речь идет  о  большом  деле.  Конкуренция,  промышленный  шпионаж  и
прочее. Я его, кстати, отлично понимал и без этих объяснений.
   Он сказал, что члены правления  фирмы  прибудут  утром,  и  я  пошел  к
Фридею.
   Вы понимаете, идея,  которая  меня  осенила  при  первом  знакомстве  с
лучами, была куда перспективнее, чем это самое видение в  темноте.  Фридей
по своей наивности и сам не понимал значения того, на  что  он  наткнулся.
Главное в этих лучах было вовсе не в  том,  что  возникала  возможность  в
будущем отказаться от всех видов освещения. Представьте себе, что самолет,
снабженный таким аппаратом, но более мощным,  естественно,  пролетает  над
территорией  вражеской  страны.  В  нужный  момент  аппарат  включается...
Впрочем, даже не самолет. Спутник, движущийся на огромной высоте. В  точно
рассчитанный момент лучи  начинают  воздействовать  на  лежащую  под  ними
территорию, у каждого в глазах вспыхивает раскаленный красный свет, и...
   Я изложил все это Фридею и сказал, что  мы  передаем  наше  изобретение
фирме "Армо".
   Он сидел на своей постели и, пока я говорил, один раз пытался  перебить
меня, по потом замолчал  и  стал  слушать.  Когда  я  кончил,  он  покачал
головой:
   - Нет!
   - Как - нет?
   - Так - нет! Что ты придумал, болван! Ты, может быть, воображаешь,  что
я для этого работал всю жизнь? Пожалуй, я вернусь к себе.
   Наивный человек. Я пожал плечами, встал, подошел к окну и позвал одного
из парней внизу. Тот откликнулся. Тогда я объяснил Фридею, что выбора нет.
Фирма фактически уже завладела изобретением и не отдаст его никому. Теперь
наша задача состоит лишь в том, чтобы дороже продать то, что мы придумали.
   С этим я его оставил и побежал к членам правления, которые были  готовы
выслушать меня.
   ...Да, надо сказать, что сам я тогда  еще  и  не  знал  толком  принцип
действия аппарата, который индуктировал луч. Главный узел был в  небольшом
металлическом ящике, заваренном  стальным  швом.  Фридей  как-то  вскользь
обмолвился, что важной частью узла является некий  искусственный  минерал.
До поры до времени я не настаивал на объяснениях,  так  как  понимал,  что
Фридей никуда от меня не уйдет...
   Следующие три дня  прошли  в  каком-то  угаре.  Демонстрация  аппарата,
переговоры. Фридей в этом не участвовал, я видел его за эти дни только два
раза мельком. Мне тогда показалось, что он как-то одумался. Он сделал вид,
будто  собирается  работать  над  усилением  мощности  аппарата,  и   даже
спрашивал меня, где в доме ввод электрического кабеля.
   Кульминационным пунктом всей истории был момент, когда я в  присутствии
всех этих господ установил аппарат на крыше дома и  ясным  солнечным  днем
направил отражатель на перекресток двух улиц.
   Вот это был эффект!
   Мы даже не знали, на кого и на что смотреть. Пешеходы остановились  как
по команде и все сразу схватились за глаза.  Большой  открытый  "шевроле",
который ехал миль на сорок, резко затормозил, рванул в сторону и  врезался
в угол дома. Потом были какие-то две или три  секунды  тишины,  пока  люди
старались осознать, что же с ними случилось. И после этого  начался  крик.
Сначала тихо, а потом все громче и громче.
   Те, кого красный свет в глазах захватил на  середине  улицы,  старались
скорее добраться до тротуара. А другие, тоже  испуганные,  хотели  узнать,
что же случилось на мостовой, спешили на перекресток  и  сами  попадали  в
зону действия отражателя. И тотчас теряли голову, не в  силах  догадаться,
что им довольно лишь вернуться на тротуар, чтобы прозреть.
   И все время рос и рос общий соединенный крик над перекрестком. Пожалуй,
примерно так же было в Хиросиме, когда над ней взорвалась атомная бомба.
   Этот последний опыт все решил.
   Оформление документов заняло несколько часов, и когда я вернулся к себе
на первый этаж, наступила ночь. На улице началась  гроза,  ударил  сильный
ливень, и за окнами стояла непроницаемая темнота.
   Я только собрался сообщить Эмилии и детям, что  все  кончилось  хорошо,
как вдруг в комнате погас свет.
   Такие вещи у нас бывают, правда, очень редко. Я решил, что это какая-то
неисправность с пробками, и  стал  ждать,  пока  их  заменят.  Прошло  три
минуты, потом пять... Свет не зажигался. Я подошел к  окну,  отворил  его,
высунулся под дождь и убедился, свет погас не только в левом  крыле  и  на
первом этаже, но по всему дому.
   Из соседней комнаты Эмилия спросила, нет ли у меня случайно  спичек.  Я
напомнил ей, что не курю.  Потом  попытался  звонком  вызвать  Форбса,  но
звонок был нем.
   Весь дом был полон народу. В коридоре кто-то  прошел.  А  свет  все  не
зажигался, и, поскольку на улице хлестал дождь, во всем  доме  был  полный
мрак.
   И вдруг мне почему-то пришло в  голову,  что  ведь  Фридей-то  видит  в
темноте.
   Не то чтобы я что-то заподозрил в этот первый момент. Просто я подумал,
что он единственный зрячий во всем доме в  то  время,  как  все  остальные
слепы. Я спросил у жены, не знает ли она, где сейчас  Фридей,  и  услышал,
что десять минут назад она видела, как он спускался в подвал,  где  у  нас
стоит распределительный щит электроэнергии.
   Вот тут уже мне стало нехорошо.
   Я ощупью нашел дверь в комнате  и  вышел  в  коридор.  Кромешная  тьма.
Кто-то, сопя, двигался мимо. Чиркнула спичка,  и  огонек  на  миг  осветил
физиономию того типа из "Армо",  который  приехал  первым.  Он  был  очень
раздражен и спросил меня, когда будет прекращено безобразие со светом.
   Я извинился, обошел  его  и,  держась  рукой  за  стену,  направился  к
лестнице. Аппарат был на втором  этаже  в  зале,  и,  хотя  там  постоянно
дежурили парни из агентства, я уже начал испытывать острое беспокойство.
   Я  добрался  до  лестницы,  когда  услышал  первую  автоматную  очередь
наверху. Этот звук мне прострочил прямо по сердцу. Не разбирая ступенек, я
кинулся вверх, упал, вскочил, выставил вперед руки и бросился в темноте  к
залу.
   За окнами ударила молния. На миг все мертво и сине осветилось, и в этом
мгновенном свете я увидел, что по коридору идет человек, а у входа  в  зал
лежит неподвижное тело.
   Я ринулся навстречу идущему, зацепился за что-то, что  позже  оказалось
вторым парнем, упал. Идущий приблизился, я слышал  его  шаги,  метнулся  к
нему на четвереньках и сумел схватить за ногу.
   Я схватил его, он вырвался, и в тот же  миг  я  получил  страшный  удар
ногой в зубы. (Вы видите, у меня вставные челюсти. И верхняя,  и  нижняя.)
Рот у меня сразу залился кровью, я растянулся животом на  полу,  закричал,
потом все же вскочил и бросился за Фридеем,  потому  что  это  был  именно
Фридей.
   Я не успел  сделать  и  трех  шагов,  как  слева  раздалась  автоматная
очередь, красные точки прочертили темноту.
   ...Одним словом, мне попало так, что, уже выписавшись из  госпиталя,  я
еще полгода не мог ходить без костылей.
   Но тогда, даже раненый, я пытался бороться. Я  понимал,  что  теряю.  Я
дополз до лестницы, зовя на  помощь.  Но  тут  ударила  новая  очередь  из
автомата, а после уж началось что-то невообразимое.
   В доме было человек десять вооруженных, и столько же в  саду.  Все  эти
ребята  знали,  что  они  здесь  охраняют  какое-то  изобретение  огромной
важности, и, когда ночью погас свет  и  прозвучали  первые  выстрелы,  все
сразу начали пальбу. Те, что дежурили в саду и  за  садом,  решили,  будто
кто-то пытается прорваться из дома, и взяли под обстрел окна  и  двери.  А
внутри подумали, что их атакуют, и заняли оборону.
   Одним словом, бой бушевал всю ночь. Я лежал на  втором  этаже,  истекал
кровью и не мог шевельнуться без того, чтобы не  вызвать  в  свою  сторону
несколько выстрелов.
   Утром, когда все немного опомнились, оказалось, что у нас  два  десятка
раненых, и из них трое - тяжело. Я очень надеялся, что Фридей будет найден
где-нибудь в саду хоть раненым, хоть убитым.
   Но Фридея не было, как не было и металлического ящика с  главным  узлом
аппарата. Вы понимаете, что сделал этот сумасшедший. Вечером он  спустился
в подвал, в щитовую, и пожарным топором перерубил там ввод  электрического
кабеля в дом. А после этого поднялся в зал, пользуясь кромешной  темнотой,
оглушил там обоих охранников и унес главный узел аппарата.
