закусить
губу и раза три перечитать записку, прежде чем  ему  удалось  в  достаточной
мере вооружиться серьезностью и строгостью, чтобы  обратиться  к  вражескому
посланцу, который не  отрывал  глаз  от  потолка  и  совершенно  не  изменил
выражения своей физиономии.
     - Вам известно содержание этой записки, сэр? - спросил он наконец.
     - Да,- ответил мистер Фолер, на секунду оглядываясь и тотчас  же  снова
вперив взгляд в потолок.
     - А как вы осмелились принести ее сюда,  сэр?  -  осведомился  Николас,
разорвав ее на  мельчайшие  кусочки  и  швырнув  в  лицо  посланцу.-  Вы  не
подумали, что вас пинком спустят с лестницы, сэр?
     Мистер Фолер повернул к Николасу голову, украшенную сейчас  несколькими
обрывками записки, и все так же невозмутимо, с достоинством ответил коротко:
     - Нет.
     - В таком случае,- сказал  Николас,  взяв  шляпу  с  высокой  тульей  и
швырнув ее к двери,- советую вам последовать за этой принадлежностью  вашего
туалета, сэр, иначе вы будете весьма неприятно разочарованы,-  и  не  позже,
как через десять секунд...
     - Послушайте, Джонсон,- запротестовал мистер  Фолер,  внезапно  потеряв
все  свое  достоинство,-  этого,  знаете  ли,  не  нужно.  Никаких  шуток  с
гардеробом джентльмена!
     - Убирайтесь вон! -  крикнул  Николас.-  Негодяй!  Как  хватило  у  вас
дерзости явиться сюда с таким поручением?
     - Фу-фу! - сказал мистер Фолер, разматывая шерстяной шарф и  постепенно
освобождаясь от него.- Ну, довольно!
     - Довольно? - вскричал Николас, приближаясь к нему.- Вон, сэр!
     - Фу-фу! Говорю же вам,- возразил мистер Фолер, помахивая рукой,  чтобы
предупредить новую вспышку гнева,- это было не всерьез. Я просто пошутил.
     - Вы бы лучше не забавлялись впредь такими шутками! - сказал  Николас._
А не то вам придется убедиться, что тот, над  кем  вы  насмехаетесь,  первый
приведет угрозу в исполнение и дернет вас за нос! Скажите,  пожалуйста,  это
было написано также в шутку?
     - Нет! -_ объявил актер.- Самым серьезнейшим образом, клянусь честью.
     Николас не мог не улыбнуться при виде странной фигуры,  которая  всегда
должна была вызывать скорее смех, чем  гнев,  а  в  данном  случае  казалась
особенно смешной: мистер Фолер, опустившись на одно  колено,  начал  крутить
надетую на руку шляпу, словно его терзали мучительнейшие опасения, как бы ее
не лишили ворса  -  украшения,  которым  она  уже  много  месяцев  не  могла
похвастать.
     - Послушайте, сэр,-  сказал  Николас,  поневоле  рассмеявшись,-  будьте
добры объясниться.
     - Я вам  изложу,  как  было  дело,-  сказал  мистер  Фолер,  с  большим
хладнокровием усаживаясь на стул.- С тех пор как вы сюда приехали, у Ленвила
ничего не осталось, кроме  второстепенных  ролей,  и  вместо  приема  каждый
вечер, как бывало раньше, публика к его выходу относится так,  словно  он  -
никто.
     - Что вы называете приемом? - осведомился Николас.
     - О боги! - воскликнул мистер Фолер.- Какой  же  вы  наивный  пастушок,
Джонсон! Ну, разумеется, аплодисменты публики при первом выходе!  И  вот  он
выходил вечер за вечером,  не  получая  ни  одного  хлопка,  тогда  как  вас
приветствовали рукоплесканиями по крайней мере два, а иногда и три раза, так
что, наконец, он впал в отчаяние и вчера вечером  совсем  было  уже  решился
играть Тибальда с настоящей шпагой и проколоть вас - не опасно, а  только...
чтобы уложить вас месяца на два.
     - Очень деликатно с его стороны,- заметил Николае.
