опустимый процент брака и нормативный  процент
отходов, но истинный минимум возможных потерь им был неизвестен, его знали и
чувствовали своим горбом и  мозолями малолетние  рабы  у  станков.  Тут даже
актив не желал помогать начальству. В  этих условиях  появилась  возможность
вклиниться в производственную  щель  между  минимумом и  максимумом  потерь,
поскольку  явно и на бумаге  контролировать  неучтенные  материалы хозяин не
осмелится. У  нетаков  были каналы получения  с  воли зонного  дефицита.  Их
следовало   только   развернуть  в  обратную  сторону  для  продажи  дешевой
качественной продукции. Нет, конечно,  и раньше воровали готовую продукцию и
сплавляли ее на волю, но то была кустарщина, эпизодическая и мелкая...
     Гек долго ворочал идею в своем мозгу,  но вынужден был признать, что не
в  силах  придать  ей производственную  четкость  и перспективу  в  денежном
выражении.   Он  обратился   к  Попусу,  который   слыл  великим   практиком
гешефтмахерского дела, и попросил консультацию. Попус обещал подумать. Через
три дня он принес  Геку свои расчеты. Гек с трудом продирался сквозь расчеты
и формулы, поскольку учился все еще в четвертом  классе (а на  самом деле --
вообще не  учился),  но когда понял  и внес  в  уме  поправки на  масштаб --
обалдел напрочь: суммы  вырисовывались  грандиозные.  Попус обещал  привлечь
земляков для сбыта на  воле  -- Гурама, которого Гек знает,  и многих других
(Гурам тоже откинулся почти  год  назад, устроился на продовольственную базу
помощником  кладовщика  и стал,  по  слухам,  еще  жирнее). Гек  помчался  к
Карзубому,   ставшему  главнетаком  после  Слона  (тот  ушел  досиживать  на
взросляк).  Карзубый не  обладал физической силой и беспощадностью Слона, но
был хитер и дальновиден. Через полгода ему тоже предстояло идти на взросляк,
а пока  он  выполнял  обязанности не только  главнетака, но и  зыркового  от
ржавых четвертого спеца (жесткой зоны). У него в руках были почти все зонные
"кони" -- каналы на волю -- с воли, он  сразу просек перспективность идеи  и
тотчас  взялся  переналаживать  каналы  в  необходимом  направлении.  Машина
завертелась.  В систему контрхищений из системы хищений были  вовлечены даже
некоторые  активисты,  которых  покупали  вслепую.  Через два месяца на зоне
закрутились    серьезные   деньги,   на   взрослый   общак   посылалось    в
пятнадцать-двадцать раз  больше против  прежнего, нетаки катались как  сыр в
масле,  простые пацаны  не уступали  им в благосостоянии, не  все,  понятное
дело,  а  только  вовлеченные в  процесс.  По  совету Гека  Карзубый  вручил
Длинному  -- бугру зонных активистов -- две тысячи талеров и пакет с десятью
тысячами  для  передачи  режику: пусть ослабит контроль  там,  где  трудятся
наиболее  честные и  сознательные  ребята,  -- там, там  и  там. Оба  деньги
приняли...
     Жадность  и  болтливость  участников  сгубили  все  дело.  Нетаки  пили
напропалую,  хвастались  деньгами  и   возможностями.  Обделенные  принялись
стучать на более  удачливых товарищей. Кум и растлитель денег не получали от
всего  этого бизнеса, поэтому бдительность не  ослабляли.  В одну  нехорошую
ночь  повязали во время тотального шмона всю ночную  смену --  бугра  смены,
Карзубого, Гека, Повидло и еще кучу разнокалиберного зонного народа.  Однако
шум официально  поднимать  было  нельзя, прокуратура  задала  бы  неприятные
вопросы  и хозяину зоны, и его помощникам. Все участники из нетаков  приняли
по  десять суток, пацаны кто  по пять, кто по трое, неучтенку реквизировали,
"производство" прикрыли. Производство можно  было  бы спасти,  но  взятые на
испуг подростки  раскалывались и закладывали  по глупости самих себя и своих
подельников. В основном валили все на нетаков.  Однако через  месяц  на зоне
вспыхнул бунт.
     "Обворованная" администрация в своем праведном гневе подрубила  сук, на
котором сидела:  исчезли  левые  заработки, исчезли  деньги,  так  или иначе
доходившие  до  каждого юного сидельца, до любой ступеньки зонной  иерархии.
