охо  полезет. А  ехать полста
километров с полуголым пассажиром -- спасибо,  лучше не стоит! Подкидыш явно
повеселел  и приободрился  после лошадиной  дозы  армейского лекарства, даже
крепчайшая перекись ему была нипочем.  Нарисовался Патрик,  полез на  заднее
сиденье, рядом с Подкидышем.
     -- Что с рукой, где пуля?
     --  Навылет, кость  цела,  --  ответил Дядя  Джеймс  за  Подкидыша.  --
Поехали.
     -- Стой! --  вдруг взревел  Патрик,  принюхавшись.  Дядя  Джеймс тотчас
ударил по тормозам. -- Курил, скотина! Сколько раз?
     -- Две штуки, -- испуганно пролепетал Подкидыш.
     -- Гильзы собрал у крыльца?
     -- Нет...
     Патрик  выпрыгнул  из "косатки",  согнулся  почти  вдвое и  закружил по
стоянке.  Видно было,  как он дважды поднял  что-то  с  бетонной поверхности
площадки  и сунул в карман. Затем он  разогнулся и побежал  к входной  двери
мотеля.   Из   окон   первого   этажа   явственно   тянуло   дымом.   Патрик
сориентировался, встал на место Подкидыша и безошибочно вычислил место, куда
закатились  обе  пистолетные  гильзы.  Патрик и  их  подобрал,  оглянулся по
сторонам в последний раз и побежал к машине.
     -- Порядок? -- спросил Дядя Джеймс, снимаясь с тормоза.
     -- Нормально. Сейчас будет очень много дыма.
     -- Тогда поехали. Ничего больше не забыл, а, Патрик? -- Джеймс нажал на
газ и стал выруливать на шоссе.
     -- Арнольд, где семерка?
     -- Какая семерка?
     -- Трубу, говорю, куда дел?
     -- В кусты выкинул, ты же сам велел...
     -- Правильно, а  то я боялся, что на место запихивать  будешь. Я  тебе,
кстати, что  еще велел? К мотелю подъехать и внутрь не заходить, урод в жопе
ноги. Курил  зачем? Потерпеть до дому, что ли, не мог?  Смотри -- и ранен, и
наследил  всюду,  засранец,  где  только  мог,  а  чувствуешь  себя  боссом,
наверное: сам Дядя Джеймс у тебя в шоферах!
     -- Ну  ладно,  ладно,  -- зарокотал  Дядя  Джеймс, -- хватит  -- совсем
заклевали  парня!  Все же  он молодцом  держался: подопечных  своих  прибрал
чисто, пальбы не испугался. К дому ведь побежал, не от дома.
     -- Я и не говорю, что он  трус, -- подхватил мяч  Патрик. --  Hо  кроме
смелости и мозги быть должны. Учишь их, учишь...
     -- Значит, плохо учишь. Ничего, тот не ошибается, кто ничего не делает.
Все  нормально, Арнольд, на войне как  на войне. Патрик, у него вроде чистая
ранка -- сквозная и кость не задета.
     --  Все равно  к врачу  надо бы его забросить, пусть  лечат  по  полной
программе. Слышь, Арнольд,  ты, конечно,  лопух  и  все такое, и здоровому я
тебе  не руки, так  уши  точно  бы пообрывал. Но большинство, кого  я  знаю,
действовали бы не лучше на твоем месте... А может быть, и хуже.
     -- Ну и  не скрипи  тогда.  Арнольд, за две  недели ты должен встать на
ноги  в  прямом и  переносном  смысле.  Неделя  тебе для  ветеринара, а  еще
недельку  на  северных  пляжах  погреешься,  с  девками погужуешься, там уже
сезон. Расходы контора  берет на себя.  Твое место тебя  ждет, даже если  ты
очень против! -- Дядя Джеймс первый засмеялся своей шутке, за ним Патрик.
