Зикеев обошел участок и  заглянул на
рынок,  чтобы  убедиться,  не  происходит  ли  чего-нибудь  неположенного.
Неположенного не происходило,  и он, подойдя к ограде Прутковского садика,
разрешил себе маленькую вольность - закурил.
     Он два раза с  аппетитом затянулся и  с  удовольствием вспомнил,  как
теща с тестем плясали <Русского> и как хорошо вообще посидели за столом.
     В  это время с Греческого проспекта на улицу Некрасова поспешно вышел
полный гражданин. Он шагал быстро, подпрыгивая на ходу и сильно размахивая
руками.  Шел он  не  по  тротуару,  а  по  самой середине мостовой,  между
трамвайными путями.
     Когда гражданин приблизился,  Зикеев заметил,  что он  тащит за собой
какую-то длинную веревку.  Кроме того,  сержанту стало ясно, что гражданин
не идет,  а бежит. Но бежит так, как это делают люди, бегать совершенно не
умеющие. То есть попросту подпрыгивает на ходу.
     Старший сержант бросил  папиросу -  он  предусмотрительно стал  возле
урны -  и  поспешил навстречу полному гражданину.  Приближаясь к нему,  он
понял,  что за гражданином тянется вовсе не веревка,  а  не более не менее
как крупная живая змея.
     Они встретились на трамвайной линии как раз напротив магазина <Вино -
фрукты>.  На лице гражданина был написан панический страх. Волосы его были
растрепаны,   воротничок   шелковой  рубашки  выбился  из-под  шевиотового
пиджака. Вообще чувствовалось, что он испуган, как никогда в жизни.
     Змея преследовала его почти что по пятам.
     Он силился что-то объяснить Зикееву, но ему не хватало воздуха. Издав
заячий писк, он юркнул за спину милиционера.
     Змея  сделала рывок  вправо,  затем  влево  и  тоже  обошла  старшего
сержанта,  который пытался загородить собой  беглеца.  Зикеев  обернулся и
успел увидеть,  как чудовище взвилось в  воздух и  головой ударило полного
гражданина в висок.
     Тут  Зикеев  решил,  что  змея  производит <действия,  представляющие
опасность для  населения>.  Он  выхватил  пистолет  ТТ  -  личное  оружие,
подаренное командованием за  три  подожженных в  бою  фашистских танка,  -
спустил предохранитель и,  почти не целясь,  выстрелил в змею. Пуля попала
чудовищу в глаз, и оно моментально сдохло.
     Старший сержант оттащил рухнувшего на мостовую гражданина к  тротуару
и  пощупал пульс.  Пульс не  прослушивался.  Полный гражданин был  убит на
месте.
     Прибывшая тут же <скорая помощь> подтвердила диагноз милиционера.
     Имя и  фамилия погибшего до  сих пор не установлены.  В  его карманах
были обнаружены две пачки денег в  сумме двадцать тысяч рублей и несколько
незаполненных бланков 5-й мыловаренной артели с круглой печатью.
     Гибель неизвестного является наиболее трагическим эпизодом с anguilla
loricatus,  так сказать,  ее кульминационным пунктом.  После этого случаев
нападения на людей не было.
     Вторая  змея   была  найдена  полусдохшей  на   территории  Молочного
института в городе Пушкине (по всей вероятности,  она поднялась из Невы по
реке Ижоре).  Уборщица института Власенкова увидела ее в  траве и в испуге
облила серной кислотой - она как раз несла бутыль со склада в лабораторию.
     Последнего anguilla loricatus,  как  мы  уже говорили,  обнаружили на
пляже у  Петропавловской крепости.  Это было 18 июня,  а  змея лежала там,
по-видимому, с 15-го.
     Вообще  надо  признать,  что  город  весьма спокойно отнесся к  этому
вызову его  мирному существованию.  После первых двух-трех дней серьезного
отношения  к  проблеме  чудовища  стали  для  населения предметом шуток  и
анекдотов.  Эстрадная певица Тамара Травцова - та, которая поет <Розочку>,
- включила песенку о  змеях в  свой репертуар и исполняет ее в течение уже
не первого, увы, сезона...


     На этом, пожалуй, можно было бы и закончить наш рассказ. Но в истории
нападения  anguilla  loricatus на  людей  есть  мораль,  о  которой  стоит
поразмыслить.
