страстью,  с
таким самозабвением, что потом, когда они лежали в объятиях, обессиленные,
ей даже стало страшно.
   Потому что это было словно в последний раз.


   В эту  ночь  Рангар  почти  не  спал.  А  когда  все  же  прикорнул  на
тэн-другой,  сон  словно  был  не  сон,  потому  что  спало  тело,  а  дух
бодрствовал, и в распахнутые  шлюзы  сознания  вольно  проникали  странные
мыслеобразы, но все-таки законы сна диктовали свое, и эти образы не  могли
восприниматься и трактоваться адекватно, и поэтому когда он проснулся,  то
вертящиеся   в   голове   знакомо-незнакомые   слова    "монохроматическое
излучение",  "колебание  в  противофазе",  "интерференционное   затухание"
воспринял как приблудные, случайно забредшие из-за завесы,  из  той  части
сознания, где  таилась  его  прежняя  память.  И  конечно,  он  не  мог  и
предположить, что в этих словах  хранится  разгадка  всей  той  жути,  что
ожидала его. Ладу и Фишура днем, утро которого уже наступило.
   Установившийся распорядок был строго выдержан и на  этот  раз:  подъем,
тренировка,  умывание,  завтрак.  Вот   только   тренировались   усерднее,
умывались тщательнее да завтракали калорийнее. И когда выехали  на  тракт,
усыпанный розовыми блестками восходящего  солнца,  по-прежнему  на  козлах
фургона восседала Лада, а рядом неторопливо рысили верхом Рангар и  Фишур,
но теперь запряжен был только один тарх, а другой, оседланный, бежал рядом
с фургоном, так что Лада могла в любой момент превратиться  из  кучера  во
всадника.
   Тэна через три они, не останавливаясь, проехали какую-то деревушку, где
даже зоркий глаз Рангара  не  смог  приметить  ни  одного  человека.  Лишь
занавеска слабо шевельнулась в окне одного из придорожных домов - и все.
   Еще через тэн небо  как-то  необычно  изменило  цвет,  слово  в  густую
голубизну подмешали охры. В ушах возник  едва  слышный,  точно  комариный,
звон. Вновь замигало синими  сполохами  кольцо  Рангара,  и  вновь  как-то
неуверенно, словно в растерянности. На горизонте, где  ровный  как  стрела
тракт превращался в точку, встали  к  небу  исполинские  туманные  столбы.
Небесный  свод  продолжал  менять  цвет,  и  теперь   по   нему   поползли
разноцветные полосы.
   "Ого! - подумал Рангар, сжав зубы. -  Да  тут,  кажется,  задействованы
такие силы, что не только нас могут стереть с лица планеты,  как  букашек,
но и саму планету отправить в тартарары".
   Он посмотрел на Ладу. Девушка ехала бледная, с плотно сжатыми губами, а
в  широко  открытых  глазах,  устремленных  вперед,  плескались  страх   и
ненависть. Впрочем, ненависть преобладала, и  Рангар  подумал,  что  когда
дойдет до схватки (если дойдет!), то выпущенные стрелы точно лягут в цель.
   Фишур тоже  был  бледнее  обычного,  но  выражение  его  лица  поразило
Рангара: в жестком прищуре глаз полыхала ненависть гораздо более жгучая, а
губы  были  сложены   в   улыбку   презрительную   и   вызывающую,   будто
предназначенную  адресату  вполне  конкретному  и  хорошо   ему,   Фишуру,
известному. Рангар даже рот открыл, чтобы спросить об этом, но не успел.
   Впереди, у туманных столбов, возникло черное вихревое облако  и  начало
стремительно приближаться.  В  полулиге  оно  разделилось  на  три  бешено
вращающихся смерча; средний двигался по тракту, что называется в лоб;  два
других начали  обходить  оцепеневших  друзей  слева  и  справа.  Забились,
замычали в панике тархи, вставая на  дыбы;  небо  заволокло  бурым  дымом;
кольцо на мгновение вспыхнуло прежней  неистовой  синевой,  и  живительный
огонь волной прокатился от него по телу, но тут  же  замигал  судорожно  и
беспомощно, и Рангар физически ощутил, как стремящаяся прорваться  к  нему
из Запределья на помощь Сила натолкнулась  на  другую  Силу;  и  хотя  та,
другая, Сила не могла прямо противостоять первой, но оказалась хитрее. Обе
Силы передавались посредством колебаний особой субстанции, и вторая  Сила,
не имеющая возможности  прямо  противостоять  первой,  блокировать  мощный
энерголуч, своими колебаниями гасила мощь первичного луча, не  препятствуя
его прохождению.
