чем будет спорить. Я  повторяю  одно:  запомните
то, что я сейчас сказала, и, когда я вам  скажу,  что  я  это  говорила,  не
разубеждайте меня.
     Поставив  такое  условие,  миссис  Никльби,  которую   днем   и   ночью
преследовало видение - разгоряченный вестник врывается в  дом  и  объявляет,
что Николас принят компаньоном в фирму, - перешла от этой темы к другой.
     - В высшей степени странно, - сказала она, - в высшей степени  странно,
что они пригласили мисс Ла-Криви. Меня это изумляет, честное слово изумляет.
Разумеется, очень  приятно,  что  ее  пригласили,  очень  приятно,  и  я  не
сомневаюсь, что она будет держать себя прекрасно,  она  всегда  держит  себя
прекрасно. Радостно думать, что мы доставили ей возможность попасть в  такое
общество, я этому очень рада, я в восторге, потому что она и в самом деле  в
высшей степени благовоспитанная и добродушная особа.  Я  бы  только  хотела,
чтобы кто-нибудь дружески намекнул ей, какая у нее плохая отделка на шляпе и
какие ужасные банты, но, разумеется, об этом не может быть и речи,  и,  если
ей угодно походить на пугало, она несомненно имеет на это полное  право.  Мы
никогда не видим себя со стороны, никогда! И никогда не видели  и,  полагаю,
никогда не увидим.
     Так как это нравоучительное размышление напомнило  ей  о  необходимости
быть особенно элегантной, в противовес мисс  Ла-Криви,  и  явиться  во  всей
своей красе, миссис Никльби начала совещаться с дочерью касательно ленточек,
перчаток и украшений, а эта тема, будучи сложной  и  крайне  важной,  вскоре
оттеснила тему предыдущую и обратила ее в бегство.
     Когда настал знаменательный день, славная леди отдала себя в  руки  Кэт
примерно через час после завтрака,  одевалась  не  спеша  и  закончила  свой
туалет как раз вовремя, чтобы и дочь успела заняться своим туалетом, который
был очень прост и не отнял много времени, хотя оказался  столь  изящен,  что
никогда еще не бывала она очаровательнее и милее. Явилась и мисс Ла-Криви  с
двумя картонками (у обеих вывалилось дно, когда их вынимали из кареты) и еще
с чем-то, завернутым в газету; некий джентльмен  в  карете  уселся  на  этот
предмет, который пришлось снова разглаживать,  дабы  привести  в  надлежащий
вид. Наконец все были одеты, включая и Николаса, вернувшегося  домой,  чтобы
их отвезти, и они отбыли в карете, присланной для этой цели братьями. Миссис
Никльби очень интересовалась, что подадут  на  обед,  допрашивала  Николаса,
какие он сделал за это утро открытия, не почуял  ли  доносившийся  из  кухни
запах  черепахи  или  какие-нибудь  другие   запахи.   и   оживляла   беседу
воспоминаниями об обедах, на которых  бывала  лет  двадцать  назад,  сообщая
подробности не только о кушаньях, но и о гостях,  к  коим  ее  слушатели  не
проявили особого интереса, так как до сей поры никто ни разу об  этих  людях
не слыхивал.
     Старый дворецкий  встретил  их  с  глубоким  почтением,  расплываясь  в
улыбке, и провел в гостиную, где они были так  сердечно  и  ласково  приняты
братьями, что миссис  Никльби  пришла  в  волнение  и  у  нее  едва  хватило
присутствия духа оказывать покровительство мисс Ла-Криви.  Еще  больше  была
растрогана этим приемом Кэт: зная,  что  братьям  известно  все  происшедшее
между нею и Фрэнком, она понимала деликатность и трудность своего  положения
и трепетала, стоя рука об руку с Николасом, но вот мистер  Чарльз  подал  ей
руку и повел в другой конец комнаты.