     Подкидыш молчал и смущенно улыбался. Он участвовал в настоящей схватке,
замочил  троих  и сам уцелел. Рана неопасная и  заживет,  почти не болит  --
из-за лекарств, наверное. Шеф доволен им и даже Патрика заткнул; да и Патрик
хоть и воет в  ухо, но нет злости в его голосе, а похвалить ведь  -- никогда
не похвалит. И главное -- отнеслись по-братски, перевязали, позаботились, не
считаясь,  кто  выше,  а  кто  ниже. Надо  будет запомнить  и  ребятам пенку
хлестануть: мол, сам Дядя Джеймс у  меня шофером... Ой, нет -- на хер  такие
приколы!  Узнает,  не  дай  бог...  Эх,  хорошо,   когда  все   так   удачно
получается... Шрам тоже пригодится, жаль, что  не на груди... Подкидыш так и
задремал со счастливой улыбкой на разбойничьем лице...
     -- Сейчас дотянем до поста и объявим большую рваклю. Подкидыша стряхнем
возле нашей клиники --  доберется, не маленький, -- сами на дно. Пару-тройку
суток поскучаем, а там видно будет. Ты как их расколол, в какой момент?
     Патрик покосился на спящего Подкидыша и откашлялся:
     -- Бабка. Трактирщик уверял, что его сестра настолько слепошарая, что в
свидетели не годится, а эта -- вязала, да так бойко...
     -- Слепые тоже вяжут.
     -- Она по журналу трудилась, глянет туда и  опять  спицами машет.  Да и
ребята слишком быстро обернулись, проверяючи. Я ведь по секундам засекал, со
своим  временем сравнивал.  Слишком  быстро для добросовестной  проверки. --
Патрик  даже  резанул   указательным  пальцем  воздух  перед  собой,  словно
подчеркивая это самое "слишком".
     -- Да,  молодец,  что  тут  скажешь.  Но какого  хрена  ты  с  окурками
представление устраивал?
     -- А пепельницу взять -- она увесистая.
     -- Не те  окурки,  не крути дурака, будто не понимаешь! На  улице  ты с
какой  целью  окурки  подбирал, за ним?  --  Дядя Джеймс  качнул  затылком в
сторону Подкидыша.
     -- Зачем лишние следы, если их можно убрать? Внутри все сгорит, значит,
следопыты  снаружи  всю  мелочь  собирать будут.  Да  и  он  учиться должен,
понимать,  что  важна  каждая  мелочь,  что  небрежность  недопустима,   что
лопухов...
     -- Ну, погнал, погнал! А гранатомет найдут -- это не следы?
     --  Заграничный,  вот в  чем фокус. Даго в Европе  такими пользуются. У
макаронников же и куплен,  все удачно сошлось. Отпечатков, надеюсь,  Арнольд
не оставил, а то  придется... Да спит он крепко. И ослаб от  потери крови, и
доза мощная. В городе разбудим.
     --  Ой ли?  Такие-то они дураки,  лягавые! Там китайцы, там, понимаешь,
американцы дагообразные. Шита белыми нитками вся твоя конспирация!
     --  Белыми  ли,  черными,  а  пока работает.  Джеймс, к  девятнадцатому
подходим.
     -- Вижу. Кстати, окурки да гильзы выкинь из кармашка, да?
     Патрик аж перекосился от стыда  за себя: действительно, спящий Подкидыш
навалился на Патрика, и тому  сначала жалко было  его беспокоить, а потом он
забыл, разговаривая с шефом. Ух, как стыдно, ексель-моксель! Он вытряхнул из
левого кармана оба злополучных окурка  и  две гильзы,  вышвырнул  их в окно:
пусть ищут и сверяют, кому нужно.
     Дядя Джеймс свернул на проселочную дорогу, где  их ждал дежурный пост и
полевая рация, настроенная для сигнала во все точки в городе.
     Сигнал был дан, а это  означало, что какофония субботних улиц  Бабилона
уже  через считанные минуты пополнится треском автоматных очередей, грохотом
взрывов и унылым плачем полицейских сирен.
