)  Переходим  к  вопросу  об  управлении
насекомыми с помощью излучателя. Внимание!
   В сарае заработал движок.
   Лепп проворными движениями включал какие-то кнопки и  переключатели  на
приборах. Негромко запело сопротивление реостата.
   - Внимание!
   Новый, более низкий звук вплелся в пение реостата.
   Сергею показалось, что пустой стеклянный ящик-куб  вдруг  начал  слегка
дымиться.
   Дымок густел. Воздух наполнился ноющим гудом.
   - Комары, - сказал Самсонов, поднимая голову.
   Лепп важно кивнул.
   - Anapheles hyrcanus, отряд двукрылых, подкласс крылатых насекомых.
   - Смотри, Сережа, комары, - повторил геолог. - Кусачие.
   В невероятном количестве со всех  сторон  к  стеклянному  ящику  летели
комары. Был слышен шелест крыльев. Насекомые влетали в ящик и садились  на
дно слой за слоем.  Было  такое  впечатление,  как  если  бы  туда  быстро
наливалась какая-то серая жидкость.
   Это  выглядело,  как  исполнение  желаний.  Как  осуществившаяся  мечта
летнего вечера где-нибудь в Кавголове  или  в  Комарове  под  Ленинградом,
когда досадливые тучи насекомых вьются над тобой, не успеваешь отгонять их
сорванной веткой, поминутно хлопаешь себя то по шее, то по ногам и думаешь
о том, как бы загнать всех  этих  тварей  куда-нибудь  в  бочку,  а  потом
закрыть и утопить хотя бы.
   За  несколько  минут  ящик  наполнился  весь.  Но   комары   продолжали
прибывать, облепливая теперь его стенки. Огромный  ком  рос  в  стороны  и
вверх - столбом. Насекомых были миллионы. Может быть, миллиард.
   - Эй, хватит, пожалуй! - приподнялся на стуле геолог.
   Живой столб потерял равновесие,  обломился,  распавшись  густой  тучей,
которая на миг заволокла все вокруг. И снова комары ринулись к ящику.
   - Прошу наблюдать, - сказал Лепп. - Даем новый сигнал.
   Он переключил что-то на столе.
   Низкий звук сменился более высоким.
   Ком стал таять. Насекомые разлетались, начал  обнажаться  ящик.  Быстро
редеющим дымом комары поднимались, стремительно уносясь в разные  стороны,
как будто то, что было в ящике, уже отталкивало их.
   Ящик опустел. Лепп выключил аппарат.
   - Ну вот, - сказал он, - все.
   Мухтар выглянул из сарая и скрылся. Движок дал еще несколько  оборотов,
потом умолк.
   - Конец, все, - повторил Лепп. Он весь как-то поник и оперся руками  на
стол.
   - Это уже серьезно! - воскликнул геолог, вставая. - Это очень серьезно.
   Он подошел к Леппу.
   - Федор Францевич, и что же вы думаете с этим делать? Так и держать все
тут?.. Это же открытие! Возможно, колоссальное открытие.
   Лепп сжался.
   - Федор Францевич, - Сергей  присоединился  к  Самсонову,  -  а  записи
киевской лаборатории у вас? Мне сказали, они должны быть у вас. Я  же  вам
письмо от Марии Васильевны передал.
   Геолог тоже подошел к столу.
   - Нельзя же так, поймите. Это все надо отдать.
   - Отдать кому? - прошептал Лепп.
   - Как - кому? Нам... То есть не нам лично, естественно, а людям.
   На лице Леппа выразилась мучительная борьба. Он вдруг  взял  Сергея  за
руку и пристально вгляделся в него.
   - А кто вы? Кто?
   Сергей пожал плечами.
   Сзади подошел Мухтар.
   - Ну хорошо, - сказал Лепп. - Я подумаю. Мне надо подумать. Может быть,
я и отдам.
   Он повернулся и пошел в дом, тощий, сутулый, едва волочащий ноги.
   За ужином все молчали. Бывший лаборант выглядел совсем расстроенным, он
то и дело с плохо скрываемым опасением поглядывал на казаха.
   Мухтар отвел Сергея с геологом спать. Но не в сарай, где  они  ночевали
раньше, а в комнату в доме. Окно здесь тоже было забрано решеткой.
   Едва они остались вдвоем, Сергей кинулся к Самсонову.
   - Огромное открытие! Вы правильно сказали, Петр Иванович. Они ведь  тут
уже управляют  насекомыми.  Выходит,  ту  дорогу,  кусок  дороги,  термиты
построили. Помните, тогда термиты шли...
   Геолог пожал плечами.
   - Трудно сказать. Во  всяком  случае,  Лепп  как-то  заставил  их  туда
перекочевать.
   - А как? Что вы думаете, Петр Иванович? Что это за аппарат у него?
   - Видно,  генерируется  какое-то  излучение.  Может  быть,  радиоволны.
Вообще ведь насекомые на радиоволны реагируют. Например, некоторые  ночные
мотыльки отыскивают своих  самок  по  запаху  на  расстоянии  в  десять  -
пятнадцать километров. Такие опыты неоднократно ставились и проверялись. А
сам запах многие ученые считают тоже радиоизлучением. Но особого рода.
   - Какого?
   - Не знаю... Но, впрочем, возможно, что там, в институте, перед  войной
они   вообще   открыли   какое-нибудь   принципиально   новое   излучение.
Принципиально! В этом тоже ничего невозможного нет. До  Рентгена-то  никто
ведь и не думал, что есть рентгеновы лучи. А он сделал свое открытие более
или менее случайно. И без каких-нибудь особых аппаратов... В институте они
открыли это излучение и, может быть, даже не  поняли,  что  имеют  дело  с
новым излучением, а просто установили, что есть нечто такое,  влияющее  на
насекомых. Всякое может быть...
   - Да... - Сергей задумался,  потом  посмотрел  на  Самсонова,  на  лице
которого вдруг появилось какое-то подозрительное выражение.  -  Ведь  и  в
самом деле: почему мы должны считать, что известны уже все виды излучений?
   Геолог, не отвечая, предостерегающим жестом поднял палец:
   - Может быть, этих излучений еще...
   Самсонов  отмахнулся.  Он  прислушивался  к  тому,  что  совершалось  в
коридоре, за толстой деревянной дверью.
   Кто-то тихонько подошел к комнате.
   Геолог вынул из кармана небольшой револьвер. (Сергей даже  и  не  знал,
что у него есть револьвер.)
   За дверью затихли. Звякнул ключ, вставляемый в скважину.
   Самсонов рывком вскочил. Но было поздно. С той  стороны  кто-то  держал
дверь. Ключ дважды повернулся в замке.
   - Эй! Бросьте эти штуки!
   Геолог что было сил нажал на дверь.
   - Перестаньте! Что это такое?
   Он еще раз нажал. Но безрезультатно.
   - Черт! Так и чувствовал, что будет подвох.
   Он сунул револьвер в карман и сел на постель.
   Прислушиваясь, они просидели четверть часа.  Дважды  Сергей  принимался
стучать в дверь, но никто не отзывался.
   Самсонов осмотрел комнату.  Толстая  решетка  в  окне  была  вделана  в
окаменевшую глиняную кладку.
   - Попали в лапы к фашисту, - сказал Сергей.
   Самсонов отрицательно помотал головой.
   - У них тут вражда, Сережа. Когда ты коней поил утром,  я  прошелся  по
двору и услышал, как они в сарае кричат. Мухтар говорит, что,  мол,  гнать
их прочь. Нас то есть. А Лепп отвечает, что покажет опыт. Один  -  нет,  а
другой - да. Я посмотрел в щелку, вижу  -  Мухтар  вдруг  хвать  Леппа  за
горло. Как щенка встряхнул и отпустил.
   - Ну и что же вы, Петр Иванович?
   - А что я?
   - Вмешались бы.
   - Нельзя. - Геолог вздохнул. - Вмешайся,  а  Лепп,  может,  еще  больше
испугался бы. Видишь, он какой. Уж лучше подождем.
   - А что этому Мухтару-то надо от Леппа?
   - Надо, наверное, чтоб немец здесь сидел и не уезжал. Лепп  свои  опыты
делает с насекомыми, а Мухтар перед местными стариками и старухами себя за
святого выдает. Видел, деньги ему нанесли к столбу?  И  вспомни,  как  его
молодой табунщик ругал - Мухтара. За этих самых насекомых. Мухтар все  так
выставляет, будто он сам муравьями командует...
   Где-то  в  доме  послышался  громкий  говор  голосов.  Что-то  визгливо
прокричал Лепп. Потом настала тишина, и вдруг заработал движок в сарае.
   Еще около полутора часов прошло. Самсонов и Сергей легли.
   Движок продолжал работать.
   Снова раздался голос  Леппа,  гневный,  протестующий.  Длился  какой-то
спор. Упало что-то тяжелое. Хлопнула дверь. Потом некоторое время слышался
только стук мотора.
   В начале двенадцатого геолог включил фонарик, чтобы посмотреть на часы.
   Луч света скользнул по стене, и Сергей вскрикнул:
   - Ой, смотрите, Петр Иванович!
   По стене из окна спускался широкий черный рукав. Как текущая вода.
   Самсонов сел на постели, недоуменно протянул к стене руку:
   - Муравьи!
   Рукав ширился и удлинялся на глазах. Казалось, насекомые ползут даже  в
несколько слоев -  одни  по  другим.  Через  несколько  секунд  они  стали
затоплять пол.
   - Нет, так не пойдет, - быстро сказал Самсонов.
   Он соскочил с постели, вынул  револьвер,  спустил  с  предохранителя  и
взвел курок. Шагнул к двери, прикинул, в каком месте располагается  язычок
замка, приставил револьвер и выстрелил - раз, другой.
   - Отойди-ка.
   Сергей уже отчаянно и молча  смахивал  с  себя  легионы  атакующих  его
насекомых.
   Геолог, оскользаясь на муравьях, уже сплошь покрывших пол,  сделал  два
больших шага и всей массой тяжелого, крепкого тела ударил в дверь.
   Она крякнула и приотворилась, выламывая замок.
   - Бежим!
   Схватившись за руки, скорчившись под градом падающих теперь уже со стен
и с потолка насекомых, они выбежали  коридорчиком  из  дома,  и  здесь  их
глазам представилась страшная картина.
   Освещенные лунным светом двор, дом, сараи - все было залито  муравьями,
и все шевелилось. У водопойного корыта, привязанные, дико  метались  кони.
На глазах у Сергея жеребец оборвал наконец повод и гигантскими прыжками, в
карьер, слепо ударившись о стог курая и отброшенный этим ударом,  поскакал
в долину.
   Сергей уже только стряхивал насекомых с лица.
   Самсонов опять схватил его ладонь.
   У коновязи они остановились. Две  оставшиеся  лошади  бились,  стараясь
оторваться.
   Геолог ножом перерезал повод одной.
   От звука его  голоса  другая  кобыла  замерла,  затихла,  мелко  дрожа.
Муравьи, лоснясь бесчисленными черными  спинками,  заливали  ее  всю,  она
только встряхивала головой.
   Самсонов прыгнул было ей на спину, держа в руке  нож,  потом  соскочил,
огромными шагами бросился к мачте, дернул кабель и оторвал его.
   Сергей, уже почти ослепленный, услышал, как Самсонов вернулся к лошади,
почувствовал, что сильная рука потянула его вверх, и  ощутил  под  животом
острую холку и напряженно работающие плечевые мышцы кобылы.
   ...Они пришли в себя за два километра от Леппова дома у ручья.  Полчаса
обмывались холодной водой. У обоих распухли лица, и обоих лихорадило.
   С первыми лучами солнца они пересекли ручей и, недоверчиво  вглядываясь
в траву под ногами, двинулись обратно к дому. Не было даже сил  и  желания
сесть на лошадь. Сергей вел ее в поводу.
   - Какая мощь! - повторял Самсонов. - Какая жуткая мощь!..
   В доме все было тихо и покинуто. Движок молчал. Муравьи ушли.
   С револьвером  наготове,  оставив  Сергея  во  дворе,  геолог  вошел  в
коридор.
   За спиной Сергея что-то звякнуло, он испуганно обернулся. Жеребец,  уже
забывший обо всем,  спокойно  пил  воду  из  корыта.  Он  поднял  морду  и
посмотрел на юношу.
   Оторванный кабель так и валялся одним концом возле мачты.
   В доме раздался какой-то шум. Звук тяжелого удара.
   Сергей бросился к двери.
   Из темного коридорчика на миг показался Самсонов.
   - Подожди. Постой там.
   И скрылся. (Ни Леппа, ни Оспанова нигде не было.)
   Наконец геолог вышел. Лицо его было совсем бледным.
   Он растерянно прислонился к косяку двери.
   - Все, Сережа.
   - Что - все?
   - Оба погибли.
   - Погибли?
   - Ага... Схватка у них какая-то была. Случайно, наверное, закрыли дверь
и потом не смогли открыть... А может быть, кто-нибудь и нарочно захлопнул.
Там в комнате французский замок.
   - Но почему?.. Разрешите мне, Петр Иванович.
   - Не надо. Незачем тебе на них смотреть.
   Опять он скрылся в доме и через несколько минут вернулся, держа в руках
потемневшую металлическую коробку, наподобие тех,  что  употребляются  для
кипячения медицинских инструментов.
   - Видимо, это и есть.
