умен,  рассудителен, относительно  образован.  Иностранных  языков,
по-видимому, не знает, но иногда употребляет латинские афоризмы и поговорки.
При всей авторитарности -- любит выслушать собеседника, но при этом ничем не
выявляет  эмоционального  отношения  к услышанному. Придерживается архаичных
тюремных норм и правил, которые исповедует сам и обязует к этому  других.  В
натуральных потребностях весьма скромен. Умеет ладить с людьми и наводить на
них  свое влияние.  Очень  скрытен:  контакты с  волей  носят  регулярный  и
обширный  характер,  но  никто  ничего, кроме  него самого, точно  не знает.
Прошлое скрывает, упоминает только то, что  знают официальные органы.  По их
"понятиям" это разрешается.  В  "понятиях" -- он очень близок к  группировке
уголовников  так  называемой  "золотой   пробы",  но  отрицает  свою  к  ней
принадлежность.  Отрицание  не  носит  "подчиненного"  характера,  напротив,
отзывается о них  как бы сверху (Бонс замолчал здесь, глядя  в  глаза своему
"визави", и тот понимающе кивнул: высочайший запрет на термин "Большие Ваны"
еще  никто не отменял,  и  оба это знали). Пользуется гигантским авторитетом
среди сидельцев: его ощутимо  боятся  даже ближайшие к нему,  но уважают  за
"справедливость" и  паханскую хватку. По слухам, похоже  --  достоверным, на
воле  он  занимает,  или  занимал,  высокое   место  в  преступной  иерархии
Бабилона-города, не исключено, что и за его пределами. Положение на зоне тем
не  менее шаткое  -- почти  вся  она, за исключением двух локальных  отрядов
(бараков), под контролем  у враждебной  преступной группировки, самоназвание
"Серебро". Администрация  "благоволит"  скорее к  ней, нежели к  группировке
Ларея, но,  по слухам  опять же,  ведет себя  пассивно, как  бы  не  замечая
взрывоопасности обстановки.
     Ларей не пьет и не курит, равнодушен  к чифирю,  запретил  наркотики  и
рауш-токсикаты. Брезгует  половыми  контактами  с педерастами (для себя Бонс
также  решил эту проблему  иначе), в  карты играет  редко  и  без азарта, не
суеверен и не религиозен...
     Бонс  мог  бы  рассказывать  бесконечно:   его,  крутого  профессионала
"смежной"  в  чем-то  специальности,  завораживала  личность  "подопечного".
Завораживала  и привлекала  самобытностью  и силой.  По  характеру наводящих
вопросов он уловил направление  начальственного интереса, но нет --  никакой
профессиональной "школы" нет,  это не спецслужба иного  государства.  Манера
общения, выстраивания отношений, система обработки чужого мнения -- плоть от
плоти местного мира, от  сохи,  такое  не подделать. Сам Бонс  потому  и  не
засветился,  что ему  не  было  нужды  лезть  на  первые  роли, когда личные
качества и повадки всегда на виду. И то Ларей очень странно иной раз на него
поглядывает: нет-нет, да и  щупанет насчет  опыта, семьи... То бицепс  ткнет
невзначай,  то  на  почерк  внимание обратит... Храни Господь --  засыпаться
перед ним!  Что растерзает -- нет сомнений  ни  малейших,  акула милосерднее
бывает... Но ведь и... Черт побери! Перед самим собой-то можно быть честным:
стыдно  будет перед этими отбросами  -- вместе жили, ели-пили, дрались... Ты
стукач, а они нет...
     Но  об  этих  извращенных  угрызениях  совести  Бычок,  разумеется,  не
докладывал...
     -- Слабости, пороки? Нету, что ли?
     Бонс  крепко задумался при этом естественном  и  обязательном  вопросе.
Отсутствие интереса  к  нормальной жизни,  постоянное стремление  к  резне и
крови  --  это ведь  тоже пороки. Но необходимо  другое --  требуются рычаги
влияния, которые дает знание слабых мест в характере...
     -- Любит читать.
     -- ?..
     -- Да. Это, наверное, звучит очень смешно,  я понимаю... -- Бонс всосал
глубочайшую  затяжку и нервно пригасил сигарету. --  На воле я бы  замучался
такого вербовать, а ведь неумехой никогда не был. Но по тому, что он читает,
можно в конце концов определить его внутренний мир, диапазон интересов... Но
и  формуляром  в  тюремной  библиотеке  не  отделаться --  годы  надо  рядом
находиться,  чтобы  отследить  для  нас  полезное  в том  мусоре, который он
читает, а значит, и впитывает, а потом выделяет наружу. Есть у него и другие
слабости, несомненно, да я их пока не вскрыл. Очень уж сторожится мужик...
