. Но и я делаю это в первый раз. Дай руку.  Чувствуешь?
Вот здесь хранится динамит  Пилзаха.  Ложись  поближе  к  скале  и  можешь
спокойно спать - не упадешь. Я ухожу.
     Прислушиваясь к шуму прибоя, грохотавшего далеко внизу, Гриф сидел на
узком карнизе, рядом  с  тонной  динамита,  и  обдумывал  план  дальнейших
действий. Затем, подложив руку под голову, он прижался к скале и заснул.
     Утром, когда Маурири повел его через перевал, Гриф понял, почему этот
проход был бы невозможен для  него  ночью.  Как  моряк,  он  отлично  умел
взбираться на мачты и не боялся высоты, и все же впоследствии ему казалось
чудом, что он вообще ухитрился пройти  даже  при  ярком  свете  дня.  Были
места,  где  ему  приходилось,   следуя   точным   наставлениям   Маурири,
наклоняться над щелью футов в  сто  глубиной  и,  падая  вперед  на  руки,
цепляясь за какой-нибудь выступ на противоположной стороне,  а  затем  уже
осторожно подтягивать ноги. Один раз пришлось сделать прыжок через зияющую
пропасть шириной в десять  футов  и  глубиной  футов  в  пятьсот  с  таким
расчетом, чтобы стать ногами на крохотный выступ на другой стороне,  футов
на двадцать ниже. В  другом  месте,  когда  он  шел  по  узкому,  всего  в
несколько дюймов, карнизу и вдруг увидел, что  ему  не  на  что  опереться
руками, он, несмотря на все  свое  хладнокровие,  растерялся.  И  Маурири,
заметив, что он пошатнулся, быстро обошел его с краю, балансируя над самой
пропастью, и на ходу больно ударил по спине, чтобы привести в чувство. Вот
тогда-то  Гриф   понял   раз   и   навсегда,   почему   Маурири   прозвали
Человеком-козлом.



