мисс Ла-Кривн в ответ на стук Ньюмена.
И он вошел.
     - Господи  помилуй!  -  воскликнула  мисс  Ла-Криви,  вздрогнув,  когда
ввалился Ньюмен.- Что вам угодно, сэр?
     - Вы меня забыли,- сказал Ньюмен, кланяясь.-  Меня  это  удивляет.  Что
меня не помнит никто из тех, кто знал меня в былые дни, это  натурально,  но
мало кто, увидев один раз, может забыть меня теперь.
     Говоря это, он взглянул на свое поношенное платье и парализованную ногу
и слегка покачал головой.
     - Правда, я вас  забыла,-  сказала  мисс  Ла-Криви,  поднимаясь,  чтобы
принять Ньюмена, который шел ей навстречу,- и  мне  стыдно,  потому  что  вы
добрый, хороший человек, мистер Ногс. Садитесь и расскажите мне все  о  мисс
Никльби. Милая бедная девушка! Вот уже несколько недель, как я ее не видела.
     - Как так? - спросил Ньюмен.
     - Сказать вам правду, мистер Ногс,- ответила мисс Ла-Криви,- я  уезжала
погостить - в первый раз за пятнадцать лет.
     - Это долгий срок,- грустно сказал Ньюмен.
     - Совершенно верно, очень долгий  срок,  если  оглянуться  на  истекшие
годы, хотя так или иначе, слава богу, одинокие дни проходят довольно мирно и
счастливо,-  отозвалась   миниатюристка.-   У   меня   есть   брат,   мистер
Ногс,единственный мой родственник,- и за все это время  я  ни  разу  его  не
видела. Не то чтобы мы поссорились, но он учился в провинции и женился  там,
а когда возникли новые привязанности, он  забыл  о  такой  бедной  маленькой
женщине, как я, и это, знаете  ли,  вполне  понятно.  Не  подумайте,  что  я
жалуюсь, я всегда себе говорила: "Это очень натурально: бедный дорогой  Джон
пробивает себе дорогу в жизни, и у него есть жена, которой он поверяет  свои
работы и печали, и дети играют теперь около него, и да благословит бог его и
их и да приведет нам всем встретиться когда-нибудь там,  где  мы  больше  не
разлучимся". Но подумайте только, мистер  Ногс,-  продолжала  миниатюристка,
просияв и захлопав в ладоши,- этот самый брат приезжает, наконец, в Лондон и
не успокаивается до тех пор, пока не находит меня. Вы подумайте  только!  Он
приходит сюда и сидит вот на этом самом стуле и плачет, как дитя, потому что
он так рад меня видеть; вы подумайте только, он  настаивает  на  том,  чтобы
увезти меня к себе домой, в провинцию (это прекрасное  место,  мистер  Ногс,
большой сад и уж не знаю сколько там земли, и за столом прислуживает человек
в ливрее, и коровы, и лошади, и свиньи, и  уж  не  знаю,  что  там  еще),  и
заставляет меня гостить целый месяц, и уговаривает остаться там на всю жизнь
- да, на всю жизнь,- и жена его уговаривает, и дети -  а  детей  четверо,  и
самую старшую девочку они... они назвали в честь меня... уже восемь лет тому
назад... правда, они ее назвали в честь меня! Я  никогда  еще  не  была  так
счастлива, никогда в жизни не была так счастлива!
     Достойная женщина закрыла лицо носовым платком и  расплакалась,  потому
что ей впервые представился случай раскрыть свое сердце, и сердце дало  себе
волю.
     - Ах, боже мой! - сказала мисс Ла-Криви после короткой  паузы,  вытерев
глаза и очень проворно сунув платок в карман.- Каким глупым созданием должна
я показаться вам, мистер Ногс! Мне не следовало об этом рассказывать,  но  я
хотела вам объяснить, почему так случилось, что я не видела мисс Никльби.
     - А старую леди вы видели? - спросил Ньюмен.
     - Вы имеете в виду миссис Никльби? - осведомилась мисс  Ла-Криви.-  Так
вот что я вам скажу, мистер Ногс: если вы хотите быть там в  милости,  лучше
не называйте вы ее старой леди, потому что, боюсь, ей  неприятно  будет  это
слышать. Да, я пошла туда третьего  дня  вечером,  но  она  почему-то  очень
важничала и была такой неприступной и таинственной, что я  ничего  не  могла
понять. И вот, сказать вам по правде, я решила тоже быть  неприступной  и  с
достоинством удалилась. Я думала, она зайдет ко мне, но ее здесь не было.
     - А мисс Никльби...- начал Ньюмен.