     -- Пленных не брать, убытки после  посчитаем! --  таково было  яростное
напутствие  Дяди  Джеймса  Герману,  Боцману,   Нестору,   Мазиле  и  другим
предводителям боевых групп, сформированных еще на предварительном совещании.
Эту  фразу  он  произнес  по   рации   открытым  текстом   --  для   большей
внушительности, понимая при этом, что ее одну к  делу не пришьешь, даже если
эти  слова  будут перехвачены и записаны властями. Герман  также обязан  был
поставить  в  известность банды,  контролирующие сопредельные  территории, о
возможных инцидентах в  их  владениях,  извиниться  и  кратко пояснить  суть
происшедшего, но ни в коем случае не загодя, а по свершившемуся факту.
     Поскольку  дежурный пост стал бесполезен,  Дядя Джеймс приказал ребятам
двигаться  в  город, ехать  впереди  и в  пределах  прямой видимости,  а  за
кольцевой -- к Боцману, в его распоряжение. Подкидыша  решено было отправить
с ними  --  пусть  домчат и сдадут с рук на руки доктору  Гликману. Это было
рациональнее, чем везти его с собой, когда и так времени в обрез, а забот по
горло.
     -- Ну, теперь только держись -- команду я  дал, -- сообщил он  Патрику,
залезая  на водительское сиденье.  -- Теперь срочно на хату, пока  полиция с
ума не посходила: начнут хватать правого и виноватого.
     -- С чего бы им нас хватать -- мы же за кольцом мотор сменим?
     -- Все равно: узнают -- задержат. Допросы, вопросы, сличения-обличения,
на  фиг надо! Франк  чего-то меня ищет  срочно, а зачем?  Если пенять станет
насчет переговоров  --  так  теперь все в  порядке,  и даже врать  почти  не
придется. Я ему  намекнул, где нас ждать,  он  ту квартиру  знает.  А может,
ему...
     -- Он не должен был знать, я ему не говорил...
     --  Я говорил...  И  я показывал...  Замолкни, я знаю,  что делаю, и от
Франка тут подлянки не жду.
     -- Значит, не только Франк, но еще и бабы какие-то знают, да?
     -- Ты что, прокурор?  Ишь допрос устроил! И всюду-то ты заговоры ищешь,
всех-то  подозреваешь!  Да,  и бабы  были,  представь себе.  Ты пьянствовал,
понимаешь, некому было меня, сироту, на путь истинный наставить...
     -- Не  сходится. Из  твоих рассказов следует, что  ты недели две его не
видел  до  последних событий, а  я...  Но  ты  же  сам  говорил:  обеспечить
абсолютно секретную точку, чтобы никто не знал!
     -- Ну, все! Пыль  вот уляжется, ты найдешь и обеспечишь. Не отвлекай от
дорожных знаков и сам не отвлекайся, охраняй меня и зырь по сторонам.
     --  Несерьезно это,  Джеймс. Тебе  не  двадцать лет,  почикают -- тогда
поздно будет над заговорами смеяться.
     --  Слушай,  Патрик, морда  рыжая!  Ну  почему  я  должен твое  зудение
терпеть? Хуже нет,  когда  ты под  руку  нудить начинаешь. Вру: когда ты  на
волынке играешь,  вот этого -- нет хуже  на  свете!  Я не обязан перед тобой
отчитываться, я  тебе бабки плачу, а не ты мне. Я руковожу всем и отвечаю за
все, а не ты!  Раз я говорю, что там все в порядке, значит, так оно и  есть.
Ты понял, я спрашиваю?
     -- Понял. Понял я!  На твое место  не  претендую  и должен  молчать. --
Патрик обиженно замер на заднем сиденье и демонстративно повернулся к окну.
