перь пожалуйте, сударыня.
     Слабый свет проник в подвал, и вскоре появилась служанка  со  свечой  и
вслед за ней ее молодая  госпожа,  которая  казалась  подавленной  стыдом  и
смущением.
     При виде молодой леди Николас вздрогнул и изменился в лице; сердце  его
неистово забилось, и он стоял как пригвожденный к  месту.  В  эту  минуту  и
почти одновременно с появлением леди и свечи послышался громкий  и  яростный
стук в дверь, заставивший Ньюмена Ногса спрыгнуть с  бочки,  на  которую  он
уселся  верхом,  и  воскликнуть  отрывисто,  причем  его  физиономия   стала
землисто-серой.
     - Бобстер, клянусь богом!
     Молодая  леди  взвизгнула,  служанка  начала  ломать  руки,  Николас  в
остолбенении переводил взгляд с одной на другую, а Ньюмен метался, засовывая
руки во все свои карманы по очереди и в полной растерянности выворачивая  их
наизнанку. Все это продолжалось не больше  мгновения,  но  в  течение  этого
одного мгновения смятение было невообразимое.
     - Ради бога, уходите!  Мы  поступили  нехорошо,  мы  Это  заслужили!  -
воскликнула молодая леди.- Уходите, иначе я погибла навеки!
     - Выслушайте одно только слово! - вскричал Николас.- Только одно. Я  не
буду вас  удерживать.  Выслушайте  одно  только  слово  в  объяснение  этого
недоразумения.
     Но Николас мог с таким же успехом бросать слова на  ветер,  потому  что
молодая леди  с  безумным  видом  бросилась  вверх  по  лестнице.  Он  хотел
последовать за яей, но Ньюмен, схватив его за шиворот, потащил  к  коридору,
которым они вошли.
     - Отпустите меня, Ньюмен, черт возьми! -  крикнул  Николас.-  Я  должен
поговорить с ней... Должен! Без этого я не уйду отсюда.
     - Репутация... доброе имя... насилие...  подумайте,-  бормотал  Ньюмен,
обхватывая его обеими руками и увлекая прочь.- Пусть они откроют  двери.  Мы
уйдем так же, как и пришли,  как  только  захлопнется  дверь.  Идите!  Сюда!
Здесь!
     Побежденный  доводами  Ньюмена,  слезами   и   просьбами   служанки   и
оглушительным стуком наверху, который не стихал, Николас дал увлечь себя,  и
как раз в тот момент, когда мистер Бобстер вошел с улицы, он и Ногс вышли из
подвала.
     Быстро  пробежали  они  несколько  улиц,   не   останавливаясь   и   не
разговаривая. Наконец они приостановились  и  повернулись  друг  к  другу  с
растерянными и печальными лицами.
     - Не беда! - сказал Ньюмен, ловя воздух ртом.- Не падайте духом. Все  в
порядке. Посчастливится в следующий раз. Невозможно  было  предотвратить.  Я
свое дело сделал.
     - Превосходно! - согласился Николас, взяв  его  за  руку.-  Превосходно
сделали, как преданный и ревностный друг. Но только,- помните, я не огорчен,
Ньюмен, я признательность моя ничуть не меньше,- только это не та леди.
     - Как? - вскричал Ньюмен Ногс.- Служанка меня обманула?
     - Ньюмен, Ньюмен! - сказал Николас,  положив  руку  ему  на  плечо.-  И
служанка не та.
     У Ньюмена отвисла челюсть, и он  впился  в  Николаса  здоровым  глазом,
застывшим и неподвижным.
     - Не огорчайтесь,-сказал Николас.- Это не имеет никакого  значения.  Вы
видите, меня это не волнует. Вы пошли не за той служанкой, вот и все!
     Действительно, это было все. Либо Ньюмен Ногс,  склонив  голову  набок,
так долго выглядывал из-за насоса, что зрение его от этого пострадало, либо,
улучив свободную  минутку,  он  проглотил  несколько  капель  напитка  более
крепкого, чем поставляемый насосом,- как бы там ни было,  но  он  ошибся.  И
Николас отправился домой размышлять об этом и мечтать о прелести неизвестной
молодой леди, такой же недоступной сейчас, как я раньше.


