щели  --  и  пошло, и
поехало.  Но! Узнала, не важно как, но узнала об этом уголовка. Прихватить и
срок  подболтать  -- руки коротки, доказательств для суда  не хватает. А мне
подстучать они могут, мне ведь твои адвокаты без надобности...
     -- А у меня и адвокатов-то нет.
     -- Заткнись и слушай, дурак. Но зачем им мне  на тебя стучать? Они и не
будут, если ты согласишься с ними сотрудничать. А вот если не согласишься --
стукнут. И каков твой будет выбор?
     -- ...
     -- Плохой будет выбор, в любом случае.  Покаешься мне вовремя -- может,
и  выживешь,  хотя  я не  уверен, а  согнешься  перед  ними --  тоже недолго
проживешь и тяжело умрешь. Сам ведь дятлов казнил, знаешь же...
     Нестор знал.
     -- Да ей-богу, не буду я, шеф!
     -- Ну, в добрый час. Кстати,  сегодня ночью  одним таким станет меньше.
Он, правда, умрет без мучений, но тут случай особый...
     Несмотря на гориллообразную внешность, дураком Нестор отнюдь не был.
     Он хорошо осознавал справедливость Дудиных предостережений. Прижимать в
карман он все  равно  будет,  ну никак без этого  не бывает, но  мера нужна.
Главное -- не жадничать и не зарываться.  Не уголовка,  так другие нашепчут,
не поленятся...
     Интересно, кто из наших скурвился? Видимо, и Зеленого за этим позвал...
Нестор попробовал  про себя  угадать -- кто?  Не получилось.  Ладно,  завтра
узнает, не спрашивать же у шефа -- яйца-то не лишние...
     -- Приехали, шеф!
     Дядя Джеймс жил в своем коттедже  в престижном северо-западном  районе.
Квартал   был  похож  на  гетто  для   богатых:  располагался  на  островке,
соединяемом  с внешним миром  двумя  мостами, где  службу  несла вооруженная
охрана   из   служащих   частного  сыскного  агентства.   Въезды  на   мосты
перегораживались шлагбаумами, а в ночное время и цепями, натянутыми поперек.
     Две машины сопровождения  мигнули фарами и умчались, но  не раньше, чем
"косатка" въехала на территорию острова. Дяде Джеймсу стоило немалых денег и
усилий, чтобы получить необходимые рекомендации и  поселиться в этом районе.
Зато здесь было куда  более  безопасно, чем  в "городе".  За себя он мог  бы
постоять,  но с  тех  пор  как отпала проблема хлеба насущного,  Дядя Джеймс
вызвал из провинции  отца и мать,  стариков на  пенсии, и жил с  ними. Кроме
того, он настоял  и переселил сюда бывшую жену с  сыном,  для которых в счет
алиментов также выстроил коттедж.  На острове имелись магазины, всевозможные
ателье, бассейны,  кегельбаны, школы  и еще  черт те  что,  чем Дядя  Джеймс
никогда  сам  не пользовался, но оплачивал исправно.  Коттедж о  двух этажах
имел  внутренний  двор  в пол-акра площадью. Кроме гаража и  огородика,  там
стоял  маленький,  почти что  будка, домик для охраны.  В  нем круглосуточно
дежурил один человек из своих.
     Нестор   заехал   во  двор,  отворил  дверцы  гаража   (шеф  не  терпел
автоматических горизонтальных), вывел свой спортивный "ауди", а на его место
загнал длиннющий "кадиллак".
     -- Ну что, шеф, я поеду?
     -- Спасибо за службу, сынок, ты в общем и целом неплохо себя проявил...
Мама, какой ужин! Ему еще до  дому  добираться,  идите в дом, я сейчас... Не
забыл про завтрашний день, что сделать должен?
     -- Как можно!
     -- И все-таки. Позавтракал, завел машину... Дальше?
