да,  чтобы
вновь завладеть обузой, на которую имели обыкновение так громко  жаловаться.
Но удивление рассеется, если  станет  известно,  что  многочисленные  услуги
раба, буде их оказывал бы кто-нибудь  другой,  стоили  бы  заведению  десять
-двенадцать шиллингов  жалования  в  неделю;  к  тому  же,  из  политических
соображений,  всех  беглецов  заставляли  в  Дотбойс-Холле  служить  суровым
примером для остальных,  ибо,  ввиду  ограниченного  запаса  привлекательных
сторон, мало что, кроме сильного страха, могло побудить любого  ученика  там
оставаться,  если  ученик  был  наделен   нормальным   количеством   ног   и
способностью ими пользоваться.
     Весть,  что  Смайк  пойман  и  с  триумфом  водворен  в   Дотбойс-Холл,
разнеслась среди голодного населения со сверхъестественной быстротой, и  все
утро прошло в напряженном ожидании.  Однако  ему  суждено  было  длиться  до
середины дня, когда Сквирс, подкрепившись обедом и набравшись сил  благодаря
внеочередному возлиянию, появился (в сопровождении своей любезной подруги) с
физиономией торжественной и внушительной и со  страшным  орудием  бичевания,
крепким, гибким, навощенным и новым - короче говоря,  купленным  в  то  утро
специально для этой цели.
     - Все ли мальчишки здесь? - громовым голосом спросил Сквирс.
     Все мальчики были здесь, но все  мальчики  боялись  ответить,-  посему,
чтобы удостовериться, Сквирс грозным оком окинул ряды, а пока он это  делал,
все глаза опустились и все головы поникли.
     - Все мальчишки по местам! - приказал Сквирс, нанося  свой  излюбленный
удар по кафедре и с мрачным удовлетворением  наблюдая  всеобщее  содрогание,
которое он неизменно вызывал.- Никльби! На кафедру, сэр!
     Не одним маленьким наблюдателем было замечено, что у помощника  учителя
выражение лица очень странное и необычное,-  но  он  занял  свое  место,  не
разжимая губ для ответа.
     С торжеством посмотрев  на  своего  помощника  и  бросив  деспотический
взгляд на мальчиков, Сквирс вышел  из  комнаты  и  вскоре  вернулся,  волоча
Смайка за воротник, или, вернее, за клок куртки,  который  был  ближайшим  к
тому месту, где надлежало быть воротнику, если  бы  Смайк  мог  похвастаться
таким украшением.
     Во всяком другом месте появление несчастного, изнуренного, отчаявшегося
существа вызвало бы ропот сострадания и  гнева.  Даже  здесь  оно  произвело
впечатление: зрители беспокойно заерзали на своих местах,  а  самые  храбрые
осмелились украдкой обменяться взглядами, выражавшими негодование и жалость.
     Однако эти взгляды остались незамеченными Сквирсом,  который,  устремив
взор на злосчастного Смайка, осведомился, согласно принятому в таких случаях
обычаю, имеет ли тот что-нибудь сказать в свою защиту.
     - Должно быть, ничего? - с дьявольской усмешкой сказал Сквирс.
     Смайк оглянулся, и на  секунду  взгляд  его  остановился  на  Николасе,
словно он ждал, что тот  вступится;  но  глаза  Николаса  были  прикованы  к
кафедре.
     - Имеешь что-нибудь сказать? - снова спросил Сквирс, раза два  или  три
взмахнув правой рукой, чтобы  испытать  ее  силу  и  гибкость.-  Отойдите  в
сторонку, миссис Сквирс, дорогая моя, мне здесь тесновато.
     - Пощадите меня, сэр! - вскричал Смайк.
     - О! И это все? - сказал Сквнрс.- Хорошо, я изобью тебя до полусмерти и
тогда пощажу.
     - Ха-ха-ха! - захохотала миссис Сквирс.- Вот так потеха!
     - Меня до этого довели,- тихо выговорил Смайк и снова с умоляющим видом
осмотрелся вокруг.
     - Тебя до этого довели? - повторил Сквирс.- О, так  это  была  не  твоя
вина! Должно быть, моя, а?
     - Мерзкий, неблагодарный, тупоголовый, грубый, упрямый, подлый  пес!  -
воскликнула миссис Сквирс, зажав у себя  под  мышкой  голову  Смайка  и  при
каждом эпитете наделяя его пощечиной.- Что он хочет этим сказать?
     - Отойди в сторонку, дорогая моя,-  отозвался  Сквирс.-  Мы  попытаемся
узнать.
