елым удовольствием.
     --   Штаны  не  замочи.   --  Дядя  Грег   неторопливо  открыл  ящичек,
инкрустированный слоновой костью, оторвал  по перфорированному  краю  лоскут
папиросной  бумаги правильной формы, так  же неторопливо  ухватил  в  щепоть
пахучие   ленточки  табака,  с   помощью   специального  приборчика  свернул
самокрутку. Молчаливый Мураш  почтительно поднес зажженную спичку (известный
подхалим: Падаль не жалует зажигалок, так вот, пожалуйста, спичечку поднесем
-- тьфу! Букварю был антипатичен и Мураш).
     Все  это  время  подручные  Дяди  Грега  хранили  тишину: тот  старится
помаленьку, ожирел на своих виллах, хватка уже не та, но его еще  очень даже
боялись: убивать строптивых -- не поленится, хоть ночью разбуди.
     -- Леон, ты что скажешь?
     Мураш неопределенно качнул головой:
     -- Это Букварь  его на территорию допустил, вот он пусть и решает. Будь
он хоть кто:  одного  человека заделать  -- не подвиг. Скажешь мне -- я решу
проблему. Но Букварь и сам не маленький.
     -- Зови  меня  Томас, сучий  ты потрох!  У себя в  квартале  хоть раком
стань, а меня не учи,  понял! У меня пятеро ребят как под  воду ушли -- один
он  там был, нет? Пятеро,  а я с  их матерями да  женами разбираться должен.
Решу... Шеф, Мураш тут на хрен не нужен, с его советами... У...
     -- Помолчи. Вот так. Кто  нужен, кто не  нужен...  Пятеро ребят, как ты
говоришь, на  твоей совести.  Или нет?  Мураш виноват? Смотри, Том, Сандро у
меня от безделья мается, может, ему передать твои заботы?
     -- Пусть  попробует...  вставными  зубами...  Что-о,  что  ты  на  меня
щеришься, мяукнуть  собрался?.. -- Кот Сандро в ответ уже улыбался Букварю с
налитыми кровью глазами...
     --  Ну, дурдом! -- Дядя Грег заколыхал животом в  приступе смеха. --  В
волосы  друг  другу вцепитесь, глаза  повыцарапайте...  Сандро,  цыц. Том...
Томас,  ты уже  одной ногой в морге, с  такой манерой спорить. Я тебе кто --
мальчик?  Или  нянечка  --  сопли вытирать? Ей-богу  -- умчишь отсюда вперед
ногами, если не успокоишься.  Вот уж не ожидал, что ты как  баба расклеишься
из-за  дружеской критики...  Башка!.. Падаль глухая... Оранжу! Для  всех. --
Дядя   Грег  был  доволен:  он  любил  стравливать  своих  людей,  чтобы  не
сговорились между собой против него и чтобы можно было рассудить их  сверху,
указав правого, виноватого и путь к справедливости. Но и люди были не совсем
уж  дураки: если бы каждую перебранку они действительно пытались перевести в
драку с "приправами", то давным-давно  извели бы друг  друга  под корень. Но
нет  ведь --  жили бок  о бок годами.  Бывало  дело, когда  словарный  запас
иссякал, переходили  на язык жестов: резались, дрались на убой, -- что взять
с бандита, который читает по складам все, кроме надписей на купюрах. Но чаще
всего  дело начиналось и заканчивалось лютым, но безвредным лаем. Тем  более
когда речь шла о крайне деспотичном Дяде Греге. Система, им руководимая, как
и  любая  другая система,  стремится  сохранить стабильность.  А  как  можно
сохранить стабильность при самодуре и диктаторе, который стремится согнуть и
сломать все,  что ниже его ростом (чтобы не  выросло выше)? Найти безопасную
щель  и окопаться  там.  Постепенно  эти  щели  выискиваются  и  заполняются
паразитами,  шутами,  подхалимами,   приживалами,   прилипалами   и  прочими
полипами.  По  мере  качественного  и  количественного  роста  они  начинают
заслонять хозяину  горизонт.  Он  смотрит  на них,  а думает,  что перед ним
картина  мира...  Вот  и люди Дяди Грега, полусознательно учитывая и потакая
склонностям шефа,  грызлись ему на  потеху, не переходя определенных границ.
Это был  еще не сговор, не попытка  бунта,  но  уже стихийно  организованное
противодействие. И  если  глупый и  сытый Башка никогда  не имел амбиций или
забыл о них в обмен на теплую тихую радость глиста, то другие, вроде Букваря
и Сандро, нет-нет да и поглядят на сонную артерию своего  шефа... Из чистого
любопытства... Они-то вполне в форме: поджарые, мускулистые, полуголодные, а
он -- ожирел, одряб, угрелся... Ослаб...
