нимание зала,  подняла руку,  желая поправить и  прическу,  и что-то
гораздо  большее,  а  затем  бросила  ее  бессильно,  закончив собственную
бездумную жизнь, и целый период жизни русской, и спектакль.
     С треском лопнула последняя запасная линза, но зрители восприняли это
как  часть  режиссерского замысла.  Минуту стояла тишина,  потом  сорвался
шторм,  какого  не  знала  еще  районная  сцена.  С  покрасневшими лицами,
выкрикивая <бис!>  и  отбивая  ладони,  переглядывались горожане.  Актеры,
сразу   ставшие   усталыми,   кланялись  и   кланялись,   выдвигая  вперед
Заднепровскую.
     Главреж выбежал,  затем при стихающем, наконец, грохоте аплодисментов
ворвался опять в первую ложу.
     - Замечательно! Великолепно! Вы гений!
     У Изобретателя был крайне озадаченный вид.
     - Что, замечательно?
     - То, что вы сделали. Как она играла! Колоссальный успех.
     - Ерунда,  -  сказал Изобретатель с  неожиданной злобой.  Он держал в
руке провод от своей машины с вилкой на конце.  - Ничего не вышло, все это
собачья ерунда. - Он шагнул к штепсельной вилке на стене ложи, ожесточенно
дернул ее  и  оторвал совсем.  -  Тут же  проводки нет.  Она ни к  чему не
присоединяется.  У  вас в театре не монтер,  а жулик.  Аппарат не работал,
понимаете?
     - Неужели? - удивился главреж. - Монтер у нас, правда, пропойца... Но
вот у вас тут зеленый огонек горит. И желтый.
     - Так это от  батарейки.  Я  вам говорю,  что сам прибор даже не  был
включен.  А  батарейка от карманного фонаря.  Для солидности.  Чтоб на вас
таких производить впечатление. Никто ж не поверит, что у меня электроника,
если зеленого огонька нет.  - Он отошел в сторону, высморкался и почему-то
вытер  платком глаза.  -  Всегда что-нибудь помешает чисто  провести опыт.
Каждый раз вот так срывается...  Но вы-то поняли,  что аппарат действует в
принципе? Когда я на вас наводил, вы же чувствовали?
     - Да-да. Конечно, - отмахнулся главреж. - Значит, машина не работала?
Но почему же тогда...
     Он глубоко задумался.


__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 03/07/2000



   Север Феликсович ГАНСОВСКИЙ
   ГОЛОС

                                 Рассказ



     Не беспокоит, синьор, нет?.. Вы понимаете, эту бритву я купил полгода
назад и с тех пор ни разу не точил.  Конечно,  она уже садится. Но страшно
отдавать. Сами знаете, как теперь точат...
     Синьор, кажется,  иностранец?.. Ну правильно. Чувствуется по акценту.
Да и, кроме того, когда живешь в таком городишке, как наш, знаешь каждого,
кто  приходит  к  тебе  в  парикмахерскую...  Вам  понравился наш городок?
Конечно,  в  Италии  таких  много.  Но  наш  Монте-Кастро  все-таки  город
особенный.  Синьор  слышал  что-нибудь  о  театре  Буондельмонте и о певце
Джулио Фератерра?..  Да-да,  многие считали,  что он станет рядом с  самим
непревзойденным Карузо.  Так вот,  вся история происходила в нашем городе,
на наших глазах.  Театр Буондельмонте - это у нас.  А Джулио  живет  здесь
рядом. Он мой сосед. Больше чем сосед...
     Что вы сказали?..  <Только один год>?  Нет,  синьор,  даже не год,  а
гораздо  меньше.  Джулио  Фератерра выступил всего три раза,  и этого было
довольно,  чтобы  мир  затаил  дыхание.  Первый   концерт   прошел   почти
незамеченным,  а  последний  слушала вся Италия.  Но больше он уже не пел.
Никогда в жизни...  Самоубийство?  Нет,  что  вы!  Никакого  самоубийства.
Просто  у  Джулио  был  сделанный  голос.  Один бельгиец...  Вернее,  один
бельгийский хирург...  Как!  Синьор ничего не слышал  об  этом?  Ну  тогда
синьору просто повезло, потому что я-то знаю эту историю из первых рук. Но
прежде чем говорить о  Джулио,  нужно  сказать  несколько  слов  о  театре
Буондельмонте.  Это  ведь  тоже  достопримечательность  нашего городка,  и
тут-то все и происходило.