   Под  моим  руководством  у  "Армо"  потом  в  течение   года   работала
лаборатория. Но я слишком мало успел узнать от Фридея, чтобы  восстановить
аппарат. Поскольку он  упоминал  о  каком-то  искусственном  минерале,  мы
перепробовали  их  все  -   вплоть   до   искусственного   булыжника.   Но
безрезультатно. О самом Фридее стало известно, что он уехал в Нью-Йорк,  а
потом оттуда в Европу.
   Ну вот и все, собственно. Что касается меня, я и  сейчас  не  маленький
человек. Когда я с женой появляюсь в концертном зале... Хотя я об этом уже
говорил.



   Север Гансовский.
   Доступное искусство

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Три шага к опасности". М., "Детская литература", 1969.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Лех  и  Чисон  миновали  больницу  и  пошли  вдоль   фасада   огромного
перенаселенного дома. Возле стены грелись под  лучами  вечереющего  солнца
старики, старухи, перебивая одна другую, рассказывали о том, каких хороших
детей они вырастили и как у них всегда все было в порядке в хозяйстве. Тут
же ребятишки играли в чехарду, перекидывались мячом и с  криками  гонялись
друг за другом.
   У подъезда  мальчонка  лет  четырех  мелом  рисовал  на  стене  портрет
девочки. Руки, как грабли, косички - двумя палочками. От усердия  художник
высунул язык. Зрители - все мелкота - застыли в благоговейном молчании.
   Из углового подвала неслись звуки старого разбитого рояля. Кто-то играл
"Песню без слов" ля-минор. Чувствовалось, что руки детские, слабенькие. Но
не так уж плохо получалось.
   - Вот всегда здесь играют, - сказал Лех. - Как ни иду, всегда.
   Они пересекли канал по стальному мостику. Вода внизу была  черная,  как
отработанное масло, и казалась тяжелой,  густой.  Отсюда  начинался  район
особняков.
   - Вообще-то с Бетховеном  -  это  гомеопатия,  -  сказал  Лех.  -  Зря,
по-моему, это придумали: воскрешать Бетховена.
   - Какая гомеопатия? - Чисон остановился.
   - Ну, когда передают на расстояние всякие там мысли и чувства.
   - При чем тут гомеопатия? - Чисон возмущенно фыркнул. - Вот  всегда  ты
ляпнешь  что-нибудь  такое.  Гомеопатия  -  это  из  медицины,  что-то   с
лекарствами. Не знаешь, лучше не говори.
   - Да, хотя... - Лех задумался. - Правильно, не гомеопатия, а  эта,  как
ее... телепатия. Ошибся. Ну конечно, я всех слов не знаю. У тебя это  тоже
часто  бывает.  Ты  вчера,  например,  сказал  "стриптизм".  А  надо  было
"спиритизм". Ну, пошли.
   Дело было в том, что оба  в  детстве  обучались  по  новейшей  системе.
Каждому за полгода вложили в голову содержание чуть ли ни всей "Британской
энциклопедии". И без всякого труда с их стороны.
   Через открытую калитку они вошли в сад Скрунтов.
   - Обеды у них хорошие, - сказал Лех. -  Останемся,  пообедаем.  Прошлый
раз подавали рябчиков "по-русски".
   Перед самым домом большой участок был разбит под "альпийский садик".  С
фиолетовыми   и   желтыми   крокусами,   ирисами   и   мелкими    розовыми
рододендронами. Все  было  хорошо  ухожено,  но  по  середине  теперь  шла
траншея,  а  на  цветах,  смяв  их,  валялись  части   какой-то   железной
конструкции. Ощущалось, что хозяева затеяли очередную перестройку.
   В вестибюле лакей Ульрих взял у них шляпы и пошел наверх доложить.
   Едва он успел скрыться, как из-за  мраморной  колонны  выскочила  бабка
Скрунтов и кинулась Леху на шею.
   Бабке Скрунтов недавно  исполнилось  сто  четыре,  но  благодаря  серии
омолодительных  операций  и  фигура  и  кожа  у  нее  были  почти  как   у
двадцатилетней. Только рот подкачал, скривился. Тут уж ничего нельзя  было
сделать, как ни бились. Ну  и  с  головой,  естественно,  было  не  все  в
порядке.
   - Тише-тише! - Лех отдирал ее от себя. - Успокойтесь.
   - Ах, мне нехорошо! -  воскликнула  бабка  и  стала  валиться  на  пол,
закатывая глаза.
   Лех придержал ее.
