,
а у нас все готово.
     -- И что, день действительно добрый, если считать по нашим делам?
     -- Прошу наверх, проходите,  пожалуйста. -- Было  заметно, что детектив
не любит обсуждать  дела в  прихожей и наспех. Камин,  как и в прошлый  раз,
переваривал  очередную порцию поленьев,  не добавляя при  этом ни  тепла, ни
света. Летом, впрочем, тепла и так хватало.
     -- Мистер Радди,  мы сделали  максимум того, что могли, а возможности у
нас немалые, смею уверить.
     --  Обнадеживающее начало,  господин Хитке.  И  что  же входит  в  этот
максимум?
     Хитке подошел к столу, положил правую ладонь на небольшой кейс:
     -- Здесь все, что мы набрали по интересующей вас теме. Заметьте, что мы
не брали с вас ни цента аванса...
     -- Я же предлагал.
     -- Тем не  менее таков принцип, или, если  точнее,  один  из принципов,
заложенных  в  основу деятельности нашей фирмы еще господином Рокенфеллером.
Мы свято эти принципы соблюдаем.
     --  И,  --  подхватил  Гек,  --  следующий нерушимый принцип --  деньги
вперед, прежде чем клиент ознакомится с материалом, не так ли?
     -- Вы угадали. Понимаете, в каждом обществе -- свой менталитет...
     -- А что такое менталитет?
     --  Ну,  мировоззрение, система взглядов, так примерно... Видите  ли, я
долго  не упражнялся  в  английском  и, наверное, недостаточно точно выражаю
свои мысли... Но, в продолжение разговора -- вот счет, работа выполнена.
     -- Сколько?
     --  Здесь все расписано.  Двенадцать тысяч американских долларов ровно.
Или тридцать тысяч местных франков, как вам больше нравится.
     -- Во франках мне меньше нравится: вы там округляли, по-моему. -- Гек с
улыбкой осмотрел  бумажку,  засунул ее  во внутренний  карман  пиджака, а из
боковых  стал  выгружать  стодолларовые купюры. --  Я  намного  младше  вас,
господин Хитке, но  уж  калькуляций насмотрелся досыта: поди-ка ее  проверь,
тем более что она составлена профессионалом, да еще из Швейцарии!
     Хитке ухмыльнулся,  раскрыл было рот, да осекся  и стал считать деньги.
Сосчитав,  он поставил  на  стол небольшой  приборчик  (против фальшивок, --
пояснил  он)  и исследовал  все  сто двадцать купюр. Затем  он открыл папку,
лежащую тут же, на столе, и стал сверять номера купюр.
     -- Все в полном порядке,  мистер  Радди. Вот  ваш портфель, кейс, в нем
то, что мы сделали.
     -- Я посмотрю. А пока -- в двух словах -- расскажите о результатах.
     -- Похоже,  что  позитивных  результатов нет, мистер Радди. В клинике в
летний сезон мало клиентов, меньше обычного. Были мужчины, несколько местных
женщин -- вот  они все, девочка шести лет -- ушные хрящики урезали, а женщин
из Штатов,  и вообще  иностранок, не  было. Во всяком  случае последние  три
недели, как вы заказывали.
     -- Я две заказывал.
     --  Две, плюс неделя  непосредственного наблюдения,  очень  плотная, --
итого три.
     -- А это что?
     -- Слайды цветные -- вся клиентура доктора Дебюна за месяц. В папке No2
данные на них по типу  досье,  две  машинописные страницы на каждого.  Всего
двадцать одна страница, потому что на девочку одна страница.
     -- А папка No1?
     -- Данные по доктору.
     -- А это законно -- врачебная тайна и все такое?
     -- У нас отличный юрист, мы соблюдаем законы.
     -- И  это  правильно...  -- Гек  вынул  содержимое  обеих папок  и стал
листать папку No1.
     -- Мы  последовательно расширяли круг  поисков, вышли далеко за пределы
Цюриха,  попутно установили  и  подготовили  материал по  вашей  спутнице --
факультативно, так сказать, это в калькуляцию не вошло, презент от фирмы.
     -- Зачем тотальная слежка? За мною, что ли, следили?
     --  Никак нет. Она американка и по возрасту подходит. Но кондиции -- не
те, что вы указывали. Вот отдельная страничка.
     -- Весь материал в одном экземпляре?
     -- Да. Я понимаю, нас в этом трудно проверить, но копий мы не держим --
когда-нибудь это неизбежно отразилось бы  на репутации фирмы. Вот  негативы,
печаталось лично мною.
