-рекордсменом. Во сне... Здорово, да? Ну, давай, Скрунт.
   Молчаливый Скрунт зарядил пистолет,  расставил  ноги  и  поднял  правую
руку.
   - Он сейчас попадет в монету на лету.
   Лин Лякомб пошарила в карманах платья,  извлекла  монетку  и  с  полным
бесстрашием стала к стене как раз под пистолетное дуло.
   - Раз... Два... Три!
   Монета взлетела. Грянул выстрел.
   Чисон, оглушенный, помотал головой.
   - Блеск, верно? - Лин сощурилась, ища на полу монету. -  Сейчас  я  вам
покажу след от пули... Ага, вот она.
   Никаких следов на монете не было.
   - Странно. Ну, еще раз.
   Она вернулась к стене.
   - Внимание!.. Два...
   Невозмутимый Скрунт поднял пистолет.
   - Три!
   Выстрел.
   Чисон снова помотал головой.
   Лин Лякомб подобрала монету и выпрямилась с покрасневшим лицом.
   - Вот... Хотя, нет. Опять ничего. Странно... Ну, неважно. Все равно это
феноменальный результат. В  общем,  понятно,  что  здорово,  да?..  Теперь
идемте в зал, уже пора. Сейчас  самое  главное  -  Бетховен  будет  играть
"Лунную сонату". Лично он сам. А уж после Бетховена  мы  продемонстрируем,
как Скрунт рисует.
   Миновали лестничную клетку с  копиями  греческих  скульптур,  вышли  на
южную половину дома. Тут-то и стало понятно,  как  сильно  перестраивается
особняк.  Перекрытия  двух  этажей  были   сняты,   образовался   огромный
трехсветный зал. Установка заполняла его  почти  целиком,  оставляя  место
только для небольшой площадки, размером пять метров на  пять,  огороженной
со всех сторон канатами наподобие ринга для  бокса.  Тут  и  там  на  полу
высились груды штукатурки и мусора. Всюду тянулись кабели и провода.  Двое
техников копошились внутри гигантского механизма.
   На площадке за канатами были поставлены рояль и стул.
   Лин Лякомб усадила Чисона с  Лехом  в  кресла,  уселась  сама  и  вдруг
вскочила:
   - Черт! Совсем забыла - Жанена ведь должна прийти. Извините,  я  сейчас
ей позвоню.
   И умчалась, ловко лавируя между мусором.
   Представитель фирмы  тоже  куда-то  отлучился.  Лех  и  Чисон  остались
наедине с хозяином дома.
   Некоторое время царило молчание. Скрунт неуверенно пошевелился.
   - Хорошая сегодня погода, да?
   - Погода? - Чисон посмотрел в окно.  -  Да,  ничего...  Хотя,  впрочем,
собирается дождь.
   Еще помолчали.
   Лех вынул сигаретку, потом раздумал курить и сунул в портсигар.
   Лин вернулась.
   - Ерунда какая-то. Все помешались на этой материализации. У  Бельтайнов
сегодня  материализуют  Ньютона,   и   Жанена   идет   туда.   Идиотизм!..
Представляешь себе, - это относилось к мужу, - Клер Бельтайн и Ньютон.  О"
чем они могут говорить - она же полная дура.
   Подошел представитель фирмы:
   - Можно начинать?
   Хозяйка кивнула, успокаиваясь.
   - Пожалуйста. Только сначала скажите  несколько  слов.  Что  мы  сейчас
увидим, и так далее. Ваш метод, короче говоря.  -  Она  уселась  в  кресле
поудобнее. - Дайте сигарету, Лех. У вас какие?
   Пмоис откашлялся, посмотрел на установку.
   - Смонтированный здесь квадровый материализатор  представляет  собой  в
известном смысле венец усилий фирмы, поставившей своей  целью  дать  нашим
клиентам возможность познакомиться с величайшими произведениями  искусства
в интерпретации их прославленных авторов. Мильтон,  декламирующий  отрывки
из "Потерянного рая",  Шекспир,  разыгрывающий  перед  публикой  сцены  из
"Гамлета", Шопен, исполняющий  свои  бессмертные  фортепьянные  баллады  -
таков был наш идеал. Предлагаемая вашему вниманию материализация Бетховена
является  плодом   примерно   двухлетней   напряженной   работы.   Научные
лаборатории фирмы, во-первых,  переработали  всю  доступную  информацию  о
композиторе,   во-вторых,   по   особой   договоренности   с   австрийским
парламентом, извлекли частицы праха из могилы  гения  и,  в-третьих,  учли
биопсихологические характеристики живущих  в  настоящее  время  отдаленных
родственников материализуемого лица. На основе всего этого возникает живой
биологический   аналог   Бетховена:   возрожденный   к   новой,   хотя   и
недолговечной, жизни человек прошлого века. Вместе с  тем,  оживший  автор
"Девятой симфонии"  явится  перед  нами,  господа,  как  материализованное
представление о нем. В этом смысле он будет более  правильным  Бетховеном,
чем даже тот, которого  знало  девятнадцатое  столетие.  Наш  экземпляр...
Простите, что вы сказали?
   -  Ничего,  -  ответила  Лин  Лякомб.  -  У  меня   погасла   сигарета.
Продолжайте.
   - Наш экземпляр освобождается от  мелочей  быта  и  от  не  учитываемых
наукой случайностей. При этом, строго говоря,  Бетховен  будет  Бетховеном
только первые полчаса. Далее начинается неизбежный процесс  приспособления
к нашему веку и нашему  окружению,  что  повлечет  за  собой  выработку  у
личности некоторых новых качеств при утере некоторых старых.  Принимая  во
внимание, что действие квадрового по... Извините, что вы хотели?
   - Я схожу позвоню Виксам. Может быть, они придут.
   - Да, конечно.
   Лин Лякомб вышла.
   Несколько секунд было тихо, потом  Лех  и  Скрунт  одновременно  издали
какой-то горловой звук. И тотчас повернулись друг к другу.
   - Простите, вы, кажется, что-то хотели сказать.
   - Я ничего. Это вы хотели что-то сказать.
   - Я тоже ничего.
   Еще помолчали.
   Хозяйка вернулась.
   - Альфред говорит, что они у Иды Элвич. Но Иде я звонить не буду. - Она
уселась. - Давайте приступать.
   Пмоис кивнул.
   - Сейчас.
   - А разговаривать с ним можно будет?
   - Естественно. Только не входите в границы квадрового поля. - Он задрал
голову. - Эй, у вас все готово?
   - Ага! - донеслось сверху.
   - А у вас?
   - Да.
   - Включайте.
   Прозвенел длинный тревожащий звонок. Что-то загудело. Томление нависало
в  зале,  запахло  электричеством.  За  канатами  на   площадке   возникло
светящееся пятно с темной областью в центре. Оно уплотнялось.
   - Бетховен, - прошептала Лин и облизала губы.
   Серое пятно еще уплотнилось, образуя формы сидящего на стуле человека в
темном камзоле с темным галстуком поверх кружевного жабо.  Голова  и  руки
сначала были почти прозрачными, потом загустели. Лицо  покраснело.  Черные
растрепанные волосы над выпуклым лбом вихрами торчали в разные стороны.
   Кто-то из сидящих громко сглотнул.
   Человек у рояля глубоко вздохнул, выпрямился, поