овали с толстой леди до тех пор, пока сам не уселся в угол и не заявил,
что подождет, пока будут удовлетворены другие посетители, после чего толстая
леди возобновила разговор, прерванный его приходом.
     - Кухарка, Том,- сказала толстая леди, продолжая обсушиваться у камина.
     - Кухарка,- сказал Том, перелистывая страницы книги.- Нашел!
     - Прочтите о двух-трех хороших местах,- сказала толстая леди.
     - Пожалуйста, выберите полегче, молодой человек,- вмешалась  элегантная
особа в клетчатых матерчатых башмаках, которая была, по-видимому, клиенткой.
     - "Миссис  Маркер,-  начал  читать  Том,-  Рассел-плейс,  Рассел-сквер.
Жалованье восемнадцать гиней, чай и сахар. Семья из двух человек,  принимают
очень  редко.  Держат  пять  служанок.  Никакой  мужской  прислуги.  Никаких
поклонников".
     - Ах, боже мой! - захихикала клиентка.- Это  не  подойдет.  Пожалуйста,
другое место, молодой человек.
     - "Миссис Раймаг,- продолжал Том,-  ПлезентПлейс,  Финсбери.  Жалованье
двенадцать гиней, свой чай и сахар. Солидное семейство..."
     - Ах, это незачем читать,- перебила клиентка.
     - "Три солидных лакея",- внушительно произнес Том.
     - Три? Как вы сказали? - переспросила клиентка, меняя тон.
     - "Три солидных лакея,- повторял Том,- кухарка, горничная  и  няня.  По
воскресеньям каждая служанка обязана трижды посещать церковь диссидентов*  в
сопровождении солидного лакея. Если кухарка более солидна,  чем  лакей,  она
должна заботиться о нравственности лакея,  если  лакей  более  солиден,  чем
кухарка, он должен заботиться о нравственности кухарки".
     - Я возьму адрес,- сказала клиентка.- Кто знает, может быть, это  место
мне как раз подойдет.
     - А вот еще одно,- заметил Том, перевертывая страницы: - "Семья мистера
Галленбайла,  Ч.  П.{Член  парламента}.  Пятнадцать  гиней,  чай  и   сахар.
Служанкам разрешается принимать кузенов, если они благочестивы.  Примечание:
по воскресеньям холодный обед в кухне,  так  как  мистер  Галленбайл  строго
соблюдает воскресный день. В этот день никаких кушаний  не  готовить,  кроме
обеда для мистера и миссис Галленбайл; приготовление этого обеда, являющееся
трудом благочестивым и вызванным необходимостью,  составляет  исключение.  В
день  отдыха  мистер  Галленбайл  обедает  поздно,  дабы  помешать   кухарке
заниматься своим туалетом и тем самым впасть в грех".
     - Думаю, что это место мне подходит меньше, чем то,- сказала  клиентка,
пошептавшись со своей подругой.- Будьте любезны, молодой человек, дайте  мне
тот адрес. Если не подойдет, я приду еще.
     По ее просьбе Том написал адрес, и  элегантная  клиентка,  удовлетворив
толстую леди небольшой мздой, удалилась вместе с подругой.
     Николас уже раскрыл рот, чтобы попросить молодого человека обратиться к
букве "С" и сообщить, какие места секретаря свободны, когда в контору  вошла
посетительница, которой он немедленно уступил свою очередь и чья  наружность
и удивила и заинтересовала его.
     Это была молодая леди никак не  старше  восемнадцати  лет,  стройная  и
худенькая, но  прелестно  сложенная,  которая,  робко  подойдя  к  конторке,
осведомилась очень тихим голосом  о  месте  гувернантки  или  компаньонки  у
какой-нибудь леди. Задавая этот вопрос, она на секунду  приподняла  вуаль  и
открыла лицо удивительной красоты, хотя и  омраченное  облаком  печали,  что
было особенно заметно у  такого  юного  существа.  Получив  рекомендательную
карточку к какой-то особе, обозначенной в книге, она уплатила  установленную
сумму и выскользнула из комнаты.
     Одета она была опрятно, но очень просто - так просто,  что  ее  платье,
пожалуй, показалось бы жалким и поношенным, будь оно  надето  на  ком-нибудь
другом, наделенном меньшим обаянием. Ее спутница - ибо с ней была  спутница,
краснолицая, круглоглаэая, неопрятная девушка,- судя  по  загрубевшим  голым
рукам, выглядывавшим из-под запачканной по краям шали, и по  следам  сажи  и
графита, испещрявшим ее физиономию, явно принадлежала  к  категории  прислуг
"за одну", сидевших на скамье; с ними она обменялась всевозможными усмешками
и подмигиваньем, свидетельствующим о франкмасонстве их профессии*.
     Эта  девушка  последовала  за  своей  хозяйкой,  и  не  успел   Николас
опомниться от изумления  и  восторга,  как  молодая  леди  скрылась.  Вполне
возможно, как бы там ни думали иные трезвые люди, что Николас вышел бы вслед
за ними, если бы его не удержал разговор, завязавшийся между толстой леди  и
ее конторщиком.
     - Когда она придет еще раз, Том? - спросила толстая леди.
     - Завтра утром,- отвегил Том, принимаясь чинить перо.
     - Куда вы ее направили? - спросила толстая леди.
     - К миссис Кларк,- ответил Том.
     - Приятная ожидает ее жизнь, если она пойдет  туда,-  заметила  толстая
леди, беря понюшку из оловянной табакерки.
     Вместо ответа Том подпер языком щеку и концом  пера  указал  в  сторону
Николаса, каковое напоминание вызвало у толстой леди вопрос:
     - Ну-с, чем можем мы служить вам, сэр?  Николас  коротко  ответил,  что
хотел  бы  узнать,  не  найдется  ли  место  секретаря  или  переписчика   у
джентльмена.
     - Не найдется ли такое  место?  -  подхватила  хоэяйка.-  Дюжина  таких
найдется. Не правда ли, Том?
     - Еще бы! - ответил молодой джентльмен и с этими  словами  подмигнул  в
сторону Николасв не без фамильярности, которую  несомненно  почитал  лестным
комплиментом,  но  которая  вызвала  у   неблагодарного   Николасв   чувство
отвращения.
     По наведении справок в книге обнаружилось, что дюжина секретарских мест
свелась к одному. Мистер Грегсбери, великий член парламента,  проживающий  в
Манчестер-Билдингс, Вестминстер, нуждался в  молодом  человеке,  который  бы
содержал в порядке его бумаги и корреспонденцию, а Николас был именно  таким
молодым человеком, в каком нуждался мистер Грегсбери.
     - Я не знаю, каковы условия, так как он сказал,  что  сам  уладит  этот
вопрос с заинтересованным лицом, но они должны быть очень хороши, потому что
он член парламента,- заметила толстая леди.
     Несмотря на свою неопытность, Николас не очень  поверил  в  силу  этого
довода  или  в  справедливость  такого  заключения,  но,  не   трудясь   его
оспаривать, взял адрес и решил посетить мистера Грегсбери безотлагательно.
     - Не знаю, какой это номер,- сказал Том,- но Манчестер-Билдингс невелик
и в худшем случае у вас не много времени отнимет, если вы будете стучать  во
все двери по обеим сторонам улицы, пока не отыщете его... Послушайте, а ведь
прехорошенькая была здесь девушка!
     - Какая девушка? - сурово спросил Николас.
     - Вот как! Ну, конечно - какая девушка! - зашептал Том, прикрывая  один
глаз и задирая вверх подбородок.- Да вы что, не видели ее?  Послушайте,  вам
бы не хотелось быть на моем месте, когда она придет завтра утром?
     Николас посмотрел на безобразного клерка так, как будто  не  прочь  был
отхлестать его толстой книгой по щекам в награду за его  восхищение  молодой
леди; однако он  воздержался  и  с  надменным  видом  вышел  из  конторы,  в
негодовании своем бросив вызов древним законам рыцарства,  которые  полагали
пристойным и уместным для всех добрых рыцарей выслушивать хвалу  леди,  коим
рыцари эти были преданы,  и  даже  предписывали  им  скитаться  по  свету  и
разбивать  головы  всем  трезвым  и  благонамеренным  людям,   не   желавшим
восхвалять превыше всего в мире тех дам, которых  им  никогда  не  случалось
видеть и слышать - словно это могло служить оправданием!
     Перестав размышлять о своих неудачах и стараясь угадать, какие  неудачи
постигли красивую девушку, которую он видел, Николас, несколько раз  свернув
не в ту сторону, несколько раз справившись о дороге и почти столько  же  раз
получив неверные указания, направил свои стопы к  месту,  которое  ему  было
указано.
