нта  -   одного
ирландского и одного шотландского; они  улыбались,  раскланивались  и  имели
такой приятный вид, что было бы поистине чудом, если бы кто-нибудь осмелился
голосовать против них. В особенности  у  сэра  Мэтью  Попкера,  с  маленькой
круглой головой и светло-желтым париком на макушке, начался такой  пароксизм
поклонов, что  парику  ежесекундно  грозила  опасность  слететь.  Когда  эти
симптомы до  известной  степени  перестали  быть  угрожающими,  джентльмены,
которые могли заговорить с сэром Мэтью Попкером или с двумя другими  членами
парламента,  образовали  вокруг  них  три  маленькие  группы;  а  возле  них
джентльмены, которые не могли вести разговор  с  сэром  Мэтью  Попкером  или
двумя другими членами парламента, топтались. и улыбались, и  потирали  руки,
тщетно надеясь, не подвернется ли что-нибудь  такое,  что  привлечет  к  ним
внимание. Все это время сэр Мэтью  Попкер  и  два  других  члена  парламента
рассказывали каждый своему кружку, каковы намерения правительства касательно
проведении  билля,  давали  полный  отчет  о  том,   что   сказало   шепотом
правительство, когда они в последний раз с ним обедали и как  при  этом  оно
подмигнуло, из каковых предпосылок они без труда вывели заключение, что если
правительство и принимает что-нибудь близко к сердцу, то именно благополучие
и успех  "Объединенной  столичной  компании  по  улучшению  выпечки  горячих
булочек и пышек и аккуратной их доставке".
     Пока  шли  приготовления  к  собранию  и  устанавливалась   очередность
выступлений ораторов, публика в большом зале созерцала то пустующую эстраду,
то леди на галерее для оркестра. Этим  занятием  большинство  присутствующих
развлекалось уже часа два, а так как самые  приятные  увеселения  приедаются
при чрезмерном злоупотреблении ими, то наиболее суровые натуры стали  топать
ногами и выражать свое неудовольствие всевозможными возгласами  и  гиканьем.
Этим вокальным упражнениям, виновниками коих  были  люди  пришедшие  раньше,
естественно предавались те, кто сидел ближе всех к эстраде и дальше всех  от
дежурных полисменов, которые не имели особого желания пробивать себе  дорогу
сквозь  толпу,  но  тем  не  менее  руководствуясь   похвальным   намерением
прекратить беспорядок, немедленно принялись тащить за  фалды  и  за  шиворот
всех смирных людей, находившихся неподалеку от двери;  при  этом  они  ловко
наносили гулкие удары дубинками на манер остроумного актера,  мистера  Панча
*,  блестящему  примеру  которого  эта  ветвь  исполнителей  власти  нередко
подражает и при выборе оружия и при пользовании им.
     Стычки были очень оживленные, как вдруг громкий крик  привлек  внимание
даже воюющих сторон, а затем из  боковой  двери  вышла  на  эстраду  длинная
вереница  джентльменов  с  непокрытыми  головами;  все  они  оглядывались  и
испускали многоголосые приветственные  вопли,  причина  коих  объяснилась  в
достаточной мере, когда среди оглушительных возгласов выступили  вперед  сэр
Мэтью Попкер и два других подлинных члена парламента и при помощи  пантомимы
уведомили друг друга, что никогда  на  протяжении  всей  своей  общественной
карьеры они не видывали такого славного зрелища.
     Наконец-то собрание перестало вопить, но, когда срр  Мэтью  Попкер  был
избран председателем, оно вновь разразилось  криками,  не  смолкавшими  пять
минут. Когда и с этим было  покончено,  сэр  Мэтью  Попкер  начал  говорить,
каковы его чувства по случаю этого великого события, и каково это событие  в
глазах всего мира, и каков ум его сограждан, находящихся перед ним, и каковы
богатство и респектабельность его почтенных друзей, стоявших позади него, и,
наконец, каково значение для  обогащения,  счастья,  благополучия,  свободы,
даже для самого существования свободного и великого народа - каково значение
такого учреждения, как "Объединенная столичная компания по улучшению выпечки
горячих булочек и пышек и аккуратной их доставке".
     Затем  выступил  мистер  Бонни,  чтобы  предложить  первую   резолюцию.