     - Дорогая моя, вы видели Маделайн, с тех пор как она от вас  уехала?  -
спросил он.
     - Нет, сэр, ни разу, - ответила Кэт.
     - И ничего о ней не слышали, а? Ничего не слышали?
     - Я получила только одно письмо. - тихо сказала Крт. - Я не думала, что
она меня так скоро забудет.
     - Вот как! - отозвался старик, поглаживая ее по  голове  и  говоря  так
ласково, как будто она была его любимой дочерью. - Бедняжка! Что ты  на  это
скажешь, брат Нэд? Маделайн только один раз написала ей,  только  один  раз,
Нэд, а она не думала, что Маделайн так скоро ее забудет, Нэд!
     - О, печально, печально! Очень печально! - сказал Нэд.
     Братья переглянулись, молча посмотрели на Кэт, обменялись  рукопожатием
и закивали головой, словно поздравляя друг друга с чем-то весьма приятным.
     - Так, так, - сказал брат Чарльз.  -  Пойдите-ка  в  соседнюю  комнату,
дорогая моя... дверь вон там... и посмотрите, нет  ли  вам  письма  от  нее.
Кажется, оно лежит там на столе. Не спешите возвращаться сюда, милочка, если
найдете письмо, потому что мы еще  не  садимся  обедать  и  времени  сколько
угодно... Времени сколько угодно.
     Кэт послушно удалилась.  Проводив  взглядом  ее  изящную  фигуру,  брат
Чарльз повернулся к миссис Никльби и сказал:
     - Мы взяли на себя смелость пригласить вас на час раньше, чем сядем  за
обед, сударыня, потому что  нам  нужно  обсудить  одно  дело  и  это  займет
некоторое время. Нэд, дорогой мой, ты потрудишься  рассказать  все,  как  мы
условились? Мистер Никльби, сэр, будьте так любезны пойти со мной.
     Не  получив  дальнейших  объяснений,  миссис  Никльби,  мисс   Ла-Криви
остались одни с братом Нэдом, а Николас последовал за братом Чарльзом в  его
кабинет, где, к великому своему изумлению, увидел Фрэнка,  который,  по  его
предположениям, должен был находиться за границей.
     - Молодые люди, - сказал мистер Чирибл, - пожмите друг другу руку.
     - Я не заставлю себя просить! - воскликнул Николас, протягивая руку.
     - Я тоже, - подхватил Фрэнк,  крепко  пожимая  ее.  Старый  джентльмен,
смотревший на них с восторгом, подумал, что никогда еще не стояли рядом  два
таких красивых и изящных молодых человека. Сначала  взгляд  его  отдыхал  на
них, потом он сказал, усевшись за стол:
     - Я хочу, чтобы вы были друзьями, близкими и  верными  друзьями,  и  не
будь у меня этой надежды, я бы колебался, сказать ли вам то, что  я  намерен
сказать. Фрэнк, подойди сюда! Мистер Никльби, встаньте по другую сторону.
     Молодые люди заняли места справа и  слева  от  брата  Чарльза,  который
достал из ящика бумагу и развернул ее.
     - Это копия завещания деда  Маделайн  с  материнской  стороны,  который
оставил ей двенадцать тысяч фунтов,  каковая  сумма  должна  быть  уплачена,
когда Маделайн достигнет совершеннолетия или выйдет замуж.  Выяснилось,  что
этот джентльмен, разгневавшись на нее (его единственную родственницу) за то,
что она, несмотря на неоднократные его предложения, не пожелала отдать  себя
под его защиту и расстаться с отцом,  написал  завещание,  по  которому  эта
сумма  (все,  что  он  имел)  переходила  к  благотворительному  учреждению.
По-видимому, он раскаялся в своем решении,  потому  что  в  том  же  месяце,
спустя три недели, составил вот это, второе завещание. С  помощью  какого-то
мошенничества оно было похищено сейчас же  после  его  смерти,  а  первое  -
единственное, какое было найдено, -  было  утверждено  и  вступило  в  силу.