     -- Твой отчет больше на дифирамб похож, Уил... Не замечал сам?
     --  Пожалуй,  если  при этом не знать,  что он  подонок. Но  и  тип  не
ординарный. Если генерал  на годы определил не самого худшего офицера Службы
в соглядатаи к уголовнику, то значит, он того стоит.
     -- Это не его мы на вахте видели?
     -- Его самого.
     -- Я так  и понял -- личное дело его смотрел... Ну, тебе виднее тут, на
месте. Я все  запомнил, не волнуйся, маразм еще не  грянул... Да,  жалование
тебе  идет  майорское, двойное,  плюс внеурочные  за выходные-то дни. И стаж
соответственный  --  год  за три.  Не  зарежут  --  поживешь.  Ты  вот  что,
посоветовать хочу...  Можешь  записать совет на бумажке и  снести в  сортир,
если не примешь: обрабатывай окружение, ищи друзей, шутов, фаворитов или сам
вотрись.  Баб  нету,  мужики  становятся  сентиментальнее,  выдумывают  себе
женскую верность, мужскую дружбу и так далее... Дрочишь?
     -- Твое какое дело.
     --  Ответил.  Нечто  аналогичное и  с  душой происходит --  потребность
излиться,  поделиться, чтобы не потекло из ушей. На свободе проще -- и жена,
и семья...
     -- Ему не положена семья.
     --  Не  фыркай,  ты  же  понимаешь,  о   чем  я  толкую...  Человек  --
биологически задан как стадное животное, иное -- противоестественно...
     --  Ладно, ты прав, прав. Я  ведь  и сам в этом направлении думаю... Да
справимся, не  впервой...  Только со связью  поаккуратнее,  они здесь --  не
лохи.
     -- Не -- кто?
     -- Местный жаргон. Не дураки и не растяпы.
     -- Акклиматизировался, да?.. Еще вопросы, просьбы?
     -- Не имею.
     -- Ну, тогда прощаться пора. Что увидел -- доложу. Больше  -- хорошего,
если  тебе  интересно  знать.  Генерал  въедливый такой,  впечатления  будет
слушать, не только факты... Моя старуха настряпала по этому случаю, возьми с
собой. Все проверено по канонам, ничего лишнего и незаконного. Скажешь -- от
тетки Фелиции, сестры отца. Бери, она вкусно готовит.  Видишь -- какое через
нее пузо наедено... Давай лапу -- и успехов тебе!..
     На  зоне  миновал  год.   Гек  раздваивался  на  тактику  и  стратегию:
приходилось выстраивать каждый день, решая бесчисленное множество проблем по
зоне и вне ее, а также прокладывать курс на месяцы вперед.
     Ушастый,  Арбуз,  Сторож и Гнедые  действовали здесь  вахтовым методом,
сменяя  друг друга, а Фант  торчал почти постоянно, отлучаясь в Бабилон лишь
за техническими надобностями. Парень, поощряемый  в записках похвалами шефа,
явно  задумал поставить под  тотальный следящий колпак всю  крупную и мелкую
городскую знать. Он подстригся, стал одеваться прилично, чтобы не привлекать
внимание окружающих, а числился инженером-ремонтником в мелкой фирме-филиале
из хозяйства Тони Сторожа.
     Гек сумел отбить еще один барак, пятый по номеру. Победа далась тяжело:
в  промзоне  для пятого  отряда локалку  было  никак  не  выгородить,  после
жестокой расправы со скуржавыми в рабочее время последовал не менее жестокий
ответ с  опускаловом  и со  смертями. Деморализованные фраты и новобранцы из
пятого  отряда  категорически  отказались  идти  на  работу,  где  их  ждала
скуржавая месть. А заработков, тем не менее, лишаться никто не хотел. Но это
было  полбеды --  есть  свободные  мощности  в своих  цехах; плохо  то,  что
санчасть, БУР,  помывка,  клуб  --  все принадлежало  скуржавым. Это  весьма
осложняло  жизнь  восставшим,  а вина за это  лежала, по разумению  простого
народа, на новых вождях, то есть персонально на Геке.
