ствует и не предпринимает ничего.
   "Это гибель цивилизации. Это гибель. Надо бороться..."
   Что-то резко, как выстрел, ударило на звуковой  сцене.  Послышался  шум
борьбы, стон. Бодрый голос сказал совсем рядом:
   "Перерыв на десять минут".
   И все. Даже фон прекратился.
   У Леха дрожали руки, он положил ложку. Что это?.. Какие  совсем  другие
сферы ему открылись?..
   От страха мутилось в голове.  На  ослабевших  ногах  подошел  к  шкафу,
включил "успокоитель". Выпил. Сделалось чуть легче.
   В чем, собственно, состоит его вина? Ну действительно, он  находился  в
комнате. Однако ведь ему не было известно, что  должно  произойти...  Даже
допустим, что он совершил нечто ужасное. Но не  один.  Трансляция  шла  на
весь город, на всю страну... Он еще раз  включил  "успокоитель".  Похлопал
себя по груди. Ладно, пустяки. Чего он испугался? Его ведь никогда  ни  за
что не преследовали. Просто уж характер  такой,  что  боится.  Воспитание,
среда,    атмосфера    такие,    что    страшишься    неожиданного.     От
неприспособленности.
   Усмехнулся, сунул тарелку в моечную  машину,  щелкнул  дверным  замком,
спустился на лифте. На улице повернул  к  метро  и  нырнул  на  эскалатор.
Загрохотало в  подземных  туннелях,  цепочка  вагонов  услужливо  подошла,
раздвинулись двери. Кроме него, на линии не  было  и  живой  души  -  даже
странным казалось, что вся могучая техника, всякие  там  автоблокировки  и
прочее обслуживают одного-единственного человека. Лех вспомнил о тех,  что
ушли  сегодня  из  сферы  производства.  Уйти-то  они  ушли,  а  вот  куда
прибыли?.. Дома, наверное, сидят.
   Текли километры. Он входил, садился, вставал, выходил, ехал и, наконец,
поднялся на площади у фонтана.
   На лотках продавали георгины и астры - головка  к  головке  они  лежали
свежими ворошистыми разноцветными массами. Только  они  и  были  здесь  на
площади живыми. А все остальное -  квадратное,  прямоугольное,  плоское  с
обрубленными краями, с отчетливыми гранями...  Цветы,  впрочем,  никто  не
покупал. Дорого. Естественный все же продукт, не искусственный.
   Человек в синем, отутюженном, как налитом на него  костюме  медлительно
проводил Леха взглядом. Глаза у  него  были  кошачьи  или  тигриные  -  со
странным маленьким зрачком. Зябко становилось от равнодушия и  остроты,  с
которыми он смотрел.
   На углу возле табачного автомата Лех обернулся.
   Синий продолжал остро смотреть ему вслед. Зачем это ему?..
   Ви стояла на перекрестке.
   - Хорошо, что мы будем первые, да? Правда, как ты считаешь?  Не  видишь
тогда всех этих физиономии, верно? - Она заглядывала ему в  лицо.  -  Мне,
например, гораздо больше нравится, когда мы приходим и еще никого нет... А
что Чисон? Не звонил тебе?
   Он подумал, не рассказать ли ей про радио, и решил,  что  не  надо.  То
есть наверняка не надо.
   - Что ты сказала?.. Чисон. Нет,  не  звонил.  Дома,  пожалуй.  Он  ведь
теперь не ходит на Вокзал.
   - Я слышала, он с Пмоисом подружился... А про Лин Лякомб  рассказывают,
что она уже все промотала. И еще, знаешь, я интересное слышала. Про  этого
старика, Толера. Он, оказывается, все время спит.
   Такой она и была - Ви. Начинала  говорить  и  уже  не  останавливалась,
лихорадочно стараясь заполнить, закидать словами ту бездонную  пустоту,  в
которую сколько ни сыпь, все мало. Правда, только по утрам ей и  удавалось
подолгу не умолкать.  Вечерами,  когда  они  возвращались,  говорить  было
совсем но о чем.
   Лех искоса глянул на нее.  Тоже  не  умеет  правильно  определить  дозу
энергина. Глаза блестят, словно у девчонки, спешащей  на  первую  в  жизни
вечеринку. И походка излишне пружинистая. Как у  лошадки  в  цирке  -  при
каждом шаге остается неизрасходованный запас энергии.  На  самом-то  деле,
если б не "усилители"...
   - Знаешь, - у нее тон вдруг стал более искренним, - у  меня  стиральная
испортилась, и я сама кофточку постирала.  Руками.  Приятно,  когда  самой
можно что-нибудь сделать, да?
   Он кивнул. Конечно, приятно. Только обычно из этого ничего не  выходит.
Сам недавно хотел починить стул. Но их как-то "выпекают" целиком, что  ли,
- ни склеить, ни прибить. Или эти шнурки от штор... Попробовал  укоротить,
обрезать, а превратилось в слизь - длинные молекулы. Вообще  жизнь  такая,
что своими руками ничего не сделаешь.
   Они вошли в сад, который им нужно было миновать по  дороге  к  Вокзалу.
Несмотря на ранний час, на прямоугольных скамьях было полно.  Люди  сидели
вплотную, но каждый, безнадежно и тупо уставившись перед собой, пребывал в
одиночестве. По мере того как Лех и Ви продвигались к южному  выходу,  все
глаза с мольбой поднимались им навстречу: "Кто эти двое? Может  быть,  они
собираются подойти ко мне и хотя бы заговорить? А может быть,  они  совсем
переменят мою жизнь, дадут мне какую-нибудь цель?"  Но  Лех  и  Ви  шагали
дальше, люди на скамейках возвращались к вялому угрюмому безразличию.
   Ви вдруг прижалась к Леху.
   - Не могу! Ну просто не могу! - Она вся дрожала, и в голосе у нее  была
злоба. - Зачем эти взгляды, это нищенство?
   На скамейках люди насторожились. Что-то происходит, что-то случилось!..
Как это понимать, неужели есть еще на свете такое, из-за чего волнуются.
   - Клянусь тебе, придет минута, я  не  выдержу  и  плюну  кому-нибудь  в
физиономию. Ну что они выпрашивают, что? У нас ведь тоже не боже мой какое
положение. Но мы не сидим вот так, с собачьим взглядом. Если б я... -  Она
увидела, что глаза у Леха вдруг  стали  тревожно,  удивленно  шириться,  и
осеклась, схватившись за щеку. - У меня что-то с лицом, да?
   Он молчал.
   Ви выхватила из сумочки зеркальце.
   - Отвернись!.. Ну, скорее!
   Лех поспешно стал  к  ней  спиной.  Звякал  металл.  Ви  искала  то  ли
интенсификатор для мышц лица, то ли косметику. Молча боролась.
   - Можно.
   Он повернулся к ней - Ви снова была молодой и красивой.
   У входа в здание Вокзала служащий проникновенно поздоровался с ними.
   - Сегодня так рано, да?
   Это  прозвучало  очень  участливо,  но  в  то  же  время  во  фразе  не
содержалось ни одобрения, ни порицания.  Дело  было  в  том,  что  недавно
специальная комиссия магистрата  едва  не  признала  деятельность  Вокзала
антиморальной. Во всяком случае, его запретили  рекламировать,  и  поэтому
служащие натренировались говорить с клиентами необыкновенно  выразительно,
ровно ничего при этом но выражая.
   Лех подал талон. Служитель нажал кнопку на щите картотеки, справился  с
цифрами на экранчике, компостером пробил в листке очередную дырку.
   - Пожалуйста.
   Ви заторопилась. Она что-то искала в сумке.
   - Сейчас-сейчас... Иди, Лех, я догоню.
   Он прошел вперед, потом сзади отчетливо, с отсечкой, как у той лошадки,
простучали по бетонным плитам ее каблучки. В зал они вступили вдвоем.
   Помещение  было  похоже  на  театр,  за  тем  только  исключением,  что
строители не были заинтересованы в хорошей акустике. Поэтому звук здесь не
распространялся, а гас на месте. Уже на расстоянии трех  шагов  невозможно
было переговариваться. Слова,  хотя  и  громко,  отчетливо  произнесенные,
сливались для слушателя в свистящий шорох.
   - Пойдем в пятнадцатый, - сказала Ви.
   Сели и осмотрелись. Все-таки они не  первыми  сюда  пришли.  Впереди  у
глухой стены,  где  длинной  шеренгой  громоздились  на  высоких  треногах
связанные кабелем, похожие на птиц черные аппараты, уже  сидело  несколько
человек.  Левее  Лех  заметил  Эдлая  Макгиннеса,  бывшего  бухгалтера   в
"Ринкфармакопее", а через три  ряда  поправляла  голубые  волосы  дама,  с
которой Лех дважды виделся на приемах у Скрунтов.
   Ощутив, что на нее смотрят, дама безотчетно обернулась, и  Лех  опустил
глаза. Здесь было неприятно узнавать.
   Второй, внутренний служитель, маленький, щуплый, в черной, обтягивающей
голову  фуражке,  которая  делала  его  похожим  на  работягу-механика  из
стародавних комических лент, прошел мимо Леха  и  Ви,  задержался  на  них
значительным, но ничего не  означающим  взглядом  и  скрылся  за  железной
дверцей в правом углу зала.
   Через минуту один из  аппаратов-птиц  заискрил,  по  залу  легкой,  как
дыхание,  волной  прокатилась  вибрация.  Кресла  между  тем   заполнялись
народом.
   Ви вдруг подвинулась теснее  к  Леху,  положила  ему  на  руку  горячую
ладонь. Глаза у нее блестели, и это было уже не только от энергина.
   - Может быть, будет что-нибудь очень-очень хорошее? Верно, Лех? Как  ты
думаешь?
   Его тоже охватил неожиданный подъем, он благодарно улыбнулся  в  ответ.
Чем черт не шутит - может, в самом деле есть доля правды в тех слухах, что
ходят о Вокзале.
   Железная дверца приотворилась, служитель-механик высунул голову и снова
задержался взглядом на них двоих.  Лех  откинулся  на  спинку  сиденья,  и
сердце у него заныло от внезапно вспыхнувшей  безумной  надежды.  Но  ведь
было же такое, было!.. Именно здесь, через Вокзал, полгода  назад  удалось
бежать Гвину Сойеру,  дальнему  родственнику  Ви.  Потом  вырвались,  тоже
бежав, второй муж Лин Лякомб и еще кто-то.  Возможно,  в  этом  и  крылась
причина озлобленности магистрата к Вокзалу... Лех вспомнил,  что  вчера  в
телефонном разговоре Чисон произнес странную фразу о "совсем другом мире".
Но ведь что-то он должен был иметь в виду.
   Он заметил, что у него немеют пальцы - с такой силой руки  вцепились  в
подлокотники.
   Опять появился служитель, неторопливо повел взглядом по  залу,  как  бы
отыскивая  кого-то.  В  рядах  многие  спали,  уставившись   перед   собой
остекленевшими глазами. Полный господин через кресло от Ви, почти лысый, с
несколькими начесанными от уха рыжими прядями, сквозь которые просвечивала
белая молочная кожа головы, разинул рот, дыша тяжело и со свистом.
   Лех, закусив губу, следил за  служителем.  Подумал,  что  тогда,  шесть
месяцев назад, Гвин Сойер тоже говорил ему, что собирается...
   Что это? Или ему показалось?
   Служитель прямо посмотрел на Леха, едва заметно качнул головой и тотчас
скрылся за дверцей.