     Дядя  Джеймс  почувствовал,  что  переборщил,  что  надо  бы  загладить
несправедливый  выговор,  но не  было сил на  это. Лихорадочное  возбуждение
мало-помалу прошло, накатила усталость и апатия, хотелось поскорее добраться
до  "точки" и расслабиться, забыть, до следующего утра хотя бы, все проблемы
настоящего и будущего. Но нет,  Джеймс понимал, что как следует отдохнуть не
удастся до самого вечера: Франк ждет со своими разговорами, да  за ситуацией
надо  следить, чтобы  в случае непредвиденных  осложнений пассивный контроль
сменить на  активный -- а  как  иначе? Все же он пересилил себя и со вздохом
извинился:
     -- Ну, харэ дуться! Это я промахнулся с квартирой -- вольты и живчики в
голову ударили. Не все тебе одному дурью маяться. -- Он переложил на баранку
левую руку, а правую согнул в локте и протянул назад ладонью кверху.
     Патрик помедлил  пару секунд и  хлопнул по его ладони своею. Но обида в
его  душе осталась в виде мутного и трудно объяснимого словами осадка. Утром
и днем он  был в полной форме, работа вытеснила из сознания и подавленность,
и   воспоминания  о  ночных  кошмарах,  но   теперь,   когда  все  утряслось
более-менее, тоска и дурные  предчувствия с утроенной силой застучали в мозг
и сердце. И Джеймс не по делу завелся -- тоже,  видать, нервишки  шалят.  Да
еще  этот поганый похоронный марш достал до самых  почек. Что у них, другого
развлечения на радио нет? Или маршал безвременно загнулся...
     -- Джеймс, ради бога, выруби ты  кладбищенский  концерт этот, невмоготу
уже.
     -- Ты что, офонарел?!  Это же полицейская  частота -- сейчас заговорят,
залают, только относи! Авось что  полезное  услышим...  А пока пусть шуршит;
вот уж не думал, что ты такой тонкокожий.
     Холодок  ошеломительной догадки шевельнул корни рыжих  волос, и  Патрик
незаметно  заткнул  пальцами  оба уха. Так  и  есть  -- Мендельсон  звучал с
прежней силой...
     Спинка переднего сиденья больно стукнула его по носу.
     --  Патрик,  заснул,  что ли?  Побежали  скоренько  в  подставу,  а  то
вымокнем. -- Дядя Джеймс уже  выскочил из "косатки",  сгорбился и затрусил к
темно-вишневому "форду",  стоящему в условленном  заранее  месте на  платной
стоянке.  Мелкий  и  противный  дождик,  недавно вроде  бы начавшийся, успел
напрудить целые лужи,  и Дядя Джеймс боялся промочить ноги. И как это обычно
бывает  --  оступился,  и левая нога его провалилась  едва  не  по  колено в
выбоину, заполненную дождем. Дальше он уже распрямился и пошел не спеша и не
выбирая дороги, густо усеивая путь грязной и скудной матерщиной.
     Патрик догнал его у мотора,  сел рядом, на переднее сиденье. Похоронный
марш   утих,  но  Патрик  стал  вдруг   слышать  голоса   людей,  живущих  в
многоквартирном доме, что стоял напротив через улицу: они смеялись над ним и
Джеймсом. Он метнул взгляд на шефа, но  тот явно ничего не слышал: продолжая
ругаться сквозь зубы, завел мотор и выбрался на проезжую часть.
     --   Настрой   пока:   рисочка   вот  тут   быть  должна.  Hа  короткие
переключись...
     "Паршивейше весьма,  -- затосковал Патрик. --  Надо будет отпроситься у
Джеймса домой, хотя бы часика на четыре или  пять, сконцентрироваться, мозги
очистить".
     Такое случалось с ним дважды за всю его жизнь, и оба раза ему удавалось
выпутаться быстро и без посторонней помощи, но сейчас ситуация экстремальная
и помочь некому: пожалуешься -- Джеймс спишет в два счета в лунную губернию,
на старые  заслуги не посмотрит. Не сразу,  естественно,  и  не  в глаза, но
отдаст соответствующий приказ: ха! -- в затылок, и мозги на пол.
