а как фон. И  вы  знаете,
что оказалось? Когда громкость ноты была приведена в соответствие с  силой
сокращения той или другой мышцы, то при естественном движении мы  получили
чрезвычайно гармоничный музыкальный аккорд. Как будто его  сочинил  Бах...
Или Шуберт... Более того: оказалось, что здоровое человеческое тело своими
биотоками постоянно исполняет  очень  сложную,  но  бесспорно  музыкальную
симфонию. Всеми мышцами и органами сразу. Вот до чего додумалась  природа!
Одни  мышцы  звучат  сильнее,  другие  слабо.  При"  чем  каждый  звук  не
монотонен, а то усиливается, то стихает. И все вместе - симфония,  которая
становится дисгармоничной, фальшивит, когда человек заболевает.
   - Послушайте, но это очень здорово! - воскликнул Андрей.
   - Конечно, - с торжеством сказала девушка. -  Мы  нашли  это  два  года
назад,  и  тут  сразу  же   отпочковалась   новая   отрасль   медицины   -
звукодиагностика. Вас помещают в особую камеру, рецепторы снимают  биотоки
мышц и органов и передают их как звуки. А специалист  слушает  и  говорит,
чем вы больны. Если, конечно, вы больны... Но я закончу об этой  "ПМ-150".
Понимаете, что мы сделали тогда? Мы подключили к сигнализатору музыкальное
устройство, и он стал похож на рояль. То есть  получился  вот  этот  самый
ящик.  Теперь,  если  мы,  нажимая  клавиши,   добивались   гармонического
сочетания нот,  то  и  модель  двигалась,  как  живая.  Но  тут  же  сразу
выяснилось, что мы - то есть  я,  Георгий  и  другие  сотрудники  -  умеем
заставить модель исполнять только самые простые  движения:  поднять  руку,
нагнуться...  У  нас  просто  не  хватало   музыкальных   способностей   к
виртуозности. И только один Роберт мог сделать так, чтобы  "ПМ"  двигалась
естественно. Он просто  садился  и  играл  что-нибудь  из  того  огромного
количества  мелодий,  которыми  полна  его  голова...  -  Скайдрите  вдруг
испытующе посмотрела на Андрея. - Скажите, как вам показались вот эти двое
наших сотрудников по первому впечатлению? Георгий и Роберт.
   - Как? - Андрей был несколько смущен. - По-моему... По-моему,  умные  и
талантливые люди. Раз они сделали такое.
   - Умные и талантливые, - повторила девушка. Она  вдруг  рассмеялась:  -
Да, да. Бесспорно. Но только один умный, а другой  талантливый.  Серьезно.
Роберту в голову приходит множество прекрасных идей,  но  он  не  умный  и
целиком  под  влиянием  Георгия.  Тот  его  убедил,  будто  Роберт  первый
композитор в мире, создатель  нового  вида  искусства  -  "физиологической
музыки". А Георгий, наоборот, умный, но не  талантливый.  Умеет  подчинять
себе других, но сам ничего не создает.  Он  завидует  талантливым,  всегда
носит ироническую маску и любит ставить людей в  неловкое  положение.  Вот
сегодня он бросил "ПМ" на колени перед вами, чтобы  сделать  неприятное  и
мне и вам. - Она помолчала. - Умные и талантливые, когда  стоят  рядом,  а
поодиночке один только умный, а другой только талантливый... Послушайте! А
ведь она бы до этого не додумалась. Она не может этого. А я могу.
   - Кто не может? Чего не может?
   - "ПМ-150". Не может додуматься до такой мысли.
   - Но разве она думает? Вы сказали, тут только мышцы. - Андрей посмотрел
на пластмассовую фигуру у занавеса. Ему стало не по себе.
   - Нет, эта не думает. - Скайдрите пожала плечами. - Но  ведь  тут  лишь
половина "ПМ-150". Внешняя часть. Я вам говорила, что институт  моделирует
и нервную деятельность. Так  вот,  еще  есть  вторая  половина  "ПМ".  Та,
которая думает. Действующая модель моего мозга. Пойдемте, я вам ее покажу.
   В огромном двухсветном зале  бесконечными  рядами  стояли  высокие,  до
самого  потолка,  щиты,  покрытые  чем-то,  что  издали  казалось  сотами.
Несколько человек в белых халатах работали в разных местах. Двое  помахали
Скайдрите с Андреем рукой.
   На щитах там и здесь вспыхивали и гасли разноцветные светлячки.
   -  Но  это  электронно-счетная  машина,  -  сказал  Андрей.  -   Только
гигантская.