   Не веря себе, не позволяя верить, Лех повернулся к Ви.
   Она, разом побледневшая, кивнула.
   Тогда, глянув на  полного  мужчину,  Лех  поднялся,  подошел  к  двери,
повернул холодную никелированную ручку и сделал шаг в темноту. Тотчас  его
схватили за плечо. Дверь захлопнулась.
   - Скорее!
   Чья-то рука  взяла  его  собственную,  потом  он  побежал  через  плохо
освещенные помещения, похожие на кулисы театра.  Служитель  отворил  новую
дверь.
   - Подождите здесь.
   Задыхаясь от непривычки к быстрому движению, Лех сел на скамью. Комната
была без окон, почти пустой.  Прошла  минута,  другая...  Стало  нервно  и
неуверенно. Унылая обстановка навевала  мрачные  мысли.  Выйдет  ли?..  Из
коридора, куда ушел  служитель,  доносился  слитный  говор.  Лех  тихонько
встал, вытянул шею. Казалось, будто он слышит свое имя.
   Увидев раскрытую дверь, он подошел к пей.
   Помещение было полно мужчин. Некоторых  Лех  узнал  со  спины.  Уинфред
Оппер, молодой Руди из директората  "Бернхейм".  Все  стояли,  сгрудившись
вокруг  стола,  за  которым  сидел  сам  Пмоис,  руководитель  "Доступного
искусства".
   - Как вы его позвали? - спрашивал кто-то у щуплого служителя.
   Тот пожал плечами. Черную фуражку он мял в руке.
   - Мне же сказали, в пятнадцатом ряду.
   - Вам сказали, слева в пятнадцатом. Надо было вызвать Макгиннеса, а  не
этого.
   - Лех конченный  человек,  -  сказал  вдруг  Оппер,  и  это  прозвучало
неожиданно громко. - Целиком живет на  "усилителях".  Ему  их  никогда  не
бросить.
   У Леха разом вспотели ладони. "О господи! - с отчаянием подумал он. - А
ты-то на чем живешь? А другие, за исключением, пожалуй, Пмоиса".
   Молодой Руди пожевал губами.
   - Так или иначе, надо что-то делать. Время идет.
   Все посмотрели на Пмоиса. Он положил трубку на рычаг, задумался.
   - Конечно,  ошибка.  Но  если  человека  вызвали,  нельзя  бесцеремонно
отправлять  его  обратно.  Это  даже  просто  опасно  -  может  дойти   до
компании... Кстати, он уже здесь.
   Все в комнате повернулись к Леху. Он прирос к полу.
   Оппер спросил:
   - Вы... Вы можете сейчас бежать? Согласны?
   После этого кто-то знакомым, но странно сиплым голосом произнес:
   - Нет. Не могу.
   Мужчины продолжали смотреть на Леха, и по удивлению, нарисовавшемуся на
их лицах, он понял, что это его собственный голос.
   Руди, нахмурившись, спросил:
   - Почему?.. Или вы вообще не хотите?
   И тогда Лех, ужасаясь сам себе и как  бы  воссоединившись  с  тем,  кто
только что сказал "не могу", ответил:
   - У меня Ви... То есть Ви Лурд.
   Несколько секунд длилась скребущая тишина.  В  голове  у  Леха  билось:
"Зачем, ведь это  же  единственный  шанс  в  жизни?"  По  спине  пролилась
холодная струйка пота.
   Пмоис, грузный, встал решительно:
   - Так ведите ее скорее, черт возьми.
   Лех и сам не понял, как без провожатого пробежал все  темные  коридоры.
Ви сидела в той же позе. Чувствовалось, оставь ее на месяц, она и месяц бы
пробыла без движения, как вещь. Увидев Леха, она - вся внимание и  надежда
- и сейчас не позволила себе приподняться. Только вытянулась,  уставившись
на него.
   Он  кивнул.  Она  подхватила   сумку,   поправила   волосы,   осторожно
переступила вытянутые ноги господина с лысиной и боковым проходом, как  но
воздуху, пронеслась.