   Так вот что означали "колебания  в  противофазе"  и  "интерференционное
затухание", мелькнула запоздалая, отчаянная мысль. И в этот момент  смерчи
с трех сторон обрушились на Рангара, Ладу и Фишура.
   Рангар почувствовал,  что  его  выворачивает  наизнанку,  огненный  шар
взорвался внутри него, в мгновение ока испепелил все внутренности и жидкое
пламя подобно магме полезло из  него  через  глаза,  уши,  рот,  ноздри...
Громовой хохот потряс  искореженное  пространство,  на  багровом  с  алыми
прожилками фоне мелькнула исполинская морда ржущего демона, но тут  кольцо
словно  взорвалось  пронзительной  синей  вспышкой,   отдавая   последний,
аварийный, неприкосновенный запас энергии - и все исчезло.
   ...Рангар полулежал, опираясь на руку, почти оглохший и ослепший, шагах
в сорока от  тракта  на  дымящейся  траве.  Одежда  его  сгорела,  оставив
обширные ожоги, доспехи расплавились. Уцелела только кольчуга  из  черного
нифриллита. Похоже, именно она вкупе с выплеснувшим остатки  Силы  кольцом
спасли ему жизнь.
   Преодолевая нестерпимую боль  от  ожогов,  Рангар  сел.  Остов  фургона
догорал на тракте. Вокруг валялись обугленные  трупы  тархов:  один,  два,
три, четыре... Все тархи  погибли.  А...  люди?  Рангар  поискал  глазами.
Человеческих трупов нигде не было видно. С одной  стороны,  это,  конечно,
удивляло, ибо ни Лада, ни Фишур не имели ни  кольца,  ни  кольчуги,  но  с
другой... Безумная, неистовая надежда вспыхнула в  его  сердце.  Возможно,
основной удар был направлен на него,  Рангара,  и  он  принял  его,  а  им
удалось спастись...
   - Гадаешь, где твои дружки? - раздался вдруг трубный насмешливый голос,
и перед Рангаром материализовался не кто иной, как сам  Алькондар  Тиртаид
ин-Хорум, Верховный Маг Змеи. Только в отличие от  их  предыдущей  встречи
маг был втрое выше ростом, да глаза светились торжеством и презрением.
   - Что, роли поменялись, а? Теперь ты повержен, букашка! И это сделал я,
призвав на помощь могущество Змеи и  благословение  Сверкающих.  Все  силы
иных миров оказались бессильны помочь тебе!
   - Сними интерференционный купол и тогда поглядим,  мразь!  -  прохрипел
Рангар, пытаясь встать на ноги.
   - Не ведаю, что ты там лепечешь, иномирянин. Если  это  заклинания,  то
они тебе не помогут.
   Не знает, подумал Рангар. Значит, это Сверкающие. Да и кто другой  смог
бы додуматься...
   - Где Лада и Фишур?
   - Девка твоя в моей власти и в надежном месте.  -  Маг  скорчил  грубую
похотливую гримасу. - А дружок... не знаю. Наверное, превратился в  пепел.
А тебе конец, иномирянин. Смерть твоя будет ужасна, но перед тем,  как  ты
умрешь, я вдоволь потешусь... кое-чем.
   - Не увлекайся, - вдруг послышался негромкий,  словно  отовсюду  идущий
голос. - И сними с него кольцо. Ты что, забыл?..  -  Лицо  мага  мгновенно
превратилось в маску угодливости и подобострастия.
   - О, Лучезарный!.. Я все сделаю.
   Исполинская темная длань протянулась к Рангару. Сжав зубы и превозмогая
боль, Рангар нанес страшный удар ногой в  центр  громадного  запястья,  но
нога лишь со свистом прорезала  воздух,  едва  не  выскочив  из  суставов.
Рангар зарычал от слепящей боли и рухнул на обугленную траву.
   - Проклятый фантом! - сквозь зубы процедил он.
   - Я не настолько глуп, чтобы сунуться к тебе в своей истинной  телесной
оболочке, - захохотал Алькондар. - А теперь - замри!
   Маг взмахнул руками, и Рангар  почувствовал,  как  какие-то  неодолимые
путы сковывают его  тело,  зажимая  будто  в  тиски.  Он  попробовал  было
сопротивляться,  но  очень  скоро  убедился,   что   это   бесполезно,   и
расслабился. Затем, точно холодный  мокрый  язык,  коснулся  его  руки,  и
кольцо с пальца исчезло.