     - О, она заходила два раза за время моего отсутствия,- отозвалась  мисс
Ла-Криви.- Я боялась, что ей, может быть, не понравится, если я навещу ее  у
этих важных людей...  как  там  называется  это  место?..  и  вот  я  решила
подождать день-другой и написать, если я ее за это время не увижу.
     - А! - воскликнул Ньюмен, треща пальцами.
     - Но я хочу услышать от вас все новости,- сказала мисс  Ла-Криви.-  Как
поживает это грубое чудовище на  Гольдн-сквере?  Разумеется,  хорошо:  таким
людям всегда хорошо. Я не спрашиваю, как его здоровье, но что он поделывает,
как себя ведет?
     - Будь он проклят! Вероломный презренный пес! - вскричал Ньюмен, швыряя
на пол свою драгоценную шляпу.
     - Боже милостивый! Мистер Ногс, вы меня просто  пугаете!  -  побледнев,
воскликнула мисс Ла-Криви.
     - Я бы ему вчера  разбил  физиономию,  если  бы  только  мог  себе  это
позволить,- сказал Ньюмен, беспокойно  шагая  по  комнате  и  грозя  кулаком
портрету Каннинга* над камином.-  Я  был  очень  близок  к  этому.  Пришлось
засунуть руки в карманы и изо всех сил удерживать их там. Когда-нибудь я это
сделаю в той задней комнатке, знаю, что сделаю. Я бы давно уже  это  сделал,
если бы не боялся, что выйдет еще хуже. Я еще запрусь  с  ним  в  комнате  и
расправлюсь, прежде чем умереть. В этом я совершенно уверен.
     - Я закричу,  если  вы  не  успокоитесь,  мистер  Ногс,-  сказала  мисс
Ла-Криви.- Уверяю вас, я не удержусь и закричу.
     - Все равно! - заявил Ньюмен, неистово мечась по комнате.- Он приезжает
сегодня вечером: я ему написал. А он и не подозревает, что я знаю; он  и  не
подозревает, что  меня  это  касается.  Коварный  негодяй!  Он  этого  и  не
подозревает. О нет, о нет! Все равно, я расстрою его планы - я, Ньюмен Ногс!
Хо-хо, мерзавец!
     Доведя себя до бешенства, Ньюмен Ногс, дергаясь,  забегал  до  комнате,
проделывая самые эксцентрические движения, какие когда-либо  делал  человек:
то  он  метил  кулаком  в  миниатюры  на  стене,  то,  как  бы  для  полноты
впечатления, неистово колотил себя по голове,  пока,  наконец,  не  упал  на
стул, запыхавшись и в полном изнеможении.
     - Ну  вот,-  продолжал  Ньюмен,  поднимая  шляпу,-  мне  это  доставило
облегчение. Теперь мне лучше, и я расскажу вам все.
     Понадобилось некоторое время, чтобы успокоить  мисс  Ла-Криви,  которая
чуть с ума не сошла от  страха  при  виде  такой  удивительной  демонстрации
чувств; но после этого Ньюмен добросовестно передал все,  что  произошло  во
время свидания Кэт с  ее  дядей,  предпослав  своему  рассказу  замечание  о
прежних своих подозрениях и о причинах, по которым они возникли, и  закончив
сообщением о предпринятом им шага - о секретном письме Николасу.
     Хотя негодование маленькой мисс Ла-Криви и не проявлялось так  странно,
как  негодование  Ньюмена,  но  вряд  ли  оно  уступало  ему   по   силе   и
напряженности. Случись Ральфу Никльби появиться в  этот  момент  в  комнате,
возможно, что он встретил бы в мисс Ла-Криви более опасного врага,  чем  сам
Ньюмен Ногс.
     - Да простит мне бог эти слова,-  сказала  мисс  ЛаКриви  в  заключение
своих гневных излияний,- но, право  же,  я  чувствую,  что  с  удовольствием
проткнула бы его вот этим. оружие, которое держала  в  руке  мисс  Ла-Криви,
было не очень грозное - в сущности, это  был  всего-навсего  карандаш,-  но,
обнаружив свою ошибку, маленькая  портретистка  заменила  его  перламутровым
ножиком для фруктов, коим в подтверждение своих отчаянных мыслей нанесла при
этих словах удар, который вряд ли мог раскрошить мякиш двухфунтовой булки.
     - С завтрашнего дия ее не будет там, где она сейчас находится,-  сказал
Ньюмен.- Это утешительно.
     - Не будет! - вскричала мисс Ла-Криви.- Она должна была уйти оттуда еще
несколько недель тому назад.
