ившегося.  Ведь он же был
не из той касты, не из тех, кого надо было и можно было убивать.
     Затем боль ушла, но вместо нее явились бессилие и какая-то ужаснувшая
его муторность.  Она все росла, и генерал даже чуть приподнял голову, чтоб
приказать этому прекратиться.
     Он приподнял голову и увидел изобретателя,  который присел возле него
на корточки. Лицо этого человека было спокойно и как всегда равнодушно. Он
протянул руку и положил что-то на грудь генералу.
     - Медаль,  -  сказал он. - Медаль <За заслуги>, которой был посмертно
награжден мой сын в шестьдесят пятом году. Вы сами вручили ее мне.
     Медаль давила,  как гора.  Генерал не  понимал слов изобретателя,  он
просто чувствовал, что не может, ну просто не может так дальше, потому что
с  каждой секундой все  росла  и  уже  совершенно нестерпимой делалась эта
муторность.  Генерал ни  разу в  жизни не  был ранен,  ни разу его даже не
оперировали.  Он не знал,  что примерно так, ужасаясь и страдая, умерли те
тысячи людей,  смерть которых он планировал прежде,  и примерно так должны
были бы умереть, согласно его новым проектам, миллионы.
     Изобретатель некоторое время  смотрел на  умирающего генерала,  затем
поднялся,  разыскал в  развалинах павильона свой  чемодан,  вынул  ласты и
побрел к берегу.  Он слышал рев танка где-то вдалеке,  но не оборачивался.
Собственное существование было ему безразлично.  Он  ощущал внутри ужасную
пустоту.  Пустоту,  которую можно чувствовать, когда сделал уже решительно
все, что еще в жизни собирался сделать...


     Полковник гнался за  танком.  Тот все увеличивал скорость,  и  настал
миг, когда полковник понял, что теперь уже все равно - не хватало воздуха,
легкие жгло пожаром,  а  сердце так  стучало в  грудной клетке,  что удары
отзывались по всему телу.
     Он прошагал, шатаясь, еще десяток метров и остановился. Пусть!
     И танк тоже остановился. Это было как чудо.
     Жажда жизни тотчас снова вспыхнула в сознании полковника,  придав ему
новые силы.  Он пошел было вперед,  а затем остановился,  сообразив,  что,
поскольку здесь  поблизости нет  никакого  укрытия,  танк  может  попросту
раздавить его гусеницами.  Он застонал в  отчаянии,  стараясь отогнать эту
мысль, вытравить ее из мозга. Он затряс головой, зажмурил глаза и услышал,
как зарычал двигатель внутри ожившей стальной глыбы...


     Изобретатель плыл,  мерно выбрасывая вперед руки.  У  него была мысль
добраться до соседнего острова.  О том,  что будет дальше,  он как-то и не
задумывался.  Он  все еще был наполнен бесконечными дебатами в  накуренных
кабинетах,   резолюциями  всевозможных  инстанций,   указаниями,  сметами,
планами.  В  его  ушах  все  еще  звучали  сегодняшние  выстрелы  и  стоны
умирающих.
     Но постепенно это уходило.
     Волны,   журча,   обтекали  его.  Опуская  голову,  он  видел  полосы
солнечного света.  Они  колебались в  такт движению пенных гребней прибоя,
яркие у поверхности и гаснущие внизу.  Стайки макрелей невесомо парили под
ним,  затем вдруг поворачивали все разом,  как будто заранее сговорившись,
сосчитав до  трех,  и  исчезали в  том  общем жемчужно-зеленоватом сиянии,
которым был пронизан у поверхности ток вод.
     Важно, неторопливо двигались медузы,  похожие на  яркие,  с  оборками
старинные зонтики. Какая-то река - странная серебристая полоса, движущаяся
во всех своих частях сразу,  - струилась  в  океане,  в  стороне.  Человек
подплыл к ней и замер.  То были рыбы,  не известные ему,  крупные. Их были
тысячи,  а может быть, и сотни тысяч. Они возникали из синего мрака, снизу
светящиеся,  сверкающие  неповторимыми  оттенками  фиолетового и палевого,
возникали  ряд  за   рядом   бесчисленные,   бесшумные,   сосредоточенные,
поворачивали  в  одном  и  том же месте и уходили опять в бездонную глубь.
Какие тысячи километров они уже прошли,  двигаясь, быть может, от поросших
лесом  берегов  Африки  или  с другой стороны - от саргассовых водорослей,
через пиратские моря мимо Антильских островов,  Гаити и Пуэрто-Рико?  Куда
они стремятся теперь и почему именно эту точку избрали для поворота?
     Зачем они так щедро прекрасны в изобилии своего светящегося хода?
     Изобретателю подумалось,  что хотя уже нет в живых его детей, но ведь
есть еще и другие дети.  Любопытные глаза,  глаза, которым так хотелось бы
увидеть чудеса морей,  лесов и  городов...  Может быть,  еще есть для чего
жить?
     Он вдруг подумал, достаточно ли отплыл от острова. Не достанет ли его
выстрелом собственная машина?
     Изобретатель поднял голову,  и  в  ту  же секунду пронзительный свист
ввинтился в воздух.