     Миссис Сквирс, задохнувшись от  этих  упражнений,  подчинилась.  Сквирс
крепко схватил мальчика. Жестокий удар упал на тело Смайка; он задрожал  под
хлыстом и вскрикнул от боли; снова был  занесен  хлыст  и  снова  готов  был
опуститься, когда Николас Никльби, внезапно вскочив,  крикнул:  "Стойте!"  -
таким голосом, что загудели стропила.
     - Кто крикнул: "Стойте!" - спросил Сквирс, злобно оглядываясь.
     - Я! - сказал Николас, выступив вперед.- Больше этого не должно быть!
     - Не должно?! - чуть ли не взвизгнул Сквирс.
     - Да! - загремел Николас.
     Ошеломленный и потрясенный этим дерзким вмешательством, Сквирс выпустил
из рук Смайка и, отступив шага на два, впился в Николаса  взглядом  поистине
устрашающим.
     -  Я  говорю  -  не  должно  быть!  -  повторил  Николас,   ничуть   не
испугавшись.И не будет! Я этого не допущу!
     Взирающие на  него  глаза  Сквирса  едва  не  выскочили  из  орбит,  от
изумления он буквально лишился языка.
     - Вы оставили без внимания  мое  миролюбивое  заступничество  за  этого
несчастного юношу,- сказал Николае.- Вы не дали никакого ответа на письмо, в
котором я просил простить его и предлагал взять на себя  ответственность  за
то, что он останется здесь и будет вести себя спокойно. Не упрекайте же меня
теперь за это вмешательство на людях. В нем повинны вы, а не я!
     - На место, подлец! - завопил  Сквирс  вне  себя  от  бешенства,  снова
схватывая при этом Смайка.
     - Негодяй! - гневно крикнул  в  ответ  Николас.-  Посмейте  только  его
тронуть! Я не буду стоять и смо- треть! Больше я не могу терпеть, и  у  меня
хватит силы на десятерых таких, как вы. Берегитесь, иначе, клянусь небом,  я
вас не пощажу, если вы меня до этого доведете!
     - Назад! - крикнул Сквирс, размахивая своим оружием.
     -  Я  должен   рассчитаться   за   оскорбления!   -   кричал   Николас,
раскрасневшись от гнева.- Мое негодование все усиливалось при виде  подлого,
жестокого обращения с беспомощными детьми в этом логове! Берегитесь! Если вы
разбудите во мне дьявола, страшные последствия падут на вашу голову!
     Не успел он договорить,  как  Сквирс  в  порыве  неудержимой  ярости  с
криком, напоминающим рев дикого зверя, плюнул на него и ударил его  по  лицу
своим орудием пытки, оставив багровую полосу там, где это орудие опустилось.
Почувствовав острую боль от удара и сосредоточив в этом одном мгновении  все
свое бешенство, гнев и негодование, Николас набросился на Сквирса, вырвал из
его рук оружие и, схватив негодяя за  горло,  стал  колотить,  пока  тот  не
взвыл, прося пощады.
     Мальчики, за исключением юного Сквирса, который,  явившись  на  подмогу
отцу, беспокоил противника с  тыла,  и  пальцем  не  шевельнули,  но  миссис
Сквирс, воплями призывая на помощь, повисла на фалдах фрака своего супруга и
пыталась оттащить его от взбешенного врага, в  то  время  как  мисс  Сквирс,
которая смотрела  в  замочную  скважину  в  ожидании  совсем  другой  сцены,
ворвалась в комнату в самом начале атаки и, осыпав голову помощника  учителя
градом чернильниц, принялась  его  колотить,  к  полному  своему  сердечному
удовлетворению; при каждом ударе она воодушевлялась воспоминанием о том, как
он отверг предложенную ею любовь, что придавало  новую  силу  руке,  которая
(ибо в этом отношении мисс Фанни пошла  в  свою  мать)  всегда  была  не  из
слабых.
     В пылу неистовой атаки Николас ощущал удары не больше, чем если  бы  их
наносили перышком, но, устав от шума и гама и к тому же чувствуя,  что  рука
его ослабела, он вложил весь  остаток  сил  в  пяток  завершающих  оплеух  и
отшвырнул от себя Сквирса с такой энергией, на какую  только  был  способен.
Стремительность его падения заставила миссис  Сквирс  перекувырнуться  через
ближайшую скамью, а Сквирс, в своем полете ударившись об эту скамью головой,
растянулся во весь рост на полу, оглушенный и неподвижный.