Дружеские переговоры, только на днях закончившиеся, велись с  тех  пор,  как
документ попал  в  наши  руки,  и,  так  как  не  было  никаких  сомнений  в
подлинности  его  и  разысканы  (не  без  труда)  свидетели,   деньги   были
возвращены. В результате Маделайн восстановлена  в  правах  и  является  или
явится при условиях, мною упомянутых, обладательницей  этого  состояния.  Вы
меня понимаете?
     Фрэнк отвечал утвердительно.  Николас,  который  не  решался  говорить,
опасаясь, что голос его дрогнет, наклонил голову.
     - Фрэнк, - продолжал старый джентльмен, - ты принимал  непосредственное
участие в  отыскании  этого  документа.  Состояние  невелико,  но  мы  любим
Маделайн и предпочитаем видеть тебя связанным  узами  брака  с  нею,  чем  с
какой-нибудь другой девушкой, хотя бы она была втрое богаче. Намерен  ли  ты
просить ее руки?
     - Нет, сэр. Я был заинтересован в поисках этого документа,  думая,  что
ее рука уже обещана человеку, который имеет в тысячу раз больше прав  на  ее
благодарность и, если не ошибаюсь, на ее сердце, чем я или кто бы то ни было
другой. Кажется, я поторопился с моими заключениями.
     - Вы всегда торопитесь, сэр, - воскликнул брат Чарльз, совершенно забыв
о принятой им важной осанке, - вы всегда торопитесь! Как смеешь  ты  думать,
Фрэнк, что мы хотели бы женить тебя ради денег, если  юность,  красоту,  все
добродетели и превосходные качества можно получить, женившись по любви!  Как
посмел ты, Фрэнк, ухаживать за сестрой мистера Никльби, не предупредив нас о
твоем намерении и не позволив нам замолвить за тебя словечко!
     - Я не смел надеяться...
     - Не смел надеяться! Тем  больше  было  оснований  прибегнуть  к  нашей
помощи! Мистер Никльби, сэр, Фрэнк, хоть он и поторопился,  на  сей  раз  не
ошибся в своих заключениях. Сердце Маделайн занято.  Дайте  мне  вашу  руку,
сэр. Оно занято вами, сэр, и это вполне натурально и так и должно  быть.  Ее
состояние  будет  вашим,  сэр,  но  в  ней  вы  найдете   сокровище,   более
драгоценное, чем деньги, будь их в  сорок  раз  больше.  Она  выбирает  вас,
мистер Никльби. Она делает выбор, который сделали бы за нее мы, ее ближайшие
друзья. И Фрэнк делает выбор, который сделали  бы  за  него  мы.  Он  должен
получить ручку вашей сестры, хотя бы она двадцать раз ему отказала, сэр, да,
должен, и получит! Вы поступили благородно, не зная наших  чувств,  сэр,  но
теперь, когда вы их знаете, вы должны делать то, что вам говорят. Как! Разве
вы не дети достойного джентльмена? Было время, сэр, когда мой  дорогой  брат
Нэд  и  я  были  бедными,  простодушными  мальчиками,  чуть  ли  не  босиком
отправившимися искать счастья. Разве с  той  поры  мы  изменились,  если  не
говорить о летах и положении в обществе? Нет, боже избави! О Нэд, Нэд,  Нэд,
какой для нас с тобой счастливый день! Если бы наша бедная мать была жива  и
увидела нас сейчас,  Нэд,  какою  гордостью  преисполнилось  бы  ее  любящее
сердце!
     Услыхав такое обращение, брат Нэд, который вошел  с  миссис  Никльби  и
оставался незамеченным молодыми людьми, рванулся вперед и крепко обнял брата
Чарльза.