                                    V

     За  ночь  на  острове  поработали над  трупами  муравьи  и  крабы.  С
наступлением дневной жары они исчезли, а на следующую ночь опять принялись
за  дело  так  споро,  что  к  утру  на  песке остались лишь  белые кости.
Постепенно собирался тайфун,  он  ударил  на  третьи  сутки  после  гибели
комиссии.  Первыми же порывами ветра унесло остатки павильона -  строители
поставили его на открытом месте,  а не в низине,  как индейцы свои хижины.
Гнулись пальмы,  бешеный ветер  передвигал дюны.  Потом  тайфун  унесся  к
берегам материка,  пальмы выпрямились,  и от всего,  что привезли военные,
остался лишь танк, полузасыпанный песком.
     Вернулись жители деревни.  Пока не наскучило, дети лазили на странную
тяжелую глыбу, внутри которой, притаившись, механический мозг ожидал, чтоб
пробудиться, импульсов ненависти и страха.


__________________________________________________________________________
     Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 03/07/2000



   Север Феликсович ГАНСОВСКИЙ
   СТАЛЬНАЯ ЗМЕЯ

                                 Рассказ



     Иногда приходится удивляться тому,  насколько тесно  история жизни на
Земле (и  ранняя история человека,  в  частности) связана с  особенностями
существования того или иного биологического вида. Есть такая точка зрения,
например,  что, если бы на Американском материке до прихода белых водилось
какое-нибудь  крупное копытное,  подобное лошади,  индейцы не  так  сильно
отстали  бы  в  своем  развитии  от  Европы.   И  тогда  первые  испанские
колонизаторы,  высадившиеся в Новом Свете,  нашли бы там цивилизацию, лишь
совсем немного уступавшую их собственной.
     Или, скажем,  стальная змея.  Еще более разительный пример.  Будь это
морское  чудовище  приспособлено  к  жизни на небольших глубинах,  порядка
трех-пяти метров,  вся ранняя история  человечества  пошла  бы,  возможно,
несколько  другим  и  замедленным  путем,  так  как нескольких тысяч таких
тварей было бы совершенно довольно,  чтобы отбить у первобытного  охотника
желание приближаться к большим водоемам. А это на какой-то срок отодвинуло
бы освоение морей.
     Впрочем,  все это рассуждение имеет цену только применительно к самым
первым  этапам  истории  человечества.  Теперь,  при  современной технике,
людям,  конечно,  ничего не стоило бы справиться со стальными змеями, даже
если бы  чудовище поднялось на поверхность океана в  массовых количествах.
Может  быть,  пришлось  бы  временно  отказаться  от  использования мелких
деревянных судов.  Пожалуй,  возникла бы  необходимость как-то обезопасить
население  приморских городов.  Но  так  или  иначе,  схватка  человека  с
anguilla loricatus сейчас  может  окончиться только быстрой и  решительной
победой человека.
     В доисторические времена людям пришлось бы труднее...
     Вообще  обстоятельства  нападения  чудовищ  на  Ленинград  достаточно
интересны, чтобы о них стоило рассказать.
     Уже  впоследствии  животное  было  названо  anguilla  loricatus,  что
означает <панцирный угорь>.  В те дни, когда оно впервые вынырнуло в Неве,
все называли его змеей или стальной змеей.
     Мнения о количестве животных,  совершивших свой набег на берега Невы,
все  еще  колеблются.  В  журнале <Природа> кандидат биологических наук В.
Гусенок утверждает в  своей статье,  что  змеи (мы  так  и  будем называть
панцирного угря для краткости) появились в  Ленинграде в  количестве шести
особей.   Автор,   однако,  не  берет  во  внимание  того,  что  отдельные
свидетельства о появлении животных отстоят одно от другого на целые сутки.
Так,   например,   первые  две  змеи  были  зарегистрированы  на  пляже  у
Петропавловской крепости днем 8 июня,  третья -  на следующий вечер в доме
на  Греческом  проспекте.   Учитывая  большую  подвижность  твари,   можно
предположить,  что  мы  имели дело с  одним и  тем же  экземпляром.  Число
четыре,   приведенное  в  последнем  выпуске  <Ученых  записок>  Института
океанологии,  представляется более близким к истине.  Но вернее всего было
бы  предположить,  что только три стальные змеи приплыли в  Ленинград.  Во
всяком случае,  только три их и попали в руки людей: одна - убитая старшим
сержантом милиции Зикеевым,  вторая -  та,  которую облила серной кислотой
уборщица в  Молочном институте в  городе Пушкине,  и  третья -  сдохшая от
неизвестных причин и найденная на том же Петропавловском пляже.
     Два  экземпляра  змеи  находятся  сейчас  в  Ленинграде.   Один  -  в
Зоологическом  музее,   другой  -  на  кафедре  ихтиологии  биологического
факультета ЛГУ.  Кафедра хотела оставить у себя и третью змею, но ее после
длительной и  деликатной борьбы  пришлось отдать в  Институт океанологии в
Москве.
     Лучше  всего  сохранился университетский экземпляр,  так  как  в  ЛГУ
попала  змея,   обнаруженная  на   пляже.   У   экземпляра,   доставшегося
Зоологическому музею,  голова  несколько  повреждена  пулей  из  пистолета
Зикеева.  А в Москве хранится,  собственно говоря,  только скелет anguilla
loricatus, так как его-панцирь и внутренние органы разъедены кислотой.
     Число  пострадавших  от   нападения  чудовищ  точно  не  установлено.
Предполагают,  что ранены были десять или одиннадцать человек, причем сюда
нужно  включить и  тех,  кто  получил ушибы во  время памятного бегства на
пляже.
     Убит был, как известно, один человек.