Исчез стимул к труду. По зоне прокатилась волна ЧП, восемь человек оказались
заигранными, поскольку возможности  отдать долг сморщились до  нуля. Один из
них  повесился, трое  предпочли  сбежать на  вахту  (оттуда этапом на другие
зоны, в слепой и  наивной надежде, что там не узнают об этом),  четверо были
безжалостно  опущены, один из них  тоже повесился. Скудная  и  безрадостная,
каторжная прежняя жизнь вспоминалась теперь этим троим волшебной сказкой, --
нигде,  ни на  каких  взрослых  режимах, ни  под  какими пробами  нет  такой
безоглядной  жестокости,  как на малолетках... Драки на зонах --  втройне на
малолетках  -- обыденность, но теперь  доходило каждый  день почти до резни.
Изолятор  переполнился  до отказа, пришлось освобождать под  него  складские
подвальные  помещения,  слишком сухие для воспитательного  процесса, но зато
вечно  холодные.  Гек,  в  качестве  нетака,  вынужден  был  участвовать   в
бесконечных  разборках и  карательных экспедициях: обезумели и  вышли из-под
контроля  голодные  пацаны, попытался погасить  нетаков не менее оголодавший
актив,  в полный рост задействованный в лопнувшем бизнесе;  даже  парафины и
кожаны стали психованными и дерзкими. Давление  в зонном котле повысилось до
критической отметки, оставалось только гадать, когда и где рванет.
     На административных  совещаниях вся головка зоны  во главе  с  хозяином
искала  выход,  как  восстановить  дисциплину  и  левые  доходы.  И  наконец
придумали -- расценки решено было снизить в очередной раз, а нормы выработки
повысить.  Получалось  изумительно  складно  и  красиво:  расценки  --  дело
внутреннее,  а  значит, доля зарплаты в  себестоимости  снизится без  всякой
огласки, планируемый  объем продукции прежний,  сверхплановый -- он на  то и
сверхплановый...  А осужденным придется  немного интенсивнее  потрудиться --
меньше дурогонов станет, которые от безделья режим нарушают. Хочешь пайку --
шевелись.
     Первыми начали  обойщики. Бугра смены едва не утопили в баке с краской,
когда  он объявил о нововведениях. Как-то вдруг смена  превратилась  в  стаю
воющих психов: подобрав железные пруты  и гаечные ключи, подростки бросились
крушить ненавистные  машины, баки, канцелярию, где по счастливой случайности
не  оказалось вольнонаемных (в этот  день для них проводились противоатомные
учения), оконные стекла и лампочки. Сохранивший хладнокровие Карзубый тотчас
отрядил  посланца  в другой корпус,  и  там немедленно  поддержали. Поначалу
кинулись было на актив, но те настолько искренне  и яростно молотили в  прах
имущество зоны  наравне со всеми, что на время бунта антагонизм затушевался.
Впрочем, бугор зоны и еще  с десяток заядлых активистов предпочли сбежать на
вахту, удерживаемую вооруженными охранниками.
     Несмотря  на день,  по  промзоне загуляли прожектора,  сирены  надсадно
возвещали  на  всю  округу, что  в  пятьдесят  восьмой-дэ  -- ЧП  на  уровне
массового побега.  Из зоны на вахту поспешно мчались  служаки -- одного,  по
слухам, уже порвали насмерть. Нет, беднягу только  измолотили, но убивать не
стали, он слыл "хорошим", не раз водил коней (передавал  с воли всякое -- за
деньги, конечно).
     Это  была  заслуга Карзубого, он понимал, что бунт вряд  ли  закончится
полной победой восставших,  и дал установку:  "мебель" крошить,  "людку"  не
трогать. Дальше  следовало прорваться  в жилую зону,  вплотную примыкающую к
промзоне, их  разделяла  только ограда из колючей  проволоки. Зачем это было
надо -- никто не  знал, да и не спрашивал, инстинктивно рвались в  то место,
которое считали домом (и  постель и тумбочка -- все здесь). Душа  Гека также
стремилась  в  жилую  зону, у  него,  как  и у Карзубого,  и  Жуковара, и  у
рога-активиста Длинного, и у многих других  на  жилой  зоне  были денежные и
вещевые заначки, а у Карзубого еще и "дуван" -- общак, за который он головой
отвечал перед зоной.