     Но  все  это впереди. Когда случится  это -- через месяц или через пять
лет, -- никто не ведает. А пока  ребята  злобно урчат  друг на друга, а Дядя
Грег, заглазная кличка -- Падаль, отсмеявшись, держит речь дальше:
     -- Сидел он на цепи, Ларей ваш  вонючий, не сидел --  пулю он  вряд  ли
переварит. Томас, твой район крайний,  а  следующий -- Томаса Мураша, потому
он единственный, кроме тебя,  из крупных ребят -- здесь.  Сандро тоже теперь
не последний  человек, будет возглавлять летучую санитарную команду: крошить
недругов -- не по совместительству, так сказать, а специально.  Для разминки
я направляю тебя, Сандро, за  этим  типом. А  ты, Томас,  подмогни ему,  как
гостеприимный хозяин, можешь и своими силами грохнуть. Ну а потом  и  другие
задачи  обмозгуем. Кто  обмишурится в этом деле --  ответит  головой. Будете
ссориться, вместо того чтобы дело делать, -- то же  самое.  Сандро, ты понял
меня?
     -- Ну, понял...
     -- Кому ты нукаешь, падаль?
     -- Понял.
     -- Уже получше. Повтори-ка еще, более внятно.
     -- Понял!
     -- И глазками не сверкай, молод еще! Ты, Томас?
     -- Все понял. Справимся.
     --  То-то  же... Башка, свистай челядь:  на стол  накрывайте.  Ребятки,
тормознитесь. Завтра суббота  и мой день  рождения. Этот день я отпраздную в
лоне семьи, а сегодня небольшой мальчишник.  Сейчас остальные  подъедут... к
пяти. Не дай бог опоздают... Томас, ты куда?
     -- Во  двор спущусь  за ребятами: что же  они, в машине  до ночи сидеть
будут? Или их отпустить?
     --  Это еще зачем? Зови сюда, в другом  зале посидят,  с равными  себе.
Только пусть не ужираются -- а то как машину поведут?
     -- Мои малопьющие, не ужрутся...
     Ох,  как  не хотелось  никому из приближенных веселиться  на  очередном
празднестве  у   шефа:  скучно,   тягостно,   долго.   Всех  развлечений  --
осточертевшие, тысячу  раз слышанные  тосты  и поучения да тупые  магазинные
деликатесы. И много бухалова. Все дела насмарку. Пятничный вечер к  черту...
Напиться в дым, что ли?..
     Загремел жестяной  колокольчик у входной двери:  прибыли гости, главари
из  других кварталов. Подарков не было, по традиции их вручали Самому, когда
тот  объезжал ему подвластные территории, после того как отгулян праздник  у
него  "на  мальчишнике".  Все  об  этом знали, из  тех, кто был  при  делах,
разумеется, а не первый встречный-поперечный...
     Гости во главе с хозяином только-только  залудили по второй рюмке,  как
вновь  забрякал  звонок:  низкорослый  посыльный  в  ливрее  от  "Мгновенной
Доставки",  пыхтя и кряхтя, протопал  в комнату с огромной коробкой в руках.
Судя  по   квитанции,  посылка  весила  двенадцать  килограммов.  Дядя  Грег
расписался,  мигнул в сторону --  Башка  сунул  посыльному  пятерку,  и тот,
счастливый, чуть не вприпрыжку двинулся прочь.
     Дядя Грег, он же Падаль, он же Свистун (в молодости, по  первой ходке),
развязал голубую ленточку, озадаченно  посмотрел на  изображения  игрушечных
гоночных  машинок  по всему  периметру коробки  и  принялся отдирать клейкую
ленту. Его  соратники столпились рядом и,  оживленно галдя, смотрели, как их
шеф нетерпеливо терзал коробочные бока.
     -- Да что же там такое, мать-перемать, пылесос, что ли?..
     Рвануло так, что в полицейском участке, через парк наискосок, полностью
вылетели  стекла,  а  уж  от  резиденции  Дяди  Грега остались куцые  руины:
двенадцать килограммов  мощнейшей пластиковой взрывчатки разнесли в  пыль  и
шефа,  и  шестерых  его  подручных,  и  лакея Башку, и десятерых  бандитских
пролетариев. В ту же  ночь в больнице  от жутких ран скончались  еще двое из
них,  а под утро еще один, последний,  кстати --  шофер Букваря, застигнутый
взрывом в туалете... Никто из них не успел дать показания...
