поглядывая то на ложу Императора,  то  вслед  дюжим  варийцам,  покидавшим
Арену с клетью.
   - Вы, очевидно, удивлены отсутствием оружия и  доспехов,  -  неожиданно
чистым и звучным баритоном произнес монстр, правильно  и  четко  произнося
слова. Это произвело  впечатление  столь  противоестественное,  что  судьи
отшатнулись, как от удара, а из десятка тысяч зрительских глоток  вырвался
сдавленный возглас. Ситуацию усугубило то, что Глезенгх'арр говорил, почти
не разжимая тонких, как ленточные черви, губ, к тому же голос шел как бы и
не от его головы, а вообще непонятно откуда. - Хочу не только уверить,  но
и убедить досточтимых судей, что оно мне не потребно.
   В звучном голосе монстра  прозвучала  столь  неприкрытая  издевка,  что
судьи  отшатнулись  от  него  вторично.  А  затем   случилось   вот   что:
Глезенгх'арр вдруг исчез в том месте, где  стоял;  скользящая  белая  тень
мотнулась к уже вносимой в туннель клетке;  с  быстротой,  практически  не
воспринимаемой обычным глазом, выбросилась вперед длинная многосуставчатая
рука со страшными серповидными когтями... и четыре глубокие  борозды  чуть
ли не насквозь пропороли толстую сталь дверей клетки.
   Не успели зрители и глазом моргнуть,  как  Глезенгх'арр  уже  стоял  на
прежнем месте. Трибуны исторгли стон ужаса - наконец-то и там  поняли,  на
что способно это чудовище. Более кого бы то ни было оценил это  Рангар,  и
из-за изрядно прохудившейся завесы в памяти всплыли слова: машина  смерти.
Это определение в полной мере было  применимо  и  к  нему,  особенно  если
вспомнить его кровавый путь на Коарме.  Но,  пожалуй,  гораздо  в  большей
степени оно подходило этому полудемону. Он вспомнил,  что  ему  говорил  о
Глезенгх'арре Алькондар, вспомнил обрывки слышанных в кабачках и  тавернах
разговоров, насквозь пропитанных ужасом,  и  мысль,  беспощадная  в  своей
очевидности, пришла к нему: остановить одну  машину  смерти  может  только
другая. А еще лучше, если столкновение между ними  уничтожит  обе  машины.
Вот только одна из них уже не была собственно машиной,  потому  что  в  ее
сердце отыскалось место и для дружбы, и для сострадания, и для нежности, и
для любви. Оно было малым вначале в общем масштабе, это место,  и  чувства
носили  утилитарный,  прикладной  характер,  подчиненные   одной,   жестко
запрограммированной задаче, но затем масштаб вдруг сломался, а скорее, тот
маленький уголок в его душе чудесным  образом  раздался  вглубь  и  вширь,
вытесняя  все  остальное  и  потеснив  даже  программу,  и  машина  смерти
превратилась в человека.
   Человек против машины смерти, подумал Рангар, и вдруг улыбка, легкая  и
солнечная, тронула его губы, почти такая же, какую увидели  свидетели  его
самого первого боя в Лиг-Ханоре с Черной Маской,  только  та  улыбка  была
улыбкой веселого осознания собственного превосходства,  а  эта  -  улыбкой
мудрости. И десятки тысяч зрителей,  страстно  желавших  победы  человеку,
увидели эту улыбку, и теплая волна надежды согрела их сердца. Но хмурились
профессионалы Дайн и его друзья, и тяжело было на  душе  знавшему  толк  в
искусстве  поединка   Карлехару,   и   отчаяние   рвало   сердце   Фишура,
единственного,  пожалуй,  человека  на  трибунах,  способного   объективно
оценить боевые  возможности  обоих  соперников...  И  все  больше  мрачнел
гранд-маг Ольгерн Орнет, вся магическая мощь  которого  не  способна  была
пробить плотный туман,  скрывавший  ближайшее  будущее  двух  бойцов...  И
молчаливые  слезы  катились  по  щекам  Лады,   за   короткое   время   из
провинциальной девушки превратившейся в опытного, много повидавшего воина,
познавшего жизнь и смерть, но не утратившего пылкости и любви.