     Появление стальных змей на берегах Невы показало нам, как мало мы еще
знаем об  огромном шестом континенте -  о  морской стихии.  В  самом деле,
перед человечеством простирается еще совершенно не разведанная обширнейшая
сфера  биологической жизни  площадью примерно в  2,4  раза  больше суши  и
глубиной почти четыре километра*. Эта сфера не только по размерам, но и по
разнообразию видов и  форм жизни в  несколько раз  превосходит сферу суши.
Может показаться странным, но живая жизнь на нашей планете главным образом
сосредоточена в  океане.  А  он во многих отношениях пока еще остается для
науки белым пятном.
     _______________
          * Среднюю  глубину  Мирового  океана  принимают  сейчас  за 3800
     метров. Цифра неточная, так как еще не установлены скрытые подо льдом
     размеры материка Антарктиды.

     Мы  привыкли воспринимать океан  прежде всего как  поверхность,  а  в
действительности он - глубина.
     Что же нам известно о жизни на больших глубинах?
     Предположим на  мгновение,  что  в  воздухе на  высотах в  десять или
пятнадцать километров обитают  разумные существа,  обладающие способностью
видеть на  расстоянии несколько десятков метров (примерно так  же  человек
видит в воде).  Что они знали бы о человеческой цивилизации,  если бы дело
происходило до появления авиации? Почти ничего. Используя глубоковоздушный
лот,  они  смогли бы,  пожалуй,  сорвать где-нибудь черепицу со  случайной
крыши,  ветку с  дерева,  взять пробу со  вспаханного участка поля,  может
быть,  втащить к себе наверх какую-нибудь кошку или муравья.  Но сумели бы
такие предметы и живые существа -  черепица,  комок земли и муравей - дать
им  верное  представление о  всей  сложности жизни  на  поверхности земли?
Бесспорно, нет.
     Между тем примерно в  таком же  положении находимся мы сами с  нашими
глубоководными лотами по отношению к тайнам океана.
     Мы  извлекаем пробы  дна,  нам  удается иногда  вытащить какое-нибудь
забредшее по рассеянности в  нашу сеть живое существо,  но мы еще почти не
знакомы с биологическими взаимоотношениями на океанских глубинах.
     Если мы  представим себе,  что стоим на  дне Мирового океана,  то над
нашими  головами  будет  толща  воды,  простирающаяся во  все  стороны  на
миллионы квадратных километров и  пронизанная жизнью в  отличие от  земли,
где жизнь существует почти исключительно на дне океана воздушного.
     Другими словами,  биология пока что справилась только с одной,  может
быть,  третью своих первоначальных задач. Наука о живой жизни не завершает
свой  путь,  а  только еще  начинает свои  завоевания.  И  здесь  человеку
предстоит встретиться еще со множеством неожиданностей, раскрыть множество
тайн и секретов.
     Одной из таких неожиданностей является и  anguilla loricatus со своей
необыкновенной силой и поразительной жизнеспособностью.
     Читателю  будет,  очевидно,  интересно  познакомиться с  результатами
исследования трех змей, попавших в руки людей.
     Как  теперь уже твердо установлено,  anguilla loricatus принадлежит к
отряду   угреобразных  подкласса  костистых  рыб   и   приходится  дальним
родственником нашему обыкновенному угрю.
     Тело  животного цилиндрическое,  покрытое чешуей.  Брюшных и  грудных
плавников нет.  Спинной  плавник,  отчетливо выраженный,  начинается почти
сразу позади головы и  продолжается до заостренного хвостового,  с которым
сливается в одно целое.  Небольшая голова треугольной формы сверху немного
приплюснута. Челюсти усажены острыми и твердыми зубами.
     Длина змеи около трех метров,  но, по мнению специалистов, могут быть
особи, достигающие и десятиметрового размера.
     Обитает панцирный угорь на  больших глубинах -  порядка шести и  семи
тысяч метров. Об этом свидетельствуют как особенности его строения - почти
атрофированные глаза и очень плотный плавательный пузырь,  так и то, что в
современную эпоху его ни разу не встречали на море.
     Вместе с  тем  в  отличие от  других глубоководных рыб,  имеющих чаще
всего облегченный скелет и рыхлую мускулатуру, anguilla loricatus обладает
огромной мускульной силой и весьма прочным скелетом.  Профессор Ртищенский
считает,  что панцирный угорь,  являющийся активным хищником, имеет особый
своеобразный способ охоты,  нигде более не встречающийся в  животном мире.