   - Притворяется, - объяснил он Чисону. - Это у нее  всегда  так:  хочет,
чтоб за ней поухаживали; - Он мотнул головой, откидывая  нависшую  на  лоб
прядь волос. - Ничего. Сейчас придет Ульрих, она его слушается.
   При слове "Ульрих" бабка открыла один глаз.
   Лакей тем временем возник на площадке второго этажа. Он  быстро  сбежал
по ступенькам, остановился в двух шагах от гостей и внушительно сказал:
   - Веда Скрунт, вернитесь, пожалуйста, к себе.
   - Ах, Алек, - пролепетала старуха как бы в забытьи. -  Ну  что  же  ты,
Алек?
   - Веда Скрунт! - Лакей Ульрих повысил голос.
   Бабка встрепенулась, проворно стала на ноги и скакнула за  колонну.  На
прощание она игриво подмигнула Чисону.
   - А кто этот Алек? - спросил Чисон, когда они с  Лехом  поднимались  по
лестнице.
   - Да никто! Прошлый раз был Ян.
   Чисон вздохнул.
   - Дали бы ей помереть спокойно,  прости  ее  господи,  чем  всякий  раз
омолаживать.
   - Не хочет, - возразил Лех. - Что ж она, по-твоему, с  такими  деньгами
будет помирать, как  всякая.  Не  соглашается.  Теперь  затевает  какую-то
полную перестройку организма.
   Лин Лякомб, хозяйка, встретила их в холле. (Лякомб, потому что  фамилию
она оставила себе по третьему мужу.)
   - Это Чисон, -  сказал  Лех.  -  Помните,  я  вам  говорил.  Троюродный
племянник того самого Чисона, который "Нефтепродукты и твердый бензин".
   - Очень приятно. Как вы прошлый раз добрались домой? - спросила хозяйка
Леха, глядя  при  этом  на  Чисона.  (Такая  уж  у  нее  была  привычка  -
разговаривать с одним, а смотреть на другого.)  Не  выслушав  ответа,  она
сказала: - Ну, прекрасно. Сколько вы  у  нас  не  были?  Полмесяца,  да?..
Сегодня  мы  покажем  вам  три  новые   вещи...   Хотя,   нет.   Четыре...
Познакомьтесь, кстати, с моим мужем.
   Чисон горячо пожал руку появившемуся тут же плечистому мужчине.
   - Да нет, не этот! Это представитель фирмы, Пмоис.
   Чисон пожал руку второму мужчине, скромно державшемуся позади.
   - Идемте, - сказала хозяйка. -  Во-первых,  у  нас  теперь  есть  нечто
такое, чего нет ни у кого в городе. Вы будете поражены, Лех. (Она смотрела
при этом на Чисона.) Настоящее чудо.
   Они прошли зал, потом второй, где двое рабочих пробивали Дыру в  резной
деревянной стене. Тут же кольцами лежал кабель толщиной в руку.
   - Венецианская работа, - пояснила Лин Лякомб,  показывая  на  стену.  -
Делали специальный контейнер, когда везли через океан. Семнадцатый  век...
Пришлось пробить, но тут уж ничего не сделаешь. Тянут линию для сеанса.
   Винтовой узкой лесенкой поднялись в  комнату,  где  едва  слышно  пахло
пылью и царил полумрак.
   - Стойте здесь.
   Лин Лякомб, стуча каблучками, подбежала к окну, потянула шнур.
   Стало светло. Все молчали.
   - Ну как?
   - Очень здорово, - неуверенно начал Лех. - Кажется, Матисс?
   - Нет. Матисса мы еще не убрали. Вот эта.
   Рядом с Матиссом на стене висело темное полотно.
   Лех и Чисон подошли ближе.
   - Это же подлинник, - сказала Лин. В ее голосе что-то треснуло.
   - Рембрандт?
   - Конечно. "Отречение святого Петра". Его главный шедевр. Вы не узнали?
   - Но подлинник, кажется, в Амстердаме, - сказал Чисон.
   - И в Амстердаме, и у нас, - отрезала Лин.  -  Теперь  могут  быть  два
подлинника. В том-то вся и штука.  В  Амстердаме  подлинник,  и  это  тоже
подлинник. И не скажешь, какой подлинник подлиннее.  Изготовляется  второй
экземпляр, который повторяет  первый  на  молекулярном  уровне.  Поняли?..
Молекула в молекулу. Объясните им, Пмоис.