     - Если бы мы это знали,- возразил - Ньюмен.- Но мы не знали.  Никто  не
имел права вмешиваться, кроме ее матери и брата. Мать  слаба...  бедняжка...
слаба. Милый юноша будет здесь сегодня вечером.
     - Силы небесные! - вскричала  мисс  Ла-Криви.-  Он  сделает  что-нибудь
отчаянное, мистер Ногс, если вы ему сразу все расскажете.
     Ньюмен перестал потирать руки и призадумался.
     - Можете быть уверены,- очень серьезно продолжала мисс Ла-Криви,-  если
вы не будете соблюдать величайшую  осторожность,  открывая  ему  правду,  он
совершит какое-нибудь насилие над своим дядей или над одним из  этих  людей,
чем навлечет страшные беды на свою голову, а всех нас погрузит  в  печаль  и
скорбь.
     -  Я  об  этом  и  не  подумал,-  отозвался  Ньюмен,   чья   физиономия
вытягивалась все больше и больше.- Я пришел просить вас, чтобы  вы  приютили
его сестру, в случае если он приведет ее сюда, но...
     - Но это вопрос гораздо  более  важный,-  перебила  мисс  Ла-Криви.-  В
первом вы могли быть уверены и не приходя  сюда,  но  результатов  никто  не
может предвидеть, если вы не будете очень осторожны и осмотрительны.
     - Что я могу поделать! - воскликнул Ньюмен, скребя в  затылке  с  видом
крайне расстроенным и недоумевающим.- Если бы  он  заговорил  о  том,  чтобы
перестрелять их всех, я бы вынужден был ответить: "Разумеется. Поделом им".
     Услыхав это, мисс Ла-Криви невольно взвизгнула и немедленно потребовала
от Ньюмена торжественной клятвы, что он приложит все силы, дабы утишить гнев
Николаса, и эта клятва после некоторых колебаний была дана. Затем они вместе
стали придумывать самый безопасный и надежный  способ  сообщить  ему  о  тех
обстоятельствах, какие делают его присутствие необходимым.
     - Ему нужно дать  время  остыть,  прежде  чем  он  получит  возможность
что-нибудь предпринять,- сказала мисс Ла-Криви. Это крайне важно!  Не  нужно
говорить ему до поздней ночи.
     - Но он приедет сегодня между шестью и семью вечера,- ответил Ньюмен. -
Я не смогу ничего скрыть, когда он меня спросит.
     - Значит, вы должны уйти, мистер Ногс,-  сказала  мисс  Ла-Криви.-  Вас
легко могут задержать по делу, и вы не должны возвращаться раньше полуночи.
     - Тогда он придет прямо сюда,- возразил Ньюмен.
     - Я тоже так думаю,- заметила мисс Ла-Криви,- но меня  он  не  застанет
дома, потому что, как только вы уйдете, я отправлюсь прямо в Сити  улаживать
отношения с миссис Никльби и уведу ее в театр, так что ему не  удастся  даже
узнать, где живет его сестра.
     После дальнейших  обсуждений  этот  план  действий  был  признан  самым
разумным и легко осуществимым. Поэтому в конце концов порешили,  что  так  и
надо  поступить.  Выслушав  ряд  дополнительных  советов  и  просьб,  Ньюмен
распрощался с мисс Ла-Криви и поплелся к Гольдн-скверу, по дороге  размышляя
о великом множестве  событий,  возможных  и  невозможных,  мысли  о  которых
неслись в его голове, возникнув после беседы, только что закончившейся.



ГЛАВА XXXII,
     повествующая главным образом о примечательном  разговоре
и примечательных последствиях, из него вытекающих

     - Наконец-то Лондон! - воскликнул Николас, сбросив  пальто  и  разбудив
заспавшегося Смайка.- Мне казалось, что мы никогда до него не доберемся.
     - Однако ехали вы с немалой  скоростью,-  заметил  кучер,  не  очень-то
любезно посмотрев через плечо на Николаса.
     - Да, это верно,- последовал ответ,- но  мне  не  терпелось  как  можно
скорее быть у цели, а от этого путь кажется долгим.
     - Да,- сказал кучер,- если путь показался  долгим  с  такими  лошадьми,
какие вас везли, значит  вам  и  в  самом  деле  на  редкость  не  терпелось
приехать.