     -- Негусто. А мог этот Дебюн устроить такую конспирацию, что вы бы и не
узнали о той дамочке?
     -- Думаю, нет. В клинику мы  непосредственно заглянуть не можем с нашей
техникой, но все подходы туда-оттуда контролировали четко.
     -- Не сомневаюсь.  Герр  Хитке, с  вами  можно иметь дело.  Ваши услуги
недешевы, но все равно спасибо. Нам была очень важна определенность в данном
вопросе: однозначное да  либо  столь  же однозначное нет.  Хотя, если бы она
прорезалась, нам  было  бы  существенно  легче. Но  скажите:  если  заказчик
сделает заказ и скроется,  не заплатив? Когда уже силы и  средства затрачены
на его выполнение?
     Хитке подумал немного, перекосив бровь:
     -- Беспредметный вопрос -- вы же не отказались и не сбежали...
     -- Ну а все-таки?
     --  Во всяком деле есть  свой  риск, но  повторяю --  это беспредметный
разговор.
     -- Ладно, в конце концов это ваши дела. Кейс я беру с собой?
     -- Это наш вам подарок -- в калькуляцию он не включен, мистер Радди.
     -- Как бы вам не прогореть с такими менталитетами, герр Хитке!
     Хитке улыбнулся второй раз за все время знакомства с мистером Радди.
     -- Наша прибыль  не превосходит указанной  в  калькуляции. Мы стараемся
быть честными везде, где это возможно.
     -- Понимаю, понимаю, я сам такой же,  постоянно тренируюсь в честности.
Однако --  время, герр Хитке. Мне  пора, был  рад встрече с вами. Как знать,
может,  я  еще  не  раз  воспользуюсь  услугами  вашей  конторы  и  мне  как
постоянному клиенту будет скидка. Не правда ли?
     -- Милости прошу в любое  время,  мистер Радди. К постоянным клиентам у
нас особое отношение. Hо вы зря держите деньги в боковых карманах, их  очень
легко извлечь оттуда без вашего ведома.
     -- Сейчас там нечего извлекать, потерпите до следующего раза.
     Тут Хитке рассмеялся даже, покрутил головой и  сильно  пожал протянутую
для прощания руку.
     -- Всего доброго вам, мистер Радди, удачи вам!
     -- Аналогично, -- с улыбкой ответил Гек, и дверь за ним закрылась.
     В  этот  вечер  унитаз в  номере  Гека работал с полной  нагрузкой: Гек
уничтожал никому не нужные  данные по типу  досье и цветные слайды. Учитывая
традиционную  для   тевтонцев  добротность  материалов,  пришлось  драть  их
предварительно в  мелкие клочки  и смывать  приемлемыми порциями. Данные  на
хирурга он изучил  со всевозможной тщательностью,  чуть  ли не  зазубрив  их
наизусть, и только  после  этого уничтожил.  Тем  же вечером  он позвонил из
телефона-автомата  в приемную  Дебюна и записался на прием в понедельник  на
восемь утра. В воскресенье утром он  сменил отель, чтобы стряхнуть  со следа
Тину, которая, несмотря  на всю к ней симпатию, отныне становилась обузой, а
ей  оставил записку у портье. Она считала, что он работает в частном сыскном
бюро, а здесь в командировке. В записке он объяснил  ей, что срочно вылетает
в Центральную  Америку,  потом в Штаты, при встрече  все  объяснит, ее адрес
знает. Записку он хотел было заказать у гравера, приплатив, чтобы почерк был
не слишком  красивым,  но  махнул рукой на  все эти глупости  и написал сам,
выводя каждую букву чужим почерком. Вышло, конечно, похуже,  чем у Механика,
но достаточно убедительно.
     Разговор с  Дебюном получился.  Худой и неразговорчивый хирург выслушал
пожелания Гека  ничуть не  удивляясь,  уточнил только необходимые для работы
детали и  назначил  время -- на следующий день,  с  утра,  в 8.30.  Счет  он
выкатил  на выбор: восемьдесят тысяч (в  долларах) чеком  или семьдесят пять
наличными.
     -- Я заплачу  вам восемьдесят  пять  тысяч наличными,  но  вы не должны
указывать в вашей декларации на меня как на источник платежа. Хоп?
     -- Это сомнительное условие, -- покачал головой доктор. -- Десять тысяч
разницы -- немалая сумма,  хотя  и не  сверхъестественная, но не  в  деньгах
дело,  их у меня довольно. Я не  собираюсь ставить  под удар свое  имя  ради
денег или чего-либо другого.  И если вы не снимете  ваше условие, я откажусь
делать вам операцию.