   Тем временем судейский триумвират слегка оправился от шока,  и  арбитры
приступили к жеребьевке видов  оружия.  И  тут  слепая  судьба  улыбнулась
монстру. Голос главного  судьи  слегка  дрожал,  то  и  дело  сбиваясь  на
фальцет, когда он объявил, что право выбора оружия - одинакового для  себя
и соперника - выпало Глезенгх'арру. И тут же раздался баритон монстра:
   - Я уже сказал, что в любом случае буду драться без  оружия,  поскольку
оно не увеличит  моих  сил.  Теперь  пусть  и  мои  досточтимый  противник
поступит так же.
   Вот так, подумал Рангар и почему-то оглянулся  на  аккуратно  сложенные
доспехи и оружие, вот так-то...
   И  тут  чей-то  громкий  голос   донесся   из   ложи,   примыкавшей   к
императорской:
   - Высокие судьи! Прошу  справедливости!  Учитывая  естественное  оружие
бойца Глезенгх'арра, которое он только  что  всем  нам  столь  впечатляюще
продемонстрировал,  прошу  вашего  соизволения  на  ношение  моим   бойцом
кольчуги, которая, как вам известно, собственно оружием не считается!
   Это произнес Алькондар. Он вскочил на ноги, глаза его горели, лицо было
красным. Император сердито покосился на него, однако промолчал, памятуя  о
сугубо конфиденциальной беседе, происшедшей накануне поединка.
   Трое судей, сблизив головы, начали обсуждать просьбу  Верховного  Мага.
По закону никто не мог отменить решения, которое они  сейчас  примут.  Они
знали это и в глубине души каждый сочувствовал Рангару  и  им  также  было
понятно настроение  зрителей,  полностью  и  безоговорочно  поддерживавших
бойца-человека, но они также опасались гнева Императора, и сомнение тяжким
грузом легло на чих. И в этот момент вновь зазвучал баритон Глезенгх'арра:
   - Пусть наденет рубашечку. Я не возражаю.
   Мнения гладиаторов, по закону, не имели никакого значения для судей,  и
все три арбитра посмотрели на Императора, чьим  бойцом  был  Глезенгх'арр.
Тор Второй Премудрый скривился, но, подстегнутый  глухим  ропотом  трибун,
едва заметно, неохотно  кивнул.  И  триумвират  тут  же  разрешил  Рангару
облачиться в доспех из черного нифриллита.
   Рангар мгновение колебался,  но,  бросив  еще  один  взгляд  на  тускло
отсвечивающие  кривые  лезвия,  венчающие  конечности  монстра,   кольчугу
натянул. Он отлично понимал, что это повышает его  шансы  гораздо  меньше,
чем считали даже умудренные профессионалы, но все же повышает.  И  еще  он
знал, что в этом поединке склонить чашу весов  в  ту  или  другую  сторону
может любая, самая  незначительная  мелочь.  А  кольчуга  была  отнюдь  не
мелочью.
   Судьи скороговоркой произносили последние ритуальные фразы.
   Рангар и Глезенгх'арр застыли друг против друга в пяти шагах.
   Человек впервые пристально посмотрел в глаза монстру.
   Они  напоминали  притушенные  пеплом  угли;  сатанинская   алчность   и
_предвкушение_ того, что должно сейчас произойти, горели в них под  спудом
равнодушия и серой скуки; и это совмещение несовместимых чувств делало  их
особенно страшными. Глаза сидели узко на небольшом,  сморщенном  как  плод
бетирьи лице, где лишь едва  были  обозначены  лысые  брови,  нос  и  рот,
похожий на ножевой надрез; до поры до  времени  рот  этот  прятал  мощные,
острые как бритва, кривые клыки. Череп тоже был абсолютно без  волос;  уши
имели остроконечную форму и походили на звериные Шея  не  просматривалась,
более того,  создавалось  впечатление,  что  голова  сидит  в  ямке  между
покатыми плечами, свитыми, как и все тело, из тугих  канатообразных  мышц.
Передние  конечности  (слово  "руки"  язык  не  поворачивался  произнести)
пребывали в беспрерывном и, на первый взгляд, хаотическом движении, однако
Рангар довольно быстро  уловил  определенную  систему  -  монстр,  похоже,
интуитивно дошел до кой-каких связок одной из базовых  техник  рукопашного
боя,  известных  на  родине  Рангара.  Нижние   конечности   были   широко
расставлены и прочно стояли на смешанном с опилками песке, который скрывал
глубоко зарывшиеся в него когти.