     Штурм начали тотчас же. Клещами, ломиками, пожарными топорами и баграми
в пять минут раздолбали целую секцию  ограды и черно-синим потоком хлынули в
жилую зону. В первую очередь был разграблен медпункт, куда ринулись любители
спирта  и   веселящих  таблеток.  Нетаки   под  предводительством  Карзубого
принялись взламывать  двери в  кабинеты  лагерного  начальства,  хотя  самый
желанный кабинет, кумовской, был  недоступен  -- располагался вне зоны. Гек,
само собой, был там же.  Он и Повидло притащили фомки и кувалды -- надеялись
поживиться содержимым  сейфов.  Денег нашли  изрядно,  около  четырех  тысяч
наличными, их положено было сдать в общак. Документы свалили прямо на паркет
в кабинете у хозяина, но Гек вдруг раздумал сжигать их и даже запер  кабинет
снаружи, когда пришлось бежать на экстренную сходку, созванную Карзубым.
     Наибольшую  активность в  штурме и  разрушениях проявили те,  кто мотал
срок за "мохнатку" -- изнасилование. По нынешним временам на взросляке таких
карали  с  разбором, вникая  в  обстоятельства  дела, но лишние  очки  перед
неизбежным "страшным судом" никогда  не  грех добавить. Парафины смотрели на
все мертвыми глазами -- им было бара-бир, чей верх, каковы порядки,  было бы
что пожрать... Даже опущенные проявляли намного больший  интерес, но они шли
следом,   чтобы  не   смешиваться  и  не  соприкасаться  с  основной  массой
осужденных.
     Наступила ночь. Зону окружили внутренние войска, готовясь к ее силовому
"освобождению". Нетаки проводили сходку, им предстояло  решать -- что делать
прежде всего. По опыту поколений  они знали, что малолетку с налету брать не
будут, пришлют увещевателей, постараются расколоть -- опереться на "наиболее
сознательных". Но тут им будет потруднее обычного -- актив замазался наравне
со  всеми.  Будет круто  для очень многих,  надо было искать "амортизаторы".
Карзубый  проявил себя настоящим полководцем: сумел связать круговой порукой
извечных врагов,  активистов,  избежал  "мокряков"  --  убийств,  теперь  же
стимулировал деловых не на продолжение грабежей, а на мыслительные подвиги.
     Гек  высказал  идею  о   документах:   надо  поискать  там  что-нибудь,
парафинящее их начальство в глазах  более высокого начальства, и назвать это
причиной  возмущения.  Хозяин  --  ворюга,  его  замы  --  тоже,  надо найти
подтверждение. В кабинете у хозяина он приготовил какие-то документы... Идея
показалась  сходке  толковой. Карзубый,  Моня Бриц, приглашенный  для  этого
случая Попус  и  еще пара грамотных, развитых  пацанов немедленно  перешли в
кабинет  хозяина.  Остальные  решили  тормознуться  здесь  же,   в  кабинете
растлителя, у него было попрохладнее --  в январе всегда жарко в этих краях,
а нынче даже ночью  дышать нечем.  Гек  решил выспаться  позже, а пока пошел
перепрятывать заначку с тысячей в более безопасное место...
     Деньги он запрятал под  деревом за столовой,  куда,  как  ему казалось,
искать  никто не  полезет.  Но, видимо, он  не  сумел уберечься  от чьего-то
бдительного   глаза:   денег   на  месте  не   было.  Земля  была   разрыта,
полиэтиленовые  пакеты  --  четыре штуки,  один  в  одном, для прочности, --
небрежно разорваны и выброшены  тут же.  Гек так и похолодел. Тысяча, косая,
-- единственное, что он  поимел за  три с половиной года  отсидки,  все  его
достояние -- исчезла в  один миг, упала в гадские руки! На глаза навернулись
было слезы, но влага  так и не сумела  скопиться в полноценные капли...  Гек
стоял, потрясенный,  минут пять, не меньше. Мысли  скакали и  путались.  Гек
нашел  в  себе  силы  отвернуться  и  пойти  спокойно,  пытаясь  лихорадочно
осмыслить -- как вычислить крадуна...
     --  Малек,  что  с   тобой,  дрейфишь?   --  осклабился   Карзубый.  --
Расслабься...  Хочешь хариться? Зузу в канцелярии  с Блином,  я  только  что
оттуда. За ним будешь...
     --  Мерси, в другой раз. --  Гек брезговал педерастами, а женщин у него
еще не было. -- Ширинку застегни... Слышь, Энди, какая-то крыса мой загашник
тяпнула.