     - Приведите мою маленькую Кэт, - сказал  брат  Чарльз  после  короткого
молчания. - Приведи ее, Нэд. Дайте мне посмотреть на Кэт,  поцеловать  ее  -
теперь я имею на это право. Я чуть было не  поцеловал  ее,  когда  она  сюда
пришла, я часто бывал очень близок к этому. А! Вы нашли письмо, моя  птичка?
Вы нашли Маделайн, которая вас ждала и надеялась увидеть? Вы убедились,  что
она не совсем забыла свою подругу, сиделку и милую  собеседницу?  Право  же,
вот это, пожалуй, лучше всего!
     - Полно, полно, - сказал  Нэд.  -  Фрэнк  будет  ревновать,  и  вы  тут
перережете друг другу горло перед обедом.
     - Так пусть он ее уведет, Нэд, пусть он ее уведет. Маделайн в  соседней
комнате. Пусть все влюбленные уйдут отсюда и беседуют между собой,  если  им
есть что сказать друг другу. Прогони их, Нэд, прогони их всех!
     Брат Чарльз начал очищать комнату, проводив зарумянившуюся  девушку  до
двери и отпустив ее с поцелуем. Фрэнк не  замедлил  последовать  за  нею,  а
Николас исчез первый. Остались только миссис Никльби и мисс Ла-Криви, обе  в
слезах, два брата и Тим Линкинуотер, который вошел, чтобы пожать всем  руку.
Его круглое лицо сияло улыбкой.
     - Ну-с, Тим Линкинуотер, сэр, - сказал брат Чарльз, который всегда брал
слово от имени двоих, - теперь молодые люди счастливы, сэр.
     - Однако вы не так долго оставляли их в неизвестности, как предполагали
раньше, - лукаво заметил Тим. - Да ведь мистер Никльби и мистер Фрэнк должны
были уж и не знаю сколько времени пробыть у вас в кабинете, и  уж  не  знаю,
что вы должны были им сказать, прежде чем открыть всю правду.
     - Ну, встречал ли ты когда-нибудь такого разбойника, Нэд? -  воскликнул
старый джентльмен. - Встречал ли ты такого разбойника, как Тим  Линкинуотер?
Он обвиняет меня в том, что я нетерпелив, а сам надоедал нам утром,  днем  и
вечером и терзал нас, добиваясь разрешения пойти и рассказать им  обо  всем,
что тут готовится, хотя наши планы не были еще и наполовину выполнены  и  мы
еще ничего не устроили. Предатель!
     - Совершенно верно, брат Чарльз, - отозвался Нэд. -  Тим  -  предатель.
Тиму нельзя доверять. Тим - безрассудный юноша. Ему  недостает  стойкости  и
солидности. Он перебесится и тогда, быть может со временем, будет  почтенным
членом общества.
     Так как эта шутка была в ходу у стариков и Тима, то все  трое  от  души
посмеялись и, быть может,  смеялись  бы  гораздо  дольше,  если  бы  братья,
заметив, что миссис  Никльби  силится  выразить  свои  чувства  и  буквально
ошеломлена таким счастьем, не подхватили ее под руки и не вывели из  комнаты
под предлогом, будто хотят посоветоваться с ней по какому-то весьма  важному
вопросу,
     Тим и мисс Ла-Криви встречались очень  часто  и  всегда  очень  мило  и
оживленно беседовали, всегда были большими друзьями, а  стало  быть,  вполне
естественно, что Тим, видя, как она продолжает всхлипывать,  сделал  попытку
ее успокоить. Так как мисс Ла-Криви сидела на широком старомодном  диване  у
окна, на котором прекрасно могли усесться двое, то столь же естественно, что
Тим сел рядом с ней. А если Тим был одет необычайно изящно и щеголевато,  то
раз это был великий праздник и знаменательный день,  что  могло  быть  более
естественным?