   Медленно, контролируя каждую фазу движений и особенно  дыхания,  Рангар
принял свою излюбленную стойку. Все  посторонние  мысли  исчезли,  оставив
холодную, кристальную ясность сознания и ощущение  его  огромной  емкости.
Тело до краев было налито силой и в то же время казалось невесомым; сейчас
Рангар мог бы взлететь, если бы захотел.  Мгновения  замедлили  свой  бег,
растянулись; включилось "второе зрение", и Рангар теперь мог "видеть", что
происходит с боков, сверху и даже сзади почти столь же  отчетливо,  как  и
обычным зрением (он, в частности, "видел", как шли на  свои  места  судьи,
как раб унес его мечи и прочую ненужную уже амуницию).
   И в этот момент грянул гонг.
   Бой начался.


   Незадолго до поединка, отсчет мгновений которого  только  что  начался,
состоялась тайная встреча  Императора,  Верховного  Мага  Змеи  и  Второго
Жреца.
   Император, худосочный желчный мужчина пятидесяти двух лет от  роду,  на
лице которого время и тщательно скрываемые пороки оставили заметные следы,
хмурился и порывался что-то сказать, но не решался. В  неписаной  иерархии
высших сановников Коарма _второе_ лицо жреческой касты было выше _первого_
лица в государстве.
   Алькондар  тоже   превосходно   знал   иерархию,   поэтому   молчал   с
непроницаемым лицом. Говорил Нессекар Кирлаудит.
   - К сожалению, мои  достойные  мужи,  я  вынужден  констатировать,  что
разрешение на проведение поединка было ошибкой, и Светлейший прямо  указал
на это. Однако сейчас что-либо изменить без  опасных  последствий  уже  не
представляется возможным, и посему бой состоится. Идеальным вариантом  его
исхода следует признать смерть иномирянина, который едва ли не  на  глазах
становится народным героем.
   Тут уже и Алькондар дернулся, пытаясь что-то сказать, но жрец остановил
его холодным насмешливым взглядом.
   - Не бойся, закон не будет нарушен, и схватка будет честной. Но -  если
каким-то образом иномирянину  удастся  победить  -  он  все  равно  должен
немедленно умереть. От ран, от потери крови, он несчастного  случая  -  от
чего угодно. Хотя предвижу в этом варианте крайне нежелательные волнения в
народе... Плохо. Надо сделать так, чтоб его смерть не вызвала ни  малейших
подозрений. Ни малейших, подчеркиваю. Итак, какие будут предложения?
   - У меня их нет, поскольку в них нет  надобности,  -  надменно  вскинул
голову Император. - Неужели кто-либо из вас _на самом деле_ допускает, что
обычный человек способен победить Глезенгх'арра?
   - Иномирянин не обычный человек, - возразил Нессекар. -  И  кто  знает,
какими свойствами наделила Рангара Ола бездна, его исторгшая?
   - У меня есть план на случай победы иномирянина, - произнес Алькондар.
   ...У Нессекара Кирлаудита загорелись глаза, когда маг закончил излагать
свой вариант развития событий.
   - Отлично! - похвалил он, хлопнув в ладоши. - Змея воистину коварна,  и
мозги у тебя,  Алькондар,  варят  по-прежнему  неплохо...  Но  будет  одна
проблема:  Ольгерн  Орнет.  Гранд-маг  достаточно  искушен,  чтобы  узнать
истину.
   - Значит, его каким-то образом необходимо нейтрализовать.  Хотя  бы  на
время спектакля, - сказал Алькондар.
   - Я вызову его в Храм, - кивнул жрец. - Отказаться он не посмеет.


   За время долгих размышлений в плену Рангар не раз обращался  мыслями  к
таинственному существу (а точнее, как был уверен Рангар, _сверхсуществу_),
которого он про себя называл Покровителем;  именно  с  ним  его  связывало
утраченное кольцо. Связь эту он ощущал порой сильнее, порой  слабее,  чаще
вовсе не замечая ее, но она была: хоть и незримая, но не  менее  реальная,
чем пуповина, соединяющая ребенка с матерью. Пуповина оборвалась с утратой
кольца и возникновением гасящего интерференционного купола, и Рангар долго
не мог свыкнуться с чувством пугающей  пустоты  внутри  черепной  коробки,
словно исчезла значительная и важная часть его мозга, а  в  образовавшейся
каверне воцарился едва ли не межзвездный вакуум...