     -- И будете  счастливы, что сохранили свою репутацию честного человека,
-- со вздохом подхватил Гек. -- В этом  есть своя правда. Но перед тем,  как
окончательно мне отказать, может быть, вы подарите мне еще пару минут вашего
времени и выслушаете меня; я уложусь даже меньше чем в две минуты.
     Пожатием плеч -- но  все же доктор выразил свое согласие. Гек  скрестил
руки на груди, поглядел куда-то в угол и опять глубоко вздохнул:
     --  Я  из  Штатов. Проходил  свидетелем  по одному  делу,  связанному с
коррупцией и организованной преступностью. В качестве  обвиняемых  выступали
мои  этнические земляки, а  некоторые  из них  состояли со  мною  в  дальнем
родстве.  Многие из  них сели  в тюрьму, и  сели надолго. ФБР  обещало  меня
защитить, хорошо  заплатило, но я им не очень-то верю. Поговаривают, что там
бывает утечка информации. Поэтому я отказался от операции под их патронажем,
поехал аж  в Европу, методом тыка нашел вас. Я молод, у  меня жена,  ребенок
полутора  лет --  дочка, я хочу  жить.  Радди  --  поддельное  имя, ФБР меня
снабдило  документами. Но  если найдется продажный чиновник  и  выдаст меня?
Неужели вы думаете, что я уродую навеки свою судьбу  и внешность  только для
того, чтобы  опорочить  ваше доброе имя?  Я  сказал, а  уж  вы  решайте, как
сочтете нужным.
     Наготове у Гека была капитуляция и полное согласие с условиями доктора,
если тот  упрется,  но Гек  был  почти  уверен, что капитулирует доктор. Тот
трижды  в год  по неделе  отдыхал  в рулеточном  княжестве Монако, а значит,
наверняка нуждался в деньгах для игры.
     -- Сочувствую  вашим проблемам, молодой человек, --  после долгой паузы
произнес Дебюн.  -- Hа вранье это не похоже. Однако есть порядок, который не
следует нарушать... Вот что мы сделаем:  мы  оформим  все документы на  ваше
имя, а  после  операции, перед тем как мы расстанемся, я вам  верну все  эти
бумаги и дам честное слово, что нигде о вас не упомяну. Подходит?
     --  О,  безусловно, только  документы  вы  уничтожите  сразу  же  после
операции, чтобы я видел. И было бы неплохо, если бы вы транспортировали меня
после операции за пределы  Швейцарии, пока  бинты не будут  сняты, иначе мне
трудно  будет   объясняться  с  таможенниками  и  пограничниками.  Ну,  сами
понимаете...
     --  Пограничниками?  А  вообще-то да,  я  как-то  не  подумал  об  этом
аспекте... Ну, это не  беда, я помещу вас в частной клинике  в Лихтенштейне,
пока вы окончательно не поправитесь.
     -- Вот за это -- спасибо огромное, если надо доплатить...
     -- Нет, наверное, впрочем -- посмотрим. Итак... Да -- как вы переносите
наркоз, сердце, аллергии?
     -- Под местной анестезией, никак иначе.
     -- Как угодно, только  в обморок  не  упадите:  несмотря  на анестезию,
предупреждаю  вас, будет весьма  неприятно, порою и  просто больно. Операция
очень сложна: волосы, лоб, уши, брови, ресницы, веки, щеки, подбородок. Уши,
губы, шея... Это вы сами рисовали? -- Доктор внимательно разглядывал рисунок
--  удачный итог многочисленных  попыток Гека  воспроизвести  намеченный  им
образ. Гек и не подозревал, что сумеет так верно переложить его на бумагу.
     -- Кисти рук, -- добавил Гек. -- Ах, это... Портрет моего отца, супруга
рисовала с фотографии. Он умер два года тому назад. Уж если менять, так хоть
на что-нибудь родное.
     --  Да-да,  я  помню  насчет  кистей.  И  при  этом  все  наоборот:  по
анти-Реесу, анти-Уллоа... Ах ты господи, ты боже мой! Неужели ваше ФБР иного
придумать не могло?
     -- Это я придумал,  не они.  Так  надежнее.  Уши вы дважды  называли, а
горло не разу.
     -- Да-да, я учту.
     -- Как скоро я смогу начать жить в новом облике?