     -- Ох ты, сочувствую. Много было?
     -- Косяк.
     -- Ц! Вот гадство! Думаешь на кого?
     -- Нет, никого определенного не подозреваю, никому не говорил...
     --  Ладно,  заваруха  кончится  --  поищем,  --  неуверенно  наморщился
Карзубый, но и он, и  Гек отлично  понимали, что  вероятность найти,  а  тем
более вернуть украденные деньги микроскопически мала.
     --  Тебя,  Малек, видимо,  пасли все это время,  ты же  у  нас всегда с
бабками... Да плюнь, урка с деньгами не дружит. Выпить будешь?
     -- Не будешь, не пью и не курю. Но пожрал бы, есть что пожевать?
     Карзубый почесал ухо, кивнул:
     -- Сделаем, черняшка и какао-сгущенка. И "третьячок", если не допили.
     -- Годится,  --  повеселел  Гек.  --  Кипятком  разведу  -- четвертачок
получится, мне как раз. Ты прав, хрен с ними, с бабками. Это не общак, новые
добуду.
     Упоминание  об  общаке  мгновенно  выдернуло  Карзубого из благодушного
расслабона, он посерьезнел и стрельнул глазами вокруг.
     -- Вот что, Малек, давай-ка проверим его, пузатенького, не ровен час...
Нас трое знает, где "благо", будешь четвертый -- они оба в  отрубе, а кто-то
должен подстраховать. Поешь потом. Порыли...
     Они  выскочили  из здания  и в  сгустившихся к  этому  времени сумерках
побежали  по направлению к зданию  клуба. Вся  зона  была  наполнена пьяными
криками,  звоном  битого  стекла  и  визгом  выдираемых гвоздей. Тут  и  там
мелькали  тени,  окликавшие  друг  друга  по кличкам  и  именам.  Прожектора
пробивали тьму только вдоль ограды, внутреннее освещение  зоны было выведено
из  строя  градом камней  еще загодя,  днем. Гек стоял на шухере, а Карзубый
побренькал  металлом,  видимо  ключами,   вскрыл  трансформаторную  будку  и
скользнул туда. Через  пару минут так  же  тихо  выскользнул оттуда,  закрыл
дверь, опять затренькал, отряхнулся и подскочил к Геку:
     -- Все тихо?
     -- Да. Никого и ничего. А у тебя?
     -- На месте. Там за распределительным щитом  проходит швеллер, с понтом
дела  --  вмурованный в кладку.  Но кусок вынимается, там общак. Восемьдесят
ровно, усек?
     -- Да. На  фига ты мне рассказываешь? Вдруг пропадет, а мне отвечать не
за свое?
     -- Надо, Малек. Завтра-послезавтра капец нашей анархии, многие поднимут
новый срок. Меня в  первую  очередь  повяжут... А  может,  и  пронесет... Но
кто-нибудь  из  нас  да  останется. За  то,  что,  никого не спросясь,  тебя
посвятил, я оправдаюсь. Идем, я тоже что-то жрать восхотел...
     Еще сутки  их никто не трогал, все официальные лица ждали ответственных
распоряжений  из Бабилона. Но и там  не  больно-то горели желанием  отдавать
самостоятельные  приказы,  чреватые  жертвами среди детей (так  этих  сучьих
выкидышей величают поганые писаки из правительственных газетенок, поработали
бы они с ними, глядишь -- иначе запели бы).
     Наутро,  в  шестом  часу,   спецкоманда  легко   и   без  особого  шума
восстановила  власть  официальных структур над  всей территорией  зоны  No58
дополнительного  режима содержания. Повстанцы сдались  легко: казалось,  они
сделали  важное для себя  дело --  побуйствовали, разрядились,  и  остальное
теперь  мало  их интересовало.  Ущерб от бунта  получился  очень большим, по
крайней мере втрое больше истинного. Администрация зоны пользовалась удобным
моментом и  списывала свои  прошлые  и  будущие  грехи. Якобы  в пыль и золу
уничтоженное зонно-производственное имущество вывозилось грузовиками...
