, но ветры  перемен
достали и  этот  заповедник  былого. Все чаще  в  места  заключения попадали
уголовники  новой  формации -- гангстера.  Денег  у них было  полно, амбиции
хлестали через край, привычка решать дело быстро и с кровью никуда не делась
-- пошли  конфликты и  разборки.  Первыми  сориентировались  скуржавые,  где
таской,  а где  лаской  подгребая  к  себе  новых  мальчиков.  И  сразу  это
почувствовалось: их позиции укрепились на воле и на зонах. Правда, благодаря
усилиям   Кромешника  благополучие   их  оказалось   непрочным:  рассыпались
крупнейшие скуржавые  бастионы -- 26-й  спец  и "Аргентина",  да и  в других
местах  рвакля пошла  весьма  резво и не в пользу  скуржавых, но их опыт был
замечен и перенят доминирующей уголовной пробой страны -- золотыми, или, как
их обычно называли, -- ржавыми. Все чаще крупные  гангстерские шайки на воле
попадали под протекторат ржавых урок, исправно отстегивая им "на общак" долю
прибылей. А это были весьма крупные суммы, налетами  таких не заработать и в
трамвае не украсть. Урки -- тоже  люди, кому не хочется гулять по кабакам на
размер души,  не глядя в прейскуранты,  раскатывать в роскошных  лимузинах с
шикарными шлюхами, снимать дорогие  номера в  гостиницах  на любых  курортах
планеты?  И  многие  ржавые  не удержались от соблазна --  зажили широко и с
песнями. Уже прошли в крупных городах локальные сходняки, где урки сами себе
разрешили иметь семью и собственность, в виде домов, автомобилей  и долевого
участия  в фирмах. Появились  и "недоспелки",  богатые гангстера-уголовники,
возведенные  в  "пробу"  без  соответствующего  горнила  в  виде многолетних
отсидок и зонных битв за авторитет.
     Но  за  колючей проволокой все  еще  царила  старая  урочья  генерация,
которой вовсе не были по душе нравы  новых ребятишек  и  их  привязанность к
большим деньгам и сытной жизни. Назревал раскол, где одни урки  с презрением
относились  к   образу   действий  других.  Именно  этой  ситуацией   Гек  и
воспользовался. Правильные урки Сюзеренского централа сообща пустили на зоны
маляву, в которой  жестко осудили недоспелков и тех,  кто, видимо за большие
"бабки",  давал им рекомендации. Обновленные  же, к этому  времени набравшие
множество влиятельных сторонников, издали контрмаляву, в которой ставили под
сомнение  дееспособность  авторитетнейших, но оторванных от действительности
урок старого образца... Гек разослал по зонам свою.
     "...а   в  нашем   Доме  порядки  должны  быть  одни  для  всех.  Благо
арестантское должно помогать людям, а не б...м обоих полов. Дельфинчика знаю
не  понаслышке и его суждениям верю. И  Слон и Лунь -- только хорошее могу о
них  сказать,  поскольку  их понятия правильны, без  гнили. А  что  касается
деятелей типа Амазоны,  Торча, Полуторного Фила -- я таких урок не знаю и их
язычки для меня -- звук пустой. Баклажан, отсидевший  два года за хулиганку,
-- это  еще не урка, нет. И в наших краях, и на воле  никто еще не слыхивал,
что  доброго  сделали они для Дома, кого  они обогрели и кому помогли. Пусть
поднимутся  к  нам  да покажут  себя,  чем  они  от  скуржавых  или от  меди
отличаются, тогда и поговорим. А обывателей пугать, да газетчикам позировать
-- любой дурак сумеет.
     Бродягам на Крытую Маму персональный привет.
     Стивен Ларей".
     Слово  Кромешника хоть и не поставило точку в идеологическом  споре, но
обеспечило  значительный перевес  уркам  старого зонного уклада,  что  те не
понимать  не  могли.  Кое-кто  из  них  пытался все же  поставить  вопрос  о
последнем Ван -- де, мол, надо вызвать его на правилку, да  пусть объяснится
и  докажет, да еще надо  посмотреть,  какой он там Ван... Но это так, вяло и
для понта:  любой урка знал, что  неподсуден,  пока ему  не "предъявят"  его
товарищи и не докажут это на сходняке, в присутствии всех. А за Лареем никто
не  знал  никаких огрехов, только фантастические небыли, а главное -- былины
во  славу арестантского  мира.  И на сходняк  его не  имеют права  вызывать,
поскольку  он -- другой пробы,  причем высшей. А  он,  в свою очередь, имеет
право не отвечать на их предъявы, но не  имеет права голоса на их сходняках,
хотя  присутствовать и  советовать  может, если  общество разрешит. И  новые
правила  он  устанавливать  не  может, поскольку не бывает  сходки из одного
человека,  а других Ванов нет на белом  свете, и новые не появятся.  Зато он
может оспорить  и не  признать эдикты ржавой сходки, поскольку его сан  дает
ему  пожизненное  право  и  обязанность -- хранить,  толковать и  держать  в
чистоте  заветы  арестантского  мира,  сформированные  многими   поколениями
сидельцев страны Бабилон.