   Вдвоем, усевшись на землю тут же у стены, они открыли коробку. Там было
несколько общих тетрадей, подмоченных, старых, в пятнах.
   Самсонов открыл одну.

   Насекомые. Популярная лекция.
   "Восемнадцатое  царство  живых  существ:   тип   членистоногие,   класс
насекомые. Не будет, по-видимому, ошибкой  утверждать,  что  отличительной
особенностью развития той или иной группы  живых  существ  является  число
видов этих животных и широта их географического распространения..."

   В других тетрадях были схемы, формулы.
   На  нескольких  отдельных  листках   полустершиеся   сбивчивые   рваные
карандашные строчки налезали одна на другую. Записи шли под числами, как в
дневнике.
   - Лепп, - сказал Самсонов.
   - Почему вы так считаете?
   - Видишь, почерк другой. Неуравновешенный.
   Он вчитался, потом присвистнул.
   - Что-то вроде дневника военных лет. Интересно. - Он встал. - Вот  что:
седлай коня и скачи за людьми. Помнишь, мы ехали,  аул  в  стороне  был?..
Скачи, а я посторожу все тут.


   ...Минула неделя, и Самсонов проводил юношу до автомобильной дороги  на
Аягуз.
   Они ехали верхом около двадцати километров.
   Уже начинала показывать себя осень.  Полынь  и  ковыли  совсем  усохли,
превратившись в шуршащую бурую ветошь. Соколы парили над степью, под вечер
от озера на восток потянулись длинные стаи гусей.
   Когда вдали бело мелькнул домик автобусной станции, Самсонов сказал:
   - А знаешь, Лепп-то, оказывается, был очень  хорошим  человеком,  Федор
Францевич. Утром геодезист мне письмо привез из Алма-Аты. Прочли  они  там
дневник. Понимаешь, на  фронт  его  не  взяли  тогда,  потому  что  немец.
Обстановка была трудная, не всем доверяли. Эвакуироваться ему не  удалось,
он остался в Киеве. Гестаповцы его разыскали, требовали, чтоб  он  работал
на них, чтобы архивы института передал. Пытали. А он устоял  и  ничего  не
отдал. Отличный был человек...
   - А почему же он потом-то?..
   - Да он тронулся немного, Сережа. С ума сошел от  мучений.  Когда  наши
пришли, объяснить ничего не сумел. И вообще мало понимал, что  происходит.
Наверное, даже не понимал толком, что  это  именно  наши  пришли.  Времена
тогда были крутые, выслали его в Казахстан. А он все эти записи  берег;  в
этом смысле-то голова у него работала. И даже кое-какую  аппаратуру  сумел
восстановить. Тут он как-то к Мухтару в руки попал.
   Потом  Сергей  ехал  в   поезде,   кружилась   за   окном   бесконечная
казахстанская степь.
   Он все вспоминал Самсонова, Леппа, Мухтара,  и  ему  виделось,  как  по
сигналу  человека  саранча  тучами  поднимается  с  плавней,  чтобы   лечь
удобрением на пахоту, как термиты,  разом  собравшиеся  вместе,  сооружают
дороги в пустыне, как бесчисленные муравьи скашивают урожай пшеницы  и  по
зернышку сносят его в назначенные места.



   Север Гансовский.
   Но если...

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Три шага к опасности". М., "Детская литература", 1969.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Викентий Ступаль, небольшого  роста,  плотный,  самоуверенный  лысеющий
блондин с гладким чисто выбритым лицом, одетый в  привезенный  из  Лондона
серый костюм, с лавсановым пальто через руку, вошел в вагон  за  несколько
секунд до свистка.
   Был тот ранний вечерний час, когда живущий в пригородах народ  начинает
возвращаться домой с работы. По  вздрагивающему  полу  Ступаль  прошел  на
середину вагона, огляделся и внушительно сказал:
   - Так...
   В этом "так" было признание того, что порядок вещей - и сам только  что
вымытый вагон со свежеотлакированными полками, и  серое  осеннее  небо  за
окнами, и уже поплывшие за ними привокзальные  постройки,  и  вся  точная,
слаженная железнодорожная служба - пока что у него, Ступали, возражений не
вызывает. В этом "так" было и некоторое напоминание.
   Ближайшие к Викентию  пассажиры  его  поняли  и  зашевелились.  Молодая
женщина в кожаном полупальто оторвалась от книжки и  недоуменно  взглянула
на Ступаля. Парень в капитанской фуражке напротив нее тоже поднял голову.
   Тогда на самоуверенном лице  Ступали  произошло  мгновенное  изменение.