     Мы уже писали,  что первая встреча ленинградцев со змеями произошла 8
июня. Над городом в тот день установилась великолепная ясная погода, и так
как  голубого неба  не  видели  уже  целую  неделю,  желающих позагорать у
Петропавловской крепости оказалось очень  много.  С  самого  раннего  утра
трамваи  и   автобусы  через  каждые  пять-шесть  минут  высаживали  возле
университетского общежития целые толпы ленинградцев.  К  одиннадцати часам
на  пляже были разобраны все сдающиеся напрокат шезлонги и  зонтики,  и  в
мужской раздевалке не осталось свободных мест.
     Одним из  дежурных на  станции Освода был  в  тот  день  Саша  Комов,
восемнадцатилетний парень,  мускулистый и  ловкий.  В  его  задачу входило
следить,  чтобы купающиеся не заплывали за линию буйков, в двадцати метрах
от берега, где на Неве начинается большая глубина. С этим Саша справлялся,
катаясь вдоль буйков на шлюпке.
     Слева от  него все время раздавался ровный разноголосый шум пляжа,  в
котором  сливались  разговоры,   выкрики,   звуки  песенок,   передаваемых
радиоузлом.  Справа было  тихо  и  спокойно.  Со  стороны Дворцового моста
доносился смягченный расстоянием звон трамваев,  и за катящейся,  блещущей
под  солнцем гладью могучей реки  видны  были  подернутые жаркой синеватой
дымкой дворцы на противоположном дальнем берегу.
     Саше   было   скучно,   но   купающиеся,   как   назло,   вели   себя
дисциплинированно,  и  никто  не  пытался  вырваться за  буйки  на  речной
простор.  Саша только лениво пошевеливал веслами, чтобы течение не отнесло
его к Малой Невке.
     В  двенадцать часов он  решил,  что  подгонит сейчас шлюпку к  базе и
отдаст ее приятелю.
     Когда он  уже миновал заборчик,  отделяющий на берегу платный пляж от
базы Освода, за его спиной вдруг раздался пронзительный, очень болезненный
и испуганный крик.
     Саша мгновенно обернулся и метрах в двадцати от себя увидел над водой
искаженное болью  лицо  мужчины  лет  сорока.  Мужчина  отчаянно боролся с
чем-то находящимся под водой.
     Комов  сделал энергичный гребок и  тотчас очутился около  утопающего.
Мужчина как  раз  скрылся под  водой,  затем сразу вынырнул.  Саша  уперся
коленом в борт, схватил мужчину под мышки и разом втащил его в шлюпку, так
что  она  слегка зачерпнула левым бортом.  В  этот момент ему  показалось,
будто вокруг пояса мужчины в воде обвился кусок стального троса.
     На  берегу,   на  территории  базы,  уже  стояли  начальник  местного
отделения Освода  Николай  Григорьевич Кусков  и  дежурный  врач  в  белом
халате.
     Утопающий хрипел, хватаясь за Сашу. От мужчины сильно пахло спиртным,
и Комов решил,  что он попросту выпил и в таком виде полез купаться.  Саша
попробовал усадить  мужчину  на  среднюю  скамью,  но  тот  так  страшно и
протяжно застонал, вцепившись в своего спасителя, что Саша даже растерялся