     Патрик  знал еще один  варварский, очень тяжелый  в  исполнении  способ
поправиться:  надо  глотнуть изрядную  порцию  барбитуратов, а еще лучше  --
аминазинчику. Потом  минут  десять побегать вверх-вниз  по  лестницам, кровь
разогнать, чтобы  лекарство лучше усвоилось, на глюки внимания  не обращать.
Потом сразу же лечь спать часа на четыре...
     -- Да что ты там ковыряешься так  долго? Дай, я сам гляну... Вот падлы,
помощнички...  подсунули  приемник, он же не берет  полицейскую  волну.  Ну,
идиоты, я не могу... Чегой-то ты бледный весь из себя, укачало?
     -- Не жрамши со вчерашнего утра, откуда румянцу взяться?
     -- А только что красный был, как помидор. Голоден -- это поправимо: там
в холодильниках жратвы навалом, в основном, правда, консервы, но  и картошка
есть, и  лук, и мясо, и рыба, и пиво, и яблоки. Но тебе не налью, потому как
пить  не  умеешь. Будешь есть яблоки, они  витамины  содержат, а не градусы.
Готовить  по-мужицки будем, без  изысков. Если  моя кухня надоест,  найдется
кому готовить, -- Франк у нас известный гурман. Но он пивом брезгует, только
марочные вина ему подавай, а то и коллекционные. Я взял пару литров какой-то
дряни, как чувствовал,  что найдется потребитель. Но это будешь  не ты, тебе
не налью, потому как и вино ты пить не умеешь.
     -- Сам не буду, меня от одной только мысли о выпивке крутит  наизнанку,
отравился на сто лет вперед.
     --  Да ты  год хотя  бы продержись, я  тебе  конную  статую поставлю из
лучших сортов  бронзы... От кого  это по2том  так разит, от тебя, Патрик? Ты
что, носки поменять забыл?
     -- Не знаю, все у меня чистое. Подкидыш, верно, истек потом и кровью да
меня пропитал  насквозь. А может, это как раз от твоих ног пахнет, от левой,
например. Ты ведь ею какую-то парашу толок...
     --  Приехали. Вон  его  телега, Франка нашего. Точно.  Где он нацыганил
такую  развалину,  хотел  бы  я  знать... Ты  вот  что. Мне придется  Кукишу
залепухи  насчет  переговоров кое-где  набрасывать,  если спрошу -- подмахни
ненавязчиво. Незачем ему все про нас знать, правильно я говорю?
     --  Мое дело тридесятое,  гони что хочешь.  Мне главное  -- лекарства в
аптеке  купить, ливер подлечить малость. Я  виски почти  неразбавленным пил,
видимо,  слизистые  пожег. Тут поблизости,  в двух кварталах отсюда,  аптека
есть. Зайдем, может? Или я один в пять секунд обернусь?
     --  Нет. Порядок  есть  порядок,  согласно твоим же  указаниям.  Наружу
выйдем через  трое суток минимум. Франк с нами. Мы даже Тобика возьмем, мало
ли чего: возьмут да спросят  покрепче, а человек слаб... Думаю, это будет им
приятным сюрпризом!  -- Дядя  Джеймс хохотнул  коротко. --  Я их в  гости не
звал,  сами  напросились.  А  лекарства  там  тоже  быть должны,  поищешь. И
автомобильную  аптечку захвати  на  всякий случай.  Пойдем, только в  темпе,
Патрик, в темпе...

Глава 7

     Я иду впотьмах.
     И дрожит в пустых руках
     Неведомое.

