Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
могла бы сказать, что траур бывает иногда самой холодной одеждой, в
какую могут облечься смертные; что он не только леденит грудь тех, кто его
носит, но и простирает свое влияние иа летних друзей, сковывает льдом
источники их доброго расположения и ласки и, губя нерасцветшие обещания,
которые они когда-то так щедро расточали, не оставляет ничего, кроме сухих и
увядших сердец. Мало найдется людей, которые, потеряв друга или
родственника, являвшегося их единственной опорой в жизни, не чувствуют
глубоко этого леденящего действия черной одежды. Кэт чувствовала его остро
и, почувствовав в тот момент, не смогла удержаться от слез.
- Мне очень жаль, что я вас огорчила своими необдуманными
словами,сказала ее собеседница.- Я об этом не подумала. Вы носите траур по
какому-нибудь близкому родственнику?
- По отцу,- ответила Кэт.
- По какому родственнику, мисс Симондс? - громко переспросила мисс Нэг.
- По отцу,- тихо отозвалась та.
- По отцу? - сказала мисс Нэг, ничуть не понижая голоса.- А! И долго он
болел, мисс Симондс?
- Тише,- отозвалась девушка.- Не знаю.
- Несчастье постигло нас внезапно,- сказала Кэт, отворачиваясь,- иначе
я при таких обстоятельствах, как сейчас, быть может перенесла бы его лучше.
У присутствующих в комнате, как всегда при появлении новой "молодой
особы", возникло желание узнать, кто такая Кэт и решительно все о ней; но,
хотя это желание весьма естественно могло усилиться благодаря наружности и
волнению Кэт, сознания, что расспросы причинят ей боль, оказалось
достаточно, чтобы подавить это любопытство. И мисс Нэг, считая в настоящий
момент безнадежной всякую попытку извлечь еще какие-нибудь сведения,
неохотно призвала к молчанию и предложила приступить к работе.
Все трудились молча до половины второго, а затем на кухне была подана
жареная баранья нога с жареным картофелем. Когда обед был кончен и молодые
леди в виде дополнительного развлечения вымыли руки, снова началась работа и
снова протекала в молчании, пока стук карет, грохотавших по улицам, и
громкие двойные удары в двери не возвестили, что более счастливые члены
общества в свою очередь приступили к повседневным завятиям.
Один из таких двойных ударов в дверь мадам Манталини дал знать о
прибытии экипажа некоей знатной леди - или, вернее, богатой, ибо бывает
иногда разница между богатством и знатностью,- которая приехала вместе с
дочерью примерить давно заказанные придворные туалеты; и обслуживать их была
послана Кэт в сопровождении мисс Нэг и, разумеется, под командой мадам
Манталини.
Роль Кэт в этой церемонии была довольно скромной: ее обязанности
ограничивались тем, что она должна была держать различные принадлежности
туалета, пока они не понадобятся мисс Нэг для примерки, и изредка завязать
тесемку или застегнуть крючок. Она могла не без оснований считать себя
защищенной от дерзкого обращения и злобы, но случилось так, что в тот день и
леди и дочь ее были в дурном расположении духа, и бедная девушка стала
жертвой их оскорблений. Она неуклюжа, руки у нее холодные, грязные,
шершавые, она ничего не умеет делать; они удивляются, как может мадам
Манталини держать у себя таких людей; требовали, чтобы в следующий раз,
когда они приедут, им прислуживала какая-нибудь другая молодая женщина, и
так далее.
Этот случай вряд ли заслуживал бы упоминания, если бы не последствия,
какие он за собой повлек. Кэт пролила много горьких слез, когда ушли эти
леди, и впервые почувствовала унизительность своего труда. Правда, ее пугала
перспектива тяжелой и неприятной работы, но она не чувствовала никакого
унижения в том, чтобы зарабатывать на хлеб, пока не увидела себя не
защищенной от наглости и гордыни. Философия научила бы ее понимать, сколь
унизили себя те, которые пали настолько, что давали волю таким свойствам
характера по привычке и без причины. Но она была слишком молода, чтобы это
служило ей утешением, и ее понятие о честности было оскорблено. Не возникает
ли так часто жалоба на то, что простые люди поднимаются выше своего звания,
из того факта, что люди "непростые" опускаются ниже своего?