   Застонав, Рангар уткнулся лицом в  горелую  траву,  и  удушливые  слезы
безнадежного отчаяния хлынули из глаз. Тангор погиб,  Фишур  скорее  всего
тоже. Лада в плену,  кольцо  похищено,  связь  с  его  могучим  защитником
прервалась, и он сам, обгоревший и беспомощный, находится в полной  власти
этого  монстра  и  его  хозяев.  Он   проиграл,   проиграл   полностью   и
окончательно, и лишь собственная смерть  сможет  поставить  точку  в  этом
позорном кошмаре...
   "Что же ты теперь не вспоминаешь о своей готовности сражаться до  конца
и во что бы то ни стало спасти  любимую  девушку  и  друга,  -  насмешливо
спросил голос из-за завесы. - Когда все хорошо, то языком легко трепать  и
изображать из себя героя, а ты сейчас вот смоги и сделай то,  что  кажется
невозможным..."
   Рангар потряс головой, чтобы заставить умолкнуть голос, потому что  тот
был прав, а это ведь так трудно - слушать  обидную  и  неприятную  правду.
Голос и в самом деле  умолк,  но  он  уже  сделал  свое  дело,  и  Рангар,
игнорируя боль, встал. И сказал, глядя прямо в черноту зрачков Алькондара:
   - Ты победил, маг. Проигрывать всегда тяжело,  еще  тяжелее  признавать
это. Но и то, и другое надо делать достойно. Как и побеждать, впрочем.
   - Наконец я услышал хоть что-то разумное, иномирянин.
   - Могу ли я узнать, когда ты собираешься убить меня?
   - Я так понимаю твой вопрос, что ты совсем не хочешь умирать, а?
   - Желание смерти противоестественно человеческой  природе.  Но  человек
только тогда достоин называться человеком, когда  неприятие  чужой  смерти
будет столь же сильно в нем, как и собственной.
   - Что ты хочешь сказать этим, иномирянин?
   - Да так... размышляю вслух. Ты не ответил на мой вопрос, маг.
   - Прежде всего запомни, иномирянин: если ты  хочешь  хоть  на  какое-то
время продлить срок своей никчемной жизни,  обращайся  ко  мне  с  должным
почтением и называй не иначе, как "ваше высокомогущество".
   - Да, ваше высокомогущество.
   - Хорошо. - Алькондар довольно усмехнулся. -  Если  бы  не  Слово,  то,
возможно, я бы даже  оставил  тебя  в  живых...  приняв  необходимые  меры
предосторожности, конечно. Как боец ты уникален, а  я  коллекционирую  все
уникальное. Но... Слово  сказано,  и  ты  должен  умереть.  Зато  от  меня
зависит, _как_ ты умрешь. И если ты согласишься провести один-единственный
бой на столичной Арене под моим флагом и  победить  -  твоя  смерть  будет
быстрой, легкой и безболезненной.
   - Я не желаю больше драться, ваше высокомогущество.
   Алькондар нахмурился и долго молчал, буравя Рангара взглядом.
   Порыв горячего ветра с востока окатил обожженное тело болью.  Небо  уже
приняло свой естественный  цвет,  перестала  дымиться  почерневшая  трава,
обгорелые остатки фургона и трупы тархов куда-то исчезли. Вдалеке виднелся
обоз, движущийся из Шумхара.
   - Я бы мог убить тебя прямо сейчас, - медленно проговорил Алькондар.  -
В моей власти  заставить  тебя  делать  все,  что  я  возжелаю,  за  одним
исключением: я не имею права применять магию, чтобы заставить тебя драться
на Арене. Магия и Арена несовместимы - это закон. Любой, вышедший на Арену
сражаться, должен делать это  добровольно.  Но  есть  множество  способов,
иномирянин,  заставить  человека  _добровольно_  делать  то,  что  он   не
желает... И ты послушаешь меня и будешь драться,  поскольку  в  этом  -  и
только  в  этом!  -  случае  я  отпущу  твою  возлюбленную  в  целости   и
сохранности. Ну, так как?
   Острое чувство собственного бессилия пронзило Рангара, кровь  бросилась
в голову, и он едва удержался, чтобы не плюнуть  в  лицо  магу.  Но  затем
овладел собой и, сам  поражаясь  тому,  как  спокойно  звучит  его  голос,
произнес:
   - Я выйду на Арену, ваше высокомогущество, но лишь после того,  как  вы
дадите кровную клятву, что отпустите Ладу, не причинив ей вреда.
   - Ах ты ничтожный!.. - начал было Алькондар, но  осекся,  тяжело  дыша.