   Плечистый выдвинулся вперед и заговорил,  как  будто  его  включили  на
половине фразы:
   -  ...стоящий  вторичный  оригинал  является  новым  достижением  фирмы
"Доступное искусство", которая стремится...  В  течение  трех  месяцев  по
специальному    разрешению    голландского    правительства...     методом
трансструктурного синтеза  слой  за  слоем  молекулярное  строение  разных
уровней... Самые тщательные исследования не найдут...  не  является  более
подлинным, чем другой. Картина так же будет темнеть  со  временем,  как  и
амстердамский вариант.
   - Ловко, да? - Лин Лякомб победно посмотрела на  присутствующих,  потом
повернулась к картине. - Удивительно,  что  можно  иметь  дома  вот  такое
сокровище. Это облагораживает. Как-то совершенно меняет человека. Лично  я
уже не могу жить так, как жила раньше... Между  прочим,  от  чего  он  тут
отрекается - святой Петр? Напомните-ка, Пмоис.
   Представитель фирмы набрал в легкие воздуху.
   - Тема картины, - он заговорил сразу и без передышки, как  будто  читал
по учебнику, - столкновение человека, носителя высокого гуманного  идеала,
с жестокой правдой действительности.  Апостол  Петр  отрекается  здесь  от
Христа, как бы осуществляя высказанное вечером пророчество: "Еще трижды не
пропоет петух, и один  из  вас  предаст  меня".  Душевная  драма,  которую
переживает  Петр,  обусловливается  необходимостью  сделать  выбор:   либо
предать своего  уже  арестованного  учителя,  либо  самому  оказаться  под
стражей. Молоденькая служанка, поднеся свечку к лицу  Петра,  говорит:  "И
этот был с Христом из Галилеи". Воин в шлеме, готовящийся отпить  вино  из
фляги, поднимает голову и  с  подозрением  смотрит  на  старика.  На  лице
апостола,  застигнутого  врасплох,  выражается  мучительная  борьба.   Его
одухотворенные  черты  контрастируют  с  грубой  и  жестокой   физиономией
римлянина, а юное лицо девушки как бы образует  переходную  ступень  между
этими двумя. Резкое противопоставление света и тени на холсте подчеркивает
драматизм происходящего.
   Наступило молчание.
   - А эту служанку он  писал  со  своей  знаменитой  Саскии,  -  пояснила
хозяйка.
   - Н-не совсем, - замялся плечистый. - Саскии тогда уже не было.
   - Ах, да! Точно, - поправилась Лин. - С этой второй своей  жены...  Как
ее?
   - Хендрикье тоже не было. Она умерла раньше. Картина датируется  тысяча
шестьсот шестидесятым годом... Видимо, какая-то случайная натурщица.
   - Ну, правильно, - согласилась Лин.  -  Тысяча  шестьсот  шестидесятый.
Естественно, никого уже не было... Но все равно. Я просто сама не  своя  с
тех пор, как этот шедевр у нас в доме. Подлинник  Рембрандта!  Я  уже  вся
изревелась. - Она достала из кармана платочек и  вытерла  глаза.  -  Вчера
поднялась сюда одна,  сижу  реву  и  все  думаю:  "Великий,  неподражаемый
Рембрандт. Он стоял перед этим самым холстом, и перед ним была  Саския..."
То есть думаю: "Он стоял перед  этим  самым  холстом,  и  перед  ним  была
случайная натурщица". Часа два просидела. - Хозяйка внезапно повернулась к
Чисону: - Знаете, чего мне это стоило?
   - Конечно, - сказал Лех. Он уже приспособился к манере  Лин  Лякомб.  -
Больших душевных...
   - Нет, я в смысле денег. Четыреста тысяч! Почти годовой  доход  заводов
Веды.
   Все значительно переглянулись.
   - Давайте всмотримся в нее еще раз.
   Всмотрелись.
   - Даже трещинки в краске  все  подлинные,  -  сказала  хозяйка.  -  Ну,
пойдемте. - Она взглянула на часики-перстень. - У нас еще  пять  минут  до
сеанса. Мы со Скрунтом успеем показать вам наше второе достижение.
   Пока спускались, Лин Лякомб объяснила:
   - Понимаете, теперь все доступно. За то время, пока вас не  было,  Лех,
мы сделали из Скрунта великолепного художника и отличного  стрелка.  Метод
гипнотического обучения.
   Они вошли в комнату, одна стена которой была сплошь в дырках. На  столе
лежали спортивный пистолет "БЦ-3" и грудка патронов к нему.
   Лин протянула пистолет супругу.
   - Увидите, как он стреляет.  Попадает  в  монету  на  лету.  Почти  что
мировой  рекорд.  Фирма  "Доступный  спорт".  За  десять  тысяч  он   стал
стрелком