     Синьор видел театр?..  Нет.  Но тогда синьору, наверно, знакомо такое
понятие <концерты Буондельмонте>?  Синьор знает,  да?  Так вот, это у нас.
Вернее,  не совсем у нас.  Не в городе, конечно, а в трех милях отсюда, на
вилле  Буондельмонте.  Понимаете,  старый граф  Карло  Буондельмонте,  дед
нынешнего владельца,  построил у  себя  великолепное здание  для  музыки и
пения.  Чтобы раз  в  пять лет  там  могли собираться настоящие ценители и
слушать  лучших   певцов   и   музыкантов  Италии.   Выступить  на   сцене
Буондельмонте -  уже само по себе большая честь. Но если вас там признали,
если ваше выступление прошло с успехом,  можете считать себя действительно
выдающимся артистом.  С  рекомендацией Буондельмонте примут в <Ла Скала> и
вообще на любую оперную сцену мира.
     Старый граф  не  продавал билетов на  концерты,  нет.  Он  звал  сюда
истинных ценителей и  даже  оплачивал дорогу тем,  кому  это  было  не  по
средствам.  При старике вы  тут не  встретили бы заокеанских миллионеров с
раскрашенными дочками.  Тогда в зале сидели знатоки:  преподаватели пения,
артисты,  музыканты.  Никто не обращал внимания, если у человека рукава на
локтях  были  протерты.  Сейчас,  при  внуке  старого  графа,  все  совсем
по-другому.  Билеты на концерты продаются. А поскольку там всего четыреста
мест  в  зале  и  концерты бывают  только  раз  в  пять  лет,  можете себе
представить, по каким ценам.
     Но так или иначе,  концерты продолжаются. Первый был в 1875 году, и с
тех пор их состоялось тридцать восемь. По времени должно бы сорок, но один
пропустили перед первой мировой войной,  а  второй -  в  сорок пятом году.
Внук  старого графа  сидел  тогда  в  тюрьме у  американцев.  Как  военный
преступник...
     Вас не беспокоит,  синьор?..  Простите, я еще немного направлю... Так
вот,  вы  сами понимаете,  что  наш городок живет только этими концертами.
Конечно, мы не можем покупать билеты в театр. Но ведь в зале Буондельмонте
работают  наши  люди:   билетеры,  уборщики,  буфетчицы.  И  у  всех  есть
родственники и знакомые.
     Я сам бывал на каждом концерте,  синьор, начиная с 1910 года и кончая
последним,  в  1960 году.  Я видел здесь много знаменитостей,  когда я был
молод.  Бессмертного Карузо.  Густава  Малера,  прятавшего все  понимающие
глаза за толстыми стеклами очков. При мне по коридорам виллы Буондельмонте
осторожной походкой,  как будто боясь запачкаться обо что-нибудь, проходил
Артуро Тосканини со  своим  длинным прямым носом  и  густыми бровями...  Я
многое видел здесь.  Да что я -  я уже старик!  Остановите сейчас на улице
любого мальчишку-разносчика и  спросите его,  кто лучше делает трель -  де
Лючиа или де Лукка, он вам ответит правильно.
     Одним словом,  именно в  таком месте как наш Монте-Кастро,  и  должно
было случиться то,  что случилось с  Джулио Фератерра.  А началась вся эта
история во время последнего концерта, в 1960 году.
     Этот Джулио,  надо вам сказать,  был парень как парень и отличался от
других только тем, что среди всех одержимых музыкой жителей нашего городка
был самым одержимым.
     Несколько человек в Монте-Кастро имеют радиоприемники:  нотариус, мэр
города,  трактирщик и  еще  двое-трое.  Обычно по  вечерам,  если передают
хороший  концерт,  владелец  приемника  выставляет  его  на  окно.  Кругом
собирается народ.  Одни  слушают молча,  другие  подпевают,  третьи  шумно
восторгаются. Но никто не умел слушать музыку так, как Джулио Фератерра.
     Вы  понимаете,  при первых тактах какой-нибудь канцонетты он застывал
на  месте как несгораемый шкаф.  Можно было его окликнуть,  толкнуть -  он
только отчужденно оглядывался на  вас.  Он  не  слушал музыку,  он жил ею.
Подойдя к нему в такой миг,  вы чувствовали, что все его тело, каждый нерв
поют в  тон  тому,  что он  слышит.  Иногда он  выходил из  неподвижности,
приподнимал руки и не то чтобы дирижировал,  что любят делать некоторые, а
как  бы  ласкал звуки  и  пытался нащупать в  воздухе пальцами их  бегущие
очертания.