     -- Встретился с Подкидышем, объяснил ему, что и как, потом к Герману за
реб...
     Дядя Джеймс с разворота врезал ему в ранее пострадавшее ухо:
     --  Уже забыл,  морда!  Подкидышу  надо  от меня  привет  передать.  Не
забудешь теперь?
     -- Да я и так бы не забыл. Что вы меня сразу по больному-то уху! Ох!..
     Джеймс уже со злобой ударил слева в челюсть:
     -- А ключи от конторы ты с собой увезешь, да?
     Нестор обмер от ужаса: "Забыл!" Он стал поспешно шарить в кармане:
     --  Виноват!  Хоть  убейте,  шеф, черт  попутал  на  рад...  --  Нестор
опомнился, но  опоздал до  конца проглотить глупое свое слово и теперь стоял
ни жив ни мертв.
     -- Да уж не буду убивать. А вот другие не  упустят своего случая. Им-то
все  равно  будет  --  на  радостях  ты или по глупости  обмишурился.  "Рога
посшибаем!"  Учиться тебе надо, а не  о бабах думать.  Ступай. И помни, я за
тобой присматривать буду. Может, и выйдет из тебя толк, хотя... Ступай, а то
поздно  уже,  хулиганья   на  улицах   полно...  --  Нестор   с  готовностью
захохотал...
     Близилась полночь.  Нестор  на всей скорости гнал в порт:  надо успеть,
пока ребята не разбрелись, обмыть такое дело. Завтра важный день, вставать в
шесть, но по граммулечке можно! А Дудя-то, сволочь, как ловко его поймал, да
еще  дважды! Вот ребятам смеху  будет, если  узнают... Да  как  не узнают --
охранник-то видел. Убью Подкидыша! Как подставил, морда!
     Мать уже  хлопотала на кухне,  разогревая ужин,  отец похрапывал  перед
телевизором. Джеймс крепко  устал за сегодняшний день. Он пошел под  душ, из
ванной сделал оставшиеся звонки, решил позвонить Ванде, -- раздумал, хотя не
видел ее неделю. В сорок шесть уже не мечтаешь о бабах с  прежней жадностью.
Есть  не хотелось,  но  мать  опять  начнет скрипеть и предостерегать насчет
здоровья...
     -- Что новенького, мам?
     -- А  ничего.  Рыбки свеженькой нажарила, остыла, тебя  дожидаючись.  И
картошки  пожарила,  как ты любишь.  Отец хорошо  поел,  вон --  спит. А  по
телевизору выступал преподобный отец Лопес, и он объяснил...
     Джеймс привычно мычал  в нужных местах, но  не  слушал -- своих забот и
мыслей хватало. Сейчас бы поспать, но следует дождаться Патрикова звонка...
     Все же он  задремал  в кабинете за  столом,  но, услышав  зуммер, сразу
вскинул  голову --  без четверти  два  --  и  снял трубку,  готовый к  любым
неожиданностям.
     -- Сорок два талера, шеф, ботинки были поношенные.
     -- Не выделывайся. Порядок?
     -- Пока да.
     -- Ты где?
     -- Дома.
     --  Хм,  быстро.  Завтра,  в  смысле  --  сегодня,  в  8.30  в  конторе
встречаемся.  И  послезавтра  весь день со мной, ничего больше  не планируй.
Захвати газеты. Спокойной ночи.
     -- Спо...
     Джеймс широко и с наслаждением зевнул и отправился  досыпать в постель,
завернув по пути в туалет за малой нуждой.