                                    5

     Позиция на Большой скале давала обороняющимся ряд преимуществ, хотя и
имела  свои  слабые  стороны.  Она  была  неприступна,  -  двое  могли  бы
удержаться здесь против целой армии. Кроме того, она контролировала  выход
в  открытое  море;  обе  шхуны,  вместе  с  Раулем  Ван-Асвельдом  и   его
головорезами, оказались запертыми в бухте. Гриф, который перенес сюда свою
хранившуюся  ниже  тонну  динамита,  был  хозяином   положения.   Это   он
неопровержимо доказал в то утро, когда  шхуны  попытались  выйти  в  море.
Впереди шла "Валетта", которую вел на буксире  вельбот;  гребцами  на  нем
были захваченные в плен фуатинцы. Гриф и Маурири следили за ней из  своего
укрытия за скалой с высоты в триста футов. Рядом лежали ружья,  а  так  же
тлеющая головешка и большая связка  динамита  со  вставленными  шнурами  и
детонаторами. Когда вельбот проходил под  самым  утесом,  Маурири  покачал
головой:
     - Они наши братья, мы не можем стрелять!
     На носу "Валетты" было несколько матросов со "Стрелы",  все  уроженцы
Райатеи. Еще один их соплеменник стоял на корме у штурвала. Пираты, должно
быть, прятались в каюте или были на "Стреле".  Лишь  один  с  винтовкой  в
руках расположился посреди палубы. Он прижал к себе  Наумоо,  дочь  старой
королевы Матаары, прикрываясь ею, как щитом.
     - Это главный дьявол, - прошептал Маурири. - Глаза  у  него  голубые,
как у тебя. Он страшный человек. Посмотри, он прячется за Наумоо, чтобы мы
его не убили.
     Слабый ветерок и начинающийся прилив загоняли воду внутрь  залива,  и
шхуна подвигалась медленно.
     - Вы понимаете по-английски? - крикнул Гриф.
     Человек вздрогнул, поднял ружье и взглянул вверх. Все движения у него
были быстрыми и гибкими, как у кошки. Лицо, покрытое красноватым  загаром,
характерным для блондинов, выражало свирепый задор. Это было лицо убийцы.
     - Да, - ответил он. - Чего вы хотите?
     - Поворачивайте обратно или я взорву вашу шхуну,  -  предупредил  его
Гриф. Он раздул головешку и прошептал: - Скажи, чтобы Наумоо  вырвалась  и
бежала на корму.
     Со "Стрелы", шедшей следом за "Валеттой", прогремели выстрелы, и пули
защелкали  по  скале.  Ван-Асвельд  вызывающе  захохотал,  а  Маурири  тем
временем обратился на туземном наречии к Наумоо. Когда шхуна очутилась под
самой скалой, девушка  вырвалась  из  рук  бандита.  Гриф,  ждавший  этого
момента, поднес головешку  к  спичке,  вставленной  в  расщепленный  конец
шнура, вскочил из-за укрытия и бросил динамит. Ван-Асвельду удалось  опять
схватить Наумоо, и теперь они боролись. Человек-козел прицелился  в  него,
но ждал, опасаясь задеть Наумоо.  Динамит  плотным  свертком  стукнулся  о
палубу, подскочил и скатился в шпигат левого  борта.  Ван-Асвельд  заметил
это и в нерешительности остановился, а затем и он и  Наумоо  бросились  на
корму. Человек-козел выстрелил, но лишь расщепил угол камбуза.
     Огонь со "Стрелы" усилился, и двое на скале вынуждены были притаиться
за укрытием. Маурири хотел было  высунуться  и  посмотреть,  что  делается
внизу, но Гриф удержал его.
     - Чересчур длинный шнур, - сказал он. - В следующий раз будем знать.
     Взрыв грохнул только через полминуты. Того, что за этим  последовало,
они не видели, ибо на "Стреле" определили наконец дистанцию и оттуда  вели
непрерывный огонь. Гриф отважился  было  выглянуть,  но  тотчас  две  пули
просвистели у него над головой. Он успел, однако, увидеть, что "Валетта" с
проломленным правым бортом и  сорванным  планширем,  кренясь,  уходит  под
воду. Течением ее относило обратно в бухту. Прятавшиеся в каюте  пираты  и
женщины подплыли под прикрытием огня к "Стреле" и  теперь  карабкались  на
борт. Гребцы фуатинцы отдали буксир, повернули обратно в  бухту  и  гребли
изо всех сил к южному берегу.
     Со стороны перешейка хлопнуло четыре выстрела - это Браун  со  своими
людьми пробрался сквозь чащу и вступил в бой. Огонь со "Стрелы" ослабел, и
Гриф с  Маурири  поддержали  Брауна,  но  их  выстрелы  не  могли  нанести
противнику  большого  вреда,  ибо  пираты,  отстреливаясь,  укрывались  за
палубными надстройками. К тому же ветром и течением "Стрелу" относило  все
дальше в глубь бухты. От "Валетты" не оставалось уже и следа. Она  исчезла
в бездонных водах кратера.
     Два маневра Ван-Асвельда, свидетельствовавшие о  его  хладнокровии  и
находчивости, вызвали невольное восхищение Грифа. Ружейный огонь,  который
вели пираты со "Стрелы", вынудил убегавших фуатинцев повернуть  обратно  и
сдаться. Одновременно  Ван-Асвельд  отрядил  половину  своих  бандитов  на
берег, с тем чтобы они отрезали Брауна от основной части острова. Все утро
с перешейка доносилась пальба, то замолкая, то вспыхивая вновь, и  по  ней
Гриф мог следить, как Брауна теснили к Большой скале.  Таким  образом,  за
исключением гибели "Валетты", все оставалось по-прежнему.