     - Да, я тоже так думаю, если принять  во  внимание  обстоятельства:  на
карту была поставлена его репутация актера,- очень  серьезно  сказал  мистер
Фолер.- Но мужество ему изменило, и он стал придумывать какой-нибудь  другой
способ досадить вам и в то же время завоевать себе популярность, ибо в  этом
суть. Громкая молва! Вот что ему  нужно.  Ах,  боже  мой,  если  бы  он  вас
проколол,- сказал мистер Фолер, _ приостановившись, чтобы произвести  в  уме
вычисления,- это бы ему принесло-ax!-это бы ему принесло восемь  или  десять
шиллингов в неделю. Весь город пошел бы смотреть  актера,  который  случайно
чуть не убил  человека.  Я  бы  не  удивился,  если  бы  это  доставило  ему
ангажемент в Лондоне.  Однако  он  принужден  был  испробовать  какое-нибудь
другое средство стать популярным, и вот это и пришло ему в голову. Право же,
идея недурна! Если бы вы струсили и позволили ему дернуть  вас  за  нос,  он
постарался бы, чтобы это попало в газету; если  бы  вы  поклялись  изувечить
его, об этом тоже напечатали бы, и о нем говорили бы столько же, сколько и о
вас, понимаете?
     - О, разумеется! - отозвался Николас.- А что, если бы я смешал ему  все
карты и дернул его за нос, чго тогда? Принесло бы это ему удачу?
     - Ну, не думаю,- ответил мистер Фолер, почесывая голову,- потому что  в
этом не было бы ничего романтического и такая известность не пошла бы ему на
пользу. Но, сказать вам по правде, этого он почти не принимал в  расчет:  вы
всегда так ласковы и любезны и пользуетесь такой любовью наших дам,  что  мы
не допускали мысли о вашем сопротивлении. Впрочем, если бы это и  случилось,
у него есть средство выпутаться благополучно, будьте уверены.
     - Вот как? - отозвался Николас.- Завтра утром мы это проверим.  А  пока
вы можете дать какой вам вздумается отчет о нашем свидании. Спокойной ночи.
     Так как мистер Фолер был хорошо известен  среди  собратьев-актеров  как
любитель  сеять  раздор  и  отнюдь  не  отличался  щепетильностью,   Николас
нисколько не сомневался в том, что он тайком подстрекнул  трагика  к  такому
образу действий. Мало  того,  он  выполнил  бы  свое  поручение  чрезвычайно
высокомерно, если бы не был  сбит  с  толку  весьма  неожиданным  протестом,
который оно вызвало. Однако не имело смысла относиться к  нему  серьезно,  и
Николас выпроводил пантомимиста, деликатно намекнув,  что  в  случае  нового
оскорбления ему грозит опасность  остаться  с  проломанной  головой.  Мистер
Фолер,  весьма  добродушно   выслушав   предостережение,   удалился,   чтобы
побеседовать со своим другом и дать о своей миссии такой  отчет,  какой,  по
его мнению, наиболее способствовал бы исполнению намеченного плана.
     Несомненно, он  доложил,  что  Николас  вне  себя  от  страха,  ибо  на
следующее утро, когда сей молодой джентльмен спокойно отправился  в  обычный
час в театр, он застал  всю  труппу  в  явном  ожидании,  а  мистер  Ленвил,
состроив самую свирепую трагическую мину, величественно восседал на столе  и
вызывающе посвистывал.
     Леди были на стороне Николаса, а джентльмены (будучи ревнивы) оказались
на стороне разочарованного трагика; поэтому последние  образовали  маленькую
группу вокруг грозного мистера Ленвила, а первые  наблюдали  издали  не  без
трепета и волнения. Когда Николас остановился, чтобы поздороваться  с  ними,
мистер Ленвил презрительно захохотал и высказал общие  замечания  о  природе
щенят.
     - А! - сказал Николас, спокойно оглянувшись.- Вы здесь?
     -  Раб!  -  ответствовал  мистер  Ленвил,  помахивая  правой  рукой   и
приближаясь к Николасу театральным шагом.
     Но почему-то в этот момент  он  казался  слегка  удивленным,  словно  у
Николаса был не такой уж испуганный вид, как он  ожидал,  и  вдруг  неуклюже
остановился, причем собравшиеся леди разразились визгливым смехом.
     - Предмет моей злобы и ненависти! -  сказал  мистер  Ленвил.-  Я  питаю
презрение к вам!
     Николас   рассмеялся,   наслаждаясь   этим    совершенно    неожиданным
представлением, а леди в виде поощрения засмеялись  еще  громче,  тогда  как
мистер Ленвил воспользовался самой горькой  из  своих  улыбок  и  назвал  их
"фаворитками".
     - Но они вас не защитят! - сказал трагик,  окидывая  Николаса  взглядом
снизу вверх, начиная с его башмаков и кончая макушкой, а затем сверху  вниз,
начиная с макушки и кончая башмаками (эти два взгляда,  как  всем  известно,
выражают на сцене вызов).- Они вас не защитят, мальчишка!