     Теоретически  можно было бы  объявить  его самозванцем,  но  позориться
подобной гнилухой, а  вдобавок  ссориться  с признавшими  его  Дельфинчиком,
Лунем, Ширкой и другими столпами уголовного мира,  стариками и молодежью, не
говоря уже о самом Кромешнике и его людях -- желающих не нашлось.
     Кстати, в  ту же пору он встретился и навсегда попрощался с  Чомбе. Ему
пришлось  для этого побывать в межзонной больничке, где Чомбе  в свои  сорок
неполных  лет  умирал  от  туберкулеза.  Гек  организовал  для  него и  себя
отдельную палату и ночью открылся ему. Полуслепой Чомбе все не мог поверить,
что сказочный Кромешник и Гек-Малек -- это одно  и то же, долго  трогал лицо
Гека,  а потом тихо заплакал...  Проговорили  всю ночь. Наутро  Чомбе  попил
через силу чаю, обнял Гека и попросил оставить его одного: "...сам уйду, что
мучиться.  Не  хочу,  чтобы кто-то видел, да  и  псам  на  тебя  зацепки  не
будет...". Гек в последний раз стиснул друга за худые плечи и отчалил. В тот
же вечер Чомбе вскрыл себе вены на руках и ногах. Последствий ни для кого не
было -- все равно он был сактирован  подчистую и не принадлежал в тот момент
ни  одному земному ведомству. Но дело свое  он  сделал: перед смертью послал
маляву,  в  которой также признавал и поддерживал Ларея. А  его  голос очень
много значил для правильных урок.
     Потребность  в мирном сосуществовании и взаимодействии, таким  образом,
становилась   неизбежной,  оставалось   только  выработать   соответствующие
правила,  но и  этого  не понадобилось: де-факто  они  уже  сложились  и  не
противоречили арестантскому уложению и законам обеих проб.
     Так уж случилось, что невероятные легенды о последнем Ване получили еще
одно подтверждение. Причиной послужило  принятое когда-то  Геком  лицо Джеза
Тинера  и  архивы, им же захваченные во время  побега  и осевшие в секретном
логове Ванов. Ржавые решили  снять свое  проклятие, распечатать "Эльдорадо",
послав для этой цели одного из своих старейшин, Ричи Самоеда. Эту кликуху он
получил за то, что в молодости,  сидя на той, еще "доатомной" зоне, проиграл
в карты левое ухо, сам его отрезал и  якобы  съел. (На самом деле он закопал
его  недалеко  от колючки за бараком, похоронил, так сказать,  но неизвестно
кем  пущенная шутка прижилась, и Ричи уже никому ничего не  мог доказать.  А
ведь его  и прихватили той  ночью, сразу после "похорон",  и ухо злополучное
нашли,  иначе  тянуть  бы  ему три добавочных  года за попытку  к побегу, но
тщетно -- съел он свое  ухо и погоняло поменял: был Дымок, а  стал Самоед. С
этой кличкой его и в пробу возвели.)
     Ричи прибыл  не один, с ним вместе  причалили к берегу "Эльдорадо"  еще
трое полноправных ржавых урок, а  с ними пристяжь,  четверо подающих надежды
нетаков.  Кроме Самоеда,  все они были молоды, от  двадцати  с  небольшим до
тридцати, в  то время как Самоед давно уже разменял седьмой десяток.  Он был
не по-стариковски  шустр  и отличался цепким  и жестоким умом.  Миновали  те
времена, когда  он сам махал пером в кровавых разборках, но и сегодня по его
слову на правильных зонах молодежь вершила суд и расправу.  Теперь же он без
робости  и с большим  интересом ждал  встречи с Лареем-Кромешником:  слишком
много о нем болтают, так ли он хорош будет при ознакомительном базаре с ним,
с Ричи Самоедом, который протоптал все зоны и этапы великой Родины и повидал
на  своем веку  не  меньше самого  Дельфинчика?  В  плохом  раскладе  можно,
конечно, и в  вечную  мерзлоту нырнуть  от  щедрот Кромешника, но Ричи почти
привык к смерти -- уж очень часто он видел ее рядом. Ребят жалко, но на то и
риск -- урки все-таки, не фраты укропные. Остальные побаивались предстоящего
рандеву, хотя виду, понятное дело, не подавали.
