возь  густой
кустарник. То вверх, то вниз. Однако прошло с полчаса, как впоролся в этот
лесок,  солнце  же  за  ветвями  не  только  не  садится,  а  будто  опять
поднимается. У меня сердце сжалось - с  ума,  думаю,  схожу.  Выбрался  на
каменную осыпь - мать дорогая, это и не солнце вовсе, а луна!
   Теперь непонятно даже, в какой стороне остались  долина  со  сторожкой.
Тучи, луна скрылась, снова налетает дождь. Дальше  трех  шагов  не  видно,
бреду наобум, лишь бы не стоять. Не сам выбираю дорогу, а детали местности
ведут  неизвестно  куда.  Весь  изодрался,  побился,  в   голове   кошмар.
Представляю себе эту обезьяну. Во  что  она  теперь  превращается  там,  в
комнате? Может быть, разделилась на два, может быть, на два десятка чудищ,
и они создают  странные,  ужасные  аппараты,  готовясь  колонизовать  нас.
Действительно, так беспощадно энергичен заряд развития, с жуткой скоростью
протолкнувший зародыша через червя, земноводное к млекопитающему,  что  на
доброе и надеяться трудно. Одна за другой в  сознании  леденящие  картины.
Вижу, как смертельный луч исторгается с вершины горы, шарит,  оставляя  за
собой полотнища огня и дыма, вижу облака непонятного газа, накатывающие на
столицы государств. Цивилизация гибнет, и последние одиночки, укрывшиеся в
канализации, в подвалах, с отчаянием  спрашивают  себя:  кто  же  был  тот
мерзавец, последний идиот, который имел возможность, но не пресек в  самом
начале надвинувшийся на планету  кошмар?  Почему  он  не  спалил  в  печке
ужасного посланца, пока тот был  еще  комочком,  червяком?..  А  с  другой
стороны, как спалить? Вдруг это все-таки не десант,  а  мирная,  дружеская
делегация, от которой последуют бог знает какие технические блага?
   А затем новые мысли. Куда я иду,  грязный,  оборванный,  с  воспаленным
взглядом и коньячным запахом? Был бы сам дежурным в исполкоме, в  милиции,
разве поверил бы в пришельца? Наверняка отправил бы  проспаться,  а  то  и
запер бы до утра, чтобы человек в себя  пришел.  Это  одно.  И  во-вторых,
какое же я имею право общаться с людьми при  том,  что  весь  наверняка  в
микробах и  вирусах  иного  мира?  Ведь  насчет  Луны  наши  исследования,
советские, уже доказали, что жизни там нет  и  не  пахнет.  Но  все  равно
американцев,  которые  там  высаживались,  сколько  потом  выдерживали   в
карантине. А я-то общался, в руки брал, чуть ли не на вкус пробовал,  пока
зародыш еще совсем маленьким был.
   Короче, как стоял, так и повернулся на сто восемьдесят градусов.
   Назад!
   Сам должен все решить. Либо поджечь пришельца и сгореть вместе  с  ним,
чтобы заразы не было, либо... не знаю что.
   И при этом представления даже  не  имею,  где  Ишта,  какое  конкретное
направление мое назад означает.
   Снова лес. Но другой, высокий. Сосны и ели. Прошлогодняя хвоя слежалась
между корнями в плотные, гулкие, затейливо вырезанные  ковры.  Оскользаюсь
на них, падаю, кровь стучит в висках. И чувство, будто в  чем-то  страшном
виноват - не тем, что вот сейчас выпускаю пришельца, а всей своей  жизнью,
потому что таков, какой я есть, не мог не упустить.
   Часов пять уже плутаю, начинает светать. Лес кончился,  тащусь  куда-то
на подъем. Пригорки, кустарники,  высокая  трава  -  то,  что  прежде  так
приятно пролетало  за  стеклом  автомобиля,  -  обретают  теперь  зловещую
самостоятельность, держат, оборачиваются враждой и сопротивлением. Впереди
каменный гребень, лезу, дыхание оборвало. Взобрался, стою шатаясь.  Передо
мной провал. Там, внизу, посреди поля, что-то темное с  тусклым  пятнышком
желтоватого света посерединке. Не сразу сообразил, что это окно  сторожки,
где в первой комнате горит так и не погашенная мною керосиновая лампа.
   Сел, упал, трясущимися пальцами вынул из пачки папиросу.
   Что делать, как поступать? Ответственность Александра  Македонского  за
час до битвы у Граники, колебания Наполеона перед полем Ватерлоо  ничто  в
сравнении.
   Ничего не выдумал. Спускаюсь. Небо быстро  светлеет,  а  с  ним  и  вся
долина. Возле сторожки все пока спокойно. Вошел, тихонечко взял  со  стены
туристский топорик с черной ручкой, подкрадываюсь к двери.  Оттуда  легкий
звук, будто материю чистят мягкой щеткой.  Ну,  спрашиваю  себя,  кого  же
сейчас увижу - уэллсовского марсианина с  щупальцами  или  гения  добра  с
сиянием вокруг макушки?
   Откидываю засов, удар  ногой  в  нижнюю  филенку.  Мгновенно  оглядываю
комнату.
   Ни страшилища, ни гения!
   В углу  возле  окна  стоит  голый  мужик.  Плотного  сложения,  с  чуть
кривоватыми ногами. Очень  обыкновенный,  каких  в  бане  навалом.  Он  не
оборачивается на грохнувшую дверь, а усиленно  растирает  ладонями  грудь,
глядя прямо перед собой.
   Прислоняюсь к косяку. Топорик падает из руки. Откашливаюсь, хочу к нему
обратиться, но в горле какой-то писк. Да  и  на  ум  ничего  не  приходит.
Муторно. Чувствую, внутри бушует высокая температура.
   Человек трет грудь, смотрит на нее, склонив голову набок, опускается на
корточки, привалившись спиной к штукатурке  стены,  принимается  растирать
бедро. Все так, будто,  кроме  него,  в  помещении  людей  нет.  Поведение
настолько нелепое, что на миг оно вытесняет из моего  сознания  чудовищную
невероятность самого присутствия в сторожке этого субъекта.
   Еще раз откашливаюсь. На этот раз удается пролепетать, что вот, значит,
я есть представитель земной цивилизации и рад  видеть  гостя  из  какой-то
другой.  В  общем,  что-то  вроде   "Здравствуйте,   как   доехали?".   Но
инопланетник занят своим делом, на меня ноль внимания. Ну, думаю, видал  я
пришельцев, но чтобы  так...  Делаю  несколько  нетвердых  шагов  к  нему,
замечаю, что кожа на груди мужчины отслаивается полупрозрачной  пленочкой.
Подхожу еще ближе. На бедре в том месте, где он трет, как  бы  из  глубины
появляется белое пятнышко, расплывается, постепенно превращаясь в  бледный
прямоугольник.
   Перевожу взгляд ниже, на лбу моем выступает пот. Инопланетник  ни  бос,
ни обут,  а  наполовину.  Пальцы  ног  срослись  в  одно,  формируя  носок
полуботинка и планочки с дырками, куда  продеваются  шнурки.  Но  все  это
желтовато-розовое, как бы выдавленное в коже, все состоит из той же плоти,
что и тело. На подошве намечен начавший образовываться рант,  на  пятке  -
каблук, который с одного боку потемнел, уже напоминая настоящий. Как  если
б, одним словом, обувь выращивалась тут же из организма.
   В глазах у меня все белеет, краснеет, затем возвращается  в  нормальное
состояние.
   Гость между тем кончил тереть, принимается очень  осторожно  сдирать  с
бедра повыше колена  тоненький  прямоугольный  участок  кожи,  теперь  уже
совсем побелевшей и покрывшейся какими-то точечками. Я наклоняюсь и  вижу,
что это... справка с места жительства. Форменная справка  на  типографском
бланке с подписью и круглой печатью!
   Фамилии не разобрать, но документ точно такой же, как я недавно получал
у себя в Москве на улице Усиевича  в  жилкооперативе  "Драматург".  А  под
справкой опять нормальная кожа.
   Комната еще раз покраснела. Вздыхаю и, к удивлению  своему,  убеждаюсь,
что потолок ушел вбок, а я стою на горизонтальной стене, прижавшись  щекой
к полу, который принял теперь вертикальное положение.  Пытаюсь  оторваться
от грязных шершавых досок,  не  позволяет  какая-то  прижимающая,  давящая
сила. Запаниковал, вскрикнул, а потом соображаю, что  вовсе  не  на  ногах
стою, а лежу. Видимо, грохнулся в обморок. И прижимает меня не что-нибудь,
а сила тяжести.
   После того как понял это, в помещении все расставилось по местам.
   Свет уже не утренний, а далеко за  полдень  -  значит,  провалялся  без
сознания несколько часов.
   Смотрю, пришелец нагнулся, рассматривает полностью созревшие  на  ногах
черные полуботинки. Скинул один, снял второй - под ними обыкновенные босые
ступни. Быстро оглядел ботинки со всех сторон, ставит их прямо на мой этюд
"Березка". Присаживается на корточки, начинает разглядывать темное пятно у
себя на животе, трет его.
   Чувствую себя отвратительно, во рту медный  вкус,  дыхание  порывистое.
Тем не менее кое-как поднимаюсь, подхожу к  инопланетнику.  Этюд  у  меня,
правда, написан на лаке и уже высох, но все равно весьма неприятно. Снимаю
полуботинки с этюда, один ставлю на пол, другой  рассматриваю.  Ростовский
обувной  комбинат,  сорок  второй  размер,  цена  двадцать  семь   рублей,
внутренняя отделка из свиной кожи, верх телячий. Сам носил такую модель  и
могу поручиться, что даже товароведа-браковщика тут  ничего  не  озадачило
бы. Полуботинок, кстати, выращен не совершенно новым, а  слегка  ношенным.
Черт знает что, одним словом!
   Не зная, что  и  думать,  растерянно  роняю  странную  вещь.  Гость  из
небесной бездны  упорно  продолжает  меня  не  замечать.  Не  вставая,  он
дотягивается, берет оба ботинка, кладет опять на этюд.
   Я опять снимаю их с "Березки", кладу в сторону. Посланец звезд, вставши
на этот раз, возвращает их на место. Причем ни раздражения,  ни  досады  -
все так, будто не живой человек нарушает порядок рядом с ним, а  бездумная
природа, ветер, например.
   Но теперь я уже обозлен. Беру ботинки, швыряю в дальний  угол.  Вестник
вселенной, бросив, впрочем, на меня косой взгляд, поднимается, шествует за
своим имуществом, ладонью аккуратно  оттирает  следы  штукатурки  с  кожи,
ставит обувь, где она раньше была.
   Все до такой степени бытово, все так  лишено  торжественности,  которая
соответствовала бы моменту исторической встречи, что прямо оторопь  берет.
Но так или иначе, продолжать соревнование мне  уже  не  по  силам.  Махнул
рукой,  вышел,  стукнувшись  о  косяк,  в  свою  комнату.  Меня  то  жаром
охватывает, то бросает в холод. На  подоконнике  зеркальце.  Взял  -  язык
обложен, вокруг носа и губ красноватая  сыпь.  К  счастью,  вспомнил,  что
захватил с собой в запас  прозрачный  листок  с  таблеточками  олететрина.
Отщипнул три штуки, проглатываю.
   Сел на койку.
   От соседа все время  доносится  шлепанье  босых  ног  по  полу  и  звук
растирания. В проеме двери  мелькает  то  и  дело  его  белая  фигура.  За
каких-нибудь полчаса он отрастил на ступнях безразмерные синие носочки, на
корпусе - хлопчатобумажную майку и зеленые  шерстяные  трусики.  Все,  что
возникает на нем, он сразу же снимает, кладет на мои  этюды,  на  хворост,
либо вешает на один  из  заржавленных  гвоздей  в  стене  и  без  перерыва
принимается за что-нибудь новое. Бурое пятно на животе оказалось  корочкой
паспорта (старого образца, до обмена). Этот  документ  пришелец  выращивал
постепенно, отделяя листок за листочком, которые, скрепленные  у  корешка,
так и болтались до времени возле пупа.
   Но досмотреть процесс до конца я уже не мог. Силы исчерпаны, сваливаюсь
на постель в тяжелом, прерывистом, горячечном сне.
   Так вот, представьте себе, началось наше совместное житье, длившееся не
более восьми дней. За этот срок, ни на минуту не покидая комнаты, ничем не
питаясь, представитель чуждого разума взрастил из  собственной  плоти  все
необходимое, чтобы на среднем бытовом уровне скромно включиться  в  земную
жизнь, и, во-вторых, духовно подготовил себя к тому же самому. Это  трудно
поддается  объяснению,  но  по  собственному  почину   он   ни   разу   не
прореагировал на мое присутствие в домике. При нем я опасно  заболел,  при
нем чуть не умер, но этот тип даже взглядом на меня  не  повел,  не  подал
стакана воды. А между тем у него вполне хватало внимания  на  все  другое.
Глаза даже вечером и ночью отлично видели нужный  гвоздь  на  стене,  руки
прекрасно справлялись со всем тем, что ему было необходимо. В  этой  связи
мне приходит  в  голову,  что  со  стороны  писателей-фантастов  и  ученых
ошибочно сводить внеземной разум только к четырем обязательным категориям:
выше нашего, ниже, враждебный или дружественный. Он, увы, может  оказаться
просто хамским разумом!
   Но об этом я думал позже. В момент первого шока не до  того  было.  Как
выяснилось, я перенес тогда жестокое воспаление  легких,  какой-то  период
находился между жизнью и смертью, поэтому  все  происходившее  осталось  в
памяти только отрывками. Пожалуй, некоторую (но небольшую) часть того, что
я видел, можно отнести на счет галлюцинаций. Не уверен, например,  что  на
самом  деле  пришелец  выдавил  себе  в  рот  тюбик  кобальта  зеленого  и
позеленел, скорее я сам до конца использовал этот наиболее  предпочитаемый
в моей тогдашней творческой палитре оттенок. Сомневаюсь также,  что  гость
небесных глубин действительно вырастил  из  себя  проигрыватель  "Аккорд",
пластинку с концертом Эдиты Пьехи, с  удовольствием  прослушал  знаменитую
певицу и затем врастил все обратно, растворив в организме. Сомневаюсь. Тут
какая-то  странность.  Почему  именно  Пьеха,  а  не  Синявская,   скажем,
исполнительница никак не меньшего дарования и женской прелести?..  Правда,
о  вкусах  не  спорят.  Что  твердо,  так  это  инопланетник,   окончивший
биологическую  эволюцию,  совершил  в  течение  недели  столь  же   скорую
социальную. И речь тут идет об овладении речью.
   Гость "заговорил" утром второго дня, как я вернулся в сторожку. Сначала
то были прокашливания и продувания, какие делает оперный бас перед выходом
на сцену, рычание, опробование всего голосового аппарата. Затем  несколько
часов от него доносились "а", "о",  "у",  взрывные  согласные,  смычные  и
прочие. К вечеру он произносил уже комплексы звуков  вроде  "дыр",  "бул",
"шел", потом пошли сочетания двух-трех комплексов, то есть почти слова, но
бессмысленные, а ночью уже складывал из этих наборов целые предложения.  В
первые же сутки мною было замечено, что пришелец никогда не отдыхает, либо
шагает из угла в угол, растирая себя, либо сдирает со  своего  тела  новые
предметы  туалета  и  всяческие  бумаги.  Теперь  к  хождению  прибавилось
бормотание. Когда ни  проснешься,  засветло  или  в  темноте,  все  та  же
непрекращающаяся речь. Иногда это вполне можно было посчитать  за  русский
язык, потому что  тонировка  вскоре  сделалась  нашей,  и  невпопад  стали
проскальзывать  русские  слова.  Я  несколько  раз   напрягался,   пытаясь
разобрать, что именно высказано, и потом спохватывался.
   Но  на  третий  день  из  комнаты  вдруг  отчетливо   прозвучало:   "Не
подскажете, сколько времени?"
   Я в этот момент как  раз  дотащился  к  ведру  с  водой,  чтобы  запить
лекарство, от неожиданности уронил  свою  таблетку.  Очень  обрадовался  и
заторопился к пришельцу в его комнату.
   Однако голый человек, глядя не на меня, а прямо перед  собой  в  стену,
сказал совсем неожиданное: "Сама уступи. Подумаешь! Сейчас все инвалиды".
   Затем бессистемный набор слов и опять связная фраза, но  совсем  другим
тоном: "Прошу вас молчать, когда вы со мной разговариваете!"
   Видимо, это было овладение риторикой различных слоев общества. С  этого
времени инопланетник стал говорить  осмысленными  предложениями,  которые,
однако, не были связаны между собой. Голос звездного гостя сначала  звучал
как-то сухо, металлизированно, словно запись на некачественной  ленте,  но
постепенно обрастал фиоритурами, делался естественней. Час  от  часу  губы
пришельца двигались быстрее - он начал примерно с десятка слов в минуту  и
довел  их  количество  до  четырех-пяти  сотен  и  больше,  так  что   это
превратилось в жужжание,  затем  в  гудение,  потом  в  свист,  негромкий,
правда.  Я  притерпелся  к  этому  звуку,  как  привыкают  к  неисправному
холодильнику. Так было опять-таки суток трое, а может быть, и четверо,  не
помню.
   И вдруг гость выключился. Напрочь умолк. Вероятнее всего умолк  потому,
что выучился произносить все  слова  и  комбинации  слов,  которые  считал
необходимыми  для   благополучного   функционирования   в   нашей   земной
действительности.