     Приведя дело к  такому  счастливому  завершению  и  удостоверившись,  к
полному своему удовольствию, что Сквирс только оглушен, а не мертв (по этому
вопросу  у  него  были  сначала  кое-какие  неприятные  сомнения),   Николас
предоставил семейству возвращать его к жизни и  удалился,  чтобы  рассудить,
какую линию  поведения  надлежит  ему  избрать.  Выходя  иэ  комнаты,  он  с
беспокойством озирался в поисках Смайка, но того нигде не было видно.
     После недолгих размышлений он уложил в маленький кожаный  чемодан  свою
одежду и, видя, что никто не препятствует ему, смело  вышел  через  парадную
дверь и вскоре зашагал по дороге, ведущей в Грета-Бридж.
     Когда он достаточно остыл, чтобы обдумать  создавшееся  положение,  оно
представилось ему далеко не в розовом свете: в кармане у  него  было  только
четыре шиллинга  и  несколько  пенсов,  и  больше  двухсот  пятидесяти  миль
отделяло его от Лондона, куда он решил направить свои  стопы,  дабы,  помимо
всего прочего, удостовериться, какой отчет о происшествиях  этого  дня  даст
мистер Сквирс его добрейшему дядюшке.
     Придя к заключению, что нет никакого способа изменить  это  прискорбное
положение вещей, он поднял глаза и увидел ехавшего ему навстречу всадника, в
котором при ближайшем рассмотрении признал, к великому своему огорчению,  не
кого иного, как мистера Джона Брауди в грубых штанах из вельвета и в кожаных
гетрах.  Мистер  Брауди  погонял  своего  коня  толстой   ясеневой   палкой,
по-видимому недавно срезанной с какого-нибудь крепкого молодого деревца.
     "Не хочу я больше шума и драк,- подумал Николас,- и, однако, что  бы  я
ни делал, мне придется повздо- рить с этим честным болваном и,  быть  может,
раза два отведать его посоха".
     Действительно, были основания предполагать,  что  именно  таковы  будут
последствия встречи, так  как  Джон  Брауди,  едва  завидев  приближающегося
Николасв, остановил свою лошадь у тропинки и ждал, пока тот подойдет,  глядя
очень сурово между ушей лошади на Николаса, подходившего не спеша.
     - Ваш покорный слуга, молодой джентльмен,- сказал Джон.
     - К вашим услугам,- сказал Николас.
     - Ну, вот мы, наконец, и встретились,- заметил  Джон,  заставив  стремя
зазвенеть от ловкого удара ясеневой палкой.
     -  Да,-  нерешительно  отозвался  Николас.-  Послушайте,-   сказал   он
откровенно после короткой  паузы,-  в  последний  раз  мы  расстались  не  в
очень-то добрых отношениях. Вероятно, это была моя вина, но у меня  не  было
намерения обидеть вас, и я понятия не имел, что обижаю.  Потом  я  очень  об
этом сожалел. Хотите - пожмем друг другу руку?
     - Пожать руку? - воскликнул добродушный йоркширец.- На это я  согласен!
- Он наклонился с седла и энергически тряхнул руку Николаса.- Но что у вас с
лицом, приятель? Оно как будто разбито.
     - Рассечено хлыстом,- ответил Николас, густо краснея.- Удар. Но  я  его
вернул, да вдобавок еще с хорошими процентами.
     - Да неужто?! - воскликнул Джон Брауди.- Здорово! Вот  за  это  вы  мне
нравитесь!
     - Дело в том,- начал Николас, не  зная  хорошенько,  как  приступить  к
признанию,- дело в том, что со мной дурно обошлись.
     - Ну! - вставил Джон Брауди сочувственным тоном, ибо он был  гигант  по
силе и росту, и Николас казался ему карликом.
     - Да,- подтвердил Николас,- со мной дурно обошелся  этот  Сквирс,  и  я
здорово приколотил его, а теперь ухожу отсюда.
     - Что?! - вскричал Джон Брауди, испустив такой восторженный вопль,  что
лошадь  в  испуге  шарахнулась  в  сторону.-  Приколотил  владельца   школы!
Хо-хо-хо! Приколотил владельца школы! Ну, слыхал ли кто о такой  штуке?  Еще
раз давай  руку,  приятель!  Приколотил  вла-  дельца  школы!  Ей-богу,  вот
молодчина!
     Выражая таким образом свой восторг, Джон Брауди хохотал, и хохотал  так
громко, что эхо по всей округе отзывалось веселыми раскатами  смеха,  и  при
этом сердечно пожимал руку Николаса.