     Вот и четвертый барак. Верзила со здоровенным шрамом через нос заглянул
в  каптерку,  бормотнул   туда,   обернулся  и   осклабился:   "Ждем.  Добро
пожаловать".
     Пристяжь осталась ждать, когда позовут, снаружи, а золотые вошли...
     Яхмед,  Тиль и Косой клялись и божились  потом, что Самоед  словно дури
насосался:  сам  белый, как  труп у зимней вахты, челюсть отвисла, а изо рта
только  слюни капают  и  блеяние идет:  не  человек  -- абсолютный маразм, в
натуре.
     -- Здорово, урки! Ричи  Самоеда узнал,  остальных  пока нет, извиняйте.
Чай  вскипел,  сейчас  познакомимся,  и  все к  столу... Ричи, что с  тобой?
Валидолу, может быть?..
     -- Джез... Ты  ли это... Ты?.. -- Ричи выдавливал из себя  слова,  губы
прыгали, не  слушались,  выцветшие  глазки,  застланные сереньким  безумием,
таращились на Гека.
     (Гек заранее получил  кое-какую  информацию о вновь прибывших, но  Ричи
Самоеда вспомнил еще по архивам, которые вызубрил без малого наизусть. Вот и
пригодилось. Надо же, он меня за Тинера принял... Ну-ну...)
     -- Очумел ты, старина. Ларей меня зовут. Достань давно уже припухает за
небесным Хозяином, с тех пор как ты еще Дымком ходил... Не путай никого и не
брякай что ни попадя. Ты меня  понял? -- И  видя, что потрясенный Самоед все
еще молчит, пояснил окружающим: -- Внешность у меня нехарактерная, как бы на
всех похожая,  меня  часто и  путают... Ну  что молчишь, Ричи,  осознал свою
ошибку?
     -- Как скажешь... Откуда же тогда про Дымка знаешь? -- Самоед взял себя
в руки, но все еще не мог отдышаться.
     -- А кто же тебя не знает? Говорят -- сам не бывал -- в лягавском музее
бабилонском  твое  ухо экспонатом на стенде лежит, все в глине до  сих  пор.
Слышал об этом, нет?
     -- Пусть себе лежит, если правда. -- Мысли у Ричи крутились с ураганной
скоростью:  и  про  ухо недаром ляпнул, маяки кидает... Шутит... Он ведь был
тогда в бараке и знает, что уха я не ел... Это  он! Точно -- он! Сколько лет
прошло, и все мимо него --  чика-в-чику такой же...  (Отличия, видимо, были,
но под  тяжестью  сорока прошедших лет  разгладились  в оглушенном  сознании
Самоеда. Достань был его паханом, пусть и  не близким, но с одной  зоны... И
голос вроде тот же, и повадки... Всегда был легок на расправу...) Вспомнился
страх, который  испытывали  они, желторотые  молодые  урки, перед грозными и
всемогущими  Ванами.  Вспомнился  и  уже  не  проходил:  как  не  было  этих
десятилетий, вновь  перед ним высился пахан, один  из  великих в  заколючном
мире...
     --  Представьтесь,  ребята,  --  простецки  и  не  совсем  по  правилам
предложил Гек, --  а я  вам уже  назвался. Но  повторю:  Стивен Ларей.  -- И
добавил в сторону Самоеда: -- Можешь называть меня Стив.
     Молодые урки не совсем  понимали, что стряслось  с Ричи, что  он увидел
такое странное и на что намекал... Вразнобой представились. Видя, что Самоед
вцепился в ладонь  Кромешника обеими руками, преодолели замешательство и  на
рукопожатие   ответили   --  все  вроде  бы   нормально...  Что  с  Самоедом
стряслось?..
     -- Чай стынет. Сам я чифиря не понимаю, потому и вам не предложил. Могу
коньячку, если  очень  хочется?  Или тебе, Ричи, западло со мной  кушать?  А
может, я пробой для тебя не вышел?
     --  Что ты... Стив. Почту  за  честь.  Я пробой никогда не кичился, тем
паче перед  тобой... Мне сердечко  чифиря  не позволяет, но крепкий  уважаю.
Индюха?
     --  Цейлон. Конфеты,  сахарок и  так далее... С  чем  пожаловали в наши
края?..
     -- Так и то сказать -- осмотреться. Зона, передают, правильной стала...
Но каждая проба  себя  единственно правильной обзывает, вот сходка и послала
проверить...