     При этих словах мистер Ленвил скрестил  руки  и  угостил  Николаса  той
миной, с какой в мелодраматических ролях  он  имел  обыкновение  взирать  на
королей-тиранов, когда те говорили: "Бросьте его в  самую  глубокую  темницу
под рвом замка", и которая, как  известно,  производила  в  свое  время  при
слабом бряцании цепей чрезвычайно сильное впечатление.
     То ли из-за отсутствия цепей, то ли по какой-нибудь другой причине,  но
на противника мистера Ленвила это  возымело  не  очень  сильное  действие  и
скорее способствовало  веселому  расположению  духа,  отразившемуся  на  его
физиономии. В этой стадии поединка два-три джентльмена, пришедшие специально
с целью быть свидетелями, как Николаса  дернут  за  нос,  проявили  признаки
нетерпения, пробормотав, что если уж вообще это  делать,  то  лучше  сделать
сразу, и что если мистер Ленвил не намерен это делать, то  пусть  он  так  и
скажет и не заставляет их ждать. Таким образом понукаемый,  трагик  поправил
обшлаг  правого  рукава   для   произведения   вышеупомянутой   операции   и
величественной поступью направился к Николасу, который дал  ему  подойти  на
требуемую дистанцию, а затем, сохраняя полнейшее  спокойствие,  сбил  с  ног
одним ударом.
     Не успел поверженный трагик оторвать голову от пола, как миссис  Ленвил
(которая, как  было  упомянуто  выше,  находилась  в  интересном  положении)
выбежала из задней шеренги дам и, испустив пронзительный вопль, упала на его
тело.
     - Вы это видите, чудовище! Видите вы это?  -  вскричал  мистер  Ленвил,
садясь и указывая на свою распростертую леди, которая крепко  обхватила  его
за талию.
     - Полно! - сказал  Николас,  кивая  головой.-  Принесите  извинения  за
дерзкую записку, которую вы мне вчера прислали,  и  не  тратьте  времени  на
болтовню!
     - Никогда!- крикнул мистер Ленвил.
     - Извинись, извинись!- застонала  его  жена.-  Ради  меня,  ради  меня,
Ленвил, откажись от всех условностей, иначе увидишь меня бездыханным  трупом
у своих ног!
     - Это трогательно! - сказал мистер Ленвил, озираясь и  проводя  тыльной
стороной руки по глазам.- Узы природы сильны. Слабый супруг и отец - будущий
отец - смягчается. Я приношу извинения.
     - Смиренно и покорно? - спросил Николас.
     - Смиренно и покорно,-подтвердил  трагик,  хмуро  поднимая  глаза.-  Но
только чтобы спасти ее, ибо настанет день...
     - Прекрасно,- сказал Николас,- надеюсь,  для  миссис  Ленвил  он  будет
счастливым, а когда он настанет и вы будете отцом, вы  возьмете  назад  свои
извинения, если у вас хватит храбрости. В следующий раз,  сэр,  подумайте  о
том, до чего вас может довести ваша зависть. И подумайте также  о  том,  что
нужно  удостовериться,  каков  характер  у  вашего  противника,  прежде  чем
заходить слишком далеко.
     С этим  прощальным  советом  Николас  поднял  ясеневую  трость  мистера
Ленвила, которую тот уронил и, сломав ее  пополам,  швырнул  ему  обломки  и
удалился.
     С глубочайшим уважением относились все в тот вечер к Николасу. Те, кому
утром не терпелось, чтобы его дернули за нос, ловили случай  отвести  его  в
сторонку и поведать, сколь они довольны, что он надлежащим  образом  проучил
Ленвила,  несноснейшего  человека,  которого  все  они,  по   замечательному
совпадению, намеревались подвергнуть рано или поздно заслуженному наказанию,
от чего их удерживали только соображения, продиктованные милосердием.  Право
же, если судить по неизменному окончанию всех этих рассказов, не бывало  еще
на свете таких сострадательных и добрых людей,  как  представители  мужского
пола в труппе мистера Крамльса.
     Николас принял свой триумф  так  же,  как  и  свой  успех  в  маленьком
театральном мирке: с величайшей сдержанностью и  добродушием.  Павший  духом
мистер  Ленвил  сделал  жалкую  попытку  отомстить,  послав  какого-то  юнца
свистеть на галерку, но тот пал жертвой народного негодования и  был  быстро
изгнан, не получив денег обратно.