   Действительно, конец зала терялся где-то вдалеке. Таких огромных  "ЭСМ"
Андрей не видел даже в Астронавигационном центре.
   - Нет, - девушка покачала головой, - это первая в  мире  полная  модель
головного мозга человека. В данном случае - моего мозга. - Она перехватила
взгляд Андрея и горько усмехнулась. - Не думайте, что я этим горжусь.  Это
дикая тоска - быть образцом как для мышечной, так и для мозговой модели...
То есть сначала интересно, а потом ужасно мучает... Ну ладно. Садитесь вот
сюда и спросите меня о чем-нибудь.
   - Спросить у вас? Что именно?
   - Все равно. Только не спрашивайте, сколько мне лет.  Почему-то  многие
спрашивают именно это. - Скайдрите перевела рычажок на пульте управления.
   Андрей прикусил язык. Он оказался одним из многих...
   Все щиты машины между тем  покрылись  огоньками.  Целые  световые  бури
проносились из одного конца зала в другой. В воздухе  слышалось  журчанье,
слабый треск электрических разрядов.
   - Я включила фотоэлементы,  -  объяснила  Скайдрите.  -  Теперь  машина
осматривает  и  запоминает  вас.  Шатен...  Высокий...   Бледное   лицо...
Осматривает,  переводит  на  категории  "плюс"  -  "минус"  и  запоминает.
Сравнивает вас со всеми, кого я знаю, и делает выводы...  Понимаете,  если
бы было иначе, то мы с моделью оказались бы  в  неравном  положении.  Ведь
разным людям по-разному отвечаешь на их вопросы, верно?.. Ну, спрашивайте.
Ответ будет напечатан вот здесь,  на  этой  ленте.  Говорите  в  микрофон.
Сначала отвечу я, потом она.
   - Что такое физиологическая музыка?
   - Физиологическая музыка... - Девушка задумалась на мгновенье. - Видите
ли, это верно, что человеческое тело  гармонично  звучит,  если  перевести
биотоки на ноты. Когда мы записывали нотами биотоки моих мышц,  получилось
какое-то бесконечное музыкальное произведение. А  позже  Роберт  обработал
ряд отрывков. Это действительно музыка, но  музыка  без  смысла.  Она  как
будто все время что-то обещает, но это обещание не  выполняется.  Примерно
то же самое, чем  была  абстрактная  живопись.  Понимаете,  не  осмысление
природы, а только явление ее... Ну, хватит. Машина уже ответила.  Возьмите
ленту вот отсюда и прочтите мне вслух... Просто оторвите кусок.
   Андрей оторвал кусок ленты, которая выходила из узкой щели в щите.  Там
почти теми же словами было сказано  то,  что  он  только  что  услышал  от
Скайдрите:
   "...не осмысление природы, а явление. Ну, хватит. Машина уже ответила".
   Ему стало жутко.
   - Да, да, - сказала девушка, отвечая  на  его  взгляд.  -  Другим  тоже
иногда делается страшно.
   - Но как это достигнуто? - спросил Андрей. Он почти с ужасом смотрел на
ряды щитов. Действительно, на Земле появилось много нового  за  эти  шесть
десятков лет. Внезапно он пожалел, что  вернулся.  Лучше  бы  и  не  знать
ничего о такой машине...
   - Видите  ли,  в  чем  дело.  Здесь,  на  щитах,  каждой  клетке  мозга
соответствует полупроводниковый элемент. Когда модель изготовили, она была
чиста, то есть ничего не знала. Затем ей сообщили все, что я учила в школе
и в институте. Она проглотила все  учебники,  все  книги,  что  я  читала,
просмотрела кинофильмы. Это  была  первая  стадия  работы.  Потом  снимали
биотоки моего мозга и кодом передавали ей. Я садилась в кресло. На  голову
мне надевали особый колпак, и я думала, просто  думала  обо  всем,  о  чем
хотелось. А машина  все  записывала.  Таким  способом  ей  передавали  мою
индивидуальность. Это и теперь продолжается. Каждый день я прихожу сюда  и
рассказываю машине все, что я чувствовала и думала. С ней нужно быть очень
искренней. Говоришь даже самое сокровенное. То, что не сказала бы никому.
   - Наверно, это нелегко, - сказал Андрей. - Не все так могут. - Он понял
теперь, почему у Скайдрите такой упрямый подбородок.
