,  Уилл,
Кромешник ваш  так  велик  и  грозен, почему  же тогда он никак не выкорчует
торговлю наркотиками, если он действительно против нее?
     -- Он корчует, да новые растут. Уничтожить наркоторговлю в целом -- это
и ему  не  по зубам. Дело ведь безумно  прибыльное, и спрос  не  угасает.  А
Ларей, по-моему, не  так уж и стремится  эту торговлю прикончить... Впрочем,
может, это только мои домыслы, основанные на некоторых его давних репликах и
высказываниях,  но  он,   кажется,   считает,   что  перманентная  война   с
наркоторговцами  --  отличный  повод   держать   свои  орды  в  боеспособном
состоянии. Без тренировки люди слабнут, жиреют,  а у него всегда война,  все
умеют  стрелять и прятаться, и держать ухо востро, и стоять друг за друга. К
тому же  когда есть общий конкретный враг -- не до грызни между собой. Он --
совсем  не простой мужичок;  иногда мне кажется, что я  его,  при всем своем
извращенном восхищении, недооцениваю... Ого! И цены же тут!..
     Не о бегах и не о бабах беседовали в тот вечер Нестор и Арнольд, ошибся
Муртез, о Ларее-Кромешнике толковали.
     Однажды Гек,  без  предупреждения, как  всегда, возник в  штаб-квартире
Тони  Сторожа и попал  на военный  совет (Блондин  заранее проинформировал),
который держал Тони  с Блондином и Киселем. Постоянные стычки с  людьми Дяди
Тора,  Гиппопо,   привели  к  тому,  что  шестеро  человек  приземлились   в
"Пентагоне"  "от  трех  до  восьми",  двое   стали  безрукими  и  безглазыми
инвалидами, а еще двое угодили на погост. И это -- только за полтора месяца.
Весь  сыр-бор  шел  из-за  контроля  над игорным  залом,  здоровенной  сетью
закусочных  и  районным рынком возле церкви св.  Андрея. Территория  исконно
принадлежала  Гиппопо,  но очень  уж  она  неудобно  вклинивалась  во  вновь
захваченные нивы  Тони  Сторожа... Кто первый начал -- какая теперь разница,
Гиппопо  сам  готов на всю  округу лапу наложить,  и ребята у него  буйные и
злые.
     Гек молчал и слушал, но Тони все казалось,  что пахан  далеко от них со
своими мыслями...
     -- Где, ты говоришь, он наверняка будет? Девятнадцатого, да?
     -- Девятнадцатого, на  католическом кладбище. Мы достоверно узнали, что
в этот день он там бывает ежегодно, типа родственников проведывает.
     -- Все отложить. И,  Тони, башка у тебя  неплохая, с идеями,  но впредь
воздержись  снайперов  на  кладбище  гонять  --   слишком  много  поднимется
общественной  вони, да и не  совсем по понятиям  такое... А  идея грамотная:
просто  и изящно,  главное -- точно узнать время и место. И если место еще и
пустынное... Блондин постарался?
     --  Вик  подсказал. У жены Вика  цветочный магазин, при нем  кофейня, а
мать жены Гиппопо любит там покалякать с подругами.
     --  Я  сам  съезжу  на кладбище и постараюсь с  Нестором  договориться.
Думаю, что у меня все получится мирным путем.
     Все  трое  почтительно слушали,  но им безумно хотелось  расхохотаться:
Ларей -- миротворец! Бескровнее было бы Гиппопо завалить, а машины с охраной
взорвать,  чем  спустить  на  переговоры  самого  Ларея... Но  тут  уж,  как
говорится, не наше дело спорить, может, у него старые счеты накопились...
     Старожилы  не  припоминали такой мягкой осени: солнечно,  тепло, листья
пожелтели, покраснели,  но еще и не думали  опадать, легкие перистые облачка
на синем небе давали  земле студеную апрельскую тень, и солнце с беззаботной
улыбкой смотрело  вниз,  как будто не кладбище  оно  освещало  так  ярко,  а
площадку для гольфа.