                                    6

     Но позиция на Большой скале имела и существенные неудобства.  Там  не
было ни воды, ни  пищи.  По  ночам  Маурири,  в  сопровождении  одного  из
матросов, уплывал на другой берег за припасами. Но пришла ночь, когда огни
осветили гладь залива и загремели выстрелы. Так  были  отрезаны  и  водные
подступы к скале.
     -  Интересное  положение,  -  заметил  Браун,  некогда  мечтавший   о
приключениях и теперь имевший возможность полностью ими насладиться. -  Мы
их держим в руках, но они нас тоже. Рауль не  может  удрать,  но  зато  мы
можем умереть с голоду, пока его сторожим.
     - Хоть бы дождь пошел, тогда  наполнились  бы  все,  какие  тут  есть
впадины, - сказал Маурири. Уже сутки они сидели без воды. - Большой  брат,
сегодня ночью мы с тобой достанем воду. Это могут сделать  только  сильные
люди.
     В  ту  ночь,  захватив  с  собой  несколько  калабашей  с   тщательно
пригнанными  пробками,  каждый  вместимостью  в  кварту,  Гриф  и  Маурири
опустились к морю по склону скалы, обращенному к перешейку. Они отплыли от
берега футов на сто. Где-то недалеко время от времени позвякивали уключины
или глухо ударялось весло о борт пироги. Иногда вспыхивала  спичка  -  это
кто-нибудь из караульных закуривал сигарету или трубку.
     - Подожди здесь, - прошептал Маурири. - Держи калабаши.
     Он нырнул. Гриф, опустив лицо  в  воду,  видел  его  фосфоресцирующий
след, уходивший в глубину. Потом след потускнел и  пропал  совсем.  Прошла
долгая минута, прежде чем Маурири бесшумно вынырнул на поверхность рядом с
Грифом.
     - На, пей!
     Калабаш был полон, и Гриф с жадностью стал пить свежую пресную  воду,
добытую из морской пучины.
     - Там бьют ключи, - сказал Маурири.
     - На дне?
     - Нет, из берега. До дна оттуда так же далеко, как до  вершины  горы.
Это на глубине пятидесяти футов. Опускайся, пока не почувствуешь холода.
     Несколько раз вдохнув всей  грудью  и  выдохнув  воздух,  как  обычно
делают пловцы перед тем как нырнуть, Гриф ушел под воду. Она была  соленая
на вкус и теплая. Потом, уже на порядочной глубине, она заметно охладилась
и стала менее соленой. Внезапно Гриф почувствовал, что  попал  в  холодную
струю. Он вынул  пробку,  и  пресная  вода,  булькая,  стала  вливаться  в
калабаш. Мимо, словно морской призрак, проплыла огромная рыба, оставляя за
собой светящийся след.
     В  дальнейшем  Гриф,  оставаясь  на  поверхности,  держал  постепенно
тяжелеющие калабаши, а Маурири нырял и наполнял их один за другим.
     - Здесь есть акулы, -  сказал  Гриф,  когда  они  поплыли  обратно  к
берегу.
     - Не страшно, - последовал ответ. - Эти акулы едят только  рыбу.  Мы,
фуатинцы, братья таким акулам.
     - А тигровые акулы? Я как-то видел их здесь.
     - Если они сюда приплывут, мы останемся без воды, разве только пойдет
дождь.



                                    7

     Через неделю Маурири и один  из  матросов,  отправившись  за  пресной
водой, вернулись с пустыми калабашами. В залив проникли тигровые акулы. На
следующий день на Большой скале все мучились от жажды.
     - Надо рискнуть, - сказал Гриф. - Сегодня ночью за водой поплыву я  с
Маутау. А завтра ты с Техаа.
     Гриф успел наполнить всего лишь три  калабаша,  как  вдруг  появились
акулы и загнали пловцов на  берег.  На  скале  было  шестеро  человек,  на
каждого, стало быть, пришлось по одной пинте воды на весь  день,  а  этого
под тропическим  солнцем  недостаточно  для  человеческого  организма.  На
следующую ночь Маурири и Техаа вернулись вовсе без воды.  И  в  тот  день,
который последовал за этой ночью, Браун узнал, что такое настоящая жажда -
когда потрескавшиеся губы кровоточат, небо и десны облеплены густой слизью
и распухший язык не умещается во рту.
     Стемнело, и Гриф отправился за водой вместе с Маутау. Они по  очереди
ныряли вглубь, где бил холодный ключ,  и,  пока  наполнялись  калабаши,  с
жадностью глотали пресную воду. С последним калабашем нырнул Маутау.  Гриф
сверху видел, как  промелькнули  тускло  светящиеся  тела  чудовищ,  и  по
фосфорическим следам различил все перипетии подводной  драмы.  Обратно  он
поплыл один,  но  не  выпустил  из  рук  драгоценный  груз  -  наполненные
калабаши.
     Осажденные голодали. На скале ничего не росло. Внизу, где об утесы  с
грохотом разбивался прибой, можно  было  найти  сколько  угодно  съедобных
ракушек, но склон был слишком крут и  недоступен.  Кое-где  по  расщелинам
удавалось иной раз спуститься к воде и набрать немного тухлых моллюсков  и
морских ежей. Бывало, что в  западню  попадался  фрегат  или  какая-нибудь
другая  морская  птица.  Один  раз  на  наживку   из   мяса   фрегата   им
посчастливилось поймать акулу. Они сберегли ее мясо для приманки и еще раз
или два ловили на него акул.
     Но с  водой  положение  по-прежнему  было  отчаянное.  Маурири  молил
козьего бога послать им дождь, Таути просил о том же бога  миссионеров,  а
двое его земляков с Райатеи, отступив  от  своей  новой  веры,  взывали  к
божествам былых языческих дней. Гриф усмехался и  о  чем-то  размышлял,  а
Браун, у которого язык почернел и вылезал изо рта  и  взгляд  стал  совсем
диким, проклинал все на свете. Особенно он свирепел по  вечерам,  когда  в
прохладных сумерках с палубы "Стрелы" доносились звуки  священных  гимнов.
Один гимн - "Где нет ни слез, ни  смеха"  -  каждый  раз  приводил  его  в
бешенство. Эта пластинка, видимо, нравилась на  шхуне:  ее  заводили  чаще
других. Браун, невыносимо страдавший  от  голода  и  жажды,  временами  от
слабости почти терял сознание. Он мог лежать на скале и  спокойно  слушать
бренчание гитары или укулеле и пение хуахинских женщин; но лишь только над
водой раздавались  голоса  хора,  он  выходил  из  себя.  Однажды  вечером
надтреснутый тенор стал подпевать пластинке:

                        Где нет ни слез, ни смеха,
                        Там скоро буду я.
                        Где нет ни зимы, ни лета,
                        Где все одето светом,
                        Там буду я,
                        Там буду я.


     Браун поднялся. Схватил винтовку, не целясь, вслепую, он выпустил всю
обойму по направлению шхуны. Снизу донесся  смех  мужчин  и  женщин,  а  с
перешейка прогремели ответные выстрелы. Но  надтреснутый  тенор  продолжал
петь, и Браун все стрелял и стрелял до тех пор, пока гимн не кончился.
     В эту ночь Гриф и Маурири вернулись всего с одним калабашем воды.  На
плече у Грифа не хватало двух дюймов  кожи  -  эту  памятку  оставила  ему
акула, задевшая его своим жестким, как наждак, боком в ту минуту, когда он
увернулся от нее.



                                    8

     Однажды  ранним  утром,   когда   солнце   не   начало   еще   палить
по-настоящему, от Ван-Асвельда пришло предложение начать переговоры. Браун
принес эту весть со сторожевого поста, устроенного  в  скалах  ста  ярдами
ниже. Сидя на корточках перед маленьким  костром,  Гриф  поджаривал  кусок
акульего мяса. За последние сутки им повезло.  Они  набрали  водорослей  и
морских  ежей,  Техаа  выловил  акулу,  а  Маурири,  спустившись  вниз  по
расщелине, где хранился динамит, поймал довольно крупного спрута.  К  тому
же они успели ночью дважды сплавать за водой до  того,  как  их  выследили
тигровые акулы.
     - Говорит, что хотел бы прийти  и  побеседовать  с  вами,  -  сообщил
Браун. - Но я знаю, чего этому скоту нужно. Хочет посмотреть, скоро ли  мы
тут подохнем с голоду.
     - Ведите его сюда, - сказал Гриф.
     - И мы его убьем, - радостно воскликнул Человек-козел.
     Гриф отрицательно покачал головой.
     - Но ведь он убийца, Большой брат. Он зверь и  дьявол!  -  возмутился
Маурири.
     - Нельзя его убивать. Мы не можем нарушить свое слово.  Такое  у  нас
правило.
     - Глупое правило!
     - Все равно, это наше правило, - твердо сказал Гриф, переворачивая на
углях кусок мяса, и, заметив, какими голодными глазами смотрит на это мясо
Техаа и с какой  жадностью  он  вдыхает  запах  жареного,  добавил:  -  Не
показывай вида, что ты голоден, Техаа, когда Большой дьявол  будет  здесь.
Веди себя так, как  будто  ты  никогда  и  не  слыхал,  что  такое  голод.
Изжарь-ка вот этих морских ежей. А ты,  брат,  приготовь  спрута.  Главный
дьявол будет с нами завтракать. Ничего не оставляйте, жарьте все.
     Когда  Ван-Асвельд  в  сопровождении  большого  ирландского   терьера
подошел к лагерю, Гриф, все  еще  сидевший  перед  костром,  поднялся  ему
навстречу.  Рауль  благоразумно  не  сделал  попытки  обменяться   с   ним
рукопожатием.
     - Здравствуйте, - сказал он. - Я много о вас слышал.
     - А я предпочел бы ничего о вас не слышать, - ответил Гриф.
     - То же самое и я, - отпарировал Рауль. - Сначала я не знал, что  это
вы, и думал, так, обыкновенный капитан  торговой  шхуны.  Вот  почему  вам
удалось запереть меня в бухте.
     - Должен, к стыду своему, признаться, что и я вас вначале недооценил,
- усмехнулся Гриф. - Думал, так, мелкий жулик, и не  догадался,  что  имею
дело с прожженным пиратом и убийцей. Вот почему я потерял шхуну.  Так  что
мы, в общем, квиты.
     Даже сквозь загар, покрывавший лицо Рауля, видно было,  что  он  весь
побагровел, однако он сдержался.  Взгляд  его  недоуменно  остановился  на
съестных припасах и на калабашах с водой, но  он  ничем  не  выдал  своего
удивления. Он был высок ростом, строен и хорошо сложен. Гриф вглядывался в
него, стараясь разгадать, что за человек стоит перед  ним.  Светлые  глаза
Рауля смотрели властно и проницательно,  но  они  были  посажены  чересчур