   - Конечно, не все. До  меня  тут  были  три  девушки,  но  ни  одна  не
выдержала. Нужно отдавать  всю  себя  целиком...  Понимаете,  я  постоянно
рефлексирую теперь. Все, что со мной происходит,  рассматриваю  под  углом
зрения того, как буду об этом рассказывать модели. И вот результат: машина
так же рефлексирует, как я, и нам "в голову" приходят одинаковые мысли.  А
это очень неприятно. Я  начала  ловить  себя  на  том,  что  соперничаю  с
"ПМ-150".
   - Но ведь это ерунда! - Андрей вскочил и заходил перед щитом. - Каждому
ясно, что вы  ежедневно  получаете  запас  новых  впечатлений,  которые  и
формируют вашу личность. А "ПМ" знает только то, что вы ей сообщаете.
   - Но я ей все сообщаю. И поэтому она меня  уже  переросла  в  некоторых
отношениях. Ведь она ничего не забывает. Георгий  даже  говорит,  что  как
индивидуальность она интереснее, чем я.
   - Георгий! - прошептал  Андрей.  ("Повсюду  этот  Георгий!")  Вслух  он
спросил: - А кто он здесь - Георгий?
   - Руководитель работ по "ПМ". Но скоро ему придется покинуть  институт.
В субботу  заседание  Совета,  и,  по  всей  вероятности,  будет  вынесено
решение, что он неправ. На Совете я расскажу о  том  фокусе,  который  они
выкинули сегодня с "ПМ-150" и с вами. Кстати, вы заметили, что, когда  они
поставили модель на колени, Роберту стало стыдно, а Георгию нет? Вообще он
неисправим.
   Девушка вдруг вскочила с кресла, отбежала в сторону и сделала несколько
таких блестящих балетных пируэтов, что у Андрея захватило дух. "Как пух от
уст Эолы", - подумал он. Внезапно у него защемило сердце.  Конечно,  Мария
никогда не вернется к нему. Да и как она могла бы вернуться? Ведь для  нее
прошло шестьдесят лет, а для Андрея девять. Они  разошлись  во  времени...
Мария не вернется, а с этой девушкой, со Скайдрите, он  только  поговорил.
Поговорил, и сейчас они разойдутся.
   Скайдрите уже была возле него.
   - У меня сегодня хороший день. - Она положила руку на грудь, успокаивая
дыхание. - Только утро, а я уже один раз оказалась умнее модели.  Наверно,
это из-за вас... Идемте теперь  в  сад,  и  там  я  кончу  рассказывать  о
"ПМ-150".
   На лестнице он спросил:
   - Вы еще и балерина, да?
   - Как - балерина?.. Ах да, в ваше время это была профессия.
   - Да. - Ему вдруг захотелось подчеркнуть, как он бесконечно старше  ее.
Назло себе. - В мое время - профессия.
   - Теперь не так. Я просто танцую... Сегодня  буду  танцевать  Жизель  в
Ленинграде. В Кировском театре, бывшем Мариинском. Помните  из  истории?..
Приходите посмотреть.
   - А театр стоит?
   - Да. Весь старый город остался таким, каким был в девятнадцатом  веке.
Невский, набережные, Летний сад. Теперь это большой музей. (Они уже  вышли
в сад.) Сохранились  улицы,  по  которым  ходили  Пушкин,  Достоевский.  А
Смольный такой же, как при Ленине. В  эпоху  революции.  Вы,  наверно,  не
знаете, что сейчас в старый город даже  нельзя  въезжать  на  механическом
транспорте. Только на извозчиках или пешком.
   - А извозчики - это, кажется, лошади?
   - Да. Повозка, которую тянут лошади. Как двести лет назад. -  Скайдрите
повернулась к Андрею: - Ведь, собственно говоря, мы и сейчас в Ленинграде.
Вы не знали? Но это, конечно, совсем другой город.
   - Знал. - Он вспомнил, что на "Лебеде" за день до приземления говорили,
что принимать будет Ленинград. А вокруг него раскинулся  огромный  парк  с
дубовыми и сосновыми рощами, и только на больших расстояниях друг от друга
были разбросаны ансамбли зданий. Значит, города на Земле теперь стали  как
сады.
   Андрей вдруг увидел, что на аллеях довольно много народу. Город!
   - Ну вот, - сказала Скайдрите, -  теперь  вы  посмотрели  "ПМ-150".  Ее
показывают всем прибывающим с  других  планет,  чтобы  они  могли  принять
участие в дискуссии. Наш  институт  поставил  на  обсуждение  человечества
такой вопрос.  Теперь  модель  доведена  примерно  до  умственного  уровня
человека. Следует ли передать еще большую  сумму  положительных  знаний  и
доверить  некоторую  часть  научной  работы?  Разгрузить  человечество   в
определенном отношении.