     В среду кладбище  было почти пустынно, и Нестор краем  глаза  сразу  же
засек приближающуюся неспешным шагом фигуру. Он повернул голову и, вытряхнув
из себя умиротворяющую  расслабуху, стал в упор разглядывать идущего  к нему
мужчину.  Крепкий, в джинсах, в  свитере,  в черной просторной  куртке,  без
шапки...  Что-то  очень знакомое было  в резких  чертах его лица,  что-то...
важное для памяти...
     И только когда  незнакомец -- пустые руки, опущенные и сложенные  перед
собою  в  замок  -- остановился  перед  ним,  Нестор вспомнил: развороченный
"Трюм",  смерть Дуста,  таинственный дебошир,  увиденный им сквозь  потайное
зеркальное окно. А мужик-то -- как из кукольной коробки, абсолютно такой же,
временем не попорченный. Но сколько же лет прошло -- поди пятнадцать, а то и
больше...
     -- Привет, Нестор.
     -- Здорово, коли не шутишь. Но что-то я тебя, мужик, не припомню...
     -- Откуда бы припоминать?..  Главное, что я тебя  помню и знаю заочно и
очень давно. А зовут меня Стивен Ларей.
     "Вот  оно!..  Вот они кого  на меня приготовили, гады... И  сам бы  мог
догадаться, значит, не зря параши ходят, что  он заговоренный от  времени...
Может, он и вообще тут, на кладбище живет, а днем по ошибке вылез..."
     -- Имя громкое. А  ты  не  врешь, случаем? "Где ребята, ослы  сонные?..
Мой, что ли, час пришел?.. Так просто я не дамся... Если его заломать..."
     -- Что  тебе, верительные грамоты показывать? Не вру,  смысла в этом не
вижу.
     -- Ну, и что тебе надо от меня?
     -- "Джеймс Финрер упокоился здесь". Дядя Джеймс! Вон  куда закопался...
Надо же, такой длинный был, а могила стандартная... Твои цветы?
     -- Мои. А ты что, знал его?
     --  Джеймса?  Я  его еще  мальчишкой  знавал... --  Гек с досады тяпнул
зубами  кончик  языка:  надо же,  разволновался,  идиот,  расчувствовался...
Делать нечего, авось не обратит  особого внимания. В крайнем  случае, если к
слову придется -- вместе росли...  -- Мне от тебя надо немногое: помирись со
Сторожем,  перестань якшаться  с  антрацитниками  и с  прочими  "заморышами"
дружбу водить. Если согласишься --  сможешь  отстегивать в наш  общак, я  за
тебя походатайствую.
     -- Совсем чуть-чуть, а?  Я привык своей головой жить. И на хрен мне ваш
общак? Тоже мне -- привилегия, пустоту кормить.
     -- Пустоту?  Твоим ребятам,  как  я  слышал,  на  "Пентагоне" не сладко
живется, фратуют-мужикуют,  как  максимум... Но это, конечно,  пустяк. Ты не
удивлен, что я тебя здесь встретил?
     -- Ну, напели, настучали. Дальше что?
     -- Ты -- наглый... Или со страху  грубишь? Ты сейчас не  астры -- кишки
бы выложил, прямо к Дяде Джеймсу на колени, если бы не я сюда пришел...
     -- Допускаю. Ну а с чего бы такая доброта по отношению ко мне? Не очень
понятно...
     -- Как  сказать... Мир нередко  лучше войны... Да  и  за тебя  очень уж
крепкое было ходатайство.
     -- От кого?!.
     -- Не важно от кого, был один паренек, который о тебе хорошо отозвался.
Паренек  умер давным-давно, а маза его на  тебя  до  сих пор  живет...  Как,
по-видимому, и Дядя Джеймс жив в  твоем сердце, чего я как раз не понимаю...