     Через   сутки   полиция   арестовала   груз   пластиковой   взрывчатки,
замаскированной под  садовый инвентарь,  судя  по накладным, предназначенный
для сельскохозяйственной фермы "Земледелец", принадлежащей Дяде Грегу, а еще
через сутки  еще один,  в мешках нитратов, на той же  ферме. Стало ясно, что
Дядя  Грег  с  непонятными  целями  устроил у  себя  за городом,  на  ферме,
перевалочный пункт  по  отправке  большого количества взрывчатки  неизвестно
куда.  От  неосторожного  обращения,  вероятно,  часть  груза  непредвиденно
взорвалась. Имелись и другие версии, но эта была наиболее удобной, поскольку
по оперативным (агентурным) данным никто из равновеликих войну Дяде Грегу не
объявлял,  лапу за наследством  не протягивал, да и внутриусобицей не пахло,
ведь все основные из Падалевой шайки взлетели на небеса вместе с ним...

     ...Больше всего Красный боялся, что ящик рванет в его руках, но Гек все
же  сумел  пригасить  в  нем страх,  подробно  объяснив,  как  и  что  будет
происходить...  Взрывчатка  была основой самодельной радиоуправляемой  мины,
снабженной  подслушивающим устройством с микрофоном, чтобы Гек, ориентируясь
на голоса,  знал,  когда можно будет  послать  по  эфиру  убойный импульс...
Красный прыгнул в  машину,  выдохнул облегченно, и Гусек,  новый член банды,
взятый по рекомендации Красного, нажал на газ...
     Операция обошлась без малого в сотню тысяч.  Красный не понимал повадок
Гека -- тратить сумасшедшие деньги на никому не нужные маневры. Гек поначалу
пытался объяснить,  а однажды, потеряв  терпение от  Красного  и его  глупых
вопросов, попросту дал ему в морду и  приказал заткнуться. И  подействовало:
Красный  с  денек подулся, побурчал, но смирился внутренне -- не его ума это
дело -- и вновь принялся служить Геку не на страх, а на совесть.
     Взрыв  развалил мелкое  королевство  Дяди  Грега  на  груду  бандитских
осколков, каждый из которых  пытался  продолжать  подобие прежней жизни,  но
этому препятствовали алчные конкуренты из соседних каганатов и  олигархий, а
также внутренние  смятение и неопытность наследников, в одночасье получивших
независимость и неизбежные при этом проблемы.
     Геку пришлось убрать и тайно похоронить еще двоих из команды Букваря, и
квартал  перешел  под  его  руку. С  полдюжины  малозаметных и невлиятельных
членов прежней банды признали его главенство и старшинство Красного, который
постепенно  выдвинулся на роль заместителя Гека, своего  рода администратора
при боссе. Из новых, помимо  Гуська, Красного и  Фанта, к Геку прибились два
брата-близнеца,  в  малолетке  отсидевших  по  четыре  года за автомобильные
угоны.  Они имели  общую кличку "Пара Гнедых", и плюс к этому Фил откликался
на прозвище "Первый", а Джо -- на "Второй". Перепутать их при свете дня было
трудно,  потому что  у  Фила на правой щеке  было фиолетовое  родимое  пятно
размером  с  глаз,  покрытое отвратительно толстыми волосами. Все  они сняли
себе  квартиры  в том же квартале и буквально  в полгода  ассимилировались с
местным  населением.  Но  не так  было с  Геком:  он,  обладая  великолепной
памятью,  знал  многое  о  многих,  приветливо  здоровался в ответ,  помогал
советами и деньгами  некоторым нуждающимся, особенно многодетным  матерям  и
старикам (дон Паоло  так поступал -- а тот  знал, что  делает: вековой  опыт
сицилийского уголовно-патриархального быта стоял за  ним), но не "сроднился"
с народными  массами.  Его уважали  и побаивались: никто  никогда  не видел,
чтобы  он  применил против кого-либо насилие (не считая  случая со сгинувшим
неведомо куда Штатником), но все замечали, с каким уважением и даже робостью
обращались к  Ларею его люди. Гек снял себе сразу четыре  квартиры  в разных
местах квартала, но не наглел -- три из них размерами и богатством интерьера
напоминали грузовой лифт и стоили бы крайне дешево в любом случае, даже если
Гек вздумал бы за них платить. Однако домовладельцы и слышать не хотели ни о
какой оплате, так что Гек спокойно жил, а вернее ночевал в них,  предпочитая
менять ночное лежбище не реже трех раз в  неделю -- из осторожности; да  еще
пару раз в неделю он ночевал в дорогих столичных борделях...