на мгновение.
     В  этот  момент  к  нему  на  помощь  пришла другая шлюпка,  и  через
несколько секунд он  был уже у  берега.  Не перестававшего стонать мужчину
быстро перенесли в будку,  где у осводовцев хранится всевозможное лодочное
снаряжение, и положили там на дощатый пол.
     Все  это,  вместе взятое -  от  первого крика  мужчины до  того,  как
пострадавший очутился в  будке,  -  заняло так мало времени,  что на пляже
почти никто и  не заметил случившегося.  Два или три человека из тех,  кто
нежился на песке совсем рядом с  заборчиком,  отгораживающим пляж от базы,
поднялись и подошли к ограде. Но осводовцы тотчас отогнали любопытных.
     Мужчина,  лежавший на полу в будке,  быстро бледнел.  На губах у него
появилась пена,  вокруг пояса выступила кровавая полоса. Он силился что-то
объяснить, но у него получался только прерывистый хрип.
     Врач  послушал  пульс  пострадавшего,   поднял  голову,   тревожно  и
недоумевающе посмотрел на начальника Освода и предложил немедленно вызвать
<Скорую помощь>.
     Пока ее  вызывали,  Саша сказал начальнику,  что видел в  воде что-то
похожее на стальной трос.
     - Серьезно, Николай Григорьевич, что-то такое было, - подтвердил он в
ответ на недоверчивый взгляд Кускова. - Честное слово!
     Оба знали, что в этом месте на дне не может быть никаких тросов.
     - Ну давай поглядим, - сказал Кусков.
     Взяв с  собой багор,  они уселись в шлюпку,  и Саша выгреб туда,  где
вытащил мужчину.
     Вода в  Неве вообще чистая и  прозрачная,  но в  этом месте летом она
всегда бывает взбаламучена купающимися и мутнеет от поднятой со дна глины.
     Саша и  начальник некоторое время всматривались в воду,  затем Кусков
взял багор и опустил его со шлюпки.
     Обо всем, что случилось потом, они впоследствии рассказывали немножко
по-разному.
     Так или иначе, багор вдруг оказался с силой выдернутым из рук Кускова
и  переломленным пополам.  В двух метрах от шлюпки (Саша утверждал,  что в
одном) вынырнула небольшая - размером в теннисный мяч - голова с разинутой
пастью,  переходящая в змеиное туловище. Змея ушла под воду, и в следующий
момент находившиеся в  шлюпке ощутили резкий удар в  борт.  Бортовая доска
лопнула,  как  спичка,  и  в  пролом вместе с  хлынувшей водой просунулась
голова чудовища.  Тварь повела маленькими глазками,  как бы  озираясь*,  и
метнулась к юноше.  Саша, еще не поняв как следует, что произошло, увидел,
как  у  него на  бедре в  раскрытой ране розовеют мышцы и  как  их  быстро
покрывает выступившая из кровеносных сосудов кровь.
     _______________
          * Как показали исследования,  панцирный  угорь,  подобно  многим
     глубоководным, видит плохо. Взамен зрения у него развита своеобразная
     способность  к  радиолокации.   Животное   испускает   радиоволны   и
     улавливает их отражения.