     -- Меня думаешь проверять?
     -- Откуда я знал: Ларей, Ларей, Кр... э-э, не поймешь,  где правда, где
параша...  Я  тебя  совсем  другим  представлял,  --  двусмысленно  забросил
крючочек Ричи, вопрошая Ларея взглядом.
     Но Гек не принял намека, отбил своим:
     -- Людям свойственно ошибаться.  Главное  --  не  упорствовать в  своих
ошибках. Так, говоришь, проверять приехали?
     -- Да. Но на днях отваливаем с первым же этапом. Ты здесь, какие  могут
быть  проверки. На сходке подтвердим,  что зона чистая, вот и вся любовь. Ты
уж сердца на меня не держи, такова жизнь...
     --   А  вы  что  скажете,  молодые   люди?  --  Гек  вернул  старика  к
действительности: формально  все возведенные урки равны между собою  и  даже
самый авторитетный в одиночку решения не принимает.
     Урки переглянулись.  Что-то странное  происходит. Эти  двое  знают друг
друга, и  Самоед явно дрейфит Кромешника. Дрейфит,  но  за врага не считает,
факт.  Не бывало  такого, чтобы Ричи  перед  кем-то прогибался... Ну дела...
Слово взял Яхмед:
     --  Мы, конечно,  Ричи верим,  но  желательно  было бы  получить  ваших
объяснений: как так -- бух-трах, всем все известно, а мы сбоку. Непонятно.
     --  И  что   же  тебе,  мил  друг,  непонятно?  Какие   прикажешь  тебе
доказательства   нести?   Чай   попьешь   --  по  зоне   походи,   посмотри,
порасспрашивай... Я ведь с  тебя  визы не  требовал? Что увидел -- все твое.
Знай копи впечатления.
     -- Не  выступай, Яхмед. И походишь, и посмотришь, но сделай милость, не
лезь в разговор. Мы не на сходке, и мы в гостях. А за себя отвечаю по полной
и  на  любой  сходке свое слово скажу. Ларей здесь  главный,  и я  рад,  что
встретил его. Мне здесь проверять нечего, я сказал. Это не наша епархия.
     --  Брось,  Ричи.   Парни  имеют  право.  Я  бы  и   сам  попросил  вас
тормознуться. Мне  на  волю скоро, зону поддерживать  надо,  есть вопросы  и
проблемы, которые легче решать с вами. А порядки тут вот какие будут, пока я
здесь. Вы определились в одиннадцатый  барак -- почти  соседи. Живете  своей
семьей или как там пожелаете. Если кто у вас попросит суда или поддержки  --
имеет  право.  Если при этом останутся недовольны -- их проблемы.  Если одна
сторона  к вам обратилась, а  другая ко мне --  разберемся на  месте. Можете
держать собственный общак или присоединяться к нашему. Отстежка без давилова
и нахрапа -- сугубо добровольно. Что кому положено и не  положено -- знаете,
у нас все по понятиям, без открытий и новшеств. Ширевой кайф, а равно крэк с
кокаином, колеса, рауши -- под  моим запретом. Причем предупреждаю жестко: я
откинусь, но с воли прослежу. Чтобы потом недоразумений не возникло.
     Я присмотрел ребят хороших, одного намечаю на зыркового по зоне, скорее
всего,  им  будет Ацтек. Но у нас проблема: они из нетаков выросли, а дальше
без вас им некуда двигаться... Присмотритесь, подумайте... Кворум  у вас уже
есть, да  язычки по вашим людям  побросаем, ребята много где известны,  люди
свое мнение  скажут...  Естественно,  что  в этом вопросе  я вас понукать не
могу, хотя советовать имею законное право. Полагаю, что возведение достойных
-- не только им авторитета прибавит...  Сколько недозрелых  развелось нынче,
того и гляди -- наших перевесят. Туман! Подогрей еще чайничек, будь добр, да
конфет  подсыпь... Таким вот  образом. Слушай, Ричи, а ты свой зарок все еще
соблюдаешь?  (Гека озарила мысль:  усилить ситуацию с  внешним сходством. По
данным архива, Дымок после проигрыша  публично побожился навсегда завязать с
картьем и любыми другими "интересными" играми. Гек рассчитывал  на две вещи:
во-первых,  свидетелей и очевидцев, помнящих или слышащих  о зароке, уже  не
осталось  поблизости,  во-вторых  --  если уж лягавые  отметили  на карандаш
божбу,  значит,  и тогда зарок мог быть известен широко, в том числе и Джезу
Достаню. В зависимости  от  того -- соблюдает Ричи или не соблюдает -- можно
было думать дальше.)
