она, жить тебе мешает?! Ах ты... Ведь она такая маленькая
против тебя! Она...
     "Ты и сам невелик",  -- внезапно  подумалось Патрику, и горло его опять
перехватило спазмом.
     --  Извини, ей-богу! Машинально, знаешь, получилось. Просто я с детства
собак боюсь, потому что меня маленького покусала одна, -- стал на ходу врать
Патрик, -- даже таких маленьких боюсь. Я не со зла, честное слово!
     Гек уже взял себя в руки и только повторил, тоном ниже:
     -- Она маленькая... Я ее тоже угощу?
     -- Конечно,  пусть порадуется. Да  ты и сам поешь.  Как  у вас тут? Чем
лечат?
     -- Первые три дня уколы в задницу, а потом -- ничего, даже градусник не
ставили. Послепослезавтра, говорят, выписывают.
     -- Марго тебе вещи завезет. Она у тебя в комнате лично пыль вытирает.
     --  Да откуда там  пыль  возьмется,  тряпок-то нет почти и окна наглухо
закрыты.
     -- Джеймс велел, чтобы тебе за весь месяц заплатили по полной.
     -- Ладно. Хорошо бы,  конечно... Если  надо -- отработаю, без вопросов.
(Гек решил сразу после выписки рвануть на  хавиру к Забу,  отсидеться, потом
ломануть  чего-нибудь  пожирнее --  и  на север, к теплому  морю, всю  жизнь
мечтал. Только вот как Плешку оставить... Или с собой взять?)
     -- Я тогда психанул не по делу, не учел, что ты еще... гм... Малек.  Но
ты ведь сам нарывался, вспомни, как дело было...
     Патрик  заметно волновался, смотрел  в  сторону, и Геку почему-то стало
его  жаль.  Плешка слопала толстенный бутербродище с маслом, с  полукопченой
колбасой, а теперь удовлетворенно чесала бок задней здоровой лапой.
     -- Да помню. Не  все,  правда... Р-раз -- и тут очнулся.  Ну, я же тебе
первый жоржа  крутанул...  -- Гек  поднял глаза на Патрика и тронул того  за
рукав. -- Ты  пойми... Я не  против у тебя учиться --  есть  чему, -- но мне
нужно знать: приседать -- зачем? Бить -- почему на выдохе?  Ну что я, корова
на веревке -- идти без разбору, куда ведут? Я ведь  всего-то хотел, чтобы ты
объяснил  толком  --  не  только  как,  но и почему  нужно  вот  так  именно
делать-то? Если тебе не хочется секреты раскрывать, то  лучше я и учиться не
буду, потому -- неинтересно. А у тебя так не бывало?
     -- Как?
     -- Ну, чтобы хотелось... разобраться, вникнуть, понимаешь?
     -- Понимаю... -- неуверенно ответил Патрик. -- Ну,  хочешь,  я попробую
объяснить -- что к чему. Только не сегодня.
     Гек заулыбался -- и  Патрик осознал вдруг, что впервые видит его улыбку
и что перед ним действительно мальчишка, ровня младшему сыну Германа, только
тот -- из другого, более уютного мира...
     Патрик,  обещая,  так смешно наморщил  лоб,  что Гек не  сумел удержать
улыбку: а этот рыжий и впрямь ничего себе,  тоже человек,  и Плешка  на него
уже не рычит...
     -- А Дудя точно на меня баланы не катит?
     -- Ну что ты! Поначалу возникал, да и то совсем немного.  У него сейчас
других забот полно: даго, подонки итальянские, то и дело норовят пакость нам
сделать. Даже доносами в лягавку не брезгуют. Ну и мы им даем закурить.
     -- Даем прикурить.
     -- Что?
     -- Правильно говорят -- даем прикурить.
     -- Ты прямо как Дядя Джеймс: он у нас всех грамматике учит. Имеет такой
бзик в  голове.  Мазила  рассказывал: у  Дуди книга в столе  --  затрепанная
такая, он ее, бывало, все читает, читает. Все думали --  Библия. А он как-то
раз не убрал в стол, а Мазила-то и приметил: учебник по грамматике и синк...
так... сису, точно... Вот, значит, и мы  им даем прикурить. Ну, ладно. Одним
словом, мы тебя ждем и Марго послезавтра тебя заберет, мы ей даже мотор  для
такого дела выделим...
     Патрик решил  возвращаться  пешком, хотелось  подышать весной,  ощутить
солнышко. Все получилось как надо,  парнишка поверил. Но мерзко было на душе
у Патрика, свет не мил, как перед запоем, хотя для запоя рановато вроде...