близко, - не настолько, чтобы  вызывать  впечатление  уродства,  а  просто
чуточку ближе, чем того требовал весь склад его лица: широкий лоб, крепкий
подбородок, тяжелые  челюсти  и  выдающиеся  скулы.  Сила!  Да,  его  лицо
выражало силу, и все же Гриф смутно угадывал, что в этом человеке  чего-то
недостает.
     - Мы оба сильные люди, - сказал Рауль с легким поклоном.  -  Сто  лет
назад мы могли бы спорить за обладание целыми империями.
     Гриф, в свою очередь, поклонился.
     - А сейчас мы, увы, ссоримся из-за нарушения закона  в  колониях  тех
самых империй, судьбы которых мы могли бы вершить сто лет назад.
     - Да, все тлен и суета, - философски изрек Рауль, садясь у костра.  -
Продолжайте, пожалуйста, свой завтрак. Не обращайте на меня внимания.
     - Не хотите ли к нам присоединиться? - пригласил его Гриф.
     Рауль внимательно посмотрел на него и принял приглашение.
     - Я весь в поту, - сказал он - Можно умыться?
     Гриф  утвердительно  кивнул  и  приказал  Маурири   подать   калабаш.
Драгоценная влага вылилась  на  землю.  Рауль  пытливо  заглянул  в  глаза
Маурири,  но  лицо  Человека-козла  не  выражало  ничего,  кроме   полного
безразличия.
     - Моя собака хочет пить, - сказал Рауль.
     Гриф опять кивнул, и еще один  калабаш  подали  собаке.  Снова  Рауль
пристально вглядывался в лица туземцев и снова ничего не увидел.
     - К сожалению, у нас нет кофе,  -  извинился  Гриф.  -  Придется  вам
удовольствоваться простой водой. Еще калабаш, Техаа!  Попробуйте  акульего
мяса. А на второе у нас спрут и  морские  ежи  с  салатом  из  водорослей.
Жалко, что нет фрегатов. Ребята вчера поленились и не ходили на охоту.
     Гриф был так голоден, что, кажется,  проглотил  бы  и  политые  салом
гвозди, однако он ел с видимой неохотой и бросал куски собаке.
     - Никак не привыкну к этому варварскому меню, - вздохнул он,  окончив
завтрак. - Вот консервов, которые  остались  на  "Стреле",  я  бы  поел  с
удовольствием, а эта дрянь... - Он взял большой поджаренный кусок акульего
мяса и швырнул его собаке. - Но, видно, придется привыкать, раз вы еще  не
намерены сдаться.
     Рауль неприязненно рассмеялся.
     - Я пришел предложить условия, - колко сказал он.
     Гриф покачал головой.
     - Никаких условий. Я держу вас за горло и отпускать не собираюсь.
     - Вы что же, воображаете, что навек заперли меня в этой мышеловке?  -
воскликнул Рауль.
     - Да уж живым вы отсюда не выйдете, разве  что  в  кандалах.  -  Гриф
задумчиво оглядел своего гостя. - Я ведь не первый раз имею дело с такими,
как вы. Только я думал, что мы давно  уже  очистили  Океанию  от  подобной
публики. Вы представляете собой, так сказать, живой анахронизм, и  от  вас
надо как можно скорее избавиться. Я лично советовал бы  вам  вернуться  на
шхуну и пустить себе пулю в лоб. Это для вас  единственный  шанс  избежать
тех неприятностей, которые вам предстоят в будущем.
     Таким образом, переговоры, по  крайней  мере  для  Рауля,  окончились
ничем, и он отправился восвояси, вполне  убежденный,  что  люди  на  скале
могут продержаться еще целый год. Он быстро переменил бы мнение,  если  бы
видел, как, едва он исчез за склоном, матросы и Техаа бросились  подбирать
оставшиеся после собаки объедки,  как  они  ползая  по  скале,  выискивали
каждую крошку мяса, обсасывали каждую косточку.



                                    9

     - Сегодня придется поголодать, - сказал Гриф, -  но  это  лучше,  чем
потом долго мучиться от голода. Очень хорошо, что Большой  дьявол  поел  с
нами и вволю напился воды - зато,  ручаюсь,  теперь  он  не  станет  здесь
задерживаться. Он, может быть, уже  завтра  попробует  уйти.  Этой  ночью,
Маурири, мы с тобой будем спать на то