     Урки  непонимающе  уставились  на  Самоеда.  Они  вполне  расслабились,
подлянок не видно,  Ларей -- не  пряник,  но  базарит по делу, не гнет  и не
пыжится... Да что такое с Ричи -- сейчас кружкой подавится человек...
     --  Держу, как бог свят! Соблюдаю навек.  С тех пор  ни разу в  руки не
брал, даже домино.  Но  если... Отку... Гм,  ребята подтвердят, хоть  у кого
спроси... (Случайность -- то  же  чудо: Достань был как раз в  бараке, когда
Ричи  Дымок божился. Он тогда  выслушал Дымка,  подошел к параше, помочился,
пукнул  и внимательно поглядел на Ричи.  "Смотри, сынок, сказанное  слово --
как вода и ветер, обратно  не впихнешь..."  Ричи глянул на парашу, потом  на
Джеза и еще  раз, мысленно, крепко-накрепко дал себе  клятву -- не играть! И
не играл...)
     -- Верю, зачем спрашивать. Еще посидите? Или вам пора?
     -- Ребята  пойдут, а  я  бы задержался на пару минут, если разрешишь? И
еще, с ребятами нашими, что ждут снаружи, не познакомишься, нет?
     --  После, наспех не  люблю. Я  сам к ним зайду, покалякаем. Оставайся,
Ричи, хоть на десять минут, я только рад буду...
     Самоед отхлебнул чаю, помялся, покосился на дверь:
     -- Так как все-таки... Ты -- или не ты?
     -- Я. Но совсем другой. Пойми, Ричи, у каждого есть  свои личные дела и
секреты. Ну начну я болтать тебе о наболевшем -- ты  имеешь право  утаить от
сходки наши  с тобой разговоры?.. То-то. У тебя свои зароки и обязанности, у
меня свои. Подумай не спеша, сам поймешь мою правоту.
     -- Многие  сгинули тогда бесследно.  Мне  повезло  -- на  этап  вовремя
сдернули...  Был  у меня задушевный кент,  Воробей, -- как в воду  канул. Не
слыхал о нем?
     -- Случайно  знаю. Когда  реактор потек -- его  и многих других отрицал
прямо в бараке положили, по закону военного времени. С бельмом на глазу, да?
(Ну Гек, ну  память!..) Не  соображу, кто-то мне  рассказывал, может быть  и
Джез...
     -- Да, похоже... С тех пор о нем никто и ничего не слышал... А...
     --   Бэ.  Ричи,  я  тебя   как   брата   прошу:  поаккуратнее  в  своих
воспоминаниях,  ладно?  Двигай спать. И  без обид -- дел у меня невпроворот,
завтра поговорим. Давай краба!
     Попрощались за руку, и Ричи  Самоед в  смятенных чувствах побрел в свой
новый дом,  одиннадцатый  барак, где он отныне был главным, но не  для всего
барака, а  только для своих и для тех, кто добровольно присягнет на верность
ржавой пробе...
     Прошел месяц, за ним другой... После  ряда мелких  недоразумений ржавые
обжились в Эльдорадо. Встретили с этапа  еще троих возведенных, окончательно
признали главенство Ларея  на зоне, тем более что он вот-вот пойдет на волю,
зону  оставляя на них. Все рекомендованные Геком люди, включая Ацтека, Шипа,
Тодора,  -- были возведены в золотую  пробу на специальном сходняке. С одной
стороны, получалось,  что  Гек  терял своих людей  в  пользу ржавых, но если
посмотреть  поглубже  --  как  раз наоборот: в ржавой пробе  росла  и крепла
прослойка тех, кто жил и действовал  с ним  бок о бок, уважал  его и видел в
нем пахана. В больнице Эль-Кондора, куда одномоментно съехались золотые урки
со  всего  Юго-Запада, якобы лечиться, на всех произвел  большое впечатление
Ричи  Самоед.  Многие подумали было,  что старик тронулся разумом -- столько
фанатичного  блеска было у него в глазах, но Яхмед и Ацтек, прибывшие с ним,
встали на его защиту, отвергая домыслы о старческом  слабоумии. Их поддержал
и Лунь, и  Сим-Сим,  верные  сподвижники Ларея по  прежним временам.  А Ричи
заявил на сходке, что не верит -- знает, что Ларей-Кромешник  последний Ван,
поскольку-де сидел с ним сорок  с  лишним лет тому назад. Только он погоняло
сменил и в непознанке стоит -- ну, это объяснимо, сами понимаете. И выглядит
он молодо, лет  на сорок  с небольшим, как  и тогда, когда сам Ричи  был еще
юным. Так что Суббота ведал, когда прокрича