     Нахохотавшись вдосталь, он  осведомился,  что  думает  делать  Николас.
Когда же тот сообщил ему о своем намерении отправиться прямо в Лондон, он  с
сомнением покачал головой и спросил, известно ли ему, сколько берут почтовые
кареты с пассажиров за такое далекое путешествие.
     - Нет, не  известно,-  ответил  Николас,-  но  для  меня  это  большого
значения не имеет, потому что я думаю идти пешком.
     - Идти пешком в Лондон? - с изумлением воскликнул Джон.
     - Всю дорогу, до последнего шага,- сказал Николас.- За это время  я  бы
уже сделал немало шагов, а потому - прощайте!
     - Ну,  нет!  -  возразил  честный  малый,  придерживая  нетерпеливую  -
лошадь.Стой, говорят тебе! А сколько у вас при себе денег?
     - Не много,- краснея, ответил Николас,- но я могу устроиться так, чтобы
хватило. Стоит, знаете ли, захотеть, и способ найдется.
     Джон Брауди не дал никакого словесного ответа  на  Это  замечание,  но,
сунув руку в карман, вытащил старый, засаленный кожаный кошелек и настоял на
том, чтобы Николас занял у него столько, сколько ему может  понадобиться  на
неотложные нужды.
     - Не стесняйся, приятель,- сказал  он,-  бери  столько,  чтобы  хватило
добраться до дому. Знаю, когда- нибудь ты мне их вернешь.
     Однако Николас согласился занять только один  соверен,  каковою  ссудой
мистер Брауди поневоле должен был  удовлетвориться,  хотя  долго  уговаривал
взять больше (заметив, с оттенком  йоркширской  осмотрительности,  что  если
Николас всего не истратит, то излишек может отложить, пока  не  представится
случай переслать бесплатно).
     - Прихвати эту дубинку, приятель, будешь  на  нее  опираться,-  добавил
Джон, всовывая Николасу свою палку и еще раз стискивая ему руку.-  Не  падай
духом, и господь с тобой! Приколотил владельца школы! Ей-богу, двадцать  лет
не слыхал такой славной штуки!
     Говоря это и, с большей деликатностью, чем можно было  от  него  ждать,
разражаясь снова оглушительным смехом, чтобы избежать благодарности, которую
изливал Николас, Джон Брауди пришпорил свою лошадь и отъехал легким галопом,
время от времени оглядываясь на смотревшего  ему  вслед  Николасв  и  весело
махая ему рукой, словно желая его подбодрить. Николас следил  за  лошадью  и
всадником, пока они не скрылись за гребнем дальнего холма, а затем  тронулся
в путь.
     В тот день он недалеко ушел, потому что уже  почти  стемнело,  а  после
сильного снегопада не только идти было утомительно, но и  отыскивать  дорогу
стало делом рискованным и трудным для всех, кроме искушенных  путников.  Эту
ночь он провел в коттедже,  где  за  дешевую  плату  давали  постель  бедным
путешественникам, и, очень рано встав на следующее утро, добрался к ночи  до
Боробриджа. Проходя по городу в поисках какого-нибудь  дешевого  пристанища,
он случайно наткнулся на пустой амбар ярдах в двухстах от дороги;  здесь,  в
теплом уголке, он растянулся усталый и скоро заснул.
     Проснувшись на следующее утро  и  пытаясь  вспомнить  свои  сновидения,
которые были связаны с Дотбойс-Холлом, он сел,  протер  глаза  и  широко  их
раскрыл; лицо его выразило при этом отнюдь не безмятежное спокойствие -  при
виде какого-то неподвижного предмета,  казалось,  застывшего  перед  ним  на
расстоянии нескольких ярдов.
     - Странно! - воскликнул Николас.- Неужели  этот  образ  вызван  ночными
сновидениями, от которых я еще не совсем очнулся? Это не может  быть  наяву,
и, однако... однако, я не сплю. Смайк!
     Фигура пошевельнулась, встала, приблизилась и упала  на  колени  у  его
ног. Это и в самом деле был Смайк.
     - Почему вы опускаетесь передо мной на колени?  -  воскликнул  Николас,
поспешно поднимая его.
     - Я хочу идти с вами... куда угодно... всюду...  на  край  света...  до
могилы,- ответил Смайк, цепляясь за его руку.- О, позвольте  мне,  позвольте
мне! Вы мой родной дом, мой добрый друг... Прошу вас, возьмите меня с собой!
     - Друг, который  мало  что  может  для  вас  сделать,-  ласково  сказал
Николас.Как вы сюда попали?