   - Как? - не понял Андрей. - Чтобы она думала за людей? Мыслила?  Решала
научные проблемы? Но разве она может?
   - В известной степени сейчас уже может. Вы же видели, что  "ПМ"  мыслит
вполне логично.  Некоторые  считают,  что,  когда  модель  получит  больше
знаний, она сумеет не только решать, но  и  ставить  перед  собой  научные
проблемы. Скачок, переход из количества в качество.
   - Но подождите! А  что  тогда  будут  делать  люди?  Ведь  человечество
выродится, если исчезнет необходимость  мыслить.  Будет  похоже  на  роман
Уэллса "Машина времени".
   - Нет, нет, - сказала Скайдрите. - Не бойтесь. Это не так  уж  страшно.
Наверно, когда был изобретен лук со стрелами, многим тоже  казалось,  что,
раз не нужно будет  догонять  оленя  на  бегу,  люди  разучатся  бегать  и
погибнут. А Гутенбергу противники печатного станка  говорили,  что  теперь
никто не захочет учиться писать. Но ничего ужасного не  произошло.  Так  и
сейчас. Машина будет  решать  строго  научные  проблемы,  главным  образом
математические, а люди создадут  новые  формы  мышления,  более  широкого,
более сложного. Может быть, такие формы, о которых мы сейчас даже не имеем
представления. И потом, вопрос еще не решен. Для этого и дискуссия...
   - Скайдрите!
   Оба оглянулись.
   - Здравствуйте, Скайдрите, можно вас на минуту?
   - Извините меня, - сказала девушка Андрею. - Я скоро.
   Она и юноша в белом плаще сделали  несколько  шагов  в  сторону,  потом
медленно пошли по аллее, разговаривая. Юноша  в  чем-то  старался  убедить
девушку, а она отказывалась, упрямо качая головой.
   Андрей смотрел, как они уходили все дальше и дальше. Сначала  он  стоял
на середине аллеи, затем отошел к большому дубу. Минуты бежали.
   Вот и все, сказал он себе. Чего мне, собственно, еще  ждать?  Ей  нужно
было рассказать мне о модели. О "ПМ-150". И она уже рассказала.
   Но он продолжал ждать.
   Прошла еще минута. Скайдрите и юноша на другом  конце  аллеи  сделались
уже совсем маленькими фигурками.
   Андрей решил, что сосчитает до двадцати.  Если  Скайдрите  не  повернет
обратно, он пойдет туда, где провел ночь. В тот жилой корпус.
   Он досчитал до пятнадцати. Скайдрите и юноша остановились,  повернулись
друг к другу. Сердце у Андрея екнуло. Но в следующее мгновение двое  опять
шли по направлению к институту.
   Когда Андрей зашагал по аллее, утреннее чувство одиночества к  тоски  с
новой силой охватило его.


   Пройдя около километра, Андрей понял, что попадает не  туда,  куда  ему
нужно. Впереди аллея кончалась. В просвете между двумя рядами дубов  сияло
небо, как если бы Андрей находился на высокой горе.
   Дойдя до конца аллеи, он остановился, пораженный  распахнувшейся  перед
ним панорамой.
   Местность террасами спускалась вниз. Впереди, в десяти  или  пятнадцати
километрах от него, замыкая широкую долину,  возвышалась  группа  огромных
зданий. Русла широких проспектов омывали их, как воды могучей реки омывают
скалы; Там и  здесь  среди  зданий  врезывались  хребты  холмов,  поросших
густыми лесами. Справа  раскинулось  море,  лежал  остров,  соединенный  с
городом смело брошенным мостом из одного-единственного  многокилометрового
пролета.
   Все сияло под солнцем, голубое небо сливалось вдали с голубым морем.  А
внизу все было наполнено движением.
   Толпы людей заливали проспекты и движущиеся дороги. По  другим  трассам
катили бесчисленные экипажи. В небе  огромный  самолет  неслышно  тянул  к
городу, а в другом месте почти вертикально вверх поднималось нечто похожее
на дирижабль.
   И все  было  исполнено  такой  мощи  и  энергии,  так  сильно  и  круто
сворачивали дороги и улицы, так гордо вставали здания  навстречу  им,  что
казалось, будто здесь поется непрерывный гимн Человеку.
   Ошеломленный,  Андрей  несколько  минут  простоял  неподвижно,  глубоко
вдыхая свежий морской воздух.