     --  Не  буду!  --  Прохожие равнодушно справа  и слева обходили мужика,
который  остановился возле перекрестка и разговаривает сам с собой. -- Пусть
Джеймс другого посылает, а я не буду! Не могу!
     Из-за цепочки  накладок Мазила, несмотря на  распоряжение Дяди Джеймса,
вынужден был до конца  недели  продолжать выполнять при нем свои обязанности
шофера и денщика.
     -- Занят он, с Франком совещается, --  для очистки совести попытался он
притормозить Патрика, но тот, ленясь отвечать, прошел мимо и без стука вошел
в кабинет.
     -- ...Во-от! А кто тебя с ней познакомил? Я!.. А, Патрик, здорово... Но
все же -- убей бог --  не пойму, что ты в этой Ванде нашел? Удочка  какая-то
-- кожа да кости. Разве что блондинка, ну и на мордашку ничего...
     -- Чего тебе? Был, проведал?
     -- Да. Джеймс, обсудить хочу одну тему.
     -- Хорошо. Мы тут уже заканчиваем... А ты -- морда латинская, свинопас!
Да из твоих теток сало течет, потные, пыхтят. Подушка лучше подмахивает, чем
они!
     -- А ты  пробовал?! -- Франк  взвился  от  негодования. Ему  показалось
обидным, что Джеймс попер на него из-за какой-то длинноногой шмары. Они ведь
с Джеймсом мужчины и деловые друзья, а она всего лишь баба...
     -- Я не скотоложец. Все, вали отсюда. Видишь, посетители у меня.
     --  Во  как! А я кто, челобитчик?.. Ну  ладно...  попросишь ты  у  меня
товару в следующий раз!  Я дам,  дам, но скидок не жди, Джеймс! Мое слово --
последнее!
     -- Ла-адно, последнее! Вот скормлю тебя макаронникам, заплачешь еще обо
мне.
     -- Подавятся кормиться! Крутым ты больно стал! -- Франк вышел,  хряснув
дверью.
     -- Что они все такие гордые? Пошутить нельзя. Ну, так что у тебя?
     -- Джеймс, я Малька трогать не буду.
     -- И не трогай, кто заставляет, а то  еще Марго заревнует. Уберешь -- и
все.
     -- Я его убивать не буду!
     -- Ну-ну, раскипятился. Так сразу -- не буду! Я,  что ли, буду,  вместо
тебя? Или Франк? Или ты что -- совсем не хочешь, чтобы он -- того?..
     -- Да!  -- Патрик просветлел лицом,  внезапно осознав, что  Джеймс лишь
озвучил  то,  что уже созрело в нем: мальчишка должен жить!  --  Да, я хочу,
чтобы он вернулся и был с нами. Я буду его учить.
     -- Возможно. Но есть еще и я, ты меня спросил?
     -- Я и спрашиваю.
     -- А я еще не ответил... -- Дядя Джеймс внимательно поглядел на Патрика
и мгновенно переменил решение, уже рожденное, но еще не высказанное: -- Черт
с  тобой,  попробуем еще  этого  Малька.  --  У Дяди  Джеймса  и сомнения не
возникло  в том,  что  он  перерешил  правильно: у  любого  подчинения, даже
господу богу,  есть  границы.  -- Тебя  не поймешь: то скрипишь на него,  то
защищаешь. Да и дохлый он какой-то, на аптеку весь изойдет, того и гляди...
     -- Дохлый? -- Патрик задумался. -- Знаешь, Джеймс, я ведь тогда здорово
рассердился и сунул ему два полноценных удара. А  с  них не  каждый взрослый
оклемался бы.
     -- Это ты ослаб после пьянки, дружок. Или бил не во всю силу.
     -- Может быть, -- быстро согласился  Патрик, довольный, что ему удалось
так легко убедить Джеймса пощадить парнишку. Он приготовился было  стоять до
последнего, зная, насколько упрям и своеволен Дядя Джеймс...
     Патрик  еще  хотел кое-что  добавить: что  Малек,  например,  дважды за
"сеанс"  его ощутимо достал. Хитростью, допустим. Но ведь на то и бой -- все
средства в нем  хороши, которые  приводят  к  цели. И еще -- он очень быстро
реагирует, очень. А когда научится драться и массу наберет...