     -- Значит так. Сегодня я весь  день планирую  операцию --  очень важный
момент. Завтра и послезавтра  хирургия -- в  два этапа, голубчик,  ничего не
поделаешь --  объем  весьма велик  даже для  меня... Денька через три-четыре
УВЧ,  потом  шовчики  снимем,  пирогенальчик поколем, электрофорез проведем;
худо-бедно кладите на все три  недели,  если  осложнений не будет. Остальное
тело  останется  прежним. На пляже может стать заметным несоответствие между
юношеским телом и... гм... зрелым лицом...
     -- Эту проблему я решу со временем, -- улыбнулся Гек.
     -- Может, связочки не будем трогать?
     -- Я не Марио Ланца,  петь не буду.  Режьте, не то несоответствие будет
между видом и голосом... Кто будет за мною ухаживать, процедуры проводить?
     -- В  основном наша медсестра -- Гудрун. Это моя родственница, работает
у меня  восемь  лет,  нелюбопытна и свое дело знает безукоризненно.  Владеет
английским.  Она  вас  будет  сопровождать  в  клинику.  Это у  нас  обычная
практика, никто не  удивится. Лицо  у вас будет забинтовано-заклеено, даже я
не  сумею  вас  представить  точно, пока не увижу  воочию.  Но предупреждаю,
молодой человек, если ко мне обратится Интерпол...
     -- То сдавайте  меня со всеми  потрохами и иссеченными тканями.  Только
убедитесь,  что  перед  вами  действительно полиция, а  не наемные мстители.
Деньги -- вы их лично считаете, или медсестра Гудрун?
     -- Лично посчитаю. Да-да, я вижу... Татуировки убирать?
     -- Нет. Это на нашей улице компания была, типа банды хулиганов. Вот, на
память о ней. Невелика примета, пусть остаются на память.
     -- Ваше право.  Ну, располагайтесь, Гудрун сделает подробные фотографии
лица, составит атлас, сегодня я буду его внимательнейшим образом изучать. Но
прежде  я должен  сам исследовать, так  сказать,  топографию  местности. Это
совсем не больно, но вам может показаться неприятным, вы уж потерпите.
     Доктор Дебюн мог бы спросить у Гека, как тот собирается жить по прежним
документам  с новой внешностью, или то,  как он собирается воссоединиться  с
женой и дочерью без помощи того же ФБР, но не  сделал этого. Версия молодого
человека  помогла  ему  убедить собственную  совесть  в правильности  своего
поступка, совершенного не ради денег, а только из чувства  милосердия. Он не
рискнул  бы  рассказать  об этом  эпизоде  в  клубе  "Две  улитки",  где был
уважаемым членом  совета,  но кому  и  какое дело  до  его  профессиональных
проблем...
     Миновало четыре  мучительнейших  недели  и  еще  два дня.  В  маленькой
комнатке,  на втором этаже загородной частной клиники, принадлежащей деловым
партнерам Пьера  Дебюна, перед  большим  -- в баскетбольный рост человека --
трюмо стоял  рослый, метр восемьдесят три, широкоплечий  мужчина лет  сорока
трех--сорока  пяти  на вид.  Залысины, морщинистый лоб, глубокие  складки  у
крыльев  носа,  лицо  в сплошных  красных  пятнах, которые, впрочем,  должны
бесследно исчезнуть через неделю-другую. Под набрякшими веками -- желтоватые
белки, предательски  влажные глаза. Пятна-то сойдут, а морщины, грубая кожа,
складки  на шее и голос, навсегда утративший юношескую упругость, -- все это
останется... надолго.
     Ах, Гека, дружочек, что же ты натворил, на что решился в свои далеко не
полные двадцать лет! Никогда, вдумайся только в это слово -- никогда не быть
тебе юным.  Юность обманчиво бесконечна, но  она же и мимолетна,  только что
было   ее  --   полные  пригоршни,  и  вдруг  иссякла.  Юность   беспечна  и
бессмысленна.  Юность -- это  ночные  мотоциклы под  окнами  обезумевших  от
ярости  обывателей,  это  бескорыстно  позволяющие  себя  зажимать  телки  с
вечерних  танцплощадок,  это  тайный  унизительный  страх  перед  групповыми
драками  и  восторженные воспоминания, если драки имели благополучный исход.
Это  сладкий  ужас  перед  решительным   признанием  в  любви,   это  первая
растительность  на  подбородке,  и  первая  получка,  и  первый оргазм.  Это
беззаботные и разгульные денечки под дамокловым мечом воинской повинности...