     ...Патрик остановил мотор метрах в пятидесяти от нужного  дома, рядом с
мусорными баками. В половину первого  ночи многие окна еще светились, и  это
было хорошо. (Шоферу,  щупленькому  и  узкоглазому, не по-китайски,  правда,
велено было ждать и  ни в  коем случае из машины не выходить.) Затем он взял
на обе руки объемистый  полиэтиленовый мешок (туфту, чтобы  лицо прикрыть) и
посеменил ко второй парадной. В подъезде было почти пусто, ничего прикрывать
и  не понадобилось.  Патрик  перехватил  мешок под  мышку  и быстрым  скоком
добрался до четвертого этажа. Там он прислонил его к стене и через несколько
секунд,  подойдя  к  двери,  нетерпеливо и быстро стал  жать  кнопку звонка,
словно стрелял короткими очередями.
     -- Кто там? -- фальшивым сонным голосом спросил Червончик.
     -- Кто,  кто  --  зенки протри, урод! -- С этими  словами Патрик поднял
левую руку в перчатке и сделал ею полукруглый козырек над дверным глазком.
     Может быть, осторожный Червончик и не стал бы  смотреть в глазок, а тем
более открывать, но  он узнал  характерный голос Патрика, пьяного в стельку.
Сильнейшее удивление пополам с любопытством заглушило тот факт, что снизу не
позвонил  охранник, и он  прильнул  к  глазку. Патрик, увидев  затемнившуюся
точку глазка,  стремительно поднял правую руку, уперся глушителем  в козырек
ладони и выстрелил  дважды. Важно было  не  прижимать ствол с  глушителем  к
двери,  иначе пистолет автоматически встал бы на  предохранитель.  За дверью
тяжело  шмякнулось тело. На лестничной клетке шум также был минимальным: два
негромких хлопка да  звон  гильз, упавших  в полиэтиленовый пакет  с дыркой,
надетый на правую руку  с пистолетом.  В левой руке Патрик уже  держал ключ.
Открыв  замок,  он  отворил  дверь, насколько позволила дверная  цепочка,  и
заглянул  внутрь.  На  полу  в  прихожей навзничь  лежал  Червончик, здорово
похожий на труп. Сходство усиливало кровавое месиво на правой стороне лица и
куски мозговой ткани, выпрыгнувшие из затылка. Патрик вернул дверь в прежнее
положение, замкнул ее и  развернулся.  На площадке все было тихо. Он пересек
площадку,  сорвал  клейкий  листок, закрывающий  глазок  в  двери  напротив,
подобрал мешок и, выпростав правую руку из пакета, сунул в него пистолет, но
так, чтобы легко  было  вытащить в случае чего.  Можно  было уходить. Патрик
положил ключ в карман и вынул оттуда револьвер с  холостыми патронами, после
чего выстрелил дважды, целясь в лестничный пролет -- чтобы копоть в стены не
попала.  И со всех ног рванул по  лестнице вниз. Хорошо, что все пять минут,
которые длилась операция, никто из жильцов  не  объявился в  парадной, иначе
двойным убийством  было бы не обойтись. А так -- никого лишнего: Червончик и
охранник. Того  он  заколол,  когда  вошел в парадную,  открыв  дверь  своим
ключом, а тело аккуратно уложил под стойку...
     Подбегая к машине,  он видел краем глаза,  как загораются окна в  доме.
Шофер  включил зажигание и отворил  дверцу.  Так же,  краем  глаза, фиксируя
неподалеку   во  дворе  человека,  запоздало  выгуливающего  собаку,  Патрик
заставил  себя  притормозить,  запихал  пистолет  поглубже  в мешок, набитый
мусором  и банановой кожурой,  и забросил все это  в  мусорный бак. Хлопнула
дверца, и белая машина,  взревев, умчалась в ночь.  На пешем  маршруте,  как
помнил Патрик,  осталось по крайней мере  два  более-менее  отчетливых следа
ботинок 38-го размера. Пистолет (уже без  глушителя)  тоже  должны найти, по
идее; это был ствол старого образца калибром 9 мм, принятый на вооружение  в
Красном Китае.
     -- О-о,  --  счастливо застонал Патрик, переобуваясь  в машине,  -- еще
немного, и я без ног остался бы! Тормози здесь!