     - Ну что, Смайк? - спросил Николас, когда была сыграна первая  пьеса  и
он кончал переодеваться, чтобы идти домой.- Нет ли письма?
     - Есть,- ответил Смайк.- Вот что я принес с почты.
     -  От  Ньюмена  Ногса,-  сказал  Николас,  взглянув   на   неразборчиво
написанный  адрес.-  Нелегкое  дело  разобрать   его   писания.   Посмотрим,
посмотрим.
     После получасового внимательного изучения письма он ухитрился  овладеть
его содержанием, которое, разумеется, было не таково, чтобы  его  успокоить.
Ньюмен взял на себя ответственность  отослать  ему  обратно  десять  фунтов,
сообщая, что, как он установил, ни миссис Никльби, ни Кэт в настоящее  время
не испытывают нужды в деньгах и что скоро  может  настать  день,  когда  они
больше понадобятся самому Николасу. Он умолял его не беспокоиться по  поводу
того, что он пишет ему дальше: никаких дурных новостей нет -  они  в  добром
здоровье,-  но  он  полагает,  что  для  Кэт  может   оказаться   совершенно
необходимым воспользоваться  защитой  брата;  и  буде  это  случится,  писал
Ньюмен, он даст ему тотчас же знать.
     Николас много раз перечитал это место, и чем больше он о нем думал, тем
сильнее начинал опасаться какого-нибудь вероломства со стороны Ральфа.  Раза
два он почувствовал соблазн поехать на авось в Лондон, не медля ни часа,  но
недолгие размышления убедили его в том, что в  случае  необходимости  такого
шага Ньюмен был бы откровенен и сейчас же написал бы ему об этом.
     - Как бы там ни было, я должен  предупредить  их  здесь  о  возможности
моего внезапного отъезда,- сказал  Николас.-  Нужно  это  сделать  не  теряя
времени.
     Как только эта мысль пришла ему в голову, он взял шляпу  и  поспешил  в
фойе для актеров.
     - Итак, мистер Джонсон,- сказала миссис Крамльс, которая сидела  там  в
полном королевском уборе, держа в материнских объятиях  феномена  в  костюме
девы,- на будущей неделе в Райд, затем в Уинчестер, затем...
     - У меня есть основания опасаться,- перебил Николае,- что,  прежде  чем
вы отсюда уедете, моя карьера у вас будет закончена.
     - Закончена? - вскричала миссис Крамльс, в изумлении воздев руки.
     - Закончена? - вскричала  облаченная  в  трико  мисс  Сневелличчи,  так
сильно задрожав, что даже вынуждена была опереться о плечо директрисы.
     - Уж не хочет ли он сказать, что уезжает? - воскликнула миссис  Граден,
приближаясь к миссис Крамльс.- Вздор! Глупости!
     Феномен, будучи по природе своей привязчив и вдобавок  легко  возбудим,
издал  громкий  вопль,  а  мисс  Бельвони  и  мисс  Бравасса   по-настоящему
прослезились. Даже мужской персонал труппы оборвал беседу и  повторил  слово
"уезжает!", хотя некоторые актеры (а они-то громче всех  поздравляли  его  в
тот день) перемигнулись, словно им не жаль было  потерять  столь  удачливого
соперника,- мнение, которое честный мистер Фолер,  уже  переодетый  дикарем,
откровенно высказал в нескольких  словах  демону,  с  коим  распивал  кружку
портера.
     Николас коротко сказал, что такие опасения у него есть, хотя говорить с
уверенностью он еще не может,  и,  постаравшись  поскорее  уйти,  отправился
домой перечитывать письмо Ньюмена и заново его обдумывать.
     Каким ничтожным казалось ему в эту бессонную ночь все,  что  в  течение
многих недель занимало  его  время  и  мысли,  и  как  упорно  и  настойчиво
представлялось его воображению, что, может быть, в  эту  самую  минуту  Кэт,
окруженная какими-то опасностями, в отчаянии призывает  его  -  и  призывает
тщетно!