     В пределах древнего города Вестминстера* и на расстоянии одной  восьмой
мили от древнего его святилища находился узкий и грязный район  -  святилище
менее важных членов парламента в наши дни. Он состоит только из одной  улицы
с мрачными  жилыми  домами,  из  окон  которых  в  каникулярную  пору  хмуро
выглядывают  длинные  меланхолические   ряды   объявлений,   так   же   ясно
возвещающие: "Сдается внаем", "Сдается внаем",- как возвещали это физиономии
домовладельцев, сидевших на  скамьях  правительства  и  оппозиции  во  время
сессии,  ныне  отошедшей  к  праотцам.  В  более  оживленные  периоды   года
объявления исчезают, и дома кишат законодателями. Законодатели  -  в  первом
этаже, во втором, в третьем, в четвертом, в мансардах;  маленькие  помещения
пропитаны запахом депутаций и делегатов. В сырую погоду здесь трудно  дышать
от испарений, исходящих от влажных парламентских актов  и  затхлых  петиций.
Почтальоны чувствуют дурноту, вступая  в  это  зараженное  место,  а  жалкие
фигуры, охотясь за надписями о даровой  доставке  письма,  беспокойно  снуют
туда и сюда, словно потревоженные призраки усопших авторов писем, не имеющих
права на их даровую пересылку*.
     Это и есть Манчестер-Билдингс, и здесь в любой час ночи можно  услышать
скрип ключа в соответствующей замочной скважине и время  от  времени,  когда
порыв ветра, проносясь над  водой,  омывающей  подножие  Манчестер-Билдингс,
гонит звуки ко входу в улицу,- слабый, но пронзительный голос  какого-нибудь
молодого члена парламента, репетирующего завтрашнюю речь. Весь день напролет
скрежещут   шарманки,   звенят   и   гремят   музыкальные   шкатулки,    ибо
Манчестер-Билдингс (эта верша для ловли угрей, из которой нет выхода,  кроме
одного неудобного отверстия) - четырехугольная бутылка с  коротким  и  узким
горлышком; в  этом  отношении  он  отображает  судьбу  иных  своих  наиболее
предприимчивых обитателей, которые, протиснувшись в парламент ценою  великих
усилий и судорог, обнаруживают, что для них парламент  -  тоже  не  проезжая
дорога, и что, подобно Маичестер-Билдингс, он дальше никуда  не  выводит,  и
что они поневоле должны выйти оттуда пятясь, не став ни  более  мудрыми,  ни
более богатыми и ничуть не более знаменитыми, чем были, когда вошли в него.
     В Манчестер-Билдингс и свернул Николас, держа  в  руке  адрес  великого
мистера Грегсбери. Так как поток людей вливался в запущенный дом  неподалеку
от входа, он подождал,  пока  они  не  вошли,  а  затем,  подойдя  к  слуге,
осмелился спросить, не знает ли он, где живет мистер Грегсбери.
     Слуга был очень бледным оборванным мальчиком, имевшим  такой  вид,  как
будто  он  с  младенчества  спал  в  подвале,  что,  по  всей   вероятности,
соответствовало действительности.
     - Мистер Грегсбери? - переспросил он.- Мистер  Грегсбери  живет  здесь.
Входите!
     Николас решил войти, раз представляется такая  возможность;  так  он  и
сделал; а не успел он войти, как мальчик закрыл дверь и удалился.
     Это  было  довольно  странно;  более   затруднительным   оказалось   то
обстоятельство, что вдоль всего коридора и узкой лестницы, заслоняя  окно  и
делая  темный  вход  еще  темнее,  стояла  беспорядочная  толпа  людей,  чьи
физиономии выражали важность их миссии и  которые,  по-видимому,  ожидали  в
молчании какого-то  надвигающегося  события.  Время  от  времени  кто-нибудь
шептал что-то соседу, а затем шептавшие энергически кивали  друг  другу  или
неумолимо качали головой, как будто решили совершить нечто  отчаянное  и  не
намерены уступить, что бы ни случилось.