     Время шло,  и все чаще приходили ему в голову мысли, что зря он все это
затеял. Жизнь проходит впустую. Какое там к черту  удовлетворение --  такими
темпами можно сто лет пробороться за справедливость в одной, отдельно взятой
слепой кишке.  Уже тридцатник разменян,  а на душе --  пустота. Малявы пиши,
дураков  разнимай,  лягавых  подмазывай --  и  все? Эх, хорошо  бы вот  так:
пожрал, стиры пометал, телевизор посмотрел, с бабой оттянулся -- и спать.  А
назавтра и послезавтра то же самое.  И так до конца, не думая, не сожалея...
Человечество  -- стадо скотов, я --  человек, следовательно,  мне  не должно
быть чуждо  ничто  человеческое. Да оно, похоже, и  будет через  пару-тройку
лет, если  доживу...  Кругом сельва. Тысячелетия звери, птицы и деревья жили
своей жизнью, даже без карт и  телевизора: пожрать и размножиться --  вот  и
все дела. Но ведь в чистоте жили: трупы съедят, дерьмо склюют -- природа. Мы
же где появимся,  там все и  опаскудим. За зоной сплошная  гниющая  помойка,
города в  кольце таких же  свалок.  Зверье ушло,  остались  только  помойные
голуби -- педерасты среди птиц.  Разве  что насекомые-кровососы и глисты еще
не  оставили  человечество своей любовью.  И крысы...  Ох и  твари, а  какое
сходство в повадках... Если  буддисты правы, то понятно,  куда  переселяются
человеческие души... Убери человека -- и крысы почти все исчезнут, и голуби,
и клопы... Останется земля-матушка,  будет себе вращаться вокруг  солнца, не
считая  оборотов, да ждать,  пока следующая пакость не подцепит эволюционный
вирус.
     Гек вздохнул. Пора вставать на  утренний  развод,  а  там и завтрак,  а
потом и дела... Скуржавые явно готовились к решительным  действиям,  чтобы в
один прекрасный (для них) миг или вечер выполоть  все сорняки в трех Гековых
бараках. Возможности революционного  мятежа  в  пользу  Гека  были полностью
исчерпаны; скуржавые усилили  контроль за  настроениями в массах, но в то же
время ослабили пресс по  отношению  к трудилам, поприжались с беспределом. У
Гека,  через  агентуру  внутри  и снаружи,  всюду глаза  и  уши, везде полно
сочувствующих, да только бунтовать нынче никто  не желает... Замочат  Гекову
шайку --  все в прежних размерах восстановят, даже ежу понятно, а  все равно
-- рисковать своим скудным "сегодня" не хотят. Такова сидельческая мудрость:
сегодня хреново -- а завтра хуже будет.
     А скуржавые думают о грядущем, и светлое "завтра" видится им отнюдь без
Гека.  Не иначе -- подготавливают  они Варфоломеевскую  ночь, забывая о том,
что  гугеноты  в  данном  случаи  -- они. Просто их больше.  Гека  давно уже
осенила идея,  как продвинуть процесс восстановления "черного" порядка, надо
только угрохать  массу  сил  и нервов, чтобы все  аккуратно  подготовить.  И
денег, естественно...  На  подготовку операции Гек  тратил "вольные" деньги;
зонный  общак весь  до пенса  шел  на  общественные нужды,  иначе  авторитет
подмокнет -- зажрался, скажут...
     Во время очередной помывки скуржавые ухитрились взять в  плен и уволочь
в душевую двух нетаков из третьего  барака.  Там,  на мокром кафельном полу,
обоих  изнасиловали  "хором", после  чего выбросили наружу, даже убивать  не
стали. Один нетак в тот же вечер прямо на больничной койке вскрылся, наложил
на себя руки.  Другой предпочел жить в позоре. Его  пока никто не шпынял,  в
память о  былом, но бывшие  старые товарищи не заговаривали с ним, вообще не
замечали,  чтобы  их   не   заподозрили  в  сочувствии  к  пидору,  пусть  и
невольному... Скуржавые  с  хохотом кричали из-за колючек,  обещали, что все
три  барака  станут  "женскими", без  пощады,  называли  по  именам тех, кто
первыми  наденет юбочки. Многие, особенно фраты, были сильно деморализованы:
скуржавые  не шутят; слухи о будущей большой расправе  проникли в каждое ухо
каждого сидельца...
     Гек понял, что время пришло.  Да и пора было начинать  -- операция была
готова,  взрывчатка завезена, два карабина с  глушителями и оптикой  --  под
полом...
     Через трое суток, после отбоя, Сим-Сим, Дукат, главнетак пятого барака,
угловые всех трех бараков и пристяжь помельче созвали всю блатную  и рабочую
аристократию в барак  Ларея. На  столе расстелили одеяло. Ларей,  как всегда
угрюмый, разулся, влез босиком на стол и толкнул краткую речугу.