   Рангар иногда пытался представить, как  выглядит  Покровитель,  и  чаще
всего  воображение   рисовало   некое,   сотканное   из   вихревого   огня
сверхсущество со всепроникающим взглядом бесконечно мудрых глаз, могучее и
доброе, для которого не существовало ни времени, ни расстояний... Конечно,
он тут же сам себя подымал на смех, его разум утверждал, что это  чушь,  и
он  соглашался  с  этим  утверждением  rationalis  [разумно  обоснованный,
целесообразный (лат.)], но... ему почти по-детски хотелось, чтобы это было
так на самом деле.
   Как ни странно, но кое в чем Рангар оказался прав. Для  Покровителя  ни
расстояние, ни время (в обычном смысле) значения практически не имели. Мог
он, было бы желание, и предстать в  упомянутом  "огненном"  обличье,  как,
собственно, и в любом другом,  но  ни  желания,  ни  необходимости  такого
воплощения не возникало, и он пребывал в  состоянии  "чистой"  информации,
закодированный в модуляциях базисных колебаний информполя; в  этом  смысле
его можно было назвать "информом". Переход в "вещественное", а  точнее,  в
"овеществленное" состояние трудностей  не  представлял,  но  таил  грозную
опасность для той реальности, где  этот  переход  он  бы  осуществил.  Так
однажды он едва не погубил собственный, породивший его мир...
   Справедливым  следовало  признать  и  предположение  Рангара   о   мощи
Покровителя; в этом  смысле  приставка  "сверх"  в  слове  "сверхсущество"
вполне оправдывала себя, но  только  в  известных  пределах,  определяемых
истиной о  том,  что  все  в  мире  относительно.  Могущество  Покровителя
превосходило силу и возможности человека примерно  в  той  же  степени,  в
какой огонь звездных недр превосходит пламя костра. В то же время  он  был
не только не всесилен, но даже слаб -  в  сравнении  с  некоторыми  силами
вселенной, и мог лишь использовать законы Мироздания, но не нарушать их (и
в этом  он  удивительно  походил  на  человека).  Несравнимые  по  мощи  с
человеческими  интеллектуальный  потенциал  и   мыслительные   возможности
Покровителя отнюдь не превратили его в  пресловутый  "холодный  и  чистый"
разум; более того, глубина и всеохватность чувств информа была  недоступна
человеку, а накал бушевавших в нем  эмоций  мог  просто-напросто  человека
убить. Однако если подавляющее большинство сфер бытия Покровителя не имели
даже отдаленных аналогий с существом человека, то  в  эмоциональной  сфере
соотнести, сопоставить можно было  многое.  Радость  и  печаль,  любовь  и
сострадание, восторг победы и боль утраты, уверенность и сомнение - эти  и
множество  других  чувств,  определяющих  эмоциональный  спектр  человека,
мощными  аккордами  звучали  и  в  главной  части  информационной  матрицы
Покровителя, которую люди называют душой.
   Покровитель относился к Рангару как старший брат - к младшему, как отец
- к сыну. Да так оно и было - в определенном,  конечно,  смысле.  Поэтому,
когда связь прервалась, боль очередной утраты вспышкой с  лучами-кинжалами
пронзила его, и вселенские струны жалобно застонали, унося в бесконечность
вибрацию отчаяния и горя... Тщетно напрягал Покровитель  свои  сверхчуткие
рецепторы,  пытаясь  уловить  слабые  всплески  знакомого  психоизлучения.
Континуум  молчал,   и   титанический   интеллект,   проанализировав   все
возможности, принял за основу наиболее вероятную... и неверную.  В  данном
случае  наиболее  вероятной  причиной  прекращения  связи,  как   нетрудно
догадаться даже существам с интеллектом неизмеримо слабее  суперинтеллекта
информа, была гибель  Рангара.  Поэтому  Покровитель  принялся  немедленно
осуществлять запасной план. Человеку, как известно, свойственно  надеяться
даже в безнадежных ситуациях, когда и надеяться-то не на что.  Информу  не
была чужда эта странная особенность, но в отличие от слабого человеческого
мозга он надеялся не без оснований, а точно просчитал вероятность создания
гасящего интерференционного купола и всех последующих событий. И хотя  она
оказалась  удручающе  малой,  но   все   же   не   нулевой,   и   картинка
альтернативного будущего, соответствующего данной вероятности,  получилась
хоть и слабенькой, дрожащей, размазанной вдоль тончайшей мировой линии, но
- различимой. И когда едва уловимый  родной  резонансный  сигнал  все-таки
прорвался к нему из вселенских глубин,  огневой  всплеск  радости  пронзил
информматрицу Покровителя.