   Лех захлопнул дверцу. В темноте Ви не сказала - только выдохнула:
   - Неужели да?
   В комнате на скамьях уже сидели Оппер, Руди и еще несколько незнакомых.
Все молчали, как-то отчужденно поглядывая друг на друга. Минут через  пять
вошли Макгиннес и дама, с которой Лех виделся у Скрунтов. Он вспомнил, что
ее зовут Мартой.
   Послышались решительные шаги в коридоре. Вошел Пмоис.
   Все невольно встали, зашаркав.
   - Все в  сборе?  -  Взглядом  Пмоис  пересчитал  собравшихся.  -  Итак,
внимание. Каждый знает, зачем мы пришли сюда. Предупреждаю, что это  будет
нелегко. Возможно, многие погибнут - у компании достаточно сил и  средств.
Для утешения могу сообщить, что Гвин Сойер все же вырвался, и от него есть
известия... Через несколько минут  мы  выйдем  отсюда,  сядем  в  закрытый
автобус, который отвезет нас на аэродром. Все подготовлено, но могут  быть
и неожиданности...
   Лех переступил с ноги на ногу. К чему эти разговоры? Раз  решили,  надо
скорее.
   - А теперь, - сказал Пмоис, - первый необходимый шаг. Каждый сию минуту
вынет "усилители" изо  всех  карманов  и  положит  сюда  на  пол.  Если  в
дальнейшем у кого-нибудь обнаружится хоть один стимулятор, этого  человека
мы сразу исключим из группы. Ну, прошу.
   Секунду или две все  стояли.  Марта  шагнула  вперед,  раскрыла  черную
сумочку, осторожно положила  на  пол  коробку  с  "усилителем".  Подумала,
достала из сумочки вторую.
   Задвигались  и  остальные.  Кучка  на  полу  быстро  росла.  Коробки  с
"усилителями", энергины, интенсификаторы различных видов.
   Боком подошел бухгалтер из "Ринкфармакопеи" Макгиннес,  наклонился  над
грудой.  У  Леха  сперло  дыхание.  Длинный  молочного  цвета  аппарат  из
пористого стекла с красной полоской лежал поверх всего. Проин!.. Макгиннес
дошел до проина. Вот отчего у него такие страшные лилово-черные круги  под
глазами. А Оппер еще сказал, что Лех конченый человек. Проин - это  только
на год. Начал и  считай,  что  тебе  осталось  на  этом  свете  двенадцать
месяцев...
   - Все?
   - Сейчас. - Худощавый  шатен  с  интеллигентным  лицом  задержался  над
грудой. - Можно включить "усилитель"? Последний?
   В тот же момент у Леха засосало под ложечкой. И ему  ужасно  нужен  был
"усилитель". Как курильщику затяжка перед тем, как навсегда бросить.
   Пмоис оценивающе смотрел на худощавого.
   - Последний? - Он помедлил,  потом  повернулся  к  служителю  в  черной
фуражке. - Свяжите его.
   Сначала никто ничего не понял.
   Служитель - у него в руках оказалось что-то белое - подошел к шатену.
   - Что такое? - Тот растерянно огляделся.
   Служитель стал завертывать ему руки за спину. Худощавый  вырывался.  Он
покраснел.
   - Но подождите! Не надо. - Он отшвырнул свой аппарат. - Я  ведь  только
спросил. Послушайте... - Он обращался ко всем. - Разве я сделал что-нибудь
плохое?
   Кругом молчали.
   - Раз нельзя, я отказываюсь.
   - Свяжите, - повторил Пмоис. - Мы не можем взять этого человека. Он нас
подведет.
   К служителю присоединился Руди. Вдвоем они связали несчастному  руки  и
ноги, положили его на скамью. Он перестал сопротивляться,  только  смотрел
на всех огромными серыми упрекающими глазами. Ему завязали и рот.