Кстати,  пока мы еще разговариваем, не подскажешь, где Патрика похоронили, а
то я смотрю, смотрю -- не найду никак...
     -- Не  знаю, честно говоря, никогда не интересовался. Помню, что где-то
там, -- Нестор махнул рукой, -- а точнее не знаю. Надо у сторожа спросить.
     -- У Сторожа?..
     -- Да нет... у кладбищенского... Мне надо подумать.
     -- Само собой. Подумай и вечерком брякни  Сторожу по этому  телефону, я
там рядом буду, договоримся о дальнейшем, и о цветах, и о теще...
     -- Какой еще теще?
     --  Позвонишь -- узнаешь. Давай тогда, двигай первый, а я  пока поброжу
немножко, посмотрю...
     Люди Нестора сидели в машинах, бледные от злобы и стыда.
     -- Что вы тут, морды, заснули все, что ли?
     -- Уснешь...  -- огрызнулся его адъютант и  главный  телохранитель,  по
кличке Стакан. -- Сидим, ждем. Вдруг смотрим -- у кого на ухе, у кого во лбу
-- красные зайчики дрожат. На лазерный прицел каждого  взяли... Подходят два
штымпа, один к нам, другой к сопровождению.  "Сидите тихо  и ждите шефа", --
говорит. Ну и второй  так  же...  Выгрузили  обоймы из стволов у  каждого  и
вернули врозь. Они отвалили, а мы сидим,  смотрим,  как ты с каким-то хмырем
базаришь... Минуту назад  зайчики ушли,  а ты пришел... -- Стакан хотел было
дополнить,  что прижали их явно по наводке и что никто  из них до последнего
часа маршрута  не  знал,  кроме Нестора  и  него, а  он-то никому  ничего не
говорил...  Но  решил  смолчать, Нестор не дурак, сам  допрет... -- А что за
хмырь с тобою был?..
     Нестор  сердито  посопел-посопел,  помолчал-помолчал,  но  потом  решил
произвести впечатление на своих молодцов:
     -- Кромешник. ...За дорогой  следи,  морда, чуть  бордюр не снес!..  --
Впечатление было произведено, стыд и унижение у слушателей как рукой смыло.
     -- И... как?
     -- Добазарились кое о чем. Мы с ним старые, как говорится, знакомые...

     Муртез и Бонс расплатились и ушли, а Нестор, тряся зажатыми в кулачищах
ножом и вилкой, гудел в собеседника басовитым шепотом:
     --  ...Я тебе  отвечаю  за  каждое слово! Помнишь,  я  тебе  про "Трюм"
рассказывал и про своего племяша? Так вот это  он был... Почти  двадцать лет
прошло, а он не изменился на морду. Я ведь его тогда хорошо запомнил!
     --  Ой, Нестор, грузишь ты мне, зачем  --  не  знаю.  Ну и  как, ты ему
напомнил тот случай?
     -- Нет.  Да пойми ты, Арнольд, что мне тебе врать?  Он,  между  прочим,
Дядю Джеймса знал,  когда тот  еще пацаненком был. Он его знал! И Патрика, и
остальных. А где, говорит, сволочь Зеленый-то лежит? Я так думаю, что он его
и закопал туда. И Дудю тоже.
     -- А на чью заступу он намекал, что за паренек такой?
     -- Ну, наверное, Гек-Малек, из урковых, Дудей где-то подобранный. Уж не
знаю, как  он был с Кромешником повязан, но когда Малька стала вся псарня по
городу искать, я  сразу  Дудю  предупредил. Через час-другой  -- хлоп -- все
покойники: Джеймс,  Патрик, Франк...  И  Тобика  --  помнишь его? --  заодно
прибрали. И Малек сгинул. Вот так-то.