ГЛАВА XXX,
     Празднества в честь  Николаса,  который  внезапно  покидает
мистера Винсента Крамльса и своих театральных приятелей

     Едва узнав о том, что Николас публично заявил о возможности  выхода  из
труппы в ближайшее время, мистер  Винсент  Крамльс  обнаружил  все  признаки
скорби и ужаса и в порыве отчаяния  дал  даже  некоторые  туманные  обещания
повысить незамедлительно не только постоянное его жалованье, но и  случайное
вознаграждение за авторство. Убедившись, что Николас твердо намерен покинуть
труппу (ибо теперь он решил, что, даже если  не  будет  больше  известий  от
Ньюмена, он для своего успокоения на всякий случай  отправится  в  Лондон  и
удостоверится, каково  в  действительности  положение  его  сестры),  мистер
Крамльс поневоле должен был довольствоваться подсчитыванием  шансов  на  его
возвращение и принятием быстрых и энергических мер для извлечения наибольшей
выгоды из него, пока он не уехал.
     - Позвольте-ка,- сказал мистер Крамльс, снимая свой  парик  изгнанника,
дабы со свежей головой обдумать создавшуюся ситуацию,- позвольте-ка: сегодня
у нас среда, вечер.  Утром  мы  первым  делом  развесим  афиши,  объявляющие
категорически о вашем последнем выступлении завтра.
     - Но,  возможно,  это  будет  не  последнее  мое  выступление,-  сказал
Николас.-  Если  меня  не  вызовут,  я  бы  не   хотел   поставить   вас   в
затруднительное положение, уйдя до конца недели.
     - Тем лучше,- сказал мистер Крамльс.- У вас может быть безусловно самое
последнее выступление в четверг, ангажемент  на  один  вечер  в  пятницу  и,
уступая желанию многочисленных  влиятельных  патронов,  которым  не  удалось
достать места,- в субботу. Это должно дать три весьма приличных сбора.
     - Значит, у меня будет три последних выступления? -  улыбаясь,  спросил
Николас.
     -  Вот  именно,-  отозвался  директор,  с  огорченным  видом  почесывая
голову.- Трех недостаточно, и  по  всем  правилам  полагается  устроить  еще
несколько, но раз ничего нельзя поделать,  значит  ничего  не  поделаешь,  а
стало быть, и говорить об этом не стоит. Что-нибудь новенькое было бы  очень
желательно. Вы не могли бы спеть комическую песенку верхом на пони?
     - Нет, не могу,- ответил Николас.
     - Прежде это приносило деньги,- с разочарованным  видом  сказал  мистер
Крамльс.- Что вы скажете по поводу ослепительного фейерверка?
     - Это обошлось бы довольно дорого,- сухо отозвался Николас.
     - Хватило  бы  восемнадцати  пенсов,-  сказал  мистер  Крамльс.-  Вы  с
феноменом на возвышении в две ступени в живой картине: сзади на транспаранте
- "Счастливого пути", и девять человек вдоль кулис с петардами в обеих руках
- все полторы дюжины взрываются  сразу.  Это  было  бы  грандиозно!  Зрелище
устрашающее, просто устрашающее!
     Так как Николас как будто вовсе не почувствовал величия предполагаемого
зрелища, но, наоборот, принял предложение крайне  непочтительно  и  от  души
посмеялся над  ним,  мистер  Крамльс  отказался  от  проекта  в  момент  его
зарождения и хмуро заметил,  что  они  должны  дать  наилучшую  программу  с
поединками  и  матросскими  танцами  и,  таким  образом,  не  отступать   от
узаконенного порядка.
     С целью немедленно привести этот  план  в  исполнение  директор  тотчас
отправился в маленькую  соседнюю  уборную,  где  миссис  Крамльс  занималась
переделкой одеяния мелодраматической императрицы в  обычное  платье  матроны
девятнадцатого века. И с помощью  этой  леди  и  талантливой  миссис  Граден
(которая была подлинным гением по составлению афиш,  мастерски  разбрасывала
восклицательные знаки и благодаря многолетнему опыту знала в  точности,  где
именно  надлежит  быть  самым  крупным  прописным  буквам)  он  приступил  к
сочинению афиши.
     - Уф! - вздохнул Николас, бросаясь в суфлерское кресло, после того  как
дал необходимые указания Смайку, который играл в интермедии тощего  портного
в сюртуке с одной полой, с маленьким  носовым  платком,  украшенным  большой
дыркой, в шерстяном ночном колпаке, с красным носом и прочими отличительными
признаками, свойственными портным на сцене.- Уф! Хотел бы я, чтобы  со  всем
этим было уже покончено!
     - Покончено, мистер Джонсон? - с каким-то жалобным удивлением  повторил
за его спиной женский голос.
     - Вы правы, это было не галантное восклицание,- сказал Николас,  подняв
голову, чтобы посмотреть, кто говорит, и узнав мисс Сневелличчи.- Я  бы  его
не обронил,