Какие-то противоречивые чувства боролись в нем, и одно  из  них  победило.
Притушив взгляд, маг мрачно воззрился на Рангара.
   - Ладно, я дам клятву, - прорычал он голосом, похожим на рык фархара.
   Рангар ощутил вдруг не менее острое,  чем  недавнее  чувство  бессилия,
торжество. Малый, ничтожно малый плацдарм отвоевал он, но  -  отвоевал!  И
это в ситуации, безнадежной до абсурда!
   - А теперь закрой глаза, иномирянин, а то ненароком наложишь в штаны от
страха. - Алькондар хохотнул. - Сейчас я тебя перенесу в Венду.
   Лишь едва дрогнули уголки губ  Рангара,  когда  он  поклонился  магу  и
послушно закрыл глаза.
   Ибо вспомнил он великую мудрость, преподанную  ему  Учителем  в  родном
мире: "Если ты можешь что-нибудь, показывай, что не можешь; если он силен,
уклоняйся от него; приняв смиренный вид, вызови в нем самомнение; если его
силы свежи, утоми его; нападай на него, когда он не готов, выступай, когда
он не ожидает".
   На этот  раз  память  сделала  ему  поистине  царский  подарок.  Рангар
поблагодарил ее и мысленно низко поклонился Учителю. Он не смог  победить,
выиграв схватку. Теперь он попробует сделать это, проиграв ее.




ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СЕРДЦЕ ТАЙНЫ

                                           И продуман распорядок действий,
                                           И неотвратим конец пути...
                                                           Борис Пастернак


1

   В комнату вела единственная  дверь  -  крепкая,  обитая  металлическими
полосами, к тому же с мощным запирающим заклятием, которое  Рангар  ощущал
при приближении как нарастающее муторное  давление  на  внутренности.  Под
самым потолком имело место узкое, забранное  толстыми  железными  прутьями
окошко. В комнате стоял деревянный  топчан  с  набитым  высушенной  травой
матрасом  и  куском  грубого  полотна  вместо  простыни.  За  перегородкой
находился закуток с отхожим местом и двумя чанами с водой; в большем  вода
предназначалась для омовений, в меньшем - для питья. Так что вряд  ли  это
помещение можно было назвать "комнатой", несмотря  на  потертый  ковер  на
полу; скорее - тюремной камерой, хоть и не из худших.
   У Рангара, естественно, отобрали  оружие  и  доспехи,  в  том  числе  и
нифриллитовую кольчугу; однако, как ни странно, оставили черное облегающее
трико из Валкара; впрочем, он не  стал  носить  его,  а  соорудил,  сложив
особым образом,  нечто  вроде  набедренной  повязки,  оставив  подавляющее
большинство кожного покрова свободно соприкасаться с воздухом.
   Трижды в день над маленьким столиком, стоявшим  у  стены  под  окошком,
возникало голубоватое  туманное  свечение,  которое,  рассеявшись,  являло
взору дымящиеся горшки и миски с пищей. Рангар не  мог  не  признать,  что
кормили здесь вкусно и достаточно разнообразно; однако он ел  мало,  ровно
столько, сколько необходимо было для  поддержания  организма  в  требуемой
форме А потребовал Рангар сам от  себя  исключительно  высоких  физических
кондиций,  поскольку   теперь,   после   утраты   кольца,   это   осталось
единственным, на что он мог полагаться. Практически все время, кроме сна и
коротких пауз для приема пищи и отдыха,  он  посвящал  медитации,  закаляя
дух, и тренировкам, оттачивая и отшлифовывая  технику  боевого  искусства,
постигнутого им еще в родном  мире.  Правда,  иногда  обостренные  чувства
Рангара реагировали на чье-то невидимое  глазу  присутствие,  и  тогда  он
прекращал  физические  упражнения,  погружаясь  в  мир  высокой   духовной
гармонии, отрешаясь от всего  окружающего  и  тем  более  -  от  незримого
соглядатая.
   Дней через десять уровень  его  физической  подготовки  и  технического
мастерства превысил тот, который ему удавалось достичь на Коарме до этого,
а степень духовной самоконцентрации едва ли не  достигла  высот,  знакомых
лишь по  родному  миру.  Он  уже  мог,  преодолевая  колдовское  давление,
приближаться к двери и легко взбегал по  вертикальной  стенке  до  окошка;
одним из его развлечений стало, уцепившись за прутья, любоваться  красивым
незнакомым городом, тремя громадными террасами спускавшимся к голубой воде
обширного залива. Из окна виднелась  лишь  часть  залива,  однако  длинные
пологие волны, качавшие многочисленные  корабли  и  кораблики,  кораблики,
отсюда казавшиеся совсем крошечными, указывали на близость океана. Не  раз
и не два у Рангара возникало желание сломать прутья решетки и бежать;  это
было вполне по  силам  ему,  но  каждый  раз  мысль  о  кровном  договоре,
подписанном им с Алькондаром, останавливала его, так  как  в  этом  случае
гибель Лады оказывалась неизбежной.