Пригладив правой рукой  волосы  и  непринужденно  подбоченившись  левой,  он
поручил свою шляпу заботам джентльмена с двойным  подбородком  (который  при
всех ораторах играл роль как бы секунданта на ринге) и заявил, что  зачитает
первую резолюцию
     - "Настоящее собрание взирает со страхом  и  трепетом  на  существующее
положение торговли булочками и столице и в окрестностях; оно  полагает,  что
объединение мальчишек - продавцов булочек в таком виде,  в  каком  оно  ныне
существует, совершенно не заслуживает доверия общества; и оно  почитает  всю
систему торговли булочками пагубной как  для  здоровья,  так  и  для  нравов
населения и  гибельной  для  интересов  коммерции  и  торговли".-  Почтенный
джентльмен произнес речь, вызвавшую слезы  у  леди  и  пробудившую  живейший
интерес у всех присутствующих. Он посещал дома бедняков в различных  округах
Лондона и не  обнаружил  ни  малейших  признаков  булочек,  вследствие  чего
слишком много оснований предположить, что кое-кто из неимущего населения  не
отведывал их из года в год. Он открыл, что среди торговцев  булочками  имеют
место пьянство, разгул и распутство,  каковые  он  приписывает  унизительной
природе их профессии в том виде, в каком она ныне существует. Те  же  пороки
он обнаружил среди беднейших классов населения, которым  бы  надлежало  быть
потребителями  булочек,  и  это  он  приписал  отчаянию,   порожденному   их
положением,  не  дающим   возможности   воспользоваться   этим   питательным
продуктом, что и побудило их искать замены в опьяняющих напитках. Он  брался
доказать перед комитетом палаты общин существование  союза,  имеющего  целью
вздуть цены на булочки, и предоставить монополию торговцам с колокольчиками;
он докажет это, притянув торговцев с колокольчиками, орудующих  в  баре  сей
палаты, и докажет также, что эти люди поддерживают  между  собой  общение  с
помощью тайных знаков и слов. вроде "проныра", "враль", "Фергюсон",  "Здоров
ли Мерфи"* и многих других. Именно такое печальное положение вещей  Компания
и предлагает изменить, во-первых, путем запрещения, под угрозой суровых кар,
всех  видов  частной  торговли  булочками,  во-вторых,  принятием  на   себя
обязательства  снабжать  население  в  целом  и  бедняков  у  них  на   дому
первосортными булочками по пониженным  ценам.  С  этой  целью  председатель,
патриот ('эр Мэтью Попкер, внес в парламент билль.  Именно  для  поддержания
этого билля они и собрались.  Неувядаемую  славу  и  блеск  доставят  Англии
сторонники  этого  билля,  именуемые  "Объединенная  столичная  компания  по
улучшению выпечки горячих булочек и  пышек  и  аккуратной  их  доставке",  с
капиталом, должен он добавить, в пягь миллионов в пятистах тысячах акций, по
десять фунтов каждая.
     Мистер Ральф Никльби поддержал резолюцию,  и  после  того,  как  другой
джентльмен внес поправку: вставить слова "и пышки"  после  слова  "булочки",
когда бы оно ни встречалось, резолюция  была  торжественно  принята.  Только
один человек в толпе крикнул "нет", но его быстро арестовали и тотчас увели.
     Вторая резолюция, признававшая  необходимость  немедленного  устранения
"всех продавцов булочек (или пышек), всех промышляющих  торговлей  булочками
(или пышками) любого сорта, как мужчин, так и женщин, как мальчиков,  так  и
взрослых, звонящих в колокольчик или не звонящих", была  предложена  мрачным
джентльменом полуклерикального вида, который сразу взял  такой  патетический
тон, что в одну секунду оставил первого оратора далеко позади.
