Да, конечно,- сказала мисс Сневелличчи.- А теперь, Лед, дорогая  моя,
мы, право же, должны заняться ею, не то мы опоздаем, непременно опоздаем.
     Такие  благочестивые  соображения,  а  быть  может,  боязнь   опоздать,
поддерживали невесту во время церемонии одевания, после чего крепкий  чай  и
бренди предлагались попеременно как средства для  укрепления  ее  ослабевших
ног и с целью придать большую твердость ее поступи.
     -  Как  вы  себя  чувствуете  сейчас,  милочка?  -  осведомилась   мисс
Сневелличчи.
     - О Лиливик! - воскликнула невеста.- Если б вы знали, что я претерпеваю
ради вас!
     - Конечно, он знает, милочка,  и  никогда  не  забудет,-  сказала  мисс
Ледрук.
     - Вы думаете, он не забудет? - воскликнула мисс Питоукер, проявляя и  в
самом деле недюжинные способности к сценическому искусству.- О, вы  думаете,
он не забудет? Вы думаете, Лиливик будет помнить всегда...  всегда,  всегда,
всегда?
     Неизвестно, чем  мог  закончиться  этот  взрыв  чувств,  если  бы  мисс
Сневелличчи не возвестила в тот момент  о  прибытии  экипажа.  Это  известие
столь  поразило  невесту,  что  она  избавилась  от  всевозможных  тревожных
симптомов, проявлявшихся очень бурно, подбежала к зериалу и, оправив платье,
спокойно заявила, что готова принести себя в жертву.
     Затем ее почти внесли в карету и  там  "поддерживали"  (как  выразилась
мисс Сневелличчи), непрестанно  давая  нюхать  ароматические  соли,  глотать
бренди и прибегая к другим легким возбуждающим средствам, пока не  подъехали
к двери директора, которую уже  распахнули  оба  юных  Крамльса,  нацепившие
белые кокарды и  нарядившиеся  в  наилучшие  и  ослепительнейшие  жилеты  из
театрального  гардероба.   Благодаря   совместным   усилиям   этих   молодых
джентльменов и подружек и с помощью извозчика мисс Питоукер  была,  наконец,
доставлена в состоянии крайнего изнеможения на второй этаж, где, едва  успев
увидеть   молодого   жениха,   она   упала   и    обморок    с    величайшей
благопристойностью.
     - Генриетта Питоукер! - воскликнул сборщик.- Мужайтесь, моя красавица.
     Мисс Питоукер схватила сборщика за руку, но  волнение  лишило  ее  дара
речи.
     - Разве вид мой столь ужасен, Генриетта Питоукер? - сказал сборщик.
     - О нет, нет, нет! - отозвалась невеста.-  Но  все  мои  друзья,  милые
друзья моей юности, покинуть их всех - это такой удар!
     Выразив таким образом свою скорбь, мисс Питоукер принялась  перечислять
милых друзей своей юности и призывать тех из них, кто  здесь  присутствовал,
чтобы они подошли и поцеловали ее.  Покончив  с  этим,  она  вспомнила,  что
миссис Крамльс была для нее больше, чем мать, а затем,  что  мистер  Крамльс
был для нее больше, чем отец, а затем, что  юные  Крамльсы  и  мисс  Нинетта
Крамльс были  для  нее  больше,  чем  братья  и  сестры.  Эти  разнообразные
воспоминания, из которых  каждое  сопровождалось  объятиями,  заняли  немало
времени, и в церковь они должны были ехать очень быстро, опасаясь, как бы не
опоздать.
     Процессия состояла из двух одноконных экипажей;  в  первом  ехали  мисс
Бравасса (четвертая подружка),  миссис  Крамльс,  сборщик  и  мистер  Фолер,
которого  выбрали  шафером  сборщика.  Во   втором   ехали   невеста,   мисс
Сневелличчи, мисс Ледрук и феномен. Наряды были великолепны.  Подружки  были
сплошь покрыты искусственными цветами, а феномен  оказался  почти  невидимым
благодаря портативной зеленой беседке, в которую был заключен. Мисс  Ледрук,
отличавшаяся слегка романтическим складом ума, нацепила на  грудь  миниатюру
какого-то неведомого офицера, которую не так давно купила по дешевке. Другие
леди выставили напоказ драгоценные украшения из поддельных камней, почти  не
уступавших настоящим,  а  миссис  Крамльс  выступала  с  суровым  и  мрачным
величием, которое вызвало восторг всех присутствующих.
     Но  вид   мистера   Крамльса,   пожалуй,   еще   более   соответствовал
торжественности церемонии я поражал больше, чем вид других членов  компании.
Этот  джентльмен,  представлявший  отца  невесты,   возымел   счастливую   и
оригинальную мысль "приготовиться" к  своей  роли,  и  надел  парик  особого
фасона, известный под названием "коричневый Георг"*, и вдобавок облачился  в
табачного цвета костюм прошлого века с серыми шелковыми чулками и  башмаками
с  пряжками.  Для  наилучшего  исполнения  роли  он   решил   быть   глубоко
потрясенным, и в результате, когда они вошли  в  церковь,  рыдания  любящего
родителя были столь душераздирающими, что  церковный  сторож  предложил  ему
удалиться в ризницу и до начала церемонии выпить для успокоения стакан воды.
     Шествие по проходу между скамьями было великолепно:  невеста  и  четыре
подружки,  выступавшие  тесной  группой,  что  было   заранее   обдумано   и
прорепетировано; сборщик в сопровождении  своего  шафера,  подражавшего  его
поступи и жестам, к неописуемому удовольствию театральных друзей  на  хорах;
мистер Крамльс с его немощной  и  расслабленной  походкой;  миссис  Крамльс,
подвигавшаяся театральной поступью (шаг вперед и остановка),- это было самое
великолепное зрелище, какое когда-либо  случалось  наблюдать.  С  церемонией
покончили очень быстро, и, когда присутствующие  расписались  в  метрической
книге  (для  этой  цели  мистер  Крамльс,  когда  дошла  до  него   очередь,
старательно протер и надел огромные очки),  все  в  прекрасном  расположении
духа  вернулись  домой  завтракать.  И   здесь   они   встретили   Николаса,
дожидавшегося их возвращения.
     - Ну-с, завтракать, завтракать! -  сказал  Крамльс,  помогавший  миссис
Граден,   которая    занималась    приготовлениями,    оказавшимися    более
внушительными, чем могло быть приятно сборщику.
     Вторичного приглашения не понадобилось. Гости сбились в кучу,  по  мере
сил протискались к столу и приступили к делу; мисс Питоукер очень  краснела,
когда кто-нибудь на нее смотрел, и очень много ела, когда на  нее  никто  не
смотрел, а  мистер  Лиливик  принялся  за  работу,  как  бы  преисполнившись
холодной решимости: раз уже все равно придется платить за  все  эти  вкусные
вещи, то он постарается оставить как можно меньше Крамльсам,  которые  будут
доедать после.
     - Очень быстро проделано, сэр, не правда ли? - осведомился мистер Фолер
у сборщика, перегнувшись к нему через стол.
     - Что быстро проделано, сэр? - спросил мистер Лиливик.
     -  Завязан  узел,  прикреплена  к  человеку   жена,-   отвечал   мистер
Фолер.Немного на это времени нужно, правда?
     - Да, сэр,- краснея, отозвался мистер Лиливик.- На это не  нужно  много
времени. А дальше что, сэр?
     - О, ничего! - сказал актер.- И немного нужно времени  человеку,  чтобы
повеситься, а? Ха-ха!
     Мистер Лиливик положил нож и вилку  и  с  негодующим  изумлением  обвел
взглядом сидевших за столом.
     - Чтобы повеситься? -  повторил  мистер  Лиливик.  Воцарилось  глубокое
молчание, ибо величественный вид мистера Лиливика был неописуем.
     - Повеситься! - снова воскликнул мистер Лиливик.- Сделана ли  здесь,  в
этом обществе, попытка провести параллель между женитьбой и повешеньем?
     - Петля, знаете ли,- сказал мистер Фолер, слегка приуныв.
     - Петля, сэр! - подхватил мистер Лиливик.-  Кто  осмеливается  говорить
мне о петле и одновременно о Генриетте Пи...
     - Лиливик,- подсказал мистер Крамльс.
     - ...и одновременно о Генриетте Лиливик? - вопросил  сборщик.-  В  этом
доме, в присутствии мистера и миссис Крамльс, которые воспитали  талантливых
и добродетельных детей, дабы они были для них благословением и феноменами  и
мало ли чем еще, мы должны слушать разговоры о петлях?
     - Фолер,  вы  меня  изумляете,-  сказал  мистер  Крамльс,  считая,  что
приличие требует быть задетым этим намеком на него и на спутницу его жизни.
     - За что вы на меня так накинулись? - вопросил злополучный актер.-  Что
я такое сделал?
     -  Что  сделали,  сэр!  -  вскричал  мистер  Лиливик.-  Нанесли   удар,
потрясающий основы общества!