Угорь не сдавливает свою добычу кольцами,  как это делает на суше удав,  и
не хватает ее,  подобно акуле,  пастью.  Anguilla loricatus,  нанеся своей
жертве сильнейший удар головой,  протыкает ее собственным телом, нанизывая
на  себя.  Умертвив таким  образом добычу,  чудовище затем  обгладывает ее
своей  сравнительно  маленькой  пастью...   Поразительна  твердость  чешуи
чудовища.  В угря,  специально вывезенного на полигон спортивного общества
<Динамо>,  с расстояния в пятьсот метров стреляли из боевой винтовки. Пули
оставляли только едва  заметную вмятину на  теле животного.  Хирургический
скальпель не мог поцарапать чешую,  а алмаз сделал легкие царапины на ней,
но не оставил и следа на роговых пластинках носа и лба.
     (Напомним,  что  Зикееву удалось убить змею только потому,  что  пуля
благодаря чистой случайности попала ей прямо в глаз.)
     Остается   лишь   поражаться  качеству   сплавов,   которые   природа
изготовляет в своих литейных цехах.
     Особенности anguilla loricatus делают его  самым  сильным животным из
всех обитающих на  нашей планете.  Не  мудрено,  что  он  вызвал небольшое
волнение на пляже.
     По  различным сопоставимым данным  можно  предположить,  что  районом
обитания  панцирного  угря  является  Атлантический океан  между  островом
Мадера и глубоководной впадиной, лежащей примерно на 45° северной широты и
20° западной долготы.
     Много споров вызвал вопрос о  том,  что  побудило стаю  стальных змей
подняться на  поверхность океана и  совершить свое  путешествие в  Финский
залив.  Однако автору этих  строк  кажется,  что  он  нашел ответ в  одной
старинной венецианской рукописи,  которая попалась ему на  глаза во  время
работы в Ленинградской публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина.
     Рукопись представляет собой отрывок из венецианской хроники 1252 года
(то  есть за  год  до  начала путешествия Марко Поло).  В  ней  излагаются
приключения храброго кавалера Никколо Сагредо, решившего проникнуть далеко
на запад от Геркулесовых столбов (по всей видимости,  попытка добраться до
нынешних Канарских островов).
     Приведем  выдержку  из   рукописи,   сохранив  несколько  наивный   и
напыщенный стиль подлинника:
     <Что же еще сказать мне вам, государи и императоры, короли, герцоги и
маркизы,  графы,  рыцари и простой люд? Знайте, что в 16 день мая в тот же
год  господень  1252  возвратился в  город  со  своими  людьми  храбрый  и
прекрасный кавалер Никколо Сагредо и рассказал следующее.
     Совершая свое путешествие и  движимый доблестью,  он в  день 2  марта
повернул к  западу от  мыса Нон  и  плыл пять дней,  чтобы прославить деву
Марию и родной город.  Утром дня 7 марта при тихой погоде люди его увидели
волну такой высоты,  что стали стонать и  плакать.  Волна ударила галеру и
нанесла ей многие повреждения.  Тотчас же еще одна волна показалась и  еще
ударила корабль.  Тогда  люди  стали просить кавалера не  плыть дальше,  а
вернуться к  африканскому берегу.  Однако  его  замысел был  открыть новые
земли. Сотворив молитву, плыли они весь день, а к вечеру появилась на воде
змея.  Тут люди поняли,  что море не  хочет пускать их дальше.  Но кавалер
приказал,  чтобы была спущена лодка,  и поплыл навстречу змее, чтобы с нею
сразиться в  честь святой девы  Марии.  Змея  приблизилась к  нему,  нагло
высовывая голову из воды.  Кавалер,  знайте доподлинно,  выхватил из ножен
саблю и ударил чудовище.  Но клинок арабской стали переломился пополам,  а
змея осталась невредимой.  Наоборот,  да  будет вам  ведомо,  она  головой
проломила борт лодки, и храбрый кавалер вплавь добрался на корабль.
     Тогда всем стало ясно,  что дева Мария не хочет дальнейшего плавания,
и корабль повернул обратно.
     Многим рассказанное казалось немыслимым, но люди Никколо подтвердили,
что он говорил, и показывали обломок сабли.