     Карзубый  раскрутился  на  четыре  с   половиной   реальных   года:  за
организацию массовых беспорядков, предварительный сговор...  угроза  жизни и
здоровью... угроза общественной  безопасности... принудительное вовлечение в
противоправную... -- чего только не  было в прокурорской речи!  (Прокурор --
шурин брата хозяина зоны.) Алтын (из нетаков) ничего не получил, поскольку в
это время был этапирован в Иневию на  переследствие. Все остальные нетаки  и
почти  четверть пацанов и бывших активистов подняли "добавку" в диапазоне от
нуля до  девяти (четырех  с  половиной). Гек получил добавочные  год и шесть
месяцев. К моменту выхода на  свободу ему будет без малого  шестнадцать лет,
из которых треть,  и даже  больше,  придется на отбывание  в местах  лишения
свободы. Нельзя сказать, что он равнодушно отнесся к новому сроку, но внешне
никак  не проявил огорчения. Слишком много, для ребенка, он  уже  отсидел, а
потому и воспринимал тюремные  реалии  обыденно,  они ведь для него  и стали
обыденностью.
     Но усилия  "лучших умов" зоны  не пропали  зря. Около  четырех десятков
доверенных лиц  (из полутора тысяч  осужденных)  дружно, аргументированно  и
согласованно дудели на следствии о своем  зонном  начальстве как об истинных
провокаторах  мятежа.  Карзубым  были посланы "язычки" на взросляк, там люди
опытные через своих адвокатов сумели запустить компроматы и доносы  в газеты
и столичные коридоры власти. И если в одних кабинетах сигналы  тихо ложились
под сукно,  то  обитатели других,  получив  аналогичные материалы, поднимали
заинтересованный  шум   --   там,   как  и  везде,  существовали   конфликты
разнонаправленных  интересов,  шла  битва   за  место  под  административным
солнцем.
     Господин Председатель  нечасто вникал в горы докладного мусора на своем
рабочем  столе,  но  газеты читал. То, что  он там  прочел,  напомнило ему о
далекой  южно-центральной  детской  зоне,  где  он  побывал  недавно  и  где
нечистоплотные начальники были видны  ему насквозь с первого взгляда. Теперь
они  опозорили  ведомство, страну и  Президента  на весь мир...  И  на  него
бросили тень.  Да-да,  это его личная  вина, что он слишком  доверяет людям,
слишком   снисходителен   к   их  проступкам,   которые  от  безнаказанности
перерождаются в преступления...
     Началось другое  следствие, направленное против  администрации  зоны  и
курируемое  лично  господином Председателем.  Ну, тут  уж трудность  ретивым
следователям  была одна:  объем обрабатываемого дела,  который  стремительно
разбухал во  многие десятки  томов, а завершить его и представить  на суд  и
услышать приговор -- господин Председатель выделил на все про все два жалких
месяца. Но все, включая старательных судей  и дисциплинированных  присяжных,
четко уложились в отведенные рамки.
     Хозяин получил  девять  лет, растлитель  -- восемь,  режик  -- шесть (а
наворовал больше всех).  Кум получил три  года -- все-таки  сигнализировал о
проступках, да и ведомство более крутое, заступилось за своего...
     С другой стороны "четвертый спец" -- "жесткая"  взрослая  зона -- стала
свидетельницей небывалого триумфа Энди Моола -- Карзубого: за ум, смелость и
иные многочисленные заслуги Карзубый был  вознесен в  золотую пробу.  Отныне
он,   восемнадцатилетний  паренек,  в   пределах  мест  заключения   обретал
"столбовое дворянство", имел право и власть пользоваться всеми привилегиями,
которые   только  могут   быть  предоставлены   аристократу-сидельцу.  Но  и
ответственность на него ложилась немалая, и жизнь становилась намного короче
и  опаснее,  чем  у  большинства  окружающих. Когда  шпаненок из  подворотни
мечтает  о  золотых  зубах  и  "атомных"  наколках,  он видит за  всем  этим
романтику и крутизну, а как  же: все тебя боятся и хвостами пол метут,  а ты
можешь  любую  телку взять,  и  никто  не  пикнет...  И  песни  у них  такие
классные... При  этом  шпанята уличные  пока  еще  не  задумываются над  тем
простым фактом, что  никто  их, урок этих,  не любит  --  ни на воле,  ни  в
тюрьме. Да и за что их любить, если они живут брюхом, как и другие животные,
за счет тех, кто не  может им дать  отпор, тех, кто слабее.  Да, урки многим
внушают страх,  но и  сами живут  в вечном  страхе перед законом, самосудом,
правокачкой, слабосильной старостью,  туберкулезом, чужой пробой, трамбовкой
и миллионом других вещей, сокращающих жизнь  и здоровье романтиков карманной
и иной урочьей тяги...
     Тут  бы и забыть  господину Председател