     Харум Атилла,  чернокожий общеизвестный торговец героином  из соседнего
винегретного  района, подкатил под окна своей очередной  пассии на роскошном
темно-зеленом открытом  "континентале", бибикнул пару  раз и полез из машины
--  почесать  языки  с ребятами, которых он  более или менее знал -- учились
когда-то  вместе в  школе  и  вне ее.  А  Синтия,  выглянув из-за занавески,
покивала,  помахала ручкой  и  теперь  не  меньше  получаса будет  мазаться,
краситься и примерять трусы и бусы. Был Харум под метр девяносто и весил сто
пятнадцать килограммов,  но жирным при этом не казался.  Гек, проходивший  в
этот момент мимо него и его собеседников, выглядел куда скромнее, однако это
не помешало ему остановиться и в упор осмотреть с ног до головы Харума.
     -- Чего тебе, папаша? Что пялишься на меня, не телевизор, чай?
     -- Интересуюсь --  каким  тебя ветром  занесло в  наши  края? Здесь  не
торгуют, по крайней мере твоим товаром...
     --  Ну  а что? Какие дела -- к  телке  своей приехал,  решили культурно
провести вечер. Какие претензии?
     -- Никаких. Раз так -- имеешь право. -- Гек без лишних слов развернулся
и двинулся  дальше,  он  любил  ходить  пешком,  предпочитая такие  прогулки
автомобилю, однако Гусек на новеньком моторе постоянно следовал параллельным
курсом, то отставая, то догоняя Гека, но не упуская его из  поля зрения -- а
вдруг понадобится?..
     Харум запоздало сообразил, что вроде  как оправдывался перед незнакомым
мужиком -- а ведь территория  вроде как бесхозная, шантрапа не в  счет... Он
осклабился собеседникам:
     -- Старость надо  уважать  --  ишь:  куда да почему? Все  неймется, все
думает, что может кому-то что-то диктовать... Кто этот парнишка?
     Вопрос  не предназначался никому конкретно, ответить мог любой, кто был
в  состоянии это сделать, но собеседники,  все четверо,  словно  бы замялись
поначалу, не решаясь обсуждать того хмурого мужика.
     -- Что дрейфите? Да он никто и звать никак: никто  из серьезных ребят о
нем не слыхивал. Падали нет, Букваря, земля ему пухом, нет, а этот -- просто
шакал в  отсутствие тигров.  Скоро  мы его в дом  престарелых наладим, чтобы
воздух не портил...  Синти!  Уснула, что  ли?..  Ну что, покурим, братва? --
Атилла   достал   из  внутреннего  пиджачного  кармана   золотой  портсигар,
изузоренный  бриллиантовой  пылью,   и  щедро  его  раскрыл  навстречу  всей
компании, отоварился сам, прикурил...
     В   портсигаре,    почти   полном,   разместилось    полтора    десятка
сигарет-самокруток  без  фильтра,  формой  напоминающих  дирижабли  с  двумя
острыми  носами (чтобы  начинка не  высыпалась).  Парни  оживленно заурчали,
заулыбались;  им  не  нужно  было  объяснять  очевидное  -- самокрутки-то  с
качественной "дурью". Харя (заглазная кличка Атиллы) в конопле разбирается и
мусор шабить не станет...
     -- ...Хорошие парни, крепкие! Главное, чтобы не сачковые  были  -- и мы
тут живо порядок  наведем! Видели мотор? Каждому такой купим -- китаец буду!
Фанеры -- как... Ну все, вышла  наконец... Парни, я на вас надеюсь, завтра и
начнем. Чао!..
     Лето  подходило  к  концу,  а  ночи  все  еще  были  на  диво  теплыми.
Полицейский патруль --  двое  полисменов на моторе -- лениво  объезжали свой
участок; им удалось покемарить пару часиков в укромном, засаженном огромными
кленами  дворе, а на рассвете все тишь и гладь, никаких драк и ограблений...