     Но  Дядя Джеймс уже  погрузился в свои  заботы, привычно, по-домашнему,
отключаясь   от  присутствия  Патрика,  так  что  Патрик  тихо  поднялся  и,
отпросившись взглядом, вышел из кабинета. В тот день совесть его ликовала.
     Но Дядя Джеймс  не был бы Дядей Джеймсом, если бы  не  оставил за собой
последнее слово. Спохватившись, он все же крикнул Патрику в спину:
     -- Эй, эй, гувернер! Помни: за него ты  лично передо мной отвечаешь. Не
с него, с тебя буду шкуру спускать!.. Да и с него заодно.

     Гек  вышел из  больницы, сопровождаемый Мамочкой Марго,  и  снова занял
свою комнату.  В любой момент  можно было сорваться  на север, но Гек  решил
погодить: осточертела тюремная  да бродячая  жизнь, голова еще побаливает  к
вечеру, да и Патрик обещал научить полезным приемчикам...
     "Приемчикам"... Патрик  имел представление о собственных  возможностях,
он  видел, что в  своем  кругу,  среди тех, кто  зарабатывает себе  на жизнь
кулаком и  пистолетом, ему нет  равных по  убойным умениям. Но и  Патрик  не
подозревал полной  истины: в тот  исторически  небольшой  период  времени на
планете Земля не было человека, который в боевом единоборстве  с ним имел бы
преимущественные или  хотя бы равные шансы на  победу. Иными словами, Патрик
был  анонимным и никем  не  титулованным чемпионом мира  по  индивидуальному
рукопашному  бою. А сюда  входило не только  искусство  размахивать руками и
ногами,  но и умение использовать кастеты,  палки, ножи, складки  местности,
уязвимые особенности противника  и ручное огнестрельное оружие. (Я думаю, он
боялся на подсознательном уровне, что его  накопленные умение, знания и опыт
закончатся  вместе  с  ним, и так  же  неосознанно хотел бы  их  сохранить и
передать  дальше, вдоль по вектору времени, в будущее. А для этого ему нужен
был настоящий ученик, из тех, кто был бы ему под стать и по сердцу.)
     Помня  о  своем обещании  учить  Гека,  все  объясняя,  Патрик поначалу
запутался: одно дело мгновенно реагировать на ситуацию наиболее рациональным
способом, но совсем другое -- объяснить это словами. С ребятами Дяди Джеймса
все было куда  проще:  сказал --  делают  и вопросов не  задают.  Правда,  и
результаты от  этого  жиденькие...  После  двух  дней обоюдных  мучений было
решено: Патрик учит,  как  умеет, а Гек  в любой подходящий для этого момент
спрашивает обо всем, о чем пожелает узнать.
     ...Бокс, карате, джиу-джитсу, тайные клановые техники ниндзя -- все это
фуфло. Не в том смысле, что они ничего  не могут, -- некоторые могут, да еще
как! Но их убогость  в том, что все они скованы огромным количеством правил,
искажающих условия  реального  боя... Видел  небось: твой  любимый  Брюс  Ли
отоварит  нескольких, а потом застынет, словно понос его пробил, и стоит,  и
ждет чего-то... "Ий-я!" --  кричать необязательно,  да  еще мерзким кошачьим
голосом,  а вот бить  лучше одновременно с выдохом:  проверено  и  измерено.
Почему -- я точно не знаю, может, выдох -- как дирижер в оркестре, когда все
мышцы,  ответственные  за  скорость,  точность  и  силу   удара,   действуют
слаженно... Эти упражнения  развивают гибкость в  сочленениях, когда дыхалка
устает -- их качай...  Дыхалка  -- корень,  основа всему. Стал задыхаться --
п.., уже  не  боец!..  С  боксерами?  Фрезера? Ну, как тебе  сказать... Если
надену перчатки и выйду на  ринг по ихним правилам  --  забьет как оленя.  А
если на  улице  повздорим, даже без  подручных  лялек  --  я его сделаю, без
вопросов...  Клей  одними  руками  уработает любого  каратека,  несмотря  на
евонные ноги. Да, на первый взгляд у бокса ограничений больше, чем у карате,
-- ногами  биться  нельзя. Но руки -- быстрее... Понятное дело  -- с  ногами
должно быть лучше... А тут дело в том, что карате -- восточное ремесло, а на
Востоке  --  никудышные  бойцы.  Вот  бокс  -- там  бабки  на пуды  считают,
правильно? Значит, привлекательность большая и  желающих пробиться -- полно.