   Во  всяком  случае,  я  сплю,  и  вдруг  внезапная  тишина.  Это   меня
пробуждает. Обеспокоенный, встаю, держась за стенку, иду  к  пришельцу.  И
вижу, что он разлегся на полу врастяжку. В первый раз  за  все  это  время
отдыхает. А по стенам гвозди все до единого заняты вещами, на моем  эскизе
"Березка" полуботинки, на другом - синие кеды и под окном  две  аккуратные
стопочки. Это документы  и  деньги  -  главным  образом  помятые  рубли  и
пятерки. Трудно поверить,  что  вся  эта  масса  материи,  включая  самого
человека, возникла, развилась из крохотной  мягкой  выпуклости  на  черном
камешке. Однако факт, как говорится, налицо.
   Осматриваю, что же он из себя  понавыращивал,  замечаю,  что  некоторые
предметы туалета повешены еще не вполне готовыми. Так, скажем, пуговицы на
паре модных польских джинсов -  знаете,  недорогие,  рябенькие  -  еще  не
опластиковались  до  конца,  сохраняют  тельный   оттенок.   А   постромки
парусинового вещмешка пока откровенно из человеческой кожи -  со  светлыми
волосками и порами.
   Автоматически  снимаю  мешок  с   гвоздя.   Инопланетник   приподнялся,
провожает его (вещмешок, но не меня) взглядом. Выхожу из  дома  на  дождь,
закидываю жутковатое изделие подальше в лужу. Все как-то импульсивно,  без
мыслей.
   Возвращаюсь в  комнату.  Посланец  небесной  бездны  сидит  на  полу  и
энергично растирает себе спину над лопатками - собрался  вырастить  другой
мешок взамен. И ни слова упрека, ни жеста в мою сторону. Как будто я такое
существо, на которое не стоит тратить никаких эмоций, в том числе и гнева.
   Затем неожиданно, глядя в сторону: "Молодой  художник  тонко  чувствует
красоту родной природы".
   Не знаю, возможно, это  болезнь,  но  скорее  всего  критической  массы
достигла у меня оскорбленность его  хамским  поведением.  В  мозгу  что-то
соскочило, кровь вскипает, хватаю  топорик,  благо  он  тут  же  валяется,
бросаюсь на пришельца. Тот проворно  вскакивает,  протягивает  мускулистые
руки. У меня неизвестно откуда  взявшаяся  сила,  наношу  удар,  метясь  в
голову. Не выходит - лезвие с хрустом вонзилось в плечо. Через миг топорик
вырван из моей руки, отброшен. Но я и сам теперь в ужасе.  Обмяк,  разинул
рот.
   Понимаете,  удар  развалил  плечо  чуть  ли  не  надвое,  но  рана   не
заполнилась кровью. Вообще ничем не заполнилась, и срез не красный, а  тот
же канифольный, желто-коричнево-охряной, что и первичный комочек. При этом
вестник вселенной не чувствует ни боли, ни  страха.  Выпятив  челюсть,  он
брезгливо смотрит на разваленное плечо, сжимает это место пальцами, отчего
края  раны  склеиваются.  Садится  на  пол,  по-азиатски  скрестив   ноги,
закидывает руку назад, придерживая  локоть  другой  рукой,  и  снова  трет
спину.
   После этого мы были вместе еще день,  ночь  и  второй  день  -  полтора
суток, самые тяжелые в течение моей болезни.  Кашель  раздирает,  царапает
грудь и  горло,  легкие  чем-то  забиты,  не  берут  воздуха,  не  успеваю
отдышаться за редкие перерывы между приступами. В  какой-то  миг  подумал,
что  умираю,  и  даже  обрадовался  -  конец  ответственности!  Но  сердце
оправилось, и я устыдился.
   Именно на этот период падают  галлюцинации,  и  тогда  же  я  два  раза
бросался на инопланетника с намерением  его  задушить.  Будучи  неизмеримо
сильнее, он, конечно, без труда отбивал мои атаки, но никогда  не  отвечал
ударом на удар. И дверь в его комнату постоянно оставалась открытой.
   Смутно помню последние часы пребывания звездного человека  в  сторожке.
Кажется, именно тогда, заметно торопясь, он вырастил из себя  зеркальце  и
зубную щетку.
   Самый момент ухода я пропустил. Могу только сказать, что в  полузабытье
услышал над  собой  два  спорящих  голоса.  Один  собеседник  требовал  от
второго, чтобы тот побыл в доме со мной до вечера. Другой,  как  будто  бы
пришелец, угрюмо отнекивался, ссылаясь на то, что "производство  ждать  не
может". После этого у меня провал,  а  придя  в  себя,  вижу  возле  койки
скульптора из Алма-Аты и еще одного мужчину, который  оказывается  врачом.
Запах спирта, укол, потом они усаживают меня на двуколочку,