     Змея подняла голову,  затем тело ее  переломилось.  С  силой парового
молота она ударила носом в противоположный борт,  проломила его с такой же
легкостью, что и первый, и ушла в пролом.
     Шлюпку  быстро  заливало.  Кусков схватил весла,  брошенные Сашей,  и
несколькими сильными гребками пригнал судно к берегу...
     Пляж между тем продолжал жить своей обычной жизнью. Загорающие играли
в шахматы и в козла, болтали или просто молча поджаривали спину и живот. У
Трубецкого бастиона медно-красные и  коричневые богатыри делали  сальто  и
поднимали друг друга на вытянутых руках.  Бойко торговали мороженщицы.  По
самому бережку,  осторожно перешагивая через руки и ноги,  бродил дежурный
милиционер в полной форме,  в тяжелых, как гири, русских сапогах и свистел
тем купальщикам, которые начинали в воде играть в волейбол.
     И надо всем этим плыла затасканная и давно уже всем надоевшая мелодия
<Утомленное солнце тихо с морем прощалось...>
     Около  четверти  первого  тягучий  ритм  танго  вдруг  прервался,   и
отдыхающие услышали взволнованный, запинающийся тенорок:
     - Товарищи! Внимание!.. Просьба всем немедленно выйти из воды. В Неве
обнаружена змея.
     Это был голос техника радиоузла...
     Теперь,  чтобы  дальнейшие события  стали  читателю  совершенно ясны,
необходимо дать более подробное описание места действия.
     Пляж у  Петропавловской крепости,  или,  как  его фамильярно называют
ленинградцы, Петропавловка, расположен у крепостной стены напротив Зимнего
дворца через Неву.  Сама  крепость стоит на  островке,  который отделен от
суши узким,  но достаточно глубоким Кронверкским проливом.  Тот, кто хочет
попасть  на  пляж  с  Петроградской стороны,  должен  подойти к  проливу с
проспекта Добролюбова,  например,  и  пересечь его  по  деревянному мосту.
Тогда  слева  он  будет видеть наполовину спрятавшееся в  зелени старинное
кирпичное здание арсенала (кронверка,  как он  назывался во  времена Петра
I),  справа,  внизу на канале, - шлюпки и катера учебной станции Освода, а
прямо перед ним будут стены крепости,  а за ними бывший пустырь, который в
последние годы  прибран и  украшен газонами.  На  пустыре стоит роща очень
высоких  развесистых  старых  ив,   которые  с  противоположной  Дворцовой
набережной  и  от  Ростральных колонн  смотрятся  как  великолепное густое
зеленое пятно на фоне старинных крепостных стен и зданий.
     Берег пустыря на  Большой Невке называется диким пляжем.  Отсюда-то и
приплыл подвыпивший гражданин, первым подвергшийся нападению змеи. Платный
пляж начинается там,  где стены крепости почти вплотную подходят к воде, и
отделен от  дикого  заборчиком.  Спасательная станция Освода  находится на
стыке двух пляжей и обслуживает оба...
     Нечего и говорить о том,  что призыв, раздавшийся из репродукторов на
пляже, произвел действие, обратное тому, на какое был рассчитан.
     Тотчас после слов диктора количество купальщиков возросло чуть ли  не
вдвое.  Даже те,  кто  только что  вышел на  песок,  замерзнув в  холодной
невской воде, кинулись обратно <ловить змею>.
     Пожалуй,  только матери на  всякий случай подозвали к  себе маленьких
детей.
     Но из радиоузла,  где место техника занял Николай Григорьевич Кусков,
продолжало раздаваться:
     - Приказываю немедленно выйти из воды! Опасность очень велика. Только
что  с  тяжелыми ранениями отправлены на  <скорой помощи> два  человека...
Приказываю немедленно выйти из воды...
     Постепенно пляж  начал прислушиваться.  Выкрики и  шум  прекратились.
Неожиданно стало тихо.
     И  в  этой  тишине вдруг раздался испуганный крик.  Несколько девушек
шарахнулись в  стороны  от  парня,  лицо  которого  болезненно исказилось.
Парень,  сильно хромая,  поспешно выбрался на берег. С ноги у него, пониже
колена, стекал широкий рукав крови.
     На берегу его,  сопровождаемого любопытными и  испуганными взглядами,
подхватила сестра из медпункта и увела за павильон газированных вод.
     Первыми из воды выбежали девушки,  за ними нехотя потянулись и парни.
Те,  кто на пляже ничего не знал о случившемся,  видели, что люди напротив
павильона вышли