   - Постройтесь все здесь, - сказал Пмоис, - у стенки. Пусть каждый потом
знает свое место, чтоб не путаться и не забегать вперед.
   Все стали в неровную, ломкую шеренгу.  Ви  оказалась  через  одного  от
Леха.
   - Сейчас выходим из здания. Не медлить и не разговаривать... Да вот еще
-  пусть  каждый  подумает,   не   видел   ли   он   сегодня   чего-нибудь
подозрительного, когда шел к Вокзалу.
   Моментально Леху вспомнился тот утренний с тигриным  взглядом.  Сказать
или не говорить?.. Но если он скажет, все сорвется или отложится и его  не
позовут другой раз...
   - Ладно. Пошли! - Пмоис шагнул к двери.
   Но они не пошли, а почти побежали, суетливо наступая на  пятки  впереди
идущим. Выходя из комнаты, Лех  не  удержался  и  взглянул  на  связанного
мужчину. Тот смотрел в потолок, глаза у него стали огромные, как блюдечки.
   Гуськом все спустились  по  крутой  металлической  лестнице,  пробежали
узким коридором... Еще коридор, опять две длиннейшие крутые лестницы вниз.
Лезли в какой-то свежий пролом в стене и опять спускались.
   Спотыкаясь, пошагали  в  полной  темноте,  каждый  держась  за  впереди
идущего. Пол вздрагивал под ногами, рядом что-то жужжало, откуда-то  веяло
ветром. Даже страшно было оступиться в сторону. Чудилось, будто они внутри
живого организма.
   Макгиннес впереди замедлил шаг, Лех навалился ему на спину.
   Остановка.
   Кто-то во главе цепочки зажег яркий электрический фонарь, и Лех ахнул.
   Они были в низком, но бесконечно большом помещении.  Стены  уходили  во
мрак. Пахло горелым, дышалось тяжко, туманный воздух был пропитан масляной
взвесью. И все помещение  до  потолка  заполняли  работающие  машины.  Они
проникали  одна   в   другую,   заполняя   каждый   кубический   сантиметр
пространства, что-то передавали друг другу, плющили, резали,  прокатывали,
штамповали. Диски, червячные пары, какие-то некруглые колеса,  ромбические
и  квадратные  с  зубчаткой,  гусеницы,  валы,  маховики,   фрезы,   ленты
транспортеров, резцы - все суетилось, вращалось, дергалось в  непрестанном
движении.
   Подземный Город - вот это что! Один из его залов.
   По цепочке передали, что Пмоис ушел и сейчас вернется.
   Странно было, что здесь так тесно и душно. Лех  тихонько  тронул  плечо
Макгиннеса.
   - У них тут даже света нет. И лампы не висят.
   Бухгалтер косо оглянулся. Как конь.
   - Это ж машины. На что им свет?
   Ах да! Он не сообразил, что действительно не надо света.
   Машины ведь не люди. Могут работать в полной темноте и без  воздуха.  В
вакууме им, пожалуй, было бы еще лучше.  И  вообще  они  эмансипировались,
отделились от человека. Даже никаких приспособлений  для  руки  нет  -  ни
рукояток, ни вентилей.
   Лех огляделся. Вот тут во мраке, безглазые и бесчувственные,  машины  и
хлопочут в тесноте, как термиты. Вплотную одна к другой, без промежутков и
просветов. Здесь ни ссор, ни  распрей,  все  определяется  чистой  логикой
производства...   Лишь   с   трудом   можно   было   выделить    отдельные
взаимопроникающие блоки. Пулеметом  щелкал  боек,  сыпались  на  роликовый
транспортер и тотчас уносились куда-то маленькие детальки. В другом  месте
угадывался мощный пресс, сдавленный другими механизмами, механическая рука
выхватывала что-то из-под пего, унося в темноту.
   Над самым полом, заставив Леха вздрогнуть, вылез  гибкий  металлический
шланг