     Эта страсть приносила ему много неприятностей.  Вообще, он был парень
ладный и ловкий,  и за веселый нрав и старательность его охотно  брали  на
работу  лавочники  и  мелкие  местные  помещики.  Но  часто дело кончалось
скандалом, так как, отправляясь по какому-нибудь поручению, он порой вовсе
не приходил в нужное место, заслушавшись по дороге музыкой.
     Даже со  своей любимой девушкой Катериной он постоянно ссорился из-за
этого же самого.
     Так вот,  можете себе представить, синьор, как этот Джулио должен был
ждать очередного концерта.  Еще за  год он стал готовиться к  тому,  чтобы
проникнуть на виллу.  Сначала ему удалось поступить в  парк садовником.  А
перед самым съездом певцов,  в августе,  его назначили в театре помощником
осветителя.  Таким образом мечта его  сбылась,  он  мог рассчитывать,  что
увидит и услышит все.
     Вы,    наверно,   слышали,   синьор,   что   концерты   Буондельмонте
шестидесятого года  носили  не  совсем  обычный характер.  Владелец театра
решил,  кроме итальянских певцов и музыкантов,  пригласить иностранцев. Из
Америки  приехали  негритянка Мариан  Андерсон и  дирижер  Стоковский.  Из
Франции -  Моника Пониколь.  Из  вашей России,  синьор,  -  красавица Зара
Долуханова.  Но Италия тоже была прекрасно представлена. На сцене выступал
хор мальчиков из Милана,  пели Анелли и, конечно, Марио дель Монако, яркая
звезда которого уже поднялась к этому времени в зенит.
     Билеты продавались по  совершенно фантастическим ценам,  но  зал  был
всякий  раз  полон.  Наша  гостиница мала,  поэтому большинство слушателей
каждое утро приезжали на автомобилях прямо из Рима. Чудной народ собрался,
я вам скажу.  Не знаю,  возможно,  эта мода распространилась и раньше,  но
тогда мы в  первый раз увидели женщин с  волосами,  выкрашенными в  разные
нечеловеческие цвета. Серьезно, синьор, одна американка ходила на концерты
с шевелюрой ярко-зеленого цвета.
     Но все это неважно.  Джулио,  как и мне,  впрочем,  удалось послушать
почти все выступления. И в тот день, когда пел Монако, Джулио познакомился
с бельгийцем. Вернее, бельгиец сам подошел к нему.
     Понимаете, дело было так.  Во время выступления Монако  Джулио  сумел
пробраться  в  зал.  Он  стал там за последним рядом кресел.  Монако начал
петь,  и Джулио,  увлекшись и не замечая этого сам, сделал несколько шагов
вперед  по  проходу,  затем еще несколько и наконец оказался посреди зала.
Монако исполнил первую вещь - арию Турриду из <Сельской  чести>  Масканьи.
Аплодисменты.  Еще ария, снова овация. А Джулио стоял окаменелый и даже не
аплодировал.  На  него  стали  обращать   внимание.   Люди   оглядывались,
перешептывались, пожимали плечами. Кто-нибудь другой, может быть, почел бы
себя оскорбленным,  но Марио дель Монако,  столь же великолепный  человек,
сколь  и  певец,  понял  состояние своего слушателя и перед заключительной
арией приветственно помахал ему рукой.
     Но   вот   последняя  вещь  была  спета,   занавес  упал  при   громе
аплодисментов. Публика поднялась и начала по центральному проходу выходить
из зала.  А  Джулио все стоял как завороженный.  Разодетые дамы и  господа
обходили его, косились, а он ничего не замечал.
     И тут я увидел, что с Джулио заговорил тот бельгиец.
     Я хорошо запомнил его. У него было круглое лицо, как будто обведенное
циркулем.  Маленькие серые глазки в очках без оправы и тонкие прямые губы.
Нехорошее лицо,  синьор.  Если  когда-нибудь  встретите человека  с  таким
лицом, берегитесь - он принесет вам несчастье.
     Я  видел,  как  бельгиец заговорил с  Джулио,  -  они вместе стояли в
проходе и  вместе  мешали публике выходить из  зала.  Потом  бельгиец взял
Джулио под руку,  отвел в  сторону.  Они вышли из  фойе,  сели за столик в
буфете и  просидели там  весь  антракт.  Джулио выглядел очень  серьезным,
бельгиец что-то говорил, а Джулио кивал ему.