     Я ему после кладбища в тот же вечер позвонил, да потом встречались всем
кагалом, с ним, со Сторожем... Я давно хотел с тобою переговорить, да видишь
-- все такие занятые, что ты, что я... Короче говоря:  вошел я в общак пятью
процентами.  Круто,  да  что  поделаешь,  зато  сразу  легче  стало -- и  со
стрельбой, и с делами, и с гревом на "Пентагон". Он мне накернил  жирный кус
от лотереи по всему  району,  на легкие зузы дал  наводку, а  в мои  дела не
суется.
     -- Как же не суется, а проценты кто считает?
     --  Я и считаю. Он  сказал,  что на доверии, но если  узнает "вольт" --
предъявит ребром. Пока все тихо и по понятиям.
     -- А как... эти дела, с "угольком"?..
     --  Отрубили. Грабить их можно, торговать нельзя. Да и хрен  с ними, по
правде говоря; люди ненадежными становятся:  либо  сами  подсаживаются, либо
курвятся  в  лягавке  перед  расстрельными перспективами,  либо  на  сторону
кренятся,  в расчете на  колумбийские бабки...  Либо  все  вместе.  Да денег
меньше не стало, скорее  больше: плюс  лотерея, плюс без прежней пальбы... С
профсоюзами хороший  бакшиш корячится -- регулярный, не хапок. Жить можно...
Только...
     -- Что?
     --  Да ерунда, ничего. Все нормально. И  тебе  при случае  советую.  --
Нестор  хотел  сказать,  да  передумал, о  том,  что теперь фиговым  листком
отлетела  утешительная  мечта: завязать  в любой момент и жить  припеваючи в
ладах  с законом. Но слов подходящих не нашел, и на покой еще рановато вроде
как... А дальше -- видно будет.
     -- Нет, я погожу, пока гром не грянет.
     -- Твое дело. Допивай, я остаток разолью. Ну, кореш мой старый, за Дудю
и Малька предлагаю. Светлая им память!..
     А  через месяц пришел черед и Подкидыша. Тот  решил проведать коллегу и
заманить его на "холостяцкий" ужин. Опасаться в настоящее время и тем паче в
дружественных  краях ему  было  особенно нечего,  и маленькая охрана --  три
человека, включая водилу, --  осталась внизу, в бронированном "додже", а он,
как был  без  пальто, встал  перед телекамерой  у  входа,  забежал  в дверь,
поднялся  в приемную  кабинета Нестора,  на  второй  этаж, куда  его  всегда
беспрепятственно пускали. Но в  приемной  неожиданно его  тормознул Очкарик,
"секретарь" Нестора, из постоянной охраны.
     -- Извините, господин Арнольд, шеф занят.
     -- Что значит  -- занят? Я  на секунду, всего  делов... --  Подкидыш не
терпел,  когда мелкая сошка пересекает  ему дорогу, и довольно грубо  пихнул
Очкарика в сторону. Очкарик отвечать не стал, естественно, вывернулся и всем
корпусом  вновь перегородил ему путь.  Он повысил голос, в надежде, что  его
услышат через двойные двери:
     -- Я же сказал, он занят, господин Арнольд! Очень занят!
     Но Подкидыш, начиная что-то понимать, среагировал не на голос Очкарика,
а   на   щелчок  затвора.  Он   обернулся   и  увидел  незнакомого  парня  с
пистолет-пулеметом,   деликатно   направленным   в  потолок.  Трое  знакомых
Подкидышу несторовских  охранников, сидящих в  прихожей, безучастно молчали,
не вмешиваясь в происходящее.
     Зашуршал старомодный селектор на столе у Очкарика:
     -- Вик, что там за ор? Что молчишь?
     Очкарик,  вместо  того  чтобы  зайти  в  кабинет,  обогнул Подкидыша  и
подбежал к селектору:
     -- Господин Арнольд прибыл и хочет войти. А вы сказали, чтобы я ник...