     Можно было услышать падение булавки - что там 6улавки, перышка! - когда
он описывал жестокое обращение хозяев с мальчишками - продавцами булочек,  а
это, как очень мудро доказывал он, уже само  по  себе  являлось  достаточным
основанием для учреждения сей неоценимой Компании.  Оказывается,  несчастных
юнцов выгоняли по вечерам на  мокрые  улицы,  в  самую  суровую  пору  года,
заставляя их бродить долгие часы в темноте и под дождем -  даже  под  градом
или снегом,- лишенных крова, пищи, тепла; и пусть  не  забывают  еще  одного
обстоятельства: в  то  время  как  булочки  снабжены  теплыми  покрышками  и
одеялами, мальчики  решительно  ничем  не  снабжены  и  предоставлены  своим
собственным жалким ресурсам. (Позор!) Почтенный джентльмен поведал о  случае
с  одним  мальчиком  -  продавцом  булочек,  который,  будучи  жертвой  этой
бесчеловечной и варварской системы на протяжении по крайней мере  пяти  лет,
схватил, наконец, насморк, после чего начал хиреть, пока не  пропотел  и  не
выздоровел. За это джентльмен мог поручиться, опираясь на свой авторитет, но
он слышал (и не имел никаких оснований подвергать сомнению этот факт) о  еще
более душераздирающем и устрашающем случае. Он  слышал  о  мальчике-сиротке,
продававшем булочки, который, попав под колеса наемного кэба, был  доставлен
в больницу, подверся ампутации ноги ниже колена и даже теперь, на  костылях,
продолжает заниматься своим ремеслом!  О  дух  справедливости,  неужели  так
будет и впредь?
     Такова была тема, захватившая собрание, и такова была  манера  оратора,
завоевавшая симпатию слушателей. Мужчины  кричали,  леди  рыдали  в  носовые
платки, пока те не промокли, и махали ими, пока те не просохли.  Возбуждение
было безгранично, и мистер Никльби шепнул своему  другу,  что  теперь  акции
поднимутся на двадцать пять процентов выше номинальной стоимости.
     Резолюция  была,  разумеется,  принята  при  шумном  одобрении:  каждый
поднимал за нее обе руки и в порыве энтузиазма поднял бы также и  обе  ноги,
если бы удобно было это сделать. Затем  был  зачитан  без  сокращений  текст
предлагаемой петиции, и в этой петиции, как и во всех петициях, говорилось о
том, что подающие петиции весьма  смиренны,  а  принимающие  петицию  весьма
почтенны и  цель  петиции  весьма  добродетельна;  посему  (сказано  было  в
петиции) надлежит немедленно превратить билль в закон ради неувядаемой чести
и славы почтенных и славных английских общин, представленных в парламенте.
     Затем джентльмен, который провел всю ночь у  Крокфорда,  что  несколько
повлияло на его глаза, выступил вперед и поведал  своим  согражданам,  какую
речь  намерен  он  произнести  в  защиту  этой  петиции,  когда  она   будет
представлена на рассмотрение, и с какой жестокой иронией он намерен поносить
парламент, если билль будет отвергнут, а также уведомил их  о  том,  как  он
сожалеет, что его почтенные друзья  не  включили  статьи,  принуждающей  все
классы общества покупать булочки  и  пышки,  каковую  статью  он,  противник
всяческих  полумер  и  сторонник  мер  крайних,  обязывается  поставить   на
обсуждение в комитете.  Возвестив  о  таком  решении,  почтенный  джентльмен
перешел па шутливый тон; а  так  как  лакированные  ботинки,  лимонно-желтые
лайковые перчатки и меховой воротник пальто  придают  шутке  особый  эффект,
раздался неистовый хохот и ликующие возгласы, и вдобавок леди устроили такую
ослепительную выставку носовых платков, что мрачный джентльмен был  оттеснен
на второй план.
     Когда же петиция  была  прочтена  и  ее  готовились  принять,  выступил
ирландский член парламента (это был молодой джентльмен пылкого темперамента)
с такою речью, какую может произнести только ирландский член парламента,-  с
речью, преисполненной истинного духа поэзии и прозвучавшей так пламенно, что
при одном взгляде на ирландского  члена  парламента  человек  согревался.  В
своей речи он сообщил о том, что потребует этого великого благодеяния и  для
своей родной страны, Что будет настаивать на уравнении ее прав перед законом
о булочках, как и перед всеми другими законами, и что он надеется еще дожить
до того дня, когда пышки будут поджариваться в бедных хижинах его страны,  а
колокольчики продавцов булочек зазвенят в ее тучных зеленых долинах.
     А после него выступил  шотландский  член  парламента  со  всевозможными
приятными намеками на ожидаемые барыши,  что  укрепило  доброе  расположение
духа, вызванное поэзией. И  все  речи,  вместе  взятые,  повлияли  так,  как
надлежало им повлиять, и внушили слушателям уверенность, что нет предприятия
более выгодного  и  в  то  же  время  более  достойного,  чем  "Объединенная
столичная компания по улучшению выпечки горячих булочек и пышек и аккуратной
их доставке".