     И в тот же вечер Джулио исчез из города.
     Я об этом узнал от Катерины.  Девушка прибежала ко мне, потому что мы
с Джулио немножко дружили, несмотря на разницу в летах. Одно время он даже
работал у меня в парикмахерской. Но какая это работа, синьор, если за день
приходят три человека,  причем один вовсе не бриться,  а  одолжить головку
лука до субботы...
     Так вот, Катерина пришла ко мне, и она была чернее ночи. Сказала, что
и прежде они с Джулио ссорились,  но после такого поступка она и знать его
не хочет.
     Понимаете,  он  оставил дома записку и  уехал.  Всего два слова:  <Не
беспокойтесь, вернусь>. Но куда? Зачем? А в доме старая больная мать и три
сестры, из которых старшей всего тринадцать лет.
     Девушка была  ужасно  обозлена.  Я успокоил ее как мог.  Потом прошло
целых три месяца без каких-либо известий.  В  городе  решили,  что  Джулио
уехал  вместе  с  бельгийцем  в  Бельгию.  И вдруг письмо на имя Катерины.
Совсем коротенькое.  Джулио писал,  что лежит в Риме в частной клинике  на
Аппиевой дороге и просит ее, Катерину, приехать и взять его оттуда.
     С  этим письмом девушка снова явилась ко мне.  Я  спросил,  поедет ли
она, но у нее был уже взят билет на автобус.
     Целый день мы с  матерью Джулио и его сестрами тряслись от страха,  а
вечером  с   последним  автобусом  наш  беглец  вернулся  в  сопровождении
Катерины.  Почти  весь  городок  встречал  его.  Он  сошел  с  подножки на
костылях, и девушка поддерживала его. Он был белый как снег, синьор. Позже
Катерина рассказывала, что, войдя в палату клиники, она сначала увидела на
подушке только его черные глаза и черные волосы. Так он был бледен.
     Мы проводили его в  дом,  где он жил,  и там он рассказал,  что с ним
произошло.  Бельгийский хирург сделал Джулио операцию. Эта операция должна
была дать ему прекрасный голос и действительно дала его.  Джулио Фератерра
уехал в  Рим три месяца назад безголосым,  а  вернулся с сильным и звучным
голосом, которому могли бы позавидовать лучшие певцы Италии.
     Но что это была за операция,  синьор? Что сделал с Джулио бельгийский
хирург?
     Вот тут-то и начинается важное.


     Синьор, скажите мне, от чего зависит голос? Почему у одних он есть, а
другие его лишены?  Почему это так,  что у одного человека бас,  у второго
баритон,  у третьего тенор?  Почему, наконец, у того же баритона одни ноты
получаются тусклыми и пустыми, а другие - певучими и бархатистыми?
     Синьор, вы говорите, что не знаете, и это правильный ответ.
     Обычно считают,  что  голос  и  способность петь  зависят от  особого
устройства гортани и  голосовых связок.  О человеке с хорошим голосом даже
говорят:  <У него серебряное горло>. Но так ли это? Действительно ли голос
зависит от  устройства горла?  На  самом ли  деле  этот чудесный дар  есть
результат случайного каприза природы,  следствие особенной формы  мускулов
гортани и связок? Давайте подумаем. Ведь не говорим же мы, что способность
рисовать,  талант художника зависят от формы его пальцев или от устройства
глаза:  глаза-то у всех одинаковые.  Не говорим мы,  что дар композитора -
это результат особого устройства ушной раковины.  Если бы  все зависело от
уха,  музыкальные школы не  следовали бы  одна за  другой,  композиторы не
учились бы друг у друга. Если б так, Шопен мог бы появиться прежде Рамо, а
Люлли -  после Бетховена.  Но на самом-то деле создатели музыки перенимают
мастерство один у другого и учатся у своего времени.  Значит, синьор, дело
не в устройстве уха, глаза или горла.
     Нет и  трижды нет!  Если мы  признаем способность петь за  талант,  а
прекрасное пение - за искусство, дело тут не в горле. Талант к пению нужно
искать не в глотке,  а выше -  в голове человека,  в его сознании. То, что
одни поют, а другие нет, зависит от мозга.
     Именно это  и  понял  бельгийский хирург.  И  когда он  задался целью
сделать безголосому человеку голос, он со своим ножом приступил не к горлу
человека, а к его голове.