Все соревнования -- открытые, происходят часто... Ты качай,  качай пресс, не
отвлекайся...  Вот, ну  проходят, какая разница... Проходят  часто. Зрители,
соперники  имеют  возможность  глядеть, сравнивать, учиться. Обмен  знаниями
происходит  свободно,  значит,  легче  новое  узнать  и   еще  на  ступеньку
подняться. Мировой опыт доступен каждому. И тренер -- он тренер, а не оракул
из пещеры. Поэтому там наблюдается прогресс, в рамках возможного, конечно. А
на Восток погляди: какие-то древние  свитки,  техника пьяной обезьяны, стиль
скользящего клитора...  Клитора, говорю...  Какой-нибудь  старый козел живет
себе барином, помыкает стадом полуголодных неграмотных учеников --  да разве
он их научит? Чтобы они лучше него стали? Он только и может, что таинственно
кивать на  великих предков. Ну и отсев идет  -- остаются не  самые лучшие, а
самые   послушные...  и  так  в  любой  восточной   школе:   остаются  самые
послушные... Качаться нужно с умом: чтобы мышцы были  подвижными и крепкими,
но не  тяжелыми... Правил должно быть мало, но они должны соблюдаться... Про
дыхалку я говорил... Надо четко заучить, зазубрить, навсегда и несмываемо --
где у человека нервные центры, болевые точки, кровеносные центры. Вот тут, к
примеру, вена ближе к паху: вскроешь -- не остановишь... И опять глупости --
на, пощупай мои ладони, мышца -- да, но никакого "топора" нет. Можно сдуру и
на  яйцах  мозоли  набить...  Кисть  у  тебя  перестанет  быть  подвижной  и
послушной, а  эффект -- с гулькин нос. Дурацкий глиняный кирпич ты, может, и
разобьешь, а  вот к тридцати  у  тебя  не  руки, а грабли  будут. Ты  бы еще
парафин на костяшки впрыскивал... Ах, видел? Вот, такая же дурь... Не веришь
-- и не надо,  значит, вдыхай  не  прану,  а  кислород  --  тоже  полезно...
Бессмысленно:  кость  -- она  и есть кость,  ее не накачаешь, накачать можно
только  мышцы  вокруг...  Да,  Брюс  Ли  хорошо движется, но он акробат,  он
цирковой, а не боец. И очень легкий, а в  бою  масса  при ударе  --  большое
дело. Потому и кастеты изобрели... Удар  должен быть рационален. А значит --
почти всегда -- прям, быстр; крюки и с разворотом -- роскошь, приправы, хотя
и важные...  Нельзя, нельзя  бездумно заучивать серии приемов: против одного
противника  пойдет, а  против  другого  -- нет. Слышал  такое  выражение  --
неудобный противник, левша там, еще чего-нибудь? Почему неудобный? А потому,
что тот  же левша  манерой движений  не вписывается в твои  привычки. А  раз
привычка есть -- ох, как не легко ее выкорчевать или заменить! Поэтому -- не
серии приемов,  но,  э-э, понятия нужно, э-э, впитывать, принципы. Тогда  ты
для всех будешь "левшой", но не наоборот... Понятия -- не в  нашем смысле, а
в  смысле  -- разбираться,  понимать.  А  заучивать  --  только  постоянное,
основное. Поясняю: против  льва я слабак.  Но не  потому, что  мне сил бы не
хватило,  нет, --  потому что я человека заучивал,  а  не  зверя. Я примерно
догадываюсь, где у льва болевые точки, но не знаю, не тренировался на них. И
как конечности  с позвоночником у него движутся -- тоже неточно представляю.
Но  на фиг мне лев -- в зоопарке перед бабой блеснуть при случае?  А человек
-- дело  другое, он  част. А значит, я среди  ночи и в бреду обязан помнить,
как  проще  либо тише его задавить, в зависимости от  цели... Вот  так... не
прием тут важен -- их много, а принцип, смысловой узел... Всех тошнит. Этого
я не  знаю, но обещаю --  притерпишься и  попривыкнешь. У одних  с  рождения
голова не кружится ни от вращения,  ни от  кувырков, другие --  травят, чуть
что.  Однако  ручаюсь --  все это  заметно  тренируемо,  у самого в  детстве
кружилась...  На2 деньги  --  купи хороший  атлас по анатомии,  на  нем  все
увидим, все артерии и косточки рассмотрим... Это латыница называется... да и
хрен бы с нею. Главное -- знать, где что, а не то, как обозвать...
     Примерно так проходило  у  них обучение,  неделя  за  неделей, месяц за
месяцем. Патрик словом и делом натаскивал Гека