Отовсюду только  и  слышно: "Какие твои годы", "У тебя все впереди" -- и уже
на "вы": "Молодой  человек, не толкайтесь..." Ты хочешь,  ты сможешь, у тебя
все впереди! Вот она -- волшебная формула юности!
     Потом выясняется, что ты нечетко хотел, да и мало что смог, а дети твои
уже перестали стесняться отцовской лысины  и живота... Юность иссякла, жажды
вовсе  не утолив...  Но  дерзкий  аромат ее навсегда с  тобой: стоит  только
извлечь заветное воспоминание, прикрыть глаза  и глубоко-глубоко вдохнуть...
Все было молодо тогда: музыка, желания, друзья и вещи.
     А ты, Гек, ты что будешь вспоминать через двадцать лет,  если проживешь
их, конечно? Детство? Так ведь у тебя и детства-то не было.

Глава 8

     Я рожден. Аз есмь!
     Все травы, горы, звезды --
     Мои. Надолго...

     Некогда Бабилон претендовал на титул столицы мира и соперничал в этом с
Нью-Йорком, Лондоном и  Парижем. Но  уход английских  колонизаторов, а через
несколько десятилетий Великая Депрессия 1929 года положили конец притязаниям
Бабилона,  столицы  президентской  республики  Бабилон.  Правительство ввело
жесткие квоты для иммигрантов, огородило свою промышленность от  иностранных
конкурентов немыслимыми пошлинами на множество товаров, выделило  само себе,
в  лице  господина  Президента,  почти  неограниченные полномочия, превратив
таким  образом  огромную  страну  в  тоталитарное захолустье  с  просторами,
населением и амбициями  великой державы. С тех пор как Васко Да Гама, огибая
Африку, наткнулся по пути на неизведанный континент, будущий Бабилон  служил
ареной  непрерывных колонизаторских войн. Сначала Португалия объявила своими
бескрайние  земли  на  юге  Атлантики,  затем  их  сменили испанцы,  тех  --
французы,  потом   опять  испанцы,  пока  в  царствование  Иакова  II  здесь
окончательно не закрепились вездесущие пронырливые англичане.
     В   бесконечных   войнах  и  массовых  приливах  переселенцев  растаяли
аборигены Новой Австралии, так называли эту страну до середины XVIII века, и
оставили после  себя руины прежних городов да странное наречие, одновременно
напоминающее хинди и  древнегреческий. Инквизиторы и  англикане с одинаковой
ревностностью выпалывали все проявления язычества местных дикарей, разрушали
и  жгли, сжигали и затаптывали. Позже  к ним присоединились  адвентисты. Это
уже  потом, через  века,  представители  все  тех же  конфессий с  гордостью
потрясали чудом  уцелевшими в  их  запасниках  ошметками былого  наследства,
выставляя  себя хранителями  знаний  о прошлом  квазиантичного мира. Это уже
потом  археологи  и  антропологи  строили  самые  фантастические  теории   о
происхождении и судьбе древней цивилизации. Некоторые, например, утверждали,
что это легендарная платоновская Атлантида, другие полагали, что здесь осели
потомки мореплавателей из древней Греции...
     Теории  выдавались  на-гора одна  причудливее другой,  а  страна жила и
развивалась  по  своим  законам.  Шесть  с  половиной  миллионов  квадратных
километров суши раскинулись просторно -- от дышащей лютым холодом Антарктиды
на юге до тропических широт на севере. С правого бока  расположилась  черная
Африка,  с  левого  бока Фолклендские острова  (которые все-таки удержала за
собой  бывшая  владычица  морей  и  на  которые,  помимо  Бабилона,  издавна
претендовала  Аргентина),  а   за   ними  Южная  Америка.  Если  лететь  над
Бабилоном-страной с юга  на север, то  можно  видеть, как  унылая  гибельная
тундра  сменяется непролазной тайгой,  та,  в  свою  очередь,  -- еще  более
непролазной сельвой.  А  дальше надо перебраться через Испанские Горы, чтобы
увидеть поля, леса,  города, реки и, наконец, Северное побережье -- гордость
и отраду Бабилона. Именно здесь,  на площади в одну восьмую общей территории
страны,  проживает шестьдесят  миллионов  из  ста  пятидесяти,  составляющих
население  Бабилона-страны.  Но  ошибкой   было   бы  думать,  что  жизнь  и
цивилизация поселились  только  на приветливом, постоянно солнечном  севере.
Два крупнейших города  страны -- Бабилон и  Иневия  (семь и  пять  миллионов
населения соответственно)