Сверкнули белые  ровные  зубы,  он  улыбнулся  широкой,  чуть  застенчивой
улыбкой. Она была такой заразительной и свойской, что  и  у  женщины  и  у
парня тоже сразу посветлели лица. Женщина подвинула к себе синюю  с  белым
сумку "Аэрофлот", а парень проворно скинул ногу  с  ноги,  освобождая  для
Ступаля проход.
   Викентий сел, распространяя тонкий, с утра удержавшийся запах шипра,  и
еще раз спросил:
   - Так, значит... поехали?
   Пока состав кочевал с одной стрелки на другую, решительно убыстряя ход,
в вагоне притихли, как это всегда бывает, пока начавшаяся дорога - еще  не
совсем дорога и  еще  тянут  назад  городские  мысли.  Потоп  электропоезд
вырвался из узких проходов между  другими  ожидающими  очереди  составами,
сирена громко и бодро закричала, за окнами завертелись пригородные рощи  и
дачки  с  аккуратным  штакетником,  в  вагоне  сделалось  светло,  и   все
заговорили и задвигались.
   Ступаль вынул из  кармана  сложенный  вдвое  свежий  номер  "Недели"  и
развернул его. Тут была  его  собственная  статья,  и  Викентий  с  легкой
внутренней усмешкой отметил про себя, что на странице он оказался рядом  с
академиком Колмогоровым.
   У него было отличнейшее  настроение,  которое  не  портилось  даже  тем
обстоятельством, что сегодня ему пришлось ехать  в  электричке,  а  не  на
машине. (Новенькую "Волгу" он вчера отогнал на гарантийный ремонт.)
   Он ехал на _собственную_ дачу.
   Когда год назад после выхода его третьей книги они с женой купили дачу,
сначала показалось, что с покупкой будут одни только неприятности. Рядом с
их участком стоял особняк,  принадлежавший  бывшему  торговому  работнику,
мяснику, грузному мужчине со звероподобным красным лицом. Новые соседи ему
не понравились, и, приехав как-то из города, Викентий с Ниной  обнаружили,
что окольцовано лучшее дерево в их  саду  -  большая  развесистая  береза.
Потом, тоже во время  их  отсутствия,  была  подрублена  яблоня,  а  через
несколько дней другая. Викентий кипел от негодования,  однако  с  мясником
здоровался поверх заборчика вежливо. Понимал, что сделать ничего не может:
не сидеть же ночами в саду, ожидая, когда тот снова придет. Но  однажды  к
соседу постучался гражданин в серой фуражке и побыл на даче часа  полтора.
Когда он уходил, у провожавшего его  мясника  тряслись  губы.  На  участке
побывали три комиссии, соседа что-то не стало видно, и в  один  прекрасный
день Ступаль узнал, что дача отобрана у бывшего мясника.
   С тех пор Викентий с совершенно особенным чувством входил,  возвращаясь
из города, в свой сад. Уж кому-кому, а  ему-то  не  приходилось  опасаться
визитов  из  милиции.  Вышедшая  двумя  изданиями  популярная   книга   об
астрономии, еще одна книжка о теории относительности и множество статей по
газетам и журналам - вот откуда  у  него  все.  Пожалуй,  пусть  приходят,
проверяют! Тем, что он имел, он владел по праву: и домом,  и  "Волгой",  и
сберегательной книжкой...
   Викентий сунул в карман "Неделю" и огляделся. Стыдная  мысль  просилась
ему в голову: все-таки он очень преуспел в жизни и  устроился  лучше,  чем
миллионы и миллионы людей в  огромном  Советском  Союзе.  И,  уж  конечно,
лучше, чем любой из едущих сейчас с ним вместе в вагоне электрички.
   Он нахмурился и попытался отогнать эту  мысль.  Но  объективно,  насчет
вагона-то, во всяком случае, так оно и получалось.
   Кроме молодой женщины на той  же  скамье  со  Ступалем  сидела  пожилая
учительница, которая вынула  из  объемистого  портфеля  груду  тетрадок  и
принялась проверять их. Напротив поместились  трое:  парень  в  капитанке,
совсем молоденькая девушка-ремесленница,  заранее  насторожившаяся  против
ухаживаний парня, и  старуха  в  грубом  брезентовом  плаще  с  сумкой  на
коленях, откуда торчали батоны.
   Дальше    по    вагону    расположились     пригородные     колхозники,
железнодорожники, рабочие совхозов.  Просто  невозможно  было  представить
себе, чтобы кто-нибудь из них владел дачей, автомобилем и имел возможность
один год ездить в туристску