     Я же этому верю, потому что на белом свете есть много различных вещей
в той или другой стороне>.
     Огромные волны при  тихой погоде не  могли быть чем-нибудь иным,  как
результатом подводного землетрясения или моретрясения.  Теперь их называют
цунами. Моретрясение и заставило змею Никколо подняться на поверхность.
     Остается добавить,  что за  месяц до появления змей на Финском заливе
все  сейсмографические станции  мира  отметили сильнейшие колебания дна  в
районе к северу от острова Мадера.


__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 03/07/2000



   Север ГАНСОВСКИЙ
   ПРОБУЖДЕНЬЕ



     С  тех  пор  прошел  год,  главный герой  истории,  Федор  Васильевич
Пряничков,  уже  пережил  все  связанное  со  своим  внезапным величием  и
падением, успокоился, отключился. Случай можно не держать в тайне.
     Познакомим  прежде   всего   читателей  с   личностью  самого  Федора
Васильевича (или Феди,  как он рекомендует себя при знакомстве).  Работает
Пряничков в  журнале  <Знания и  жизнь>,  заведует отделом антирелигиозной
пропаганды.  Издание это,  как известно, бойкое - в конце концов за что ни
возьмись,  все имеет отношение либо к знаниям,  либо уж наверняка к жизни.
Поэтому народ в редакции и отделе толчется разнообразный - от академиков и
школьников даже  до  каких-то  вовсе  диких  странников,  из  которых один
утверждает,  что своими глазами зрил на Таймыре дыру,  доходящую до центра
Земли,  а  второй веером рассыпает на  столе лично им сделанные фотографии
господа бога.  Со всеми -  независимо от возраста,  званий и заслуг - Федя
держится одинаково,  к  любому  посетителю сразу  начинает адресоваться на
<ты>. Но не оттого, что испытывает симпатию, а просто давая понять, что не
придает этому  человеку значения.  Он  вообще придает значение только тем,
кого никогда не видел.
     Честно говоря,  в  редакции давно подумывали,  что Пряничкову не худо
было бы перейти в  другой журнал.  Вероятно,  работнику печати должна быть
свойственна способность зажигаться,  а  у Феди вид всегда сонный,  даже не
совсем сонный, а какой-то скучный и разочарованный. Хотя ему всего немного
за тридцать, такое впечатление, будто он давно всем перегорел и понял, что
из всего ничего не выйдет.  А если даже и выйдет,  то тех,  кто против, не
переубедишь.  О  чем  с  ним  ни  заговорить,  Пряничков все знает,  сразу
подхватывает вашу тему и тут же на месте ее приканчивает. Орудует он двумя
постулатами:  во-первых, <все это уже было>, а во-вторых, <из этого ничего
не получится>.
     С авторами Федя разговаривает неохотно,  вынужденно, глядя при этом в
сторону и  перебирая что-нибудь  на  столе.  Никогда он  не  похвалит даже
принятую им  самим  статью,  поэтому,  даже  напечатавшись в  его  отделе,
человек не получает удовольствия.
     Неизвестно, что именно сделало Федю Пряничкова таким, но, похоже, что
он   вообще  никаких  чувств  не   испытывает.   Обрати  его  внимание  на
девушку-красавицу,   угости  рюмкой  старейшего  армянского  коньяку,  дай
побывать на  концерте Рихтера  или  на  первенстве Москвы  по  боксу,  где
новичок срубает олимпийского чемпиона -  на  все  в  ответ  только  унылое
<Ничего-о...>. Будто стенка между ним и миром.
     Роста он  среднего,  внешности тоже  средней.  На  летучках и  разных
собраниях либо помалкивает, либо присоединяется к большинству выступавших.
Живет, в общем, наполовину или на треть. Вроде не проснувшись.
     И  надо  же,  чтоб  именно на  Федю попал в  редакции тот  приезжий с
вещмешком.
     Случилось это в четверг 15 июля в прошлом году. Жарища тогда, как все
помнят,  стояла в  Москве сатанинская.  В  квартирах на  солнечную сторону
жизнь была вообще невозможна,  в  квартирах на теневую -  возможна лишь на
ограниченном  пространстве  между   вентилятором  и   бутылкой   пива   из
холодильника.  Каждый,  кто мог,  бежал,  естественно, из столицы на озеро
Селигер,  на  Рижское взморье или  Алтай  -  рассказывают,  что  несколько
журналистов-между-народников укрылись от  жары  аж  в  Сахаре.  Опустела и
редакция <Знаний  и  жизни>.  В  большой  комнате,  где,  кроме  Фединого,
помещались еще отделы быта и не совсем точных знаний,  остался один только
Пряничков за своим антирелигиозным столом.