     -- Люди! Нетаки, честные фраты и трудилы! Сами знаете, что творит и что
замышляет  скуржавая нечисть против  вас...  Что?.. Ошибаешься, приятель,  и
против вас! Еще раз перебьешь -- лично рыло надвое  раздерну. Не трогать! --
парнишка пошутил...
     Пятидесятилетний   "парнишка"-кладовщик  из   пятого  барака  испуганно
замолк, кусая дурацкий свой язык...
     -- Вы меня знаете, я мирный и спокойный человек, не люблю доводить дело
до крови... -- Народ слушал, не осмеливаясь даже на  улыбку. -- ...Но дальше
терпеть такое невозможно. И  я, Стив  Ларей,  говорю вам, что не  долее  чем
через месяц  ровно зона перестанет быть  скуржавой  и проклятие будет  с нее
снято. Век мне воли  не видать, если  это не так! -- Ларей перекрестился. --
Лягавым буду! -- И опять перекрестился.
     -- И я не забуду тех,  кто мне в этом поможет. -- С этими словами Ларей
поклонился собравшимся и слез со стола. Митинг был окончен...
     Пахан побожился прилюдно  и  демонстративно  --  это серьезно.  На весы
брошены репутация, авторитет и сама жизнь. Как он это собирается сделать?
     Приближенные Гека  хоть  и  не божились, но понимали,  что  их  будущее
полностью связано  с будущим  шефа:  он громыхнется  --  и  им  всем  конец,
ситуацию будет  не удержать. Поэтому отступников и "камышовщиков" не было --
все изъявили готовность идти до конца. Сим-Сим, Дукат, Сухан (новый адъютант
Гека), еще двое  необходимых в  замысле ребят знали  больше других, но время
"Ч" и им было неизвестно.
     Слухи об обещании Ларея заполнили  всю зону -- у скуржавых тоже имелись
свои уши в трех бараках. А специально "заряженные" люди добавляли пару: мол,
ровно через месяц, к празднику, должен прийти  на зону огромный золотой этап
из восточных районов, где закрылись шахты и прииски. Ларей об  этом знает  и
готовит  встречу  с  последующим фейерверком  для скуржавых. (Кум эти  слухи
зафиксировал,  но  особо  не  волновался,  поскольку знал: Ларей  ошибается,
никакого этапа не предвидится, кроме мизерных, в пять-шесть человек.)
     Гек долго выжидал,  пока не подвернулось максимально удобное  сочетание
обстоятельств,  и  только  тогда побожился  прилюдно,  дав  времени  отсчет.
"Золотого" этапа не будет, а  месяца он ждать не собирался,  впрочем, как  и
встревоженные  главари скуржавой  стороны.  Через  месяц  страна  готовилась
невиданно  пышно  отпраздновать  великую  дату:  ровно  сто  лет  тому назад
свободолюбивый бабилонский народ сбросил с себя ненавистное колониальное иго
Британской  империи. Денег на подготовку не жалелось; Бабилон, по рассказам,
уже сейчас походил на рождественскую елку, а то ли еще будет! На зонах также
проживали   граждане  великой  страны  и  также  готовились   к  праздникам.
Руководство  зоны  планировало проведение большого  концерта самодеятельными
усилиями  сознательных заключенных. Клуб  перешел на  круглосуточную работу,
репетиции не прекращались ни на минуту, так  что  даже  пришлось  установить
посменный  график  этих  репетиций.   Неожиданно   для  начальства   зоны  и
авторитетные сидельцы, из числа вставших на путь исправления,  необыкновенно
дружно подписались участвовать в мероприятии, для них даже пришлось выделить
специальное время, по ночам.
     Гека  охватила лихорадка  ожидания, но он держал  себя в руках,  даже в
мыслях не  допуская спешки.  Наконец электрик передал: сегодня большой сбор.
Это означало, что в репетиционное ночное время соберутся почти все скуржавые
--  большая сходка! В программу  входило толковище, "официальное" венчание с
ножом  группы  достойных  кандидатов  и окончательное конкретное  решение  о
Лареевой шайке.
     Фант  --  толковый парнище, за его сторону дела  можно не беспокоиться.
Ребята вокруг Гека тоже держались уверенно -- могла подвести случайность, но
на то она и случайность, что ее не предусмотришь...