ГЛАВА  XLI,
     содержащая  несколько  романических  эпизодов,   имеющих
отношение к миссис Никльби и к соседу - джентльмену в коротких штанах

     Начиная с последнего памятного разговора с сыном миссис  Никльби  стала
особенно  принаряжаться,  постепенно  добавляя  к  тому  скромному   наряду,
приличествующему матроне, какой был повседневным ее  костюмом,  всевозможные
украшения, которые, быть может, сами по себе  и  были  несущественны,  но  в
совокупности своей и в связи ео сделанным ею открытием  приобретали  немалое
значение. Даже ее черное платье имело  какой-то  траурно-жизнерадостный  вид
благодаря той веселой манере, с какой она его носила. А так как оно утратило
прежнюю  свежесть,  то  искусная  рука  разместила  там  и  сям   девические
украшения, очень мало или ровно ничего не стоившие, почему  они  и  спаслись
при всеобщем крушении; им было разрешено мирно  почивать  в  разных  уголках
старого комода и шкатулок,  куда  редко  проникал  дневной  свет,  а  теперь
траурные одежды благодаря им приобрели совсем иной вид.  Прежде  эти  одежды
выражали почтение к умершему и скорбь о нем, а  теперь  свидетельствовали  о
самых убийственных и смертоносных замыслах, направленных против живых.
     Может быть, к ним приводило миссис Никльби  высокое  сознание  долга  и
побуждения бесспорно превосходные. Может быть, она  начала  к  тому  времени
постигать  греховность  длительного  пребывания  в   бесплодной   печали   и
необходимость служить  примером  изящества  и  благопристойности  для  своей
расцветающей дочери. Если оставить  в  стороне  соображения,  продиктованные
долгом и чувством ответственности, перемена могла быть вызвана  чистейшим  и
бескорыстнейшим чувством милосердия. Джентльмен из соседнего дома был унижен
Николасом, грубо заклеймен как безмозглый идиот, и за  эти  нападки  на  его
здравый смысл несла в какой-то мере ответственность  миссис  Никльби.  Может
быть, она почувствовала, что  добрая  христианка  должна  была  опровергнуть
мнение, будто обиженный джентльмен выжил из ума или от рождения был идиотом.
А  какие  лучшие  средства  могла  она  применить   для   достижения   столь
добродетельной и похвальной цели, как не доказать всем, что его страсть была
в высшей степени здравой и являлась как раз  тем  самым  результатом,  какой
могли предугадать благоразумные и мыслящие люди и который вытекал  из  того,
что она по  неосторожности  выставляла  напоказ  свою  зрелую  красоту,  так
сказать, перед самыми глазами пылкого и слишком чувствительного человека.
     - Ax! - сказала миссис Никльби, серьезно покачивая  головой.-  Если  бы
Николас знал, как страдал его бедный папа, когда я делала вид, что  ненавижу
его, прежде чем мы обручились, он бы проявил больше понимания! Разве  забуду
я когда-нибудь  то  утро,  когда  он  предложил  понести  мой  зонтик,  и  я
посмотрела на него с презрением? Или тот вечер,  когда  я  бросила  на  него
хмурый взгляд? Счастье, что он не уехал в дальние страны.  Я  чуть  было  не
довела его до этого.
     Не лучше ли было бы покойному, если бы он уехал в дальние страны в  дни
своей холостой жизни - на этом вопросе его вдова не остановилась, так как  в
эту минуту раздумья в комнату вошла Кэт с рабочей шкатулкой,  а  значительно
менее серьезная помеха или даже отсутствие всякой помехи могли в любое время
направить мысли миссис Никльби по новому руслу.
     - Кэт, дорогая моя,- сказала миссис Никльби,- не знаю  почему  это,  но
такой чудный теплый летний день, как  сегодня,  когда  птицы  поют  со  всех
сторон, всегда напоминает о жареном поросенке с шалфейным и луковым соусом и
подливкой.
     - Странная ассоциация идей, не правда ли, мама?
     -  Честное  слово,   не   знаю,   дорогая   моя,-   отозвалась   миссис
Никльби.Жареный поросенок... Позволька... Через пять недель после того,  как
тебя крестили, у нас был жареный... нет, это не мог быть  поросенок,  потому
что, я припоминаю, разрезать пришлось две штуки, а твоему бедному папе и мне
не пришло бы в голову заказать на обед двух поросят... должно быть, это были
куропатки. Жареный поросенок... Теперь я припоминаю - вряд ли у  нас  вообще
мог быть когда-нибудь поросенок, потому что твой папа видеть  их  не  мог  в
лавках и, бывало, говорил,  что  они  ему  напоминают  крохотных  младенцев,
только у поросят цвет лица гораздо лучше, а младенцы приводили его  в  ужас,
потому что он никак не мог себе позволить прибавление семейства, и  питал  к
ним вполне естественное отвращение. Как странно, почему  мне  это  пришло  в
голову? Помню, мы однажды обедали у миссис Бивен на  той  широкой  улице  за
углом, рядом с каретным мастером, где пьяница провалился в отдушину  погреба
в пустом доме почти за неделю до конца квартала, и его нашли  только  тогда,
когда въехал новый жилец... И там мы ели жареного поросенка.  Я  думаю,  вот
это-то и напоминает мне о нем, тем более что там в  комнате  была  маленькая
птичка, которая все время пела за обедом... Впрочем,  птичка  не  маленькая,
потому что это был попугай, и он,  собственно,  не  пел,  а  разговаривал  и
ужасно ругался, но я думаю, что должно быть так. Да, я уверена, что  так.  А
как ты думаешь, дорогая моя?