     Уже позже,  стороной, мы узнали, что это была не первая его попытка в
этом роде.  Ножом и  шприцем он залезал куда-то в речевые центры,  которые
помещаются, если я не ошибаюсь, в левой лобной доле мозга. Алляр - фамилия
бельгийца была Алляр -  хотел усилить деятельность этих центров и сначала,
естественно, тренировался на животных, обрабатывая те места в их мозгу, от
которых зависят рев или мычание. А потом перешел на людей.
     Но понимаете,  это очень сложная штука.  Тут же поблизости у человека
помещаются центры  дыхания,  кашля,  тошноты и  всякие другие.  Поэтому не
мудрено задеть и их.  Одним словом,  две первые операции получились у него
неудачными, и тогда Алляр стал искать себе третьего добровольца.
     Вас может удивить, синьор, но этот человек, бельгиец, совсем не любил
ни музыки,  ни пения. И научная сторона вопроса его не очень интересовала,
хотя он был выдающимся хирургом.  Алляр любил деньги.  Был богат, но хотел
стать еще богаче.  План его был прост. Он выучивается делать людям голос и
открывает специальную клинику. Одна операция - тридцать тысяч долларов (он
рассчитывал именно на богатых людей,  на миллионеров). Несколько лет такой
работы,  и он не беднее Рокфеллера. Он был жестокий и решительный человек,
и две первые неудачи не остановили его.
     К нам на концерты Буондельмонте бельгиец приехал, чтобы присмотреться
получше к богатым любителям музыки.  Увидев,  как Джулио слушает пение, он
понял, что парень может стать его третьим пациентом.
     Они  составили договор  о  том,  что,  получив  голос,  Джулио  будет
выступать только с  разрешения хирурга.  Алляр предупредил,  что  операция
будет нелегкой и опасной.  Потом Джулио лег в клинику, бельгиец сделал то,
что  хотел,  и  после три  месяца ставил его на  ноги (у  Джулио почему-то
получился частичный паралич, и затем он навсегда остался хромым).
     Но голос действительно родился,  синьор.  Прекрасный,  сильный голос.
Нож хирурга попал на какие-то нужные центры и сделал чудо.
     Когда Джулио начал ходить,  было устроено испытание.  Парня привели в
комнату, где стоял рояль. Алляр потребовал, чтобы он запел. Потом бельгиец
выслушал его,  еще совсем слабого и больного,  и в бешенстве, со страшными
проклятиями выбежал вон.
     Почему?  Да  потому,  что  у  Джулио не  было музыкального слуха.  Он
страстно любил музыку,  жил ею,  но  не  имел слуха.  Теперь в  результате
операции у него родился чудесный по тембру могучий голос, но он открыл рот
и заревел этим голосом, как осел...
     ...Что ты говоришь?  Что?  Что тебе нужно, Джина?.. Простите, синьор,
это моя жена.  Ее зовут Джина...  Так что тебе нужно?.. Мыло? О каком мыле
идет речь?.. Я намылил синьора, и мыло уже высохло?.. Ах, это!.. Извините,
синьор!  Действительно,  мыло высохло.  Сейчас,  сейчас, я все сделаю. Вот
полотенце. Сейчас я намылю снова и добрею вас... Извините, пожалуйста...
     Так  о  чем я  говорил?  О  том,  что у  Джулио не  было музыкального
слуха...  Простите,  вот так немножко голову...  У  него не было слуха,  и
бельгиец,  который  затратил  деньги  на  операцию  и  содержание парня  в
клинике, оказался как бы в дураках. Когда хирург пришел в себя и оправился
от  своей  вспышки гнева,  он  сказал,  что  дает  Джулио  полгода,  чтобы
выучиться петь.  После этого срока Джулио должен был  предстать перед теми
людьми,  которых соберет бельгиец,  и  продемонстрировать свое  искусство.
Затем врач уехал к  себе на родину,  а Джулио,  как вы знаете,  вернулся в
Монте-Кастро.
     Но  что такое слух,  синьор?  И  какое он  имеет значение для занятий
музыкой?
     Чтобы ответить на  этот  вопрос,  разрешите мне  сказать вам,  как  я
понимаю саму сферу музыки.  Что  она есть?  Можем ли  мы  утверждать,  что
музыка - это лишь красивые и приятные уху сочетания звуков?
     Синьор,  вы  никогда не  задумывались над тем,  отчего такое чистое и
сильное волнение овладевает нами  при  первых  звуках  шопеновской Третьей
баллады или какой-нибудь другой вещи любого из  великих композиторов?  Вот
вы  сели в  кресло в  концертном зале.  Погасл