   Случилось это в тот момент, когда Рангар  очутился  на  Арене,  которая
находилась вне интерференционного купола.
   К сожалению, контакт без кольца  был  односторонним  и  будет  таковым,
если... если  только  Покровитель  не  решит  стать  на  грань  допустимой
мощности воздействия.


   Монстр атаковал сразу же после гонга; точно размазанное в  пространстве
тело вихрем обрушилось на Рангара, но за миг до смертельного  столкновения
в такой же вихрь превратилась фигура человека, и  какое-то  время  зрители
ничего не могли понять и различить  в  смерчеобразном  движении  в  центре
Арены; но вот серый смерч распался на две половинки - черную и белую, -  и
Глезенгх'арр с Рангаром отскочили друг от друга. Монстр  тяжело  дышал,  и
изумление захлестнуло иные чувства в  его  горящих  глазах.  Он,  конечно,
слышал, что ему предстоит сразиться с  неким  чудо-бойцом,  но  не  принял
этого всерьез, так как знал, что ни один человек на всем Коарме не  устоит
против него и нескольких занов. И он был уверен, что его первая  же  атака
станет последней, и он обретет обещанную Императором свободу на безлюдном,
но полном вкусной дичи острове в теплом Южном море. Но ему  не  только  не
удалось убить противника,  но  и  случилось  самому  пропустить  удар,  от
которого сломались с глухим хрустом три ребра, а ведь кости  Глезенгх'арра
были намного прочнее костей обычного человека!
   Рангар   встретил   атаку   Глезенгх'арра    "вращательной    защитой",
разработанной его Учителем на основе парадоксальной техники  известного  в
прошлом его мира боевого искусства  под  названием  "айкидо".  Вот  только
работать Рангару пришлось на пределе собственных скоростных  возможностей,
ибо темп боя - совершенно невероятный с точки зрения мастеров  прошлого  -
задал монстр. Тем не менее Рангару удалось на какие-то мгновения  прервать
град мощных целенаправленных  ударов,  хаотизировав  движения  конечностей
противника, и самому нанести удар  -  уже  в  совершенно  другой,  жесткой
технике, в сложнейшем прыжке с двумя переворотами, пяткой в  подреберье...
но Глезенгх'арр успел чуть присесть,  и  Рангар  попал  по  нижним  ребрам
правой части грудной клетки.
   Но и Глезенгх'арр достал его:  бритвенный  коготь  монстра  чиркнул  по
левому бедру Рангара, где уже тело не защищала кольчуга,  и  теперь  кровь
струей стекала по ноге.
   Глезенгх'арр увидел и  почуял  кровь;  алчно  поднялась  верхняя  губа,
обнажая кривые желтые клыки, и он длинным алым языком лизнул окровавленный
коготь-нож. Однако подавил желание немедленно броситься на врага,  памятуя
неожиданный, мощный и, главное, _непонятный_ отпор; теперь он  решил  быть
более осторожным, хорошо понимая, что время сражается на его стороне  -  с
каждым заном человек терял все больше и больше  крови,  к  тому  же  очень
скоро  должно  было  подействовать  секретное   оружие   Глезенгх'арра   -
парализующий яд на его когтях.
   Тревожно зашумели, заволновались трибуны; никто из зрителей  не  уловил
обмена ударами, но окровавленная нога Рангара была видна всем, в то  время
как о сломанных ребрах Глезенгх'арра знали лишь сами бойцы.
   И начался  зловещий  танец  смерти;  зрители  по-прежнему  воспринимали
поединок лишь фрагментарно - настолько быстры  были  атаки  и  контратаки,
каскады ложных и обманных ударов; но Рангар видел, что движения противника
стали чуть менее стремительны и что некоторые из них причиняют ему боль, и
поэтому Глезенгх'арр начал  инстинктивно  избегать  их,  тем  самым  сузив
диапазон своих боевых возможностей, - сказывались сломанные ребра.
   Но и Рангару приходилось худо; болела нога, будто жгли  ее  раскаленным
железом, и пока еще малозаметными волнами начала накатываться слабость  то
ли от потери крови, то ли от какой-то заразы, туда попавшей. И  он  понял,
что до конца раунда в такой изматывающей ман