     --  Арнольд!  Сукин  же  ты сын!  Сказано -- занят я очень!  --  заорал
селектор голосом  Нестора. -- Уматывай по-хорошему, к чертовой матери, не до
тебя  сей... Он осекся, и сквозь хрипы и шорохи работающего селектора  вроде
бы   послышалась  чья-то   речь.  Голос  Нестора  ушел  вдаль:  "бу-бу-бу...
Подкидыш..." Потом  опять невнятный собеседник, и уже почти нормальным тоном
Нестор:
     -- Арнольд, зайди сюда... Тут с тобой поговорить хотят...
     Подкидыш вдруг  все  понял,  он, демонстративно  не обращая внимания на
человека  с  поднятым  стволом,  повернул  лицо к  Очкарику и  вопросительно
подмигнул.  Тот,  зла  не  помня  (Подкидыш  все-таки   не  вредный  мужик),
отклонился  так,  чтобы корпус  Подкидыша заслонял  его голову  от  взглядов
пришельца, и подтвердил, проартикулировал ртом и губами:
     -- "о...ме...ни..." -- Кромешник!
     Подкидыш глубоко вдохнул ноздрями, сорвал с носа темные  понтовые очки,
нервно  пихнул их в карман шелкового пиджака,  поутюжил ладонями  волосы над
ушами и твердой рукой открыл дверь в кабинет...

     Гек, после  расставания с Орой,  глушил  тоску  и одиночество в  череде
нескончаемых  дел:  бабилонские  проблемы,  библиотека, ночные  компьютерные
запои в обществе Фанта, приобщившего шефа к прелестям Интернета и хакерского
искусства, и разъезды.
     Гек  неутомимо  рыскал  по  всей  стране,  участвовал  в  сходняках   и
организовывал их сам, откинув привычную осторожность,  лично посещал крупные
и средние правильные зоны, где на свиданиях с паханами и зырковыми делился с
ними частью смутных своих подозрений и угрозами и уговорами подталкивал их к
новым  решениям. Хранители  общаков в зонах и  на воле первыми ощутили новый
курс:  вдвое, втрое возросли траты на подмазку правоохранительных  структур.
Цепляли всех, кто на нижних  и средних этажах лягавской  иерархии  мог  хоть
как-то  влиять   на  оперативное   управление   зонами   и  военизированными
формированиями, но  Геку  все  казалось  мало.  С  его подачи  по газетам  и
некоторым передачам прокатилась волна липовых  "разоблачений", в  которых то
один, то другой, чаще покойный,  чужой и сравнительно малозначащий уголовный
лидер  представал  перед  обывателями  в  качестве  всемогущего  преступного
императора страны.  Даже  обыватели  постепенно  переставали  принимать  эти
сенсации  всерьез. (Бонс,  получивший за  это  изрядную нахлобучку лично  от
Доффера,  верхним  чутьем  подозревал  причины  неожиданного   "спонтанного"
противодействия, но  концов найти не  мог, ибо  тоже  был связан  абсолютной
секретностью своей миссии.)
     "Путешествуя" по стране, Гек выполнил давно намеченное: побывал в Новых
Андах в гостях у Красного, одного из своих первых сподвижников, и не пожалел
об этом.
     Заповедное     захолустье     принадлежало,      казалось,      другому
царству-государству: иные  обычаи,  странный  говор,  непривычные  одежды  и
манеры -- все здесь дышало дремучей самобытностью. Здесь прокурору ничего не
стоило благословить брак своей дочери и  сына местного уголовного  делавара,
неграмотность не  служила  препятствием в  приеме на работу, а  безнаказанно
курить на улице могли только те из женщин, чья профессия была еще аморальнее
подобного  бесстыдства. Рыночный полицейский после  дежурства  возвращался в
отделение, нагруженный тушками кур, апельсинами,  деревянными плошками, и на
всем  пути, от рынка до отделения, от отделения  до дома, не  было человека,
который, увидев, счел бы это чем-то ненормальным и неприличным.