     Так как на протяжении нескольких минут  не  произошло  ничего,  что  бы
объяснило сей феномен, и так как Николас находил  свое  положение  в  высшей
степени неудобным, то  он  уже  готов  был  обратиться  за  разъяснениями  к
стоявшему рядом с ним человеку, как вдруг на лестнице зашевелились и  чей-то
голос крикнул:
     -  Ну-с,  джентльмены,  будьте  добры  подняться!  Вместо  того   чтобы
подняться,  джентльмены  на  лестнице   принялись   спускаться   с   большим
проворством и  умолять  с  исключительной  вежливостью,  чтобы  джентльмены,
находившиеся ближе к улице, вошли первые; джентльмены, находившиеся ближе  к
улице, возразили с не меньшей учтивостью, что они даже помыслить не могут  о
такой вещи; однако именно так они поступили, хоть и не помышляли о том,  ибо
другие джентльмены вытолкнули вперед человек шесть (в том числе Николасв) и,
сомкнувшись сзади, пропихнули их не только на верхнюю площадку лестницы,  но
и прямо в гостиную мистера Грегсбери,  куда  они,  таким  образом,  вошли  с
весьма  непристойной  стремительностью  и  лишенные  возможности  отступить:
толпа, напиравшая сзади, заполнила все помещение.
     - Джентльмены,-сказал мистер Грегсбери,-добро пожаловать! Я в восторге,
что вижу вас.
     Для джентльмена, пришедшего  в  восторг  при  виде  массы  посетителей,
мистер Грегсбери имел вид крайне  недовольный,  но,  быть  может,  это  было
вызвано  сенаторской  вежливостью  и  привычкой   государственного   деятеля
скрывать свои чувства. Это был плотный, массивный, крепкоголовый  джентльмен
с громким голосом и напыщенным видом, обладавший  порядочным  запасом  фраз,
ровно ничего не выражающих,- короче говоря, всем,  что  необходимо  хорошему
члену парламента.
     - Ну-с, джентльмены,- сказал мистер Грегсбери,  бросая  большую  связку
бумаг в стоявшую у его ног плетеную корзинку, откидываясь на спинку кресла и
опираясь локтями на его ручки,- я вижу по газетам, что вы  не  удовлетворены
моим поведением.
     - Да, мистер Грегсбери, мы не  удовлетворены,-  с  большой  горячностью
сказал полный старый джентльмен, вырываясь из толпы и  останавливаясь  перед
ним.
     - Неужели глаза меня обманывают,- сказал мистер Грегсбери, взглянув  на
говорившего,- или это и в самом деле мой старый друг Пагстайлс?
     - Именно я и никто другой, сэр,- ответил полный старый джентльмен.
     -   Дайте   мне   вашу   руку,   достойный   друг,-    сказал    мистер
Грегсбери.Пагстайлс, дорогой друг, мне очень прискорбно видеть вас здесь.
     -  Мне  очень  прискорбно  находиться  здесь,   сэр,-   сказал   мистер
Пагстайлс,-  но  ваше   поведение,   мистер   Грегсбери,   вызвало   крайнюю
необходимость в этой депутации от ваших избирателей.
     - Мое поведение, Пагстайлс,-  сказал  мистер  Грегсбери,  с  милостивым
великодушием окидывая взором депутацию,- мое поведение всегда определялось и
будет определяться искренним уважением к подлинным и насущным интересам  сей
великой и счастливой страны. Обращаю ли я взгляд на то, что есть у нас  дома
или за границей, созерцаю ли я мирные  трудолюбивые  общины  нашего  родного
острова - реки его, усеянные пароходами, железные его пути  с  локомотивами,
улицы его с кэбами, его небо с воздушными шарами,  величие  и  мощь  которых
доселе неведомы в истории воздухоплавания как  у  нашего,  так  и  у  любого
другого народа,- обращаю ли я взгляд только на то, что есть у нас дома, или,
устремляя его вдаль, взираю на безграничную перспективу побед и  завоеваний,
достигнутых   британской   настойчивостью   и   британской   доблестью,   на
перспективу, развернувшуюся передо мной,- я сжимаю руки и,  подняв  взоры  к
широкому небосводу, над моей головой, восклицаю: "Хвала небу, я - британец!"
     Было  время,  когда  этот  взрыв  энтузиазма  вызвал  бы  оглушительные
приветственные   возгласы,   но   теперь   депутация   встретила    его    с
обескураживающей холодностью. Общее впечатление было, казалось, таково,  что
это объяснение политического поведения мистера Грегсбери  грешит  скудностью
деталей, и один джентльмен в задних рядах  не  постеснялся  заметить  вслух,
что, по его мнению, оно, пожалуй, слишком отзывается "пустозвонством".
     -  Смысл  слова  "пустозвонство"   мне   неизвестен,-   сказал   мистер
Грегсбери.- Если оно означает,  что,  восхваляя  мою  родину,  я  становлюсь
чуть-чуть слишком пылким или, пожалуй,  впадаю  в  преувеличение,  я  вполне
признаю справедливость такого замечания. Да,  я  горжусь  этой  свободной  и
счастливой страной. Я становлюсь выше ростом, глаза мои сверкают, грудь  моя
вздымается, сердце мое ширится, душа моя  пылает,  когда  я  помышляю  о  ее
величии и славе.