     Оказывается, он шел за ним следом, всю дорогу не  терял  его  из  виду,
сторожил, пока Николас спал и когда останавливался закусить,  и  не  решался
попадаться ему на глаза из боязни, как бы его не отослали назад. Он и сейчас
не хотел показываться, но Николас проснулся  внезапно,  когда  он  этого  не
ожидал, и он не успел спрятаться.
     - Бедняга! - сказал Николас.- Ваша печальная судьба оставила вам только
одного друга, да и тот почти так же беден и беспомощен, как вы.
     - Можно мне... можно мне идти с вами? - робко спросил  Смайк.-  Я  буду
вашим  верным  работящим  слугой,  обещаю  вам.  Никакой   одежды   мне   не
нужно,добавило жалкое создание,  завертываясь  в  свои  лохмотья.-  Эта  еще
годится. Я хочу только быть около вас...
     - И будете! - воскликнул Николас.- И мир будет для вас тем  же,  чем  и
для меня, пока один из нас или мы оба не покинем его для мира иного. Идем!
     С этими словами он взвалил на плечи ношу и, взяв  в  одну  руку  палку,
другую протянул своему возбужденному от радости спутнику, и они вместе вышли
из старого амбара.


ГЛАВА XIV,
     к  сожалению,  повествует  только  о  маленьких  людях  а,
натурально, является малоинтересной и незначительной

     В  той  части   Лондона,   где   расположен   Гольдн-сквер,   находится
заброшенная, поблекшая,  полуразрушенная  улица  с  двумя  неровными  рядами
высоких тощих домов. которые уже много лет как будто таращат друг  на  друга
глаза. Кажется, даже трубы стали унылыми и меланхолическими, потому  что  за
неимением лучшего занятия им остается только смотреть на трубы через дорогу.
Верхушки у них потрескавшиеся, разбитые и почерневшие от дыма, а кое-где ряд
труб, более высоких, чем остальные, тяжело склоняясь  набок  и  нависая  над
крышей, словно замышляет отомстить за полувековое пренебрежение и обрушиться
на обитателей чердаков.
     Куры, отыскивающие себе корм у желобов, передвигаясь с места  на  место
подпрыгивающей  походкой,  которая  свойственна  только  городским  курам  и
привела бы в недоумение деревенских, вполне под стать ветхим  жилищам  своих
владельцев. Грязные, со скудным оперением, вялые  птицы,  посланные,  как  и
множество детей по соседству, добывать пропитание на улицах, они  прыгают  с
камня на камень в отчаянных поисках чего-нибудь съестного,  затерявшегося  в
грязи, и едва в силах подать голос. Единственной птицей,  обладающей  чем-то
напоминающим голос, является старый бантамский петух  булочника,  да  и  тот
охрип от плохой жизни у последнего из своих хозяев.
     Судя по величине домов, их когда-то занимали люди более  состоятельные,
чем нынешние жильцы, а теперь в них сдают понедельно этажи или комнаты, и на
каждой двери чуть ли не столько же табличек  и  ручек  от  звонков,  сколько
комнат внутри. По  той  же  причине  окна  довольно  разнообразны,  так  как
украшены всевозможнейшими шторами и занавесками; а каждая дверь  загорожена,
и в нее едва можно войти из-за пестрой коллекции детей  и  портерных  кружек
всех размеров, начиная с грудного младенца и полупинтовой  кружки  и  кончая
рослой девицей и бидоном вместительностью в полгаллона*.
     В окне гостиной одного из этих домов, который был,  пожалуй,  чуть-чуть
погрязнее своих соседей,  выставлял  напоказ  большее  количество  ручек  от
звонков, большее количество детей и портерных кружек и первым ловил во  всей
их свежести клубы густого черного  дыма,  извергавшегося  днем  и  ночью  из
большой пивоварни, находившейся поблизости,- висело объявление, что в стенах
этого дома сдается внаем еще одна комната.  Но  в  каком  этаже  могла  быть
свободная комната, этот вопрос было  бы  не  под  силу  разрешить  мальчику,
умеющему решать задачи, если  принять  во  внимание,  что  по  всему  фасаду
виднелись знаки пребывания многочисленных жильцов, начиная с катка для белья
в окне кухни и кончая цветочными горшками на парапете.
     Общая  лестница  в  доме  была  не  покрыта   ковром   и   неприглядна;
любознательный  посетитель,  которому  предстояло  взобраться  наверх,   мог
заметить,  что  здесь  немало  признаков,  указывающих  на   прогрессир