     - И наилучшие, нежнейшие чувства,- присовокупил Крамльс, снова входя  в
роль старика.
     - И самые святые и почтенные общественные узы,- сказал сборщик.- Петля!
Словно человек, вступающий в брак, был пойман, загнан в западню, схвачен  за
ногу, а не по собственному желанию пошел и не гордится своим поступком!
     - Я вовсе не хотел сказать, что вас поймали, и загнали, и  схватили  за
ногу,- ответил актер.- Я очень сожалею; больше я ничего не могу добавить.
     - Вы и должны сожалеть, сэр! - заявил мистер Лиливик.- И я рад слышать,
что для этого у вас еще хватает чувства.
     Так  как  последней  репликой  спор,  по-видимому,  закончился,  миссис
Лиливик нашла, что это самый подходящий момент (внимание гостей уже не  было
отвлечено) залиться слезами и прибегнуть к  помощи  всех  четырех  подружек,
каковая была оказана немедленно; впрочем, это  вызвало  некоторое  смятение,
так как комната была маленькая, а скатерть длинная, и при первом же движении
целый  отряд  тарелок  был  сметен  со  стола.  Однако,  невзирая   на   это
обстоятельство,  миссис  Лиливик  отказывалась  от  утешений,  пока  воюющие
стороны не поклянутся оставить спор без дальнейших последствий,  что  они  и
сделали, предварительно проявив в достаточной мере свою неохоту; и начиная с
этого  времени  мистер  Фолер  сидел   погруженный   в   мрачное   молчание,
довольствуясь тем, что щипал за  ногу  Николаса,  когда  кто-нибудь  начинал
говорить, и тем выражал свое презрение как к  оратору,  так  и  к  чувствам,
которые тот демонстрировал.
     Было произнесено великое множество спичей: несколько спичей  Николасом,
и Крамльсом, и сборщиком, два - юными Крамльсами, приносившими благодарность
за оказанную им честь, и один феноменом - от имени подружек,  причем  миссис
Крамльс пролила слезы. Немало также и пели  благодаря  мисс  Ледрук  и  мисс
Бравасса и, весьма вероятно, пели бы еще  больше,  если  бы  кучер  экипажа,
ждавшего, чтобы отвезти счастливую чету туда, где она предполагала сесть  на
пароход, отходивший в Райд, не прислал грозного извещения, что, если они  не
выйдут немедленно, он не  преминет  потребовать  восемнадцать  пенсов  сверх
условленной платы.
     Эта ужасная угроза положила конец веселью.
     После весьма патетического прощания мистер Лиливик и новобрачная отбыли
в Райд, где должны были провести два дня в полном уединении и  куда  с  ними
отправлялась девочка-феномен, избранная сопровождающей подружкой по  особому
настоянию мистера Лиливика, ибо пароходное общество, введенное в заблуждение
ее ростом, согласилось взять  за  нее  (в  этом  он  удостоверился  заранее)
половинную плату.
     Так как спектакля в тот вечер не было, мистер Крамльс  заявил  о  своем
намерении не отходить  от  стола,  пока  не  будет  покончено  со  спиртными
напитками, но Николас, которому завтра предстояло в первый раз играть Ромео,
ухитрился   улизнуть   благодаря   временному   замешательству,   вызванному
поведением миссис Граден, у которой неожиданно обнаружились резкие  симптомы
опьянения.
     К бегству побудило его не только собственное желание, но и беспокойство
за Смайка, который, получив роль аптекаря, до сей поры ровно ничего  не  мог
вбить себе в голову, кроме общей идеи, что он очень голоден, каковую -  быть
может, по старой памяти - он усвоил с удивительной легкостью.
     - Не знаю, что делать, Смайк,- сказал Николас, положив  книгу.-  Боюсь,
что вы, бедняжка, не сможете это заучить.
     - Боюсь, что так,- отозвался Смайк, покачивая головой.- Я  думаю,  если
бы вы... но это причинит вам столько хлопот...
     - Что такое? - спросил Николас.- Обо мне не беспокойтесь.
     - Я думаю,- сказал Смайк,- если бы вы повторяли мне роль  по  маленьким
кусочкам снова и снова, я мог бы ее запомнить с вашего голоса.
     - Вы так думаете?  -  воскликнул  Николас.-  Прекрасная  мысль!  Ну-ка,
посмотрим, кто раньше устанет. Во всяком случае, не  я,  Смайк,  можете  мне
поверить. Ну-с, начнем. "Кто так громко зовет?"
     - "Кто так громко зовет?" - сказал Смайк.
     - "Кто так громко зовет?" - повторил Николас.
     - "Кто так громко зовет?" - закричал Смайк.
     Так продолжали они снова и снова спрашивать друг друга: "Кто так громко
зовет?", а когда Смайк заучил это  наизусть,  Николас  перешел  к  следующей
фразе, а потом сразу к двум, а  потом  к  трем,  и  так  далее,  пока  около
полуночи Смайк не обнаружил, к невыразимой радости, что он и  в  самом  деле
начинает припоминать кое-что из роли.
     Рано утром они снова принялись за работу, и Смайк,  обретя  уверенность
благодаря сделанным им успехам, усваивал быстрее и веселее. Когда  он  начал
неплохо произносить слова, Николас показал  ему,  как  он  должен  выходить,
держась растопыренными пальцами за живот, и потирать его время  от  времени,
согласно обычному приему,  следуя  которому  актеры  на  сцене  всегда  дают
понять, что им хочется есть. После утренней репетиции они снова принялись за
работу, прервав ее только для того, чтобы наскоро пообедать, и трудились  до
самого вечера, пока не настало время отправляться в театр.
     Никогда еще  не  бывало  у  учителя  более  старательного,  смиренного,
послушного ученика. Никогда еще  не  бывало  у  ученика  более  терпеливого,
неутомимого, заботливого, доброжелательного учителя.
     Как только они оделись, Николас возобновил свои уроки, продолжая  их  в
перерывах между выходами на сцену. Успех был полный. Ромео заслужил  дружные
аплодисменты и величайшее одобрение, а Смайк был единодушно провозглашен как
зрителями, так и актерами чудом и первым среди аптекарей.


ГЛАВА XXVI,
     чреватая опасностями, угрожающими спокойствию  духа  мисс
Никльби

     Место действия - прекрасные апартаменты на Риджент-стрит; время  -  три
часа пополудни для унылых и корпящих над работой и первый утренний  час  для
веселых и жизнерадостных; действующие лица - лорд Фредерик  Верисофт  и  его
друг сэр Мальбери Хоук.
     Эти два  отменных  джентльмена  лениво  развалились  на  двух  диванах,
разделенные столом, на котором был сервирован обильный завтрак,  оставшийся,
однако, нетронутым. Газеты были разбросаны по комнате,  но  и  они,  подобно
трапезе, оставались незамеченными и в пренебрежении. Однако отнюдь не беседа
мешала искать развлечения в чтении газет, ибо ни единым словом не обменялись
эти двое и не произносили ни звука, за исключением тех случаев,  когда  один
из  них,  начиная  метаться  в   поисках   более   удобного   местечка   для
раскалывавшейся  от  боли  головы,  издавал  нетерпеливое   восклицание   и,
казалось, заражал своим беспокойством другого.
     Уже одни  эти  признаки  в  достаточной  мере  подтверждали  догадку  о
размерах дебоша прошедшей ночи, даже если бы не было других указаний на  то,
в каких увеселениях прошла  эта  ночь.  Два  грязных  бильярдных  шара,  две
продавленные шляпы, бутылка из-под шампанского с обернутой  вокруг  горлышка
запачканной перчаткой, чтобы крепче можно было сжимать ее в руке в  качестве
наступательного оружия, сломанная  трость,  карточная  коробка  без  крышки,
пустой кошелек, разорванная цепочка от часов, горсть серебра,  перемешанного
с сигарными окурками, сигарный пепел - все эти и многие другие следы разгула
ясно свидетельствовали о том, какой характер носили  прошлой  ночью  проказы
джентльменов.
     Первым заговорил лорд Верисофт. Спустив ноги в туфлях на пол и протяжно
зевнув, он с трудом принял  сидячее  положение  и  обратил  тусклый,  томный
взгляд на своего друга, которого окликнул сонным голосом.
     - Ну? - отозвался сэр Мальбери, повернувшись.
     - Мы весь де-ень будем здесь лежать? - спросил лорд.
     - Вряд ли мы годимся на что-нибудь другое,- ответил сэр  Мальбери,-  во
всяком случае, в ближайшее время. Сегодня утром во мне нет ни искры жизни.
     - Жизни! - воскликнул лорд Фредерик.- Я чувствую себя  так,  как  будто
ничего не может быть уютнее и приятнее смерти.
     - Так почему же вы не умираете? - сказал сэр Мальбери.
     Задав такой вопрос, он отвернулся и, казалось, сделал попытку заснуть.
     Его неунывающий друг и ученик  придвинул  стул  к  столу  и  попробовал
поесть, но, убедившись, что это невозможно, поплелся  к  окну,  затем  начал
слоняться по комнате, приложив руку  к  пылающему  лбу,  и,  наконец,  снова
бросился на диван и снова разбудил своего друга.
     - В чем дело, черт побери? - простонал сэр Мальбери,  садясь  на  своем
ложе.
     Хотя сэр Мальбери произнес это довольно недоброжелательно,  однако  он,
по-видимому,  не  считал  себя  вправе  хранить  молчание.   Несколько   раз
потянувшись и заявив с содроганьем, что "дьявольски холодно", он приступил к
эксперименту за столом, накрытым для завтрака; здесь он преуспел больше, чем
его менее выносливый ученик, а потому за этим столом и остался.
     - А не вернуться ли нам,- протянул сэр  Мальбери,  помедлив  с  куском,
наткнутым на вилку,- а не вернуться ли нам, к малютке Никльби, а?
     - К какой малютке Никльби, - к ростовщику или к девице? - спросил  лорд
Фредерик.
     - Вы меня поняли, я  вижу,-  отозвался  сэр  Мальбери.-  Разумеется,  к
девице.
     - Вы мне обещали отыскать ее,- сказал лорд Фредерик.
     - Совершенно верно,- подтвердил его друг,- но с той поры я передумал. В
делах вы мне не доверяете - отыскивайте ее сами.
     - Не-ет,- возразил тот.
     - А я говорю - да! - заявил друг.- Вы ее отыщете сами. Не думайте,  что
я хочу сказать - когда вам это удастся! Я не хуже вас знаю, что без меня вам
ее в глаза не видать. Да. Я говорю, что вы можете ее отыскать- м_о_ж_е_т_е,-
а я вам укажу путь.
     - Ах,  будь  я  проклят,  если  вы  не  истинный,  дьявольски  честный,
несравненный друг! - сказал молодой лорд, на  которого  эта  речь  произвела
весьма живительное действие.
     - Я вам скажу - к_а_к,- продолжал сэр Мальбери.- На том обеде она  была
приманкой для вас.
     - Не может быть! - вскричал молодой лорд.- Какой чер...
     - Приманкой для вас,- повторил его друг.- Старый Никльби  сам  мне  это
сказал.
     - Что за  славный  малый!  -  воскликнул  лорд  Фредерик.-  Благородный
мошенник!
     - Да,- сказал сэр Мальбери,- он знал, что она миленькое создание...
     -  Миленькое!  -  перебил  молодой  лорд.-  Клянусь  душой,  Хоук,  она
безупречная красавица... э... картинка, статуя... э...  клянусь  душой,  это
так!
     - Что ж,- отозвался сэр Мальбери, пожимая плечами  и  подчеркивая  свое
равнодушие, подлинное или притворное,- это дело вкуса. Если  у  нас  с  вами
вкусы несходные, тем лучше.
     - Проклятье! - воскликнул лорд.- В тот вечер вы от нее не отставали.  Я
едва мог сказать слово.
     - Для одного раза она  совсем  недурна,  совсем  недурна,-  сказал  сэр
Мальбери,- но не стоит того, чтобы еще раз стараться ей понравиться. Если вы
желаею всерьез приударить за племянницей, скажите  дядюшке,  что  вы  хотите
знать, где она живет, и как она живет, и с кем, иначе вы отказываетесь  быть
его клиентом. Он не замедлит вам сообщить.
     - Почему  же  вы  мне  этого  раньше  не  сказали,  вместо  того  чтобы
заставлять  меня  целую   ве-ечность   пылать,   чахнуть,   влачить   жалкое
существование? - спросил лорд Фредерик.
     - Во-первых, я этого  не  знал,-  небрежно  ответил  сэр  Мальбери.-  а
во-вторых, я не думал, что для вас это так важно.
     Истина, однако, заключалась в том, что за время, истекшее со дня  обеда
у Ральфа Никльби, сэр Мальберп Хоук тайком использовал все имевшиеся  в  его
распоряжении средства, чтобы обнаружить, откуда столь внезапно появилась Кэт
и куда она скрылась. Однако без помощи Ральфа, с которым он  не  поддерживал
никаких отношений, после того как они столь недружелюбно  расстались  тогда,
все его усилия были тщетны, а потому он  принял  решение  сообщить  молодому
лорду о признании, которое выудил у достойного ростовщика. К сему  побуждали
его различные соображения; среди них  отнюд