     Они  аккуратно  захлопнули  дверцы,  проходными  дворами  выбрались  на
параллельную улицу  и пересели  в  другой  мотор. Еще через  пару  минут они
затормозили  возле  кочегарки. Патрик лично  спалил  обувь, вязаную шапочку,
пакет,  перчатку  с левой  руки  и  напальчники  с правой. Сгорел и  стилет,
поскольку  был  выточен из дерева, и вся верхняя  одежда (мало  ли -- кровь,
пороховые  газы).  А гильзы  они выбросили из окна  в воду,  когда проезжали
через канал.
     Кочегар, он  же  оператор котельной, спал,  мертвецки пьяный.  За  него
дежурил  племяш,  который  приторговывал  краденым   и  потому  очень  ценил
расположение  банды,  на чьей  территории  он действовал и  проживал. Но что
сжигали -- не видел  и он, уйдя  в свою (дядину) каморку  и  не желая ничего
видеть.

     Очередной день  принес очередные заботы. Подкидыш с волнением приступил
к своим  новым  обязанностям. Прожив на свете  двадцать  один год, он  успел
многое  повидать: и  детдом, и  тюрьму, и  смерти корешей, и  даже несложное
венерическое  заболевание. "Привет" от дяди Джеймса  он воспринял как стоик,
после  того,  правда, как Нестор объяснил ему ситуацию.  Следов  на  лице не
осталось,  ибо Нестор, в обмен на будущий  магарыч, сжалился  и  бил  в  лоб
подушечкой  кулака.  Голова все равно звенела полдня  --  лапы у Нестора как
кирпичи.  Все  то,  что Нестор освоил  за восемь месяцев  нелегкой службы  и
выполнял "на  автомате", Подкидышу давалось с  трудом: дежурство  в качестве
телохранителя --  это одно,  а бессменное адъютантство  -- совсем другое.  В
перспективе у Подкидыша были бессонные ночи,  бесконечные  ожидания,  вечные
нахлобучки от шефа, едва ли не  спортивный режим, еженедельные дрессировки у
Патрика  и  в  конце концов  почти верное повышение. Дядя Джеймс  никогда не
забывал приподымать достойных ребят, все это знали. Поэтому  братва хоть и с
сочувствием  отнеслась  к  назначению  Подкидыша,  но  втайне  почти  каждый
примерял к  себе  такой  жребий -- любая  травинка тянется  к  солнцу, любой
человек мечтает о большем.
     Дядю  Джеймса безумно  раздражали  постоянные  огрехи Подкидыша, но  он
терпел и был доброжелательнее обычного, поскольку понимал и состояние своего
нового адъютанта, и то, что притирка -- процесс обоюдный.  Парень старается,
а опыт -- что опыт? -- опыт придет.
     Перед обедом  "У  Пьера" Дядя Джеймс  рассказал  Франку  о  новом  деле
меньше, чем собирался поначалу, решив уяснить, что там собираются предложить
итальянцы. Те  -- люди серьезные,  только  чересчур  коварные.  Дядя  Джеймс
объяснил  Франку, что сицилийцы  хотят  обсудить  территориальные  проблемы,
поскольку   дурные  войны  всем  надоели.  Франк  весьма  ревниво  воспринял
сообщение Джеймса о контакте с сицилийцами, но спорить не стал и ограничился
предостережением по поводу "поганых даго".
     -- Хрен с ними. На колумбийский проект я  готов  подписаться. У меня  в
Майами  хорошие парни из кубинцев копытом бьют,  новое дело как раз для них.
Пять миллионов я тоже  наскребу, только задвинем марсельский  груз,  и  я со
своей доли  рассчитаюсь.  Так  что  выясни все до конца и --  вперед. А твой
парнишка завтра прибудет, как я понимаю? У нас все готово.