     - Я бы сказала, что никаких сомнений быть не может,  мама,-  с  веселой
улыбкой отозвалась Кэт.
     - Но ты действительно так думаешь, Кэт? - осведомилась миссис Никльби с
большой серьезностью, как будто речь шла о чрезвычайно важном и животрепещу-
щем предмете.- Если не думаешь, то ты так сразу и скажи, потому что  следует
избегать ошибок в вопросах такого  рода,  очень  любопытных,  которые  стоит
разрешить, если уж начнешь о них думать.
     - Кэт, смеясь, ответила, что она в этом совершенно убеждена, а так  как
ее  матушка  все  еще  как  будто  колебалась,  не  является  ли  абсолютной
необходимостью продолжить этот разговор, Кэт предложила пойти с рукоделием в
беседку и насладиться чудесным днем. Миссис Никльби  охотно  согласилась,  и
они без дальнейших рассуждений отправились в беседку.
     - Право же, я должна сказать, что не бывало еще на свете такого доброго
создания,  как  Смайк,-  заметила  миссис  Никльби,   усаживаясь   на   свое
место.Честное слово, труды, какие он прилагает, чтобы  содержать  в  порядке
эту маленькую беседку и разводить прелестные цветы вокруг, превосходят  все,
что я могла бы... но мне бы хотелось, чтобы он не сгребал весь песок к твоей
стороне, Кэт, дорогая моя, а мне вставлял одну землю.
     - Милая мама,- быстро отозвалась Кэт,- пересядьте сюда... пожалуйста...
доставьте мне удовольствие, мама.
     - Нет, нет, дорогая моя. Я останусь на  своем  месте,-  сказала  миссис
Никльби.- Ах, что это?
     Кэт вопросительно посмотрела на нее.
     - Да ведь он достал где-то два-три черенка тех цветов, о которых  я  на
днях сказала, что очень люблю их, и спросила, любишь ли  ты,-  нет,  это  ты
сказала на днях, что очень их любишь и спросила меня, люблю ли я, - это одно
и то же. Честное слово, я нахожу, что это очень любезно и внимательно с  его
стороны. Я не вижу,- добавила миссис Никльби, зорко осматриваясь вокруг,этих
цветов с моей стороны, но, должно быть, они лучше растут около песка. Можешь
быть уверена, что это так, Кэт, и вот почему  они  посажены  около  тебя,  а
песком он посыпал там, потому что это солнечная сторона. Честное слово,  это
очень умно! Мне самой никогда не пришло бы это в голову!
     - Мама! - сказала Кэт, так низко наклоняясь над рукоделием, что лица ее
почти не было видно.- До вашего замужества...
     - Ах, боже мой, Кэт! - перебила  миссис  Никльби.-  Объясни  мне,  ради
господа бога, почему ты перескакиваешь к тому, что было до моего замужества,
когда я говорю о его заботливости я внимании ко мне? Ты как будто ничуть  не
интересуешься садом.
     - О мама, вы знаете, что  интересуюсь!  -  сказала  Кэт,  снова  подняв
голову.
     - В таком случае почему же ты никогда его не похвалишь за  то,  что  он
содержит сад в таком порядке? - сказала миссис Никльби.- Какая ты  странная,
Кэт?
     - Я хвалю, мама,- кротко отозвалась Кэт.- Бедняга!
     - Редко приходится слышать это от тебя, дорогая моя,- возразила  миссис
Никльби,- вот все, что я могу сказать.
     Славная леди достаточно времени уделила этому предмету, а посему тотчас
попала в  маленькую  ловушку,  расставленную  ее  дочерью,-  если  это  была
ловушка,- и осведомилась, о чем та начала говорить.
     - О чем, мама? - спросила Кэт, которая, по-видимому, совершенно  забыла
свой вопрос, уводящий в сторону.