     Они  с  грохотом  неслись  по  шумным,  запруженным  суетливой   толпой
лондонским улицам, обрамленным двумя  длинными  рядами  ярких  огней,  среди
которых кое-где мелькали ослепительные фонари  аптек,-  по  улицам,  залигым
светом,  льющимся  из  витрин  магазинов,  где  мелькали  груды   искрящихся
драгоценностей,  шелковые  и  бархатные  ткани  чудеснейших  цветов,   самые
соблазнительные деликатесы и самые изысканные  предметы  роскоши.  Вперед  и
вперед текли толпы людей, казавшиеся бесконечными; люди толкали друг друга и
как будто едва замечали окружавшее их богатство,  а  экипажи  всех  видов  и
фacoнoв, сливаясь, подобно текучей воде, в бурный поток,  своим  непрерывным
стуком усиливали шум и грохот.
     Когда они  мчались  мимо  быстро  сменявшихся  картин,  любопытно  было
наблюдать, в каком странном чередовании эти  картины  проносились  перед  их
глазами. Магазины великолепных платьев, тканей, привезенных из  всех  частей
света; заманчивые лавки, где все возбуждало пресыщенный  вкус  и  заставляло
снова мечтать о пиршествах, столь привычных; посуда из сверкающего золота  и
серебра,  принявшего  изящную  форму  вазы,  блюда,  кубка;  ружья,   сабли,
пистолеты и патентованные орудия разрушения; кандалы для преступников, белье
для новорожденных, лекарства для больных, гробы для  мертвых,  кладбища  для
усопших - все это, наползая одно на другое и располагаясь рядом,  пролетало,
казалось, в пестром танце, как фантастические  группы  старого  голландского
живописца, преподавая все тот же суровый урок равнодушной неугомонной толпе.
     И в самой  толпе  не  было  недостатка  в  фигурах,  придающих  остроту
меняющимся картинам. Лохмотья  убогого  певца  баллад  развевались  в  ярком
свете, озаряющем сокровища ювелира; бледные,  изможденные  лица  мелькали  у
витрин, где были выставлены аппетитные блюда; голодные  глаза  скользили  по
изобилию, охраняемому тонким хрупким стеклом  -  железной  стеной  для  них;
полунагие дрожащие  люди  останавливались  поглазеть  на  китайские  шали  и
золотистые ткани Индии. В  доме  крупнейшего  торговца  гробами  праздновали
крестины, а  перестройку  аристократического  дома  приостановило  появление
погребального герба*. Жизнь и смерть шли рука об руку; богатство и  бедность
стояли бок о бок - пресыщение и голод повергали их в одну могилу.
     Но это был Лондон. И провинциальная старая леди, которая мили за две до
Кингстона высунула голову из окна кареты и кричала кучеру, что, конечно,  он
проехал мимо и позабыл ее высадить, была, наконец, удовлетворена.
     Николас позаботился о ночлеге для себя и для Смайка  в  той  гостинице,
куда прибыла карета, и, не теряя  ни  секунды,  отправился  к  дому  Ньюмена
Ногса, потому что тревога его и нетерпение усиливались с  каждой  минутой  и
нельзя было их преодолеть.
     В мансарде у Ньюмена был затоплен камин и горела свеча; пол  был  чисто
подметен, в комнате  аккуратно  прибрано  насколько  это  возможно  в  такой
комнате, а на столе приготовлены мясо  и  пиво.  Все  говорило  о  дружеской
заботе и внимании Ньюмена Ногса, но самого Ньюмена не было.
     - Вы не знаете, когда он будет дома? -  осведомился  Николас,  постучав
соседу Ньюмена в дверь мансарды, выходившей окнами на улицу.
     -  Мистер  Джонсон!  -  сказал,  представ  перед  ним,  Кроуль.-  Добро
пожаловать, сэр! Какой у вас прекрасный вид! Никогда бы я не поверил...
     - Простите,- перебил Николас.- Я спросил... мне не терпится узнать...
     - У него какое-то  хлопотливое  дело,-  ответил  Кроуль,-  и  домой  он
вернется не раньше двенадцати. Ему  очень  не  хотелось  уходить,  могу  вас
уверить, но ничего нельзя было поделать. Впрочем, он  просил  вам  передать,
чтобы вы располагались здесь без стеснения, пока он не придет, и чтобы я вас
развлекал, что я исполню с большим удовольствием.
     В доказательство полной  своей  готовности  потрудиться  для  всеобщего
развлечения мистер Кроуль придвинул при этих словах стул к столу  и,  щедрой
рукой  положив  себе  холодной  говядины,  пригласил   Николаса   и   Смайка
последовать его примеру.
     Огорченный и обеспокоенный,  Николас  не  мог  притронуться  к  еде  и,
удостоверившись, что  Смайк  удобно  устроился  за  столом,  вышел  из  дому
(вопреки многочисленным протестам, которые выражал  с  набитым  ртом  мистер
Кроуль), поручив Смайку  задержать  Ньюмена,  в  случае  если  тот  вернется
первый.