   Так  вот  каким  стал  новый  Ленинград!  Жилые  корпуса  и  институты,
разбросанные в бесконечных садах и парках, а в группе огромных, может быть
двестиэтажных, зданий - заводы или  административный  центр.  А  возможно,
таких центров несколько еще там, за холмами?
   Было непонятно, что это за остров  -  Кронштадт  или  не  Кронштадт?  И
вообще, трудно было догадаться, где располагается тот  Ленинград,  который
он знал шестьдесят лет назад. Старый  город  узких  улочек,  мостиков  над
сонными каналами, над Фонтанкой и Мойкой.
   Андрей  оглянулся.  Позади  него  дубовая  аллея  упиралась  в   купола
институтских зданий. Ему  пришло  в  голову,  что  место,  где  он  сейчас
находится, тоже очень красиво смотрится с тех дальних холмов и проспектов.
(Он не помнил таких холмов под Ленинградом и подумал, что их, должно быть,
насыпали.)
   Аллея, где он стоял, внизу переходила в широкую лестницу, которая  вела
к движущейся дороге, огибавшей гору.
   Ему стало страшно спускаться вниз - на перекрещивающихся  трассах  было
так легко заблудиться с непривычки. Постояв еще немного, Андрей повернулся
и пошел обратно, углубляясь в парк.
   Поворот, еще поворот...
   Видение огромного города не оставляло его.  Конечно,  старый  Ленинград
был тоже красив. Нева, дворцы, вздыбленные Клодтовы кони.  Но  здесь  была
другая красота -  безграничной  мощи,  бесконечных  просторов,  размаха  и
смелой простоты архитектурных решений.
   Он вспомнил о "ПМ-150" и покачал  головой.  Зачем  же  они  делают  эту
машину, которая будет мыслить? Разве люди в будущем захотят трудиться  над
формулами и расчетами, если с этим  сможет  легко  справляться  вот  такая
"ПМ"?  На  мгновение  ему  представилась  жуткая  картина.  Толпа   жалких
полуобезьян возле  машины,  которая  вдруг  испортилась.  И  это  на  фоне
гаснущего  солнца,   остановившихся   дорог,   обледеневших   кораблей   и
звездолетов. К чему этот риск, когда Земля так великолепна?
   А впрочем, может быть, он не вполне понимает современных людей. То, что
кажется ему опасным, на самом деле ничем не грозит.
   Он уже устал от впечатлений этого утра и проголодался.  По  аллеям  шли
люди. Разнообразно одетые. Женщины в коротких, до колен, туниках,  женщины
в плащах разных оттенков,  женщины  в  платьях.  Мужчины  тоже  в  плащах,
некоторые - с одними только повязками вокруг пояса. Очень многие -  больше
половины - были босиком. Все загорелые, сильные, атлетически сложенные.  И
все - и мужчины и женщины - молодые. Казалось, во всей толпе нет  человека
старше двадцати трех,  двадцати  четырех  лет.  (Он  вспомнил  утверждение
Скайдрите, что молодость длится теперь до семидесяти).
   И у всех были свои дела,  свои  интересы.  Негромкий  говор  стоял  над
аллеями, сверкали белозубые улыбки. Дважды Андрей встретил в толпе  людей,
одетых по меньшей мере странно.  Один  раз  это  была  девушка  в  костюме
средневекового трубадура, а другой - молодой  человек  во  фраке  и  узких
клетчатых панталонах гоголевских времен. Но никто не обращал  внимания  на
эти несовременные одежды.
   На лугу несколько девушек под гитару разучивали танец. Одна, смуглая, с
лукавыми блестящими глазами, вдруг птицей помчалась прямо  к  Андрею.  Он,
смущенный,  попятился,  чтобы  пропустить   ее,   но   она   остановилась,
повернулась и через миг мчалась уже в другую сторону.
   Утром, когда Андрей шел в институт, на  аллеях  было  совсем  пусто,  а
теперь, в одиннадцать часов, народу все прибывало. Казалось, будто в садах
и парках развертывается какой-то праздник. (А может быть,  это  был  всего
лишь обеденный перерыв? Андрей не знал, работают  ли  теперь  на  Земле  в
определенные часы или по какой-нибудь другой системе. Но огромный город  с
движущимися дорогами, гигантские здания да и прекрасные парки -  все  было
порукой тому, что люди, окружающие его, далеко не бездельники.)
   Почему-то Андрею было неловко спросить, как найти ту  группу  корпусов,
где он остановился, справиться, куда обратиться, чтобы  поесть.  Несколько
раз  он  замечал  обращенные  на  себя  внимательные  и  быстрые  взгляды.
По-видимому, он чем-то от