     - Ах, Кэт, дорогая моя,- сказала ее мать.- Ты спишь  или  поглупела!  О
том, что было до моего замужества.
     - Ах, да! - подхватила Кэт.- Помню. Я хотела спросить, мама, много ли у
вас было поклонников до замужества.
     - Поклонников, дорогая моя! - воскликнула миссие Никльби с  удивительно
самодовольной улыбкой.- В общем, Кэт, у меня их было не меньше дюжины.
     - Мама! - запротестовала Кэт.
     - Да, не меньше, дорогая  моя,-  сказала  миссис  Никльби,-  не  считая
твоего бедного папы и того молодого джентльмена, который,  бывало,  ходил  в
тотже танцевальный класс и непременно хотел посылать нам домой золотые  часы
и браслеты в бумаге с золотым обрезом (их всегда отсылали обратно) и который
потом имел несчастье отправиться к берегам Ботани-Бей* на  кадетском  судне,
то есть я хочу сказать - на каторжном, и скрылся в  зарослях  кустарника,  и
убивал овец (не знаю, как они  туда  попали),  и  его  собирались  повесить,
только он сам случайно удавился, и правительство его помиловало.  Затем  был
еще молодой Лакин,- сказала миссис Никльби, начав с  большого  пальца  левой
руки и отсчитывая имена по пальцам,- Могли, Типсларк, Кеббери, Смифсер...
     Добравшись до мизинца, миссис Никльби хотела перенести счет  на  другую
руку, как вдруг громкое "гм!", прозвучавшее как  будто  у  самого  основания
садовой стены, заставило и ее и дочь сильно вздрогнуть.
     - Мама, что это? - тихо спросила Кэт.
     - Честное слово, дорогая моя,- отозвалась миссис  Никльби,  испугавшись
не на шутку,- если это не джентльмен из соседнего дома, я не  знаю,  что  бы
это могло быть...
     - Э-хм! - раздался тот же голос, и это было не обычное откашливание, но
нечто вроде рева, который разбудил эхо в округе  и  звучал  так  долго,  что
несомненно заставил почернеть невидимого ревуна.
     - Теперь я понимаю,- сказала миссис Никльби, положив руку на руку Кэт.-
Не пугайся, милочка, это относится не к  тебе,  у  него  и  в  помыслах  нет
кого-нибудь пугать... Будем справедливы ко всем,  Кэт,  я  считаю,  что  это
необходимо.
     С  этими  словами  миссис  Никльби  закивала  головой,  несколько   раз
погладила руку дочери и приняла такой вид, как будто могла бы сказать  нечто
весьма важное, если бы захотела, но ей, слава богу, ведомо  самоотречение  и
она ничего не скажет.
     - О чем вы говорите, мама? - с нескрываемым изумлением спросила Кэт.
     - Не волнуйся, дорогая моя,- ответила миссис  Никльби,  посматривая  на
садовую стену,- ты видишь, я не волнуюсь, а уж если кому-нибудь простительно
было  бы   волноваться,   то,   разумеется,   принимая   во   внимание   все
обстоятельства, это было бы простительно  мне,  но  я  не  волнуюсь,  Кэт...
ничуть...
     - Этим звуком как будто хотели привлечь наше внимание,  мама,-  сказала
Кэт.
     - Да, хотели привлечь наше  внимание,  дорогая  моя,-  ответила  миссис
Никльби, выпрямившись и еще ласковее  поглаживая  руку  дочери,-  во  всяком
случае, привлечь внимание одной из нас. Гм! У тебя решительно нет  оснований
беспокоиться, дорогая моя.
     Кэт была в полном недоумении и, видимо, собиралась обратиться за новыми
объяснениями, когда послышались с той же стороны  крик  и  шарканье,  словно
какой-то пожилой джентльмен весьма энергически кашлял  и  елозил  ногами  по
рыхлому песку. А когда эти звуки утихли, большой огурец со скоростью  ракеты
взлетел к небу, откуда опустился, вращаясь, и упал к ногам миссис Ннкльби.
     За этим поразительным феноменом последовал  второй,  точь-в-точь  такой
же, затем взмыла в воздух прекрасная тыква грандиозных размеров и плюхнулась
вниз; затем взлетели одновременно несколько огурцов; наконец небо  потемнело
от  града  луковиц,  редисок  и  других  мелких  овощей,   которые   падали,
раскатываясь, подпрыгивая и рассыпаясь во все стороны.