     Но и здесь была жизнь, с проблемами, радостями, бизнесом, преступностью
и вечерним телевизором. Здесь  все  обо всех знали, и звезда Красного, Матео
Бабилонца,  раздувшегося от оказанной ему чести, воссияла  выше некуда:  "не
врал, пижон столичный, с самим Лареем на  вокзале  обнимался,  как с  родным
папой...  Вон  с тем, здоровым... Я,  когда  еще  на двадцать  шестом  спецу
чалился, его часто видел..." Казалось, не только каждая домохозяйка, но даже
их кошки с собаками,  не говоря уже  о "конторских",  были  в  курсе, что  у
местного главаря,  в столицах обученного, гостит самый  главный урка страны,
которому в  Бабилоне полицейские  генералы по  утрам  ботинки  чистят... Гек
пожил  денек,  покрутил носом  и  свалил  от таких  приколов  подальше.  Сам
Красный, искренне огорченный столь кратким визитом,  с двумя машинами охраны
вез его горбатыми  дорогами (Гек наотрез отказался посещать вокзал во второй
раз)  до  границ  своих  владений.  Главное  для  себя  Гек прояснил:  можно
инкогнито отсидеться  на дальних холмах  любое  разумное  время  -- только в
городе появляться  не стоит.  А Красный стоит крепко  и  верен  долгу старой
дружбы.
     Визиты к Луизе и Анне Малоунам стали происходить все реже и реже, после
того как Гек ощутил некий холодок со стороны  Анны.  Это  была уже взрослая,
самостоятельная, в свои восемнадцать лет,  с  привлекательным лицом девушка,
характерная и по-своему сильная. В последнее время (Гек по-хакерски выследил
ее секреты)  она переживала по Интернету бурный виртуальный роман с каким-то
юным англичанином, и Гек не однажды  чувствовал ее сдержанное  нетерпение, с
которым  она ждала его ухода. С  Луизой было потеплее, но и  она  нашла себе
работу -- для души, денег хватало -- и одинокого друга, тоже дизайнера...
     В качестве  отдыха  Гек  избрал долгожданную  поездку  на  Сицилию,  по
которой  много лет  ностальгически  мечтал. Взял  он с собой только Блондина
(для всех -- в  качестве переводчика),  оба  путешествовали по фальшивым, но
надежным документам.
     Но казалось, что отдых не освежил Ларея: вернулся он  еще более угрюмым
и  озабоченным. Блондина же, напротив, распирало изнутри, словно бы он узнал
некую крутую  новостищу. Фант  по дружбе пытался  его  расколоть  -- Блондин
только головой крутил; про шефа даже за глаза перестал отзываться иначе, как
с подчеркнутым уважением, а  ведь раньше, хотя и демонстрировал  преданность
на словах и на деле, любил его подкусить и передразнить в кругу своих.
     Фант с энтузиазмом принимал участие  во всех компьютерных  затеях шефа.
Тот,  оказывается,  хоронил  в  себе  недюжинные   таланты   программиста  и
постановщика задач.  И  если  в  железе  он разбирался  на  уровне  простого
грамотного юзера, то в написании программ,  а главное -- в идеях, по которым
эти  программы  составлялись,  шеф иной  раз  норовил обставить и  обставлял
самого Фанта.  Правда, у  шефа  жены и детей нет и ему  нет нужды  совершать
обезьяньи  прыжки,  чтобы  поспеть  там  и   тут,   да  еще  с  этой  сраной
конспирацией. Но... за семью поспокойнее стало, нельзя не признать...
     И конечно же, даже  здесь у  шефа  не обошлось  без причуд: он построил
себе очень изрядный "пентель" и уволок в неизвестном направлении. Причем без
сетевой карточки, без модема... Нет, модем все-таки встав