     Несколько месяцев подряд на зону шли мелкие порции пластида-взрывчатки,
в   конце  концов  собранные  в  одиннадцать   наборов  (один  --  пятьдесят
килограммов и  десять по пять) и тщательно уложенные под пол  зонного клуба.
Детонаторы должны  были  быть  приведены  в действие радиосигналом. Подающий
прибор  в четырех экземплярах (для  надежности на случай  непредвиденного  и
удачного  шмона) в  разобранном  виде, чтобы от  греха подальше, хранился во
всех  трех бараках.  Ровно  в полночь  (для торжественности) должна начаться
сходка. В половине двенадцатого Гек уже  настроил прослушку, почти полностью
собрал "пускач"  и,  созвав  в "комнату" всю верхушку,  давал  им  последние
инструкции.
     -- Бычок, ты  по замкам специалист, значит, руки  точные. Возьми. -- Он
протянул  Бычку карабин  с  оптикой. -- Второй  -- Дукату, сам  говорил, что
стрелять умеешь... Сверим часы. Ровно  без пяти  начинайте снимать дежурных.
Ты,  Бычок,  у  второго  и первого бараков;  Дукат, ты начнешь  с  шестого и
вперед, до упора. Когда Бычок шмальнет тех, присоединится к тебе...
     -- На мокрое меня подписываешь? Я сроду этого не делал...
     --  Сделаешь. Бычок, не время ломаться:  или ты, или тебя, вариантов не
будет. Дак -- как?
     -- Стрелять-то я умею, да глушаки хоть надежные?
     -- На  пять выстрелов каждый. По три запасных. Меняется  в секунды. Над
затвором обязательно полиэтиленовый мешок под гильзы, где их потом в темноте
искать? Стрелять в сердце, ну  в грудь -- этого хватит, концы  надпилены. Не
мазать!  ("Откуда  он знает  о свойствах  глушаков?"  --  мысль  мелькнула и
исчезла, съеденная  безумием напряженнейшего момента.) Вы трое -- в драки не
лезть, по сторонам не зырить, только выковыривать  пули. Не нашли --  дальше
двигайтесь.  Но  лучше находить. Сим,  твоя задача --  вычистить  два первых
барака. Потом --  как обговаривали.  Вот схема мест, покажешь своим людям, в
руки не давать. Сделал -- уничтожь, лучше сожги.  Все остальные  -- со мной.
По пять рыл на барак -- хватит, там одна шантрапа осталась, отпора не будет.
Сделали -- домой, кроме старших. Старшие ко мне. Остальные дальше, потом так
же.  Старшие  -- следят за комплектом  своих пятерок, а  после дела держатся
рядом со мной.... Все это я повторяю в десятый раз, надо будет -- еще десять
отталдычу,  лишь бы не  перепутали. Как только в карманах пискнет, если меня
не видно и не  слышно будет  на тот  момент  --  давайте команду "ложись"! И
погромче  --  лучше действует. Все побоку тогда и  мордой  в землю секунд на
пять. И сразу домой, не  дорезали -- хрен с ними,  домой на  нары! Все  всем
понятно? Проверить маски.  Еще раз проверить! Ломы -- так-сяк, лучше местные
пожарные использовать, заточки бросать на  месте, с собой не брать! Перчатки
проверить.  Вроде все. Напоминаю, во время дознания все вспоминают вчерашний
вечер, кто что делал, и поют о  нем как о сегодняшнем. Отсебятины не пороть.
Ну, с  богом!  Сейчас без пяти. У  нас пятнадцать-двадцать  минут, не более.
Шмель, снимай! -- Последние слова Гек проговорил в рацию. Его человек в упор
бесшумно застрелил двоих дежурных у клуба,  разбросал и распихал по сторонам
с десяток черных повязок -- самодельных масок -- и крадучись двинулся к себе
в   четвертый   барак,  его  задача  была  выполнена.  Пуль  вытаскивать  не
требовалось,   специальный  револьвер  с  глушителем  был  заряжен  ледяными
отливками -- растают, погода плюсовая.
     Деловито, с минутными  интервалами, кашляли карабины,  бегущие  впереди
перекусывали запоры, вслед за  ними гуськом, словно большие черные  муравьи,
бежали  нетаки  и  фраты-добровольцы.  Первая  пятерка  завернула  в  барак,
остальные  текли дальше. Все происходило предельно тихо, насколько это можно
было   обеспечить.  Помогали   клаксоны   автомобилей  за  пределами   зоны,
музыкальный грохот из клуба, вой северного ветра -- все  было в  жилу в этот
миг.
     Первая пятерка заскочила в проход, с ломами и пиками наперевес, и м