     Тим уселся рядом с мисс Ла-Криви и, положив ногу на ногу - ноги у  него
были очень красивой формы, и он как раз надел  самые  элегантные  башмаки  и
черные шелковые чулки, - положив ногу на ногу так, чтобы они попали  в  поле
ее зрения, сказал успокоительным тоном:
     - Не плачьте!
     - Не могу, - возразила мисс Ла-Криви.
     - Нет, не плачьте, - сказал Тим. - Пожалуйста, не плачьте, прошу вас.
     - Я так счастлива! - всхлипнула маленькая женщина.
     - В таком случае, засмейтесь, - сказал Тим. - Ну, засмейтесь же.
     Что такое проделывал Тим со своей рукой, установить  немыслимо,  но  он
ударил локтем в ту часть оконного стекла,  которая  находилась  как  раз  за
спиной мисс Ла-Криви, а между тем ясно, что его руке совершенно нечего  было
там делать.
     - Засмейтесь, - сказал Тим, - а то я заплачу.
     - Почему вы заплачете? - улыбаясь, сказала мисс Ла-Криви.
     - Потому что я тоже счастлив, - сказал Тим. - Мы оба счастливы,  и  мне
хочется делать то, что делаете вы.
     Право же, не было на свете человека, который бы так ерзал на месте, как
ерзал Тим: он снова ударил локтем в стекло - чуть ли не в то же самое место,
- и мисс Ла-Криви сказала, что он, конечно, разобьет его.
     - Я знал, что вам эта сценка понравится, - сказал Тим.
     - Как они были добры и внимательны, вспомнив обо мне!  -  сказала  мисс
Ла-Криви. - Ничто не доставило бы мне большего удовольствия.
     Но зачем было мисс Ла-Криви и Тиму Линкинуотеру говорить обо всем  этом
шепотом? Это была отнюдь не  тайна.  И  зачем  было  Тиму  Линкинуотеру  так
пристально смотреть на  мисс  Ла-Криви,  и  зачем  было  мисс  Ла-Криви  так
пристально смотреть на пол?
     - Таким, как мы, - сказал Тим, - которые прожили всю жизнь  одиноко  на
свете, приятно видеть, когда молодые люди соединяются, чтобы провести вместе
многие счастливые годы.
     - Ах, это правда! - от всей души согласилась маленькая женщина.
     - Хотя, - продолжал Тим, - это заставляет  некоторых  чувствовать  себя
совсем одинокими и отверженными. Не так ли?
     Мисс Ла-Криви сказала, что этого она не знает. Но почему  она  сказала,
что не знает? Она должна была знать, так это или не так.
     - Этого довода почти достаточно, чтобы мы поженились, не правда  ли?  -
сказал Тим.
     - Ах, какой вздор! - смеясь, воскликнула мисс Ла-Криви.  -  Мы  слишком
стары.
     - Нисколько, -  сказал  Тим.  -  Мы  слишком  стары,  чтобы  оставаться
одинокими. Почему нам не пожениться,  вместо  того  чтобы  проводить  долгие
зимние вечера в одиночестве у своего камелька? Почему нам  не  иметь  общего
камелька и не вступить в брак?
     - О мистер Линкинуотер, вы шутите!
     - Нет, не шучу. Право же, не шучу, - сказал Тим. - Я этого  хочу,  если
вы хотите. Согласитесь, дорогая моя!
     - Над нами будут смеяться.
     - Пусть смеются, - невозмутимо ответил Тим,  -  я  знаю,  у  нас  обоих
характер хороший, и мы тоже будем смеяться. А как мы весело  смеемся  с  той
поры, как познакомились друг с другом!
     - Вот это верно! - воскликнула мисс  Ла-Криви,  готовая  уступить,  как
подумал Тим.
     - Это было счастливейшее время в моей жизни, если  не  говорить  о  тех
часах, какие я  проводил  в  конторе  "Чирибл,  братья",  -  сказал  Тим.  -
Соглашайтесь, дорогая моя! Скажите, что вы согласны.