     Итак,  петиция  в  пользу  проведения  билля  была  принята,   собрание
закрылось при одобрительных возгласах, и мистер Никльби и  другие  директора
отправились завтракать в  контору,  как  делали  они  ежедневно  в  половине
второго, а в возмешение за хлопоты они брали за каждое свое посешение только
по три  гинеи  на  человека  (ибо  компания  едва  вступила  в  младенческий
возраст).



ГЛАВА III,
     Мистер  Ральф  Никльби  получает  вести  о  своем брате, нo
мужественно  переносит  доставленное  ему  сообщение. Читатель узнает о том,
какое  расположение  почувствовал  он  к  Николасу,  который  в  этой  главе
появляется,  и  с  какою  добротою  предложил  немедленно позаботиться о его
благополучии.

     Приняв ревностное участие в уничтожении завтрака со  всею  быстротой  и
энергией,  каковые  суть  наиважнейшие  качества,  которыми  могут  обладать
деловые  люди,  мистер  Ральф  Никльби  сердечно   распрощался   со   своими
соратниками и в непривычно  хорошем  расположении  духа  направил  стопы  на
запад. Проходя мимо собора св. Павла, он свернул в подъезд, чтобы  проверить
часы, и, держа руку на ключике, а взор устремив на циферблат соборных часов,
был погружен в  это  занятие,  как  вдруг  перед  ним  остановился  какой-то
человек. Это был Ньюмен Ногс.
     - А, Ньюмен! - сказал мистер Никльби, смотря вверх  и  занимаясь  своим
делом.- Письмо касательно закладной получено, не правда ли? Я так и думал.
     - Ошибаетесь,- отозвался Ньюмен.
     - Как? И никто не приходил по  этому  делу?  -  прервав  свое  занятие,
осведомился мистер Никльби.
     Ногс покачал головой.
     - Так кто же приходил? - спросил мистер Никльби.
     - Я пришел,- сказал Ньюмен.
     - Что еще? - сурово спросил хозяин.
     - Вот это.- сказал Ньюмен, медленно вытаскивая из кармана  запечатанное
письмо.- Почтовый штемпель - Стрэнд, черный сургуч,  черная  кайма,  женский
почерк, в углу - К. Н.
     - Черный сургуч? - переспросил мистер Никльби, взглянув на  письмо.-  И
почерк мне как будто знаком, Ньюмен, я не удивлюсь, если мой брат умер.
     - Не думаю, чтобы вы удивились,- спокойно сказал Ньюмен.
     - А почему, сэр? - пожелал узнать мистер Никльби.
     - Вы никогда не удивляетесь,- ответил Ньюмен, вот и все.
     Мистер Никльби вырвал письмо у своего помощника и, бросив на последнего
холодный взгляд, распечатал письмо, прочел его, сунул в карман  и,  успев  к
тому времени поставить часы с точностью до одной секунды, начал их заводить.
     - Именно то, что я предполагал,  Ньюмен,-  сказал  мистер  Никльби,  не
отрываясь от своего занятия.- Он умер. Ах, боже мой! Да, это  неожиданность.
Право же, мне это не приходило в голову.
     Выразив столь трогательно свое горе, мистер Никльби снова опустил  часы
в карман, старательно натянул перчитки, повернулся и, заложив руки за спину,
медленно зашагал на запад.
     - Дети остались? - поравнявшись с ним, осведомился Ногс.
     - В том-то и дело,- ответил мистер Никльби, словно ими  и  были  заняты
его мысли в эту минуту.- Двое.
     - Двое! - тихо повторил Ньюмен Ногс.
     - Да вдобавок еще  вдова,-  добавил  мистер  Нинльби.-  И  все  трое  в
Лондоне, будь они прокляты! Все трое здесь, Ньюмен.
     Ньюмен немного отстал от своего хозяина,  и  лицо  его  как-то  странно
исказилось, словно сведенное судорогой, но был ли то паралич, или горе,  или
подавленный смех - этого никто, кроме него, не мог бы определить.  Выражение
лица человека обычно помогает его мыслям или заменяет  нужные  слова  в  его
речи, но физиономия Ньюмена Ногса, когда он  бывал  в  обычном  расположения
духа, являлась проблемой, которую не мог бы разрешить самый  изобретательный
ум.
     - Ступайте домой! - сказал мистер Никльби, пройдя  несколько  шагов,  и
взглянул на клерка так, словно тот был его собакой.