     Хотя  утром  в   тот  четверг  прошла  коротенькая  гроза,   никакого
облегчения не получилось, и в полдень, окончательно замороченный духотой и
письмами  читателей,   Федя   вынул  из   кармана  ядовитожелтую  пилюльку
поливитамина -  он летом тоже их употреблял,  - лег грудью на стол и уныло
посмотрел в окно, за которым раскинулся широкий вид на залитую беспощадным
светом Гостиничную улицу.
     От  метро,  вдоль фасадной стороны Химического музея,  в  полуподвале
коего жила в  прошлом году редакция,  размашистой свободной поступью шагал
дородный мужчина с  яркой  каштановой бородой.  Кроме бороды при  нем  был
здоровущий вещмешок,  толстый геологический изыскательский пиджак,  добела
выгоревшие брюки  и  тяжелые русские сапоги.  Прямые  солнечные лучи  били
сразу  наповал,  но  бородатый выступал,  явно  наслаждаясь собой  и  всем
вокруг.
     Увидев вещмешок и  особенно сапоги,  на которых даже издали ощущалась
пыль дальних странствий,  Федя затосковал.  Он  понял,  что путешественник
направляется к нему.
     А  мужчина с  вещмешком не торочился уйти с  солнцепека.  Налетела на
него сослепу окончательно раскисшая,  киселеобразная дамочка с продуктовой
сумкой в  руке -  бородатый отскочил,  извиняясь,  а  затем сказал дамочке
нечто  видимо до  такой  степени галантное,  что  она  тотчас подобралась,
оформилась во  всех  своих  частях,  гордо закинула голову,  заулыбалась и
дальше двинула такой  ладной походочкой,  что  поглядеть любо-дорого.  Еще
мужчина коротко пообщался с  хозяйкой ларька  <Мороженое>.  Она  некоторое
время смотрела ему вслед,  потом,  повинуясь неясному инстинкту, порывисто
встала и протерла тряпочкой переднюю стенку своего прозрачного убежища.
     Энергия исходила от незнакомца,  ею заряжалось окружающее.  Чудилось,
будто в  результате его жестов возникают новые структуры магнитных полей и
гравитационные завихрения.
     Он прошел мимо окна,  и через минуту Федя услышал в коридоре редакции
тяжкий грохот сапожищ.  Запахло кожей,  вещмешком,  солью, пылью, солнцем,
перцем, сосновой смолой и еще всяким таким, чего Пряничков и определить не
мог  В  комнате  стало  тесно,  паркетные половицы прогибались,  жиденькие
редакционные  стулья   разлетались  в   стороны.   Мужчина   поздоровался,
представился -  Федя  тотчас  забыл  и  названную  фамилию,  и  профессию.
Пришелец снял вещмешок со спины, развязал горловину и достал снизу, из-под
связок книг и всякого другого имущества,  порядочно замусоленную нетолстую
тетрадку в дерматиновом переплете.  С нею он подошел к Феде и сказал,  что
хотел бы  представить для опубликования результаты некоторых опытов по сну
и бодрствованию, вкупе с теоретическим истолкованием экспериментов.
     Федя, само собой разумеется, тетрадку оттолкнул.
     - Не пройдет, - сказал он. - Через редколлегию не пройдет, прямо тебе
скажу.  Не та тема и имя не то. Кроме того, не ново. Про сон уже печатали.
И про бодрствование.
     - Так  значит,   мы  уже  на  <ты>,   -  задумчиво  произнес  мужчина
раскатистым интеллигентным басом. - Польщен, конечно...
     Тут он внимательно оглядел Федю Пряничкова,  как если б только теперь
по-настоящему увидел:  немощную ручку, которую тот оборонительно выставил,
серый галстучек на серой рубашке.
     Физиономия  бородача   потеряла  благодушие,   что-то   раздерганное,
отрывистое появилось  в  глазах  за  стеклами  очков.  На  миг  в  комнате
сделалось напряженно, как в ожидании взрыва. Затем все покати