     --  С  Мальком накладки,  Франк.  Вот какое дело: боюсь,  что  покойный
Червяк сообщил  про  Швейцарию и  нас будут  пасти. Никак не могу вспомнить,
сболтнул  я ему  про Гекатора или нет. В Швейцарию сейчас  все  одно нельзя.
Через  месячишко  я пошлю туда  человека,  когда  все успокоится,  но если я
проговорился, то  Мальку и возвращаться пока не  надо, он знает лишнее. Не в
службу, а в дружбу: не мог  бы ты подержать его  в Европе это время, но так,
чтобы он не отсвечивал. Делом каким-нибудь займи, а?
     --  Да  можно,  в  принципе.  У  нас  точку одну  расконсервировали под
последнюю партию.  Там полный интернационал собрался: итальянские ребята (но
не  эти,  а  с  севера), парочка  тайцев  --  это  у  нас  вроде  как  обмен
заложниками, а толстый Фэт -- вообще ваш, местный.
     -- Вроде вспоминаю его -- неприятный тип.
     --  Какой  есть. Мужик надежный, это  главное. Так  давай я его  к  ним
определю? Будет сидеть безвылазно, внутри?
     -- Пожалуй. Только поаккуратнее с ним, он парень норовистый. Надо будет
объяснить ему, что к чему, но чуть попозже, а пока сказать, чтобы ждал и  не
дергался и не бузил.
     --  У Фэта не забалует. А если начнет выступать? Извини, старик, у  нас
ведь не пансион для трудных подростков?
     -- По обстоятельствам, -- хладнокровно ответил Дядя Джеймс.
     -- Ну, тогда я сегодня же позвоню. А документы на него?
     -- В унитаз. Я ведь уже оплатил их?
     -- Да перестань,  какие между нами счеты. Понадобятся -- новые сделаем.
Читал про Червончика?
     -- Идет следствие. Комментариев нет. Китайцы виноваты.  Обычная ахинея,
Франк.
     -- До тебя не дотянутся?
     --  Не-е. Последний  месяц он же  в  "карантине"  был из-за  китайского
груза,  чтобы лягавые вокруг него  не нанюхали чего. Я его и  в Европу хотел
послать, чтобы отвязались они; кто мог знать, что он сломается?
     -- Китайцы виноваты, вот пусть ищут китайцев.
     -- А я о чем. И СБП довольной останется -- будет кого депортировать.
     -- А как ты думаешь, про тебя он многое напел?
     -- Про меня лично?
     -- Про дела ваши, про тебя лично.
     -- Не  думаю.  Если бы  вскрылось  все  -- никакая СБП  ему на  суде не
помогла бы: живо  лоб зеленкой  бы помазали. Полагаю, он договорился о новых
делах стучать, где на нем ответственности бы не было. А для них тоже разница
не велика, вновь содеянного хватило бы нам на всю катушку.  Кухня известная:
меньшими усилиями -- тот же результат. Это девиз любого чиновника.
     -- Да и не только чиновника, Джеймс, любой из нас так же думает.
     --  Но  у них усилия  --  бумаги, а  результат  -- тоже бумаги. Если на
итоговой бумаге написано, что все в порядке, то, значит, так оно и есть.  Ты
голоден?
     -- Да не мешало бы.
     -- Ну так поехали к "Пьеру" твоему любимому. Или передумал?
     -- Угощаю, угощаю! Ты помощника сменил, я вижу?
     --  Не  говори...  Только  привыкнешь  к чему-нибудь -- опять перемены.
Арнольд, не спи, морда! Скажи ребятам, чтобы выходили...

Глава 4

     Твой лик -- в тумане.
     Твои лучи бессильны
     Приблизить утро.

     Радость  Гека  по  поводу  неприятностей,  сокращавших  количество  его
недругов, оказалась преждевременной: полиция, карабинеры, ажаны, Интерпол --
все они равно не терпели и  марсельцев,  и их конкурентов. В  начале октября
Гекатор  получил  полтора  года и приступил к  отсидке в сицилийской тюрьме.