     Когда Кэт в тревоге встала и схватила за руку мать, чтобы бежать с  ней
в дом, она почувствовала, что  мать  не  только  этого  не  хочет,  но  даже
удерживает ее; проследив за взглядом  миссис  Никльби,  она  была  устрашена
появлением старой  черной  бархатной  шапки,  которая  медленно,  словно  ее
владелец взбирался по приставной лестнице, поднялась над стеной,  отделявшей
их  сад  от  сада  при  соседнем  коттедже  (стоявшем,  как  и  их  коттедж,
особняком), а за нею последовала очень большая голова и очень старое лицо  с
поразительными серыми  глазами  -  глаза  были  дикие,  широко  раскрытые  и
вращались в орбитах, томно подмигивая, что отвратительно было наблюдать.
     - Мама! - закричала Кэт, придя на сей раз в ужас.-  Почему  вы  стоите,
почему медлите? Мама, прошу вас, бежим в дом!
     - Кэт, дорогая моя,- возразила мать, все еще упираясь,-  можно  ли  так
глупить? Мне стыдно за тебя. Как ты думаешь, можешь ты прожить  жизнь,  если
будешь такой трусихой? Что вам угодно, сэр?  -  сказала  миссис  Никльби,  с
притворным неудовольствием обращаясь к непрошенному гостю.-  Как  вы  смеете
заглядывать в этот сад?
     - Королева души моей,- ответил незнакомец, складывая руки,- отпейте  из
этого кубка!
     - Глупости, сэр! - сказала миссис Никльби.- Кэт,  милочка,  пожалуйста,
успокойся.
     - Вы не хотите  отпить  из  кубка?  -  настаивал  незнакомец,  умоляюще
склонив голову к плечу и прижав правую  руку  к  груди.-  Отпейте  из  этого
кубка!
     - Никогда я не соглашусь сделать что-нибудь в этом роде, сэр,-  сказала
миссис Никльби.- Пожалуйста, уйдите.
     -  Почему?  -  вопросил  старый  джентльмен,  поднимаясь  еще  на  одну
перекладину и облокачиваясь  на  стену  с  такой  непринужденностью,  словно
выглядывал из окна.- Почему красота всегда упряма, даже если восхищение  так
благородно и почтительно, как мое? -  Тут  он  улыбнулся,  послал  воздушный
поцелуй и отвесил несколько низких поклонов.- Или виной тому пчелы, которые,
когда проходит пора медосбора и  их  якобы  убивают  серой,  на  самом  деле
улетают в страну варваров и убаюкивают  пленных  мавров  своими  снотворными
песнями? Или...- прибавил он,  понизив  голос  почти  до  шепота,-  или  это
находится в связи с тем, что не так давно видели, как статуя с Чаринг-Кросса
прогуливалась на Бирже в полночь рука об руку с насосом из Олдгет в  костюме
для верховой езды?
     - Мама,- прошептала Кэт,- вы слышите?
     - Тише, дорогая моя,- так же шепотом ответила миссис Никльби,- он очень
учтив, и я думаю, что эго цитата из поэтов. Пожалуйста, не приставай ко мне,
ты мне исщиплешь руку до синяков... Уйдите, сэр!
     - Совсем уйти? - сказал джентльмен,  бросая  томный  взгляд.-  О!  Уйти
совсем?
     - Да,-  подтвердила  миссис  Никльби,-  разумеется.  Вам  здесь  нечего
делать. Это частное владение, сэр. Вам бы следовало это знать.
     -  Я  знаю,-  сказал  старый  джентльмен,  приложив  палец  к  носу   с
фамильярностью,  в  высшей  степени  предосудительной,-  я  знаю,  что   это
священное и волшебное место, где божественнейшие чары (тут он  снова  послал
воздушный поцелуй и  поклонился)  источают  сладость  на  соседские  сады  и
вызывают преждевременное  произрастание  плодов  и  овощей.  Этот  факт  мне
известен. Но разрешите ли вы мне, прелестнейшее создание,  задать  вам  один
вопрос в отсутствие планеты Венеры, которая пошла  по  делу  в  штаб  Конной
гвардии, а в противном случае, ревнуя к превосходству ваших чар, помешала бы
нам?
     - Кэт,- промолвила миссис Никльби, повернувшись к  дочери,-  право  же,
мне очень неловко. Я просто не знаю, что сказать этому  джентльмену.  Нужно,
знаешь ли, быть вежливой.
     - Милая мама,- отозвалась Кэт,- не говорите ему ни слова. Лучше  убежим
поскорее и запремся в доме, пока не вернется Николас.
     Миссис Никльби приняла величественный, чтобы не  сказать  высокомерный,
вид,  услыхав  это  смиренное  предложение,  и,