В таких сценках и занятиях тянулось время до девяти часов, когда Кэт,
изнуренная и подавленная событиями дня, поспешно выбежала из душной рабочей
комнаты, чтобы встретиться с матерью на углу улицы и идти домой. Она еще
больше грустила потому, что должна была скрывать свои чувства и
притворяться, будто разделяет радужные мечты своей спутницы.
- Ах, боже мой, Кэт! - сказала мисс Никльби.- Я весь день думала о том,
как было бы чудесно, если бы мадам Манталини взяла тебя в компаньонки,знаешь
ли, это так естественно. Представь, свояченица кузена твоего бедного папы,
мисс Браундок, была принята в компаньонки одной леди, у которой была школа в
Хэммерсмите, и сколотила себе состояние буквально в две минуты. Кстати, я
забыла, та ли это мисс Браундок, которая выиграла десять тысяч фунтов в
лотерею, но мне кажется, это та самая. Да, теперь, подумав, я уверена, что
это та самая. "Манталини и Никльби" - как бы это чудесно звучало! И если бы
Николас хорошо устроился, мы могли бы жить на одной улице с доктором
Никльби, ректором Вестминстерской школы!
- Дорогой Николас! - воскликнула мисс Кэт, вынимая из ридикюля письмо
брата из Дотбойс-Холла.- При всех наших затруднениях я так счастлива, мама,
зная, что ему хорошо живется и он в таком прекрасном расположении духа. Что
бы нам ни пришлось перенести, меня утешает мысль, что он доволен и счастлив.
Бедная Кэт! Она и не подозревала, какое слабое это было утешение и как
скоро предстояло ей разочароваться.
ГЛАВА XVIII,
Mисс Нэг, в течение трех имей обожавшая Кэт Никльби,
намеревается возненавидеть ее навеки. Причины, которые побудили мисс Нэг
принять это решение
Жизнь многих людей, полная мучений, тягот, страданий, не представляя
никакого интереса ни для кого, кроме тех, кто ее ведет, оставлена без
внимания людьми, которые не лишены способности мыслить и чувствовать, но
скупы на сострадание и нуждаются в сильных возбуждающих средствах, чтобы оно
проснулось.
Немало есть служителей милосердия, которые в своем призвании ищут не
меньше искусственного возбуждения, чем любители наслаждений в своем; в
результате нездоровая симпатия и сострадание повседневно простираются на
дальние объекты, хотя постоянно находится на виду у самого ненаблюдательного
человека более чем достаточно объектов, по праву требующих применения тех же
добродетелей. Короче говоря, милосердию нужна романтика так же, как нужна
она писателю-романисту или драматургу. Вор в бумазейной блузе - заурядный
тип, вряд ли заслуживающий внимания людей с тонким вкусом; но оденьте его в
зеленый бархат, дайте ему шляпу с высокой тульей и перенесите место его
деятельности из густонаселенного города на горную дорогу - и вам откроется в
нем дух поэзии и приключений. Так обстоит дело и с великой, основной
добродетелью, которая при нормальном ее развитии и упражнении приводит ко
всем остальным, если не включает их. Она нуждается в своей романтике, и чем
меньше в этой романтике подлинной, трудной жизни с повседневной борьбой и
работой, тем лучше.
Жизнь, на которую была обречена бедная Кэт Никльби вследствие
непредвиденного хода событий, уже упомянутых в этом повествовании, была
тяжелой. Но из боязни, как бы однообразие, нездоровые условия и физическая
усталость - а ведь в этом и состояла ее жизнь - не сделали ее неинтересной
для людей милосердных и сострадательных, я в данный момент предпочел бы
удержать на первом плане самое мисс Никльби и для начала не замораживать их
интерес подробным и растянутым описанием заведения, возглавляемого мадам
Манталини.