     О, Швейцария! Страна озер и банков, фондю и револьверов, многоязычная и
благополучная...  Над  необъятной  Британской  империей в пору  ее  расцвета
никогда не заходило солнце, но и  мирной жизни она  не знала. А  крошечная и
уютная  "кантония",  лишенная забот по  защите  родной земли от  прежних  ее
владельцев, помнила  слово  "война"  по  старой привычке и  потому еще,  что
соседи,  подарившие  ей  свои наречия,  отличались  куда  более  неуживчивым
нравом.
     А    на   чем,   собственно,   зиждется   благополучие   сухопутной   и
благовоспитанной страны? Уж  не на туризме ли? И на туризме, и на трудолюбии
аборигенов. А  еще  Швейцария  --  финансовая  печень Европы. Банки,  банки,
банки! В Цюрихе их побольше, чем в Лугано, к примеру...
     В  Лугано слишком много  итальянцев.  Гекатор крупно рисковал и поэтому
стерегся хотя бы в  мелочах: он  двинулся  прямиком в  Цюрих  с американским
паспортом от Механика, стараясь уже не употреблять итальянский  язык. Звался
он теперь Энтони Радди.
     Ранним утром,  выйдя с территории Центрального вокзала, он просто пошел
вдоль  изумительно  опрятной  и  не  очень-то  широкой  улицы.  Он  знал  из
путеводителя, что называется улица Банховштрассе, что она -- именно та, куда
он должен был прибыть  около двух лет тому назад, чтобы вместе с напарником,
Червончиком гнойным, назначенным ему Дядей  Джеймсом, вынуть деньги из сейфа
и доставить на родину,  в Бабилон, столицу Республики Бабилон, где родился и
вырос Гек.
     Гек  решил не  торопиться, благо  некуда, при любом  развитии  событий,
ознакомиться  с достопримечательностями, проверить,  насколько это возможно,
нет  ли за ним слежки, устроиться в  гостинице, которая потише  и подешевле.
Главное же -- унять трясучку нетерпения и большого страха...
     Тем  временем улица вывела его  к небольшому симпатичному  озеру, почти
голубому в утреннем  июньском солнце. Гек выбрал скамеечку и  пристроился на
ней,  развернув туристскую схему.  Он и  так довольно  четко помнил карту --
изучал  такую  же  в  Бабилоне  и  (украдкой)  освежал   память  в  тюремной
библиотеке,  но   сейчас   ему  было  любопытно  сравнить   непосредственное
впечатление  от увиденного и то, каким представлялся ему Цюрих  по  схемам и
фотоснимкам.
     В  реальности город  выглядел  не таким  пряничным,  но  зато буквально
излучал сытую и безмятежную  благожелательность. Откуда-то справа забренькал
колокол  -- с  кирхи, видимо; прохихикала мимо стайка  девчачьей  малышни --
наверное, в школу...
     И  Гека  отпустило,   судорожное  напряжение  исчезло,  растворилось  в
безмятежном, чисто  вымытом  утре,  захотелось  есть  и пить.  Он  достал из
внутреннего кармана пиджака лопатник и  пересчитал наличность: за глаза и за
уши -- одна тысяча двести сорок один доллар "гринами" и на две сотни местных
франков, и  мелочь  в карманах. Он упорно копил  и экономил деньги в тюрьме,
готовя рывок, понимая, что нет смысла рассчитывать на заначку под камнем, на
берегу  Кастелламарского залива. А вот -- случилось, повезло, можно считать,
и  насколько легче дышится с деньгами на  кармане. Можно  было бы и не ехать
сюда, не рисковать, на первое время бы хватило... Гек выпил чашечку местного
кофе  со сливками,  чтобы заесть  какую-то  сладкую  пакость  с  орехами,  и
пустился кружить по старому Цюриху.
     Вот отель  "Пальма",  где  четыре  с лишним года  назад проходило "одно
очень  важное совещание с нашими друзьями", в котором участвовал  на  первых
ролях  дон  Паоло  (о  чем  они совещались  и  как-то  он  сейчас?), а вот и
гостиница,  где  он должен был тормознуться и через некоего  турка  передать
сообщени