   Одиночество не тяготило Рангара - напротив, так даже легче  сохранялось
достигнутое  равновесие  внутреннего  царства  эмоций,  и   лишь   изредка
воспоминания будоражили его и вызывали приливы глухой, безнадежной  тоски.
Зато в снах его память о минувших событиях торжествовала  безраздельно,  и
он видел себя то на острове Курку, то в  казарме  гладиаторов  маркиза  ла
Дуг-Хорнара, то рубил  жутких  оборотней  Сумрачного  леса,  то  шагал  по
сияющим, воздушным улицам Валкара, а  рядом  молчаливо  вышагивал  Тангор,
улыбаясь в бороду и посверкивая своими удивительными золотистыми  глазами,
и шел хмельной и веселый  Фишур,  о  чем-то  увлеченно  разглагольствуя  и
размахивая руками, и даже Лада была рядом, в белом воздушном  платьице,  с
тяжелой волной распущенных черных волос на плечах, что  могло  бы  вызвать
удивление, ибо в Валкаре она еще скрывалась под личиной рыцаря Тазора,  но
почему-то совсем не вызывало, а, наоборот, казалось  естественным  и  само
собой разумеющимся... Странно, но чем ближе оказывались события к  роковой
битве на Северном тракте, тем реже они  снились  Рангару;  сам  же  бой  в
Холодном ущелье приснился ему только один раз, да и  то  как-то  очень  уж
необычно, будто он наблюдал его со стороны, а точнее,  с  большой  высоты;
мертвого Тангора Рангар в своих снах не видел ни разу.
   Снились Рангару и совсем другие сны, не имеющие ничего  общего  с  тем,
что случилось с ним на  Коарме,  да  и  с  самой  этой  планетой.  Картины
Мироздания, потрясающие  своей  грандиозностью,  мириады  красных,  белых,
желтых и синих солнц, причудливые, ни на что не похожие миры, и среди  них
один, повторяющийся особенно часто, мир  ласкового  солнца  и  удивительно
чистого   синего   неба,   мир   цветов   и    деревьев,    мир    теплого
зеленовато-голубого океана, из вод  которого  вырастал  зеленый  остров  с
фантастически прекрасным дворцом на возвышении, подобный волне вспененного
хрусталя... И тогда даже во сне болезненно сжималось сердце, потому что он
должен был что-то сделать и куда-то успеть, но не успевал, а когда в одном
из таких видений пригрезилась  ему  девушка  с  неправдоподобно  огромными
черными глазами, словно вобравшими в  себя  всю  астральную  бесконечность
космоса, он проснулся будто от толчка с бешено колотящимся сердцем и долго
лежал, пытаясь унять рой невесть откуда взявшихся, остро жалящих запретных
чувств; все было так, как  если  бы  вдруг  шевельнулась  давно  и  прочно
засевшая в самом основании сердца заноза с бритвенно острыми гранями...
   И только один-единственный раз увиденное им во  сне,  несмотря  на  всю
фантасмагоричность, влило в него мощный заряд восторга и оптимизма.
   ...Средь звезд и туманностей, средь галактик и их скоплений парил он, с
телом, сотканным из праатомного огня и колебаний первоосновы всего сущего,
и рядом парила она, возродившаяся из пепла, и кто-то мудрый и могучий,  но
спасовавший  и  отступивший,  с  надеждой  наблюдал  за  ними  из   своего
вневременья, и та Дверь казалась запечатанной наглухо и навечно,  но  чудо
свершилось, она приотворилась... и свет Великого  Прозрения  хлынул  из-за
нее могучим потоком единого Метабытия...


   Верховный Маг Змеи Алькондар Тиртаид ин-Хорум появился  перед  Рангаром
на двадцатый день. Возник он внезапно в  ореоле  голубоватого  свечения  и
выглядел очень натурально, почти  как  тогда,  в  Храме  Змеи,  но  что-то
подсказало Рангару, что это не живой человек, а фантом,  и  Рангар  втайне
порадовался тому, что его воспри