     Не успел он произнести эти слова, как Ньюмен  перебежал  через  дорогу,
нырнул в толпу и мгновенно исчез.
     - Разумно, что и говорить! - бормотал  себе  под  нос  мистер  Никльби,
продолжая путь.- Очень разумно! Мой брат никогда ничего для меня не делал, и
я никогда на него не рассчитывал, и вот, не  успел  он  испустить  дух,  как
обращаются ко мне, чтобы я  оказал  поддержку  здоровой  сильной  женшнне  и
взрослому сыну и дочери. Что они мне? Я их никогда и в глаза не видел.
     Предаваясь этим и другим подобным размышлениям, мистер Никльби шагал по
направлению к Стрэнду и, бросив взгляд на письмо,  словно  для  того,  чтобы
справиться, какой номер дома  ему  нужен,  остановился  у  подъезда,  пройдя
примерно половину этой людной улицы.

     Здесь жил какой-то художник-миниатюрист, ибо над  парадной  двери  была
привинчена большая позолоченная рама, в  которой  на  фоне  черного  бархата
красовались две фигуры в морских мундирах с выглядывающими из и них лицами и
приделанными к ним подзорными трубами; был  тут  еше  молодой  джентльмен  в
ярко-красном мундире, размахивающий саблей, и  джентльмен  ученого  вида,  с
высоким лбом, пером и чернилами, шестью книгами и занавеской.  Помимо  сего,
здесь было трогательное изображение юной леди, читающей какую-то рукопись  в
дремучем лесу,  и  очаровательный,  во  весь  рост,  портрет  большеголового
мальчика, сидящего на табурете и свесившего ноги,  укороченные  до  размеров
ложечки для соли. Не считая этих произведений искусства, было здесь  великое
множество голов старых  леди  и  джентльменов,  ухмыляющихся  друг  другу  с
голубых и  коричневых  небес,  и  написанная  изящным  почерком  карточка  с
указанием цен, обведенная рельефным бордюром.
     Мистер Никльби бросил весьма презрительный взгляд на все эти фривольные
вещи и постучал двойным ударом. Этот удар был повторен  три  раза  и  вызвал
служанку с необычайно грязным лицом.
     - Миссис Никльби дома? - резко спросил Ральф.
     - Ее фамилия не  Никльби,-  ответила  девушка.-  Вы  хотите  сказать  -
Ла-Криви?
     Мистер  Никльби  после  такой  поправки  с  негодованием  посмотрел  на
служанку и сурово вопросил, о чем она толкует. Та собралась ответить, но тут
женский голос с площадки крутой лестницы в конце коридора осведомился,  кого
нужно.
     - Миссис Никльби,- сказал Ральф.
     - Третий этаж, Ханна,- произнес тот же голос.- Ну и глупы же вы! Третий
этаж у себя?
     - Кто-то только что ушел, но, кажется,  что  из  мансарды,  там  сейчас
уборка,- ответила девушка.
     -  А  вы  бы  посмотрели,-   сказала   невидимая   женщина.-   Покажите
джентльмену, где здесь колокольчик, и скажите, чтобы он  не  стучал  двойным
ударом, вызывая третий этаж. Я не разрешаю стучать,  разве  что  колокольчик
испорчен, а в таком случае достаточно двух коротких раздельных ударов.
     - Послушайте,- сказал Ральф, входя без  дальнейших  разговоров,-  прошу
прощения, кто здесь миссис Ла... как ее там зовут?
     - Криви... Ла-Криви,- отозвался голос, и желтый головной убор закачался
над перилами.
     -  С  вашего  разрешения,   сударыня,   я   бы   сказал   вам   два-три
слова,промолвил Ральф.
     Голос  предложил  джентльмену  подняться  наверх,  но  тот  уже   успел
подняться и,  очутившись  во  втором  этаже,  был  встречен  обладательницей
желтого головного убора, облаченной в такого же цвета платье и  отличавшейся
соответствуюшим цветом  лица.  Мисс  Ла-Криви  была  жеманной  молодой  леди
пятидесяти лет, и квартира мисс Ла-Криви  была  подобием  позолоченной  рамы
внизу в увеличенном масштабе и слегка погрязнее.
     - Кхе! - сказала мисс Ла-Криви, деликатно кашлянув и прикрыв рот черной
шелковой митенкой.- Полагаю, вам нужна миниатюра? У  вас  весьма  подх