А через два с небольшим часа дежурству конец... Их внимание привлек огромный
открытый автомобиль, припаркованный возле сквера с  неработающим фонтаном, и
непонятный  предмет,  прикрепленный на соседнем  фонаре. Увы,  опыт  и чутье
мгновенно и безошибочно сориентировали патрульных: под фонарем на телефонном
кабеле тихо висел мертвяк  --  ни ветерка, ни  свидетеля. Старший патрульный
тяжело  вздохнул  и выдохнул,  поднес  к  губам рацию и  по-деловому,  почти
равнодушно (на голос) вызвал  дежурную оперативную бригаду: черт их  попутал
закосить два часа службы, теперь, если не  отовраться грамотно, -- все  жилы
вымотают.  Они вылезли из мотора и, чтобы  скоротать время ожидания, подошли
поближе к повешенному. Нет худа без добра:  что ЧП на их шее -- это плохо, а
что еще одна тварь усопла --  это  очень  даже хорошо! Харум Атилла  --  тип
известный,  пуля по нему  давно плакала,  но  петля нисколько  не хуже. И не
беда, что  его замочили такие же  подонки,  правосудие  так  или иначе --  а
свершилось. В их районе Атилла был одним из самых влиятельных представителей
уголовного дна,  его  звезда  ярко горела  в последние год-два,  да  вот  --
погасла. За что же его, болезного, эдак-то?
     Благодаря длинному телефонному  кабелю, удерживающему  труп в полуметре
от  кончиков  ботинок  до  земли,   патрульные  могли  подробно  рассмотреть
натюрморт до приезда экспертизы.
     Очевидно, что вешали уже мертвого  человека --  овальные кровяные пятна
на груди  и спине  подсказывали, что в Атиллу стреляли (во всяком случае  --
попали)  четырежды  из крупнокалиберного  ствола, в упор. Это было  в другом
месте, пока сюда привезли  --  кровь уже свернулась  и перестала  капать. Об
ограблении и вопроса не стояло --  часы на руке блестят как позолоченные, на
пальцах три перстня того же металла, да с камушками... О боже! Уже рассвело,
и  хорошо стало  видно,  что в окровавленном  рту  у  Атиллы, разорванном до
нужных размеров, торчит  золотой  портсигар,  а  в  мертвые зрачки  воткнуты
иголки от шприцев.
     Это уже был знак, намек на причину  казни.  Эксперты  определили состав
содержимого в самокрутках -- афганский гашиш, до которого Атилла был большой
охотник. Убивали в помещении,  две пули в сердце, две рядом, отрезали язык и
раздирали рот до этого, еще живому. Вот так. Версий много, все убедительные,
только виноватых  никак  не  найти -- висяк-с!  Агентура прояснила  дело, но
слухи  в дело не вошьешь. Тем не менее "на  помойках" считают, что Атилла на
совести нового "делавара" из соседнего микрорайона, некоего матерого мужика,
вроде  как  урки  (!?!), по  кличке  Ларей. Местный квартальный показал, что
никакого компромата не  имеет.  Ларей,  пока считался под надзором, исправно
ходил  каждый  вечер  отмечаться  (это  действительно  было  так),  числится
сторожем в местном  баре  "Коготок", живет  один,  тихо  и скромно,  "левых"
доходов не имеет.
     А ежемесячные пять тысяч налом  в лапу  "для сирот" -- из зарплаты, что
ли? Естественно, что нет. Но это уже  не ваше  дело, господа хорошие, вы  на
своем этаже вдесятеро воруете, в белых-то  перчаточках. На  лимузинах ездить
-- оно,  конечно, проще,  чем обоссанную синявку в новогоднюю ночь в участок
нести.  Не  любит  наркоманов  и  пушеров  (это  верно,  а  кто их  любит?),
пользуется  уважением  населения  и  даже   местной  шпаны  (да  уж!  Одного
великовозрастного наркомана-хулигана-гопстопника мамаша на коленях  отмолила
у Стивена -- пощадил, но велел съехать из квартала). Дружки у него  -- да...
разные и  всякие,  но, как  говорится, --  его личное  дело,  с  поличным не
хватали.  Обстановка криминогенная в квартале -- чуть ли не лучшая  из  всех
трущоб города: ни рэкета,  ни убийств. Ну, убийства случаются, но в основном
бытовые, да и то теперь бывает  так, что по месяцу и дольше ни одного жмура.
Ларею платят вдвое-втрое меньше,  чем при Букваре, зато платят все, и  жалоб
нет и порядку больше... Э, нет, шалишь: Атиллу загубили в соседнем районе, а
кто что кому сказал  -- не улика... Вот в соседнем районе и  разбирайтесь --
кому  это было выгодно  да кто за  этим стоял... С соседа и спрос... Рапорт?
Вот он, со всеми подробностями...
     Ларею  он,  конечно, всего этого  разговора  "на  ковре"  в  Конторе не
пересказал, но намекнул, что им -- интересовались...
     Гек  принял  к сведению  намек и  удвоил осторожность. Время  шло,  его
территория расширялась,  росли и доходы. Г