- О, право же, мадам Манталини,- сказала мисс Нэг, когда Кэт устало
возвращалась домой в первый вечер своего ученичества,- эта мисс Никльби
очень достойная молодая особа... да, очень достойная... гм!.. уверяю вас,
мадам Манталини. Даже вашему умению распознавать людей делает честь то
обстоятельство, что вы подыскали такую превосходную, такую благовоспитанную,
такую... гм!.. такую скромную молодую женщину в помощницы мне при примерке.
Я видела, как молодые женщины, когда им выпадал случай покрасоваться перед
теми, кто выше их, держали себя так, что... о боже... Да, но вы всегда
правы, мадам Манталини, всегда! И я постоянно твержу этим молодым леди: для
меня поистине тайна, как вы только ухитряетесь быть всегда правой, когда
столько людей так часто ошибаются.
- За исключением того, что мисс Никльби вывела из терпения превосходную
заказчицу, ничего особо замечательного она сегодня не сделала, в этом я во
всяком случае уверена,- сказала в ответ мадам Манталини.
- Ах, боже мой! - сказала мисс Нэг.- Многое, знаете ли, нужно отнести
за счет неопытности.
- И молодости? - осведомилась мадам.
- О, об этом я ничего не говорю, мадам Манталини,- зардевшись,
отозвалась мисс Нэг,- потому что, если бы молодость служила оправданием, у
вас бы не было...
- ...такой хорошей первой мастерицы, полагаю я,подсказала мадам.
- Никогда не видывала я такого человека, как вы, мадам Манталини! -
весьма самодовольно подхватила мисс Нэг.- Вы знаете, что любой человек хочет
сказать, когда слово еще не успело сорваться с уст. О, чудесно! Ха-ха-ха!
- Что касается меня,- заметила мадам Манталини, с притворным
равнодушием посмотрев на свою помощницу и втихомолку искренне забавляясь,то
я считаю мисс Никльби самой неуклюжей девушкой, какую мне случалось видеть.
- Бедняжка! - подхватила мисс Нэг.- Это не ее вина, иначе у нас была бы
надежда ее исправить, но раз это ее несчастье, мадам Манталини, то... как
сказал кто-то о слепой лошади, мы, знаете ли, должны отнестись к ней с
уважением.
- Ее дядя говорил мне, что ее считают хорошенькой,- заметила мадам
Манталини.- Я нахожу ее одной из самых заурядных девушек, каких мне
случалось встречать.
- Конечно, она заурядна! - вскричала мисс Нэг с просиявшей от радости
физиономией.- И неуклюжа! Но я могу только сказать, мадам Манталини, что я
по-настоящему люблю эту бедную девушку, и будь она вдвое более неуклюжей и
некрасивой, я была бы еще более искренним ее другом, и это сущая правда.
Действительно, у мисс Нэг зародилось теплое чувство к Кэт Никльби после
того, как она была свидетельницей ее провала утром, а этот короткий разговор
с хозяйкой усилил ее милостивое расположение самым изумительным образом, что
было особенно примечательно, ибо, когда она в первый раз внимательно
обозрела лицо и фигуру молодой леди, у нее появилось предчувствие, что они
никогда не поладят.
- Но теперь,- продолжала мисс Нэг, посмотрев на себя в зеркало,
находившееся неподалеку,- я ее люблю - я ее по-настоящему люблю, я это
утверждаю!
Столь высоким бескорыстием отличалась эта преданная дружба и была она
настолько выше маленьких слабостей вроде лести и неискренности, что на
следующий день добросердечная мисс Нэг откровенно уведомила Кэт Никльби,
что, по-видимому, Кэт никогда не освоится с делом, но ей отнюдь незачем
беспокоиться по этому поводу: она, мисс Нэг, удвоив со своей стороны усилия,
будет, поскольку возможно, отодвигать ее на задний план, а Кэт надлежит
только быть совершенно спокойной в присутствии посторонних и стараться по
мере сил не привлекать к себе внимания. Этот последний совет столь
соответствовал чувствам и желаниям робкой девушки, что она охотно обещала
полагаться безоговорочно на указания превосходной старой девы, не
расспрашивая и даже ни на секунду не задумываясь о мотивах, которыми они
были продиктованы.