     Как и предвидела мисс Ла-Криви, Николас  отправился  прямо  к  ней.  Не
застав ее дома, он некоторое время раздумывал, идти ли  ему  к  матери,  что
могло бы скомпрометировать  ее  в  глазах  Ральфа  Никльби.  Однако,  вполне
уверенный, что Ньюмен не настаивал бы на его возвращении, если  бы  не  было
каких-то веских причин, требующих его присутствия дома, он решил пойти  туда
и быстро зашагал в восточную часть города.
     Миссис Никльби вернется домой в начале первого или еще позднее, сказала
служанка. Она полагала, что мисс Никльби здорова, но  она  не  живет  теперь
дома и приходит домой очень редко. Служанка не знала, где она живет,  но  во
всяком случае не у мадам Манталини. В этом она была уверена.
     С сильно бьющимся сердцем,  предчувствуя  какое-то  несчастье,  Николас
вернулся туда, где оставил  Смайка.  Ньюмена  дома  не  оказалось.  Не  было
никакой надежды, чтобы он вернулся  раньше  двенадцати.  Нельзя  ли  послать
кого-нибудь за ним, чтобы он вышел хоть на миг, или  передать  ему  короткую
записку,  на  которую  он  ответил  бы  устно?  Это   оказалось   совершенно
неосуществимым. На Гольдн-сквере его не было, и, должно быть, он был  послан
куда-нибудь далеко с каким-то поручением.
     Николас сделал попытку остаться там, где был, но  он  чувствовал  такое
волнение и возбуждение, что не мог сидеть спокойно. Ему чудилось, что он зря
теряет время, если не  находится  в  движении.  Он  знал,  что  это  нелепая
фантазия, но был совершенно неспособен противостоять ей. И вот он взял шляпу
и снова пошел слоняться.
     На этот раз он повернул на запад и  быстро  зашагал  длинными  улицами,
тревожимый тысячью опасений и дурных предчувствий, которые не мог  побороть.
Он зашел в Гайд-парк, сейчас  немой  и  безлюдный,  и  ускорил  шаг,  словно
надеясь оставить позади свои мысли. Но они еще теснее обступили его  теперь,
когда мелькающие мимо предметы не привлекали его внимания; и  все  время  не
оставляла его догадка, не обрушился ли такой жестокий удар судьбы,  что  все
боятся сказать  ему.  Старый  вопрос  возникал  снова  и  снова:  что  могло
случиться? Николас бродил, пока не устал, но это ничуть ему не помогло, и  в
сущности он вышел, наконец, из парка еще более  смятенным  и  взволнованным,
чем вошел в него.
     С раннего утра он почти ничего  не  ел  и  не  пил  и  чувствовал  себя
измученным и ослабевшим. Устало возвращаясь к тому месту, откуда он пустился
в путь, по одной из тех оживленных улиц, какие находятся между  Парк-лейн  и
Бонд-стрит,  он  поравнялся  с  великолепной   гостиницей,   перед   которой
машинально остановился.
     "Должно быть, цены здесь очень высокие,-  подумал  Николас,-  но  пинта
вина и печенье - не такое уж роскошное пиршество, где бы это ни заказать.  А
впрочем, я не знаю".
     Он сделал несколько шагов,  но,  задумчиво  посмотрев  на  длинный  ряд
газовых фонарей, подумал о том, как долго придется идти до конца этого ряда;
будучи в том состоянии духа,  когда  человек  наиболее  расположен  уступить
первому своему импульсу, и чувствуя, что его влекут к этой гостинице отчасти
любопытство, а отчасти какие-то странные побуждения, которые он  затруднился
бы определить, Николас вернулся назад и вошел в кофейню.
     Она  была  очень  красиво  декорирована.  Стены  были   обиты   лучшими
французскими обоями, украшены позолоченным карнизом  изящного  рисунка.  Пол
был покрыт дорогим ковром, и два превосходных зеркала -  одно  над  камином,
другое  в  противоположном  конце  комнаты,   поднимавшееся   от   пола   до
потолка,дополняли убранство залы.
     В отделении за перегородкой у камина сидела довольно  шумная  компания,
состоявшая из четырех джентльменов, а  кроме  них,  здесь  было  только  два
джентльмена - оба пожилые, сидевшие в одиночестве.
     Заметив все это с первого взгляда, каким окидывает  человек  незнакомое
ему место, Николас уселся в отделении рядом с  шумной  компанией,  спиной  к
ней, и, отложив свой заказ на пинту кларета до той  поры,  пока  официа