     - Мы хотим, сэр,  задать  вам  несколько  вопросов,-  спокойно  заметил
мистер Пагстайлс.
     - Прошу вас, джентльмены: мое время в распоряжении вашем и моей родины,
да, и моей родины - сказал мистер Грегсбери.
     Получив  разрешение,  мистер  Пагстайлс  надел  очки  и   обратился   к
исписанной бумаге, которую извлек из кармана,  причем  почти  все  остальные
члены депутации в свою очередь достали из карманов исписанные  листы,  чтобы
дополнять мистера Пагстайлса, когда тот будет зачитывать вопросы.
     Вслед за этим мистер Пагстайлс приступил к делу:
     - Вопрос номер первый. Сэр, не было ли вами взято на себя  добровольное
обязательство, предшествовавшее вашему  избранию,  что  в  случае,  если  вы
будете избраны, вы немедленно положите конец привычке  кашлять  и  вопить  в
палате общин? И не подверглись ли вы тому, что при первых же дебатах  сессии
вас заставили замолчать кашлем и воплями и  с  тех  пор  вы  не  сделали  ни
малейшего усилия, чтобы провести реформу в этой области? Не  было  ли  также
взято вами на себя  обязательство  изумить  правительство  и  заставить  его
поджать хвост? Изумили вы его и заставили поджать хвост или нет?
     - Перейдите к следующему вопросу, дорогой мой Пагстайлс,- сказал мистер
Грегсбери.
     - Вы намерены дать какое-нибудь объяснение касательно этого вопроса?  -
спросил мистер Пагстайлс.
     - Конечно, нет,-  сказал  мистер  Грегсбери.  Члены  депутации  свирепо
посмотрели друг на друга, а затем на члена парламента. "Дорогой  Пагстайлс",
очень долго взиравший поверх очков на мистера Грегсбери, вновь  обратился  к
списку вопросов:
     - Вопрос номер второй. Сэр,  не  было  ли  также  взято  вами  на  себя
добровольное обязательство поддерживать в любом случае вашего коллегу, и  не
покинули ли вы его третьего дня вечером, и не  голосовали  ли  против  него,
потому что жена лидера  противной  партии  пригласила  миссис  Грегсбери  на
вечеринку?
     - Продолжайте,- сказал мистер Грегсбери.
     -  На  это  вы  также  ничего  не  имеете  ответить,  сэр?  -   спросил
представитель депутации.
     - Ровно ничего! - ответил  мистер  Грегсбери.  Депутаты,  видевшие  его
только во время избирательной кампании и во время выборов,  были  ошеломлены
таким хладнокровием. Казалось, это был другой человек: тогда он весь был мед
и млеко, теперь он весь был желчь и уксус. Но время так меняет людей!
     -  Вопрос  номер  третий  и  последний,-  внушительно  произнес  мистер
Пагстайлс.- Сэр, не заявляли ли вы во время избирательной кампании  о  своем
твердом  и  неуклонном  намерении  восставать  против  любого   предложения,
требовать голосования в палате по каждому вопросу, требовать  пересмотра  по
всякому  поводу,  ежедневно  вносить   запросы,-   короче,   повторяя   ваши
собственные достопамятные слова,  вносить  дьявольский  беспорядок  везде  и
всюду?
     После этого  многообъемлющего  вопроса  мистер  Пагстайлс  сложил  свой
список, что сделали и все его сторонники.
     Мистер Грегсбери подумал,  высморкался,  глубже  погрузился  в  кресло,
снова выпрямился и, облокотившись поудобнее на стол, составил треугольник из
обоих больших и обоих  указательных  пальцев  и,  постукивая  себя  по  носу
вершиной этого треугольника, произнес (улыбаясь при эти словах):
     - Я отрицаю все.
     При этом неожиданном ответе нестройный ропот вырвался  у  депутации.  И
тот самый  джентльмен,  который  высказал  мнение  касательно  пустозвонства
вступительной речи, снова сделал краткое заявление, пробурчав:"В  отставку!"
А это бурчанье было подхвачено его сторонниками и вылилось  в  форму  общего
протеста.
     -   Мне   поручено,   сэр,-   с   холодным   поклоном   сказал   мистер
Пагстайлс,выразить  надежду,  что  по  получении  предписания  значительного
большинства ваши