- Честное слово, я отношусь к вам с живейшим участием, моя
милочка,сказала мисс Нэг,- решительно с сестринским участием. Такого
удивительного чувства я никогда еще не испытывала.
Несомненно, удивительно было то, что, если мисс Нэг проявляла живейшее
участие к Кэт Никльби, оно не было участием девствующей тетки или бабушки, к
каковому заключению, естественно, приводила бы разница в годах. Но платья
мисс Нэг были сшиты по фасону для молоденьких, и, быть может, того же фасона
были и ее чувства.
- Господь с вами! - сказала мисс Нэг, целуя Кэт по окончании второго
дня работы.- Какой неловкой были вы весь день!
- Боюсь, что ваше доброе и искреннее слово, заставившее меня еще
сильнее почувствовать мои недостатки, не пошло мне на пользу,- вздохнула
Кэт.
- Да, пожалуй, не пошло! - подхватила мисс Нэг с весьма несвойственной
ей веселостью.- Но гораздо лучше, что вы узнали об этом с самого начала и,
стало быть, могли заниматься своим делом просто и спокойно. Вы в какую
сторону идете, милочка?
- В сторону Сити,- ответила Кэт.
- В Сити? - воскликнула мисс Нэг, с великим одобрением разглядывая себя
в зеркале и завязывая ленты шляпки.- Ах, боже милостивый, да неужели же вы
живете в Сити?
- Разно это так уж удивительно? - с полуулыбкой спросила Кэт.
- Я не считала возможным, чтобы какая-нибудь молодая женщина могла
прожить там при любых обстоятельствах хотя бы три дня,- ответила мисс Нэг.
- Люди, находящиеся в стесненном положении, то есть бедные
люди,отозвалась Кэт, быстро поправляясь. потому что боялась показаться
гордой,должны жить там, где придется.
- Совершенно верно, должны, совершенно правильно! - подхватила мисс Нэг
с тем полувздохом, который в сопровождении двух-трех легких кивков головой
служит в обществе разменной монетой жалости.- И это я очень часто говорю
моему брату, когда наши служанки заболевают и уходят одна за другой, а он
думает, что кухня слишком сырая и что там вредно спать. Эти люди, говорю я
ему, рады спать где угодно! Господь приноравливает нашу спину к ноше.
Утешительно думать, что это именно так, не правда ли?
- Очень утешительно.- ответила Кэт.
- Я пройду с вами часть пути, моя милая.- сказала мисс Нэг,- потому что
вам придется идти чуть ли не мимо нашего дома, и так как сейчас совсем
темно, а наша последняя служанка неделю назад легла в больницу - у нее
антонов огонь на лице,- я буду рада побыть в вашем обществе.
Кэт охотно отказалась бы от столь лестного предложения, но мисс Нэг,
надев, наконец, шляпку вполне, на ее взгляд, изящно, взяла ее под руку с
видом, ясно свидетельствующим, сколь глубоко сознает она честь, оказываемую
ею Кэт, и они очутились на улице, прежде чем та могла вымолвить слово.
- Боюсь,- нерешительно начала Кэт,- что мама - моя мать, хочу я сказать
- ждет меня.
- Вам незачем приносить какие бы то ни было извинения, моя
милая,сказала мисс Нэг, сладко при этом улыбаясь,- я не сомневаюсь, что она
весьма почтенная старая леди, и я буду очень... гм!.. очень рада
познакомиться с ней.
Так как у бедной миссис Никльби на углу улицы закоченели ноги, да и все
тело, Кэт ничего не оставалось делать, как представить ее мисс Нэг, которая,
подражая последней из прибывших в экипаже заказчиц, пошла на новое
знакомство со снисходительной вежливостью. Затем они втроем отправились рука
об руку - посредине мисс Нэг, в особо милостивом расположении духа.
- Я почувствовала такую симпатию к вашей дочери, миссис Никльби, вы и
представить себе не можете,- сказала мисс Нэг, пройдя несколько шагов в
молчании, исполненном достоинства.
- Я счастлива это слышать,- отозвалась миссис Никльби,- хотя для меня
нет ничего нового в том, что Кэт нравится даже посторонним людям.
- Гм!- сказала мисс Нэг.
- Вы ее еще больше полюбите, когда узнаете, какая она милая,продолжала
миссис Никльби.- Великое утешенье для меня в моих несчастьях иметь дочь,
которая не знает, что такое гордость и тщеславие, хотя полученное ею
воспитание могло бы до известной степени оправдать эти чувства. Вы не
знаете, что значит потерять мужа, мисс Нэг!
Так как мисс Нэг до сих пор еще не знала, что значит приобрести мужа,
то, пожалуй, вполне естественно было ей не знать, что значит потерять его.
Поэтому она сказала с некоторой поспешностью: "Да, конечно, не знаю",- и
сказала это тоном, дающим понять, что хотела бы она посмотреть, как бы она
сделала такую глупость и вышла замуж. Нет, она не так глупа!
- Я не сомневаюсь, что Кэт оказала успехи даже за такое короткое
время,- продолжала миссис Никльби, с гордостью взглянув на дочь.
- О, конечно! - подтвердила мисс Нэг.
- И окажет еще большие успехи,- добавила миссис Никльби.
- Ручаюсь, что окажет,- согласилась мисс Нэг, сжимая руку Кэт, чтобы та
поняла шутку.
- Она всегда была очень способной,- просияв, сказала бедная миссис
Никльби,- всегда, с колыбели. Я припоминаю, когда ей было всего два с
половиной года, один джентльмен, который, бывало, частенько нас
навещал,знаешь ли, Кэт, дорогая моя, это мистер Уоткинс, за которого
поручился твой бедный папа, а он потом удрал в Соединенные Штаты и прислал
нам пару лыж с таким ласковым письмом, что твой бедный дорогой отец целую
неделю плакал. Помнишь это письмо? В нем он писал о том, как он сожалеет,
что в данное время не может вернуть пятьдесят фунтов, так как его капитал
вложен в дело за проценты и он очень занят наживанием денег, но он не забыл
о том, что ты его крестница, и будет очень огорчен, если мы не купим тебе
коралла в серебряной оправе и не припишем этой суммы к старому счету. Боже
мой, конечно, мы так и сделали, дорогая моя, какая ты глупенькая! И он с
такой любовью писал о старом портвейне, которого выпивал, бывало, полторы
бутылки каждый раз, когда приходил к нам. Ты, конечно, помнишь, Кэт?
- Да, да, мама! Что же вы хотели сказать о нем?
- Так вот этот самый мистер Уоткинс, дорогая моя,- продолжала миссис
Никльби медленно, словно делая огромное усилие, чтобы припомнить нечто в
высшей степени важное,- этот самый мистер Уоткинс... пусть мисс Нэг не
подумает, что он состоял в какомнибудь родстве с Уоткинсом, державшим в
деревне трактир "Старый Боров"... кстати, я не помню, был ли это "Старый
Боров" или "Георг Третий", но знаю, что одно из двух, да и разницы особой
нет... этот самый мистер Уоткинс сказал, когда тебе было всего два с
половиной года, что ты самое изумительное дитя, какое ему случалось видеть.
Право же, он так сказал, мисс Нэг, а он совсем не любил детей, и у него не
было ни малейших оснований это говорить. Я знаю, что сказал это именно он,
потому что помню не хуже, чем если бы это случилось вчера, как он ровно
через секунду занял двадцать фунтов у ее бедного дорогого папы.
Приведя это поразительное и совершенно беспристрастное свидетельство в
пользу талантливости* своей дочери, миссис Никльби остановилась передохнуть,
а мисс Нэг, видя, что речь зашла о величии семьи, в свою очередь приступила,
не мешкая, к воспоминаниям.
- Не говорите, миссис Никльби, о данных взаймы деньгах,- сказала мисс
Нэг,- иначе вы меня с ума сведете, окончательно сведете. Моя мама... гм!..
была самым очаровательным и прекрасным созданием, с самым удивительным и
чудесным... гм!.. я полагаю, с самым чудесным носом, какой когда-либо
украшал человеческое лицо, миссис Никльби (тут мисс Нэг с чувством потерла
собственный нос). Пожалуй, это была самая прелестная и образованная женщина,
какая когда-либо сущес