     - Нет, нет, мы и думать об этом не должны, - возразила мисс Ла-Криви, -
что скажут братья?
     - Господь с вами! - простодушно воскликнул Тим. - Неужели  вы  думаете,
что я мог затеять такое дело, а они о нем не знают? Да  сейчас  они  нарочно
оставили нас здесь вдвоем!
     - Теперь я никогда не в силах  буду  смотреть  им  в  глаза!  -  слабым
голосом воскликнула мисс Ла-Криви.
     - Полно! - сказал Тим. - Мы будем с вами счастливой супружеской  четой.
Будем жить здесь, в этом старом доме, где я прожил сорок четыре года;  будем
ходить в старую церковь, куда я хожу каждое утро по воскресеньям; нас  будут
окружать все наши старые друзья - Дик, ворота, насос,  цветочные  горшки,  и
дети мистера Фрэнка, и дети мистера Никльби, для которых мы будем все  равно
что дедушка и бабушка. Будем счастливой четой  и  будем  заботиться  друг  о
друге! А если мы оглохнем, охромеем, ослепнем  или  болезнь  прикует  нас  к
постели, как рады мы будем, что кто-то посидит и поговорит с нами! Так будем
же счастливой четой! Прошу вас, дорогая моя!
     Через пять минут после этой откровенной и искренней речи маленькая мисс
Ла-Криви и Тим беседовали так мило, как будто были женаты уже лет двадцать и
за все эти годы ни разу не поссорились. А еще через пять минут,  когда  мисс
Ла-Криви выбежала посмотреть, не покраснели ли  у  нее  глаза,  и  поправить
прическу, Тим величественным шагом  направился  в  гостиную,  восклицая  при
этом:
     - Нет другой такой женщины, как она во всем Лондоне! Право же, нет!
     Тем временем с апоплексическим дворецким чуть было не случился припадок
из-за  того,  что  так  неслыханно  долго  не  садились  за  стол.  Николас,
увлекшийся занятием, которое легко могут угадать каждый  читатель  и  каждая
читательница,  быстро  сбежал  по  лестнице,  повинуясь  сердитому   призыву
дворецкого, но его ждал новый сюрприз.
     На лестнице, на  одном  из  маршей,  он  нагнал  какого-то  незнакомого
человека в приличном черном костюме, также направлявшегося в  столовую.  Так
как человек этот прихрамывал  и  шел  медленно,  Николас,  не  обгоняя  его,
замедлил шаги и последовал за ним, недоумевая, кто  бы  это  мог  быть,  как
вдруг тот обернулся и схватил его за обе руки.
     - Ньюмен Ногс! - радостно вскричал Николас.
     - Да, Ньюмен,  ваш  Ньюмен,  ваш  верный  старый  Ньюмен!  Мой  дорогой
мальчик, мой милый Ник, поздравляю вас, желаю здоровья, счастья, всех  благ!
Мне это не по силам... для меня это слишком много, мой дорогой мальчик...  Я
превращаюсь в ребенка!
     - Где вы были? - осведомился Николас. - Что вы делали?  Сколько  раз  я
расспрашивал, а мне говорили, что скоро я о вас услышу!
     - Знаю, знаю! - отозвался Ньюмен. - Они  хотели,  чтобы  все  радостные
события случились в один день. Я им помогал. Я... я... Посмотрите  на  меня,
Ник, посмотрите же на меня!
     - Раньше вы не позволяли мне смотреть на вас, -  с  ласковой  укоризной
сказал Николас.
     - Тогда я не обращал внимания, какой у меня  вид.  У  меня  не  хватало
мужества одеться, как подобает  джентльмену.  Это  напомнило  бы  мне  былые
времена и сделало бы меня несчастным. Теперь я другой человек, Ник.  Дорогой
мой мальчик, я не в  силах  говорить.  И  вы  не  говорите  мне  ничего.  Не
осуждайте м