Незадолго до этого его прихватили в Палермо с пакетом...
     Разгрузились  накануне у побережья Кастелламарского  залива, все прошло
гладко, тихо. Гек рассчитывал  отдохнуть денек, так  как с адресом  выходила
какая-то  неувязка  и требовалось  подождать. Проклятый пакет  довел-таки до
решетки,  хорошо еще, что там была марихуана. Испугался он не  сразу: только
когда был составлен протокол, а его отвели в камеру-одиночку  "на раздумье",
только тогда он понял,  что отныне даже гипотетической возможности поступать
как ему заблагорассудится он лишен...
     "На сколько?!  Ой,  мама, я  здесь состарюсь! Сколько здесь дают за это
дело? Ежели как у нас..."
     Капитан  отыскал его только  через сутки.  Он появился  в сопровождении
адвоката,  который  бесплатно  вызвался  защищать  интересы  Тони Сордже.  И
немудрено:  его  услуги   все   же  оплачивались  капитаном   и   анонимными
доброхотами.  Адвокат  был  проверенным человеком --  в свое  время  защищал
двоюродного брата  Бутеры,  владельца  бара  на  рыбном рынке  Аквасанта. На
процессе  в Катандзаро  старшего  Бутеру пытались превратить  в  прожженного
убийцу, но адвокат честно отрабатывал свои деньги...
     Все это Гек узнал много позже, а сейчас он чувствовал поддержку тех, по
чьей милости он попался, догадывался, что они испытывают понятные сомнения в
его стойкости, способности держать  язык за зубами. Но  он  сразу дал понять
адвокату, что никакого отношения к незаконным сделкам не имеет и пакет попал
к  нему  случайно:  один  американец  опаздывал,  с  его  слов, на самолет и
попросил  передать  пакет  с  фотографиями  человеку с такими-то  приметами,
посулил двадцать долларов, будь они неладны!
     Адвокат покривился неуклюжей выходке, но корректировать ничего не стал,
только  посоветовал  линию поведения на  суде,  которая,  по  его  расчетам,
позволит  суду  быть  снисходительным  к  первому  и   единственному  огреху
несчастного полуграмотного паренька. Адвокат имел также поручение припугнуть
Тони  и таким образом  укрепить его в желании молчать, но  пренебрег  и лишь
пообещал  Тони всяческую  поддержку в тюрьме и на  воле.  По мальчишке видно
было,  что тот далек  от мысли  о  предательстве,  верит  в помощь  и  будет
держаться.
     Тем не менее Гек-Тони получил полтора года. Однако он решил молчать и в
случае гораздо  более жесткого  приговора:  и выхода  не было, и сицилийские
порядки, не  менее  жесткие  к предателям,  чем  у него на  родине, были ему
известны; в запугивании  действительно  не было  нужды.  Он  до конца не мог
поверить,  что его опять лишат свободы, не  выпустят  из  камеры, а заставят
томиться в неволе за такой пустяк...
     Приговор огорчил Гека: еще полтора года в клетке -- это почти полжизни,
когда тебе недавно стукнуло семнадцать, из которых четыре  и так  уже отдано
"хозяину". Адвокат поймал его недоумевающий взгляд:
     -- Это пустяк  в  нашей  ситуации,  Тони,  к тому же я добьюсь -- и  ты
выйдешь раньше, обещаю тебе!
     Гек  смолчал, он знал  цену  таким обещаниям.  В эти минуты он ничего и
никого не слышал и не видел, слишком больно и пусто было в душе его.
     Знаменитая  сицилийская тюрьма  охотно открыла  объятья, обдала вонючим
дыханием  и приняла в  свое лоно еще одного  постояльца из тех многих тысяч,
кого она познала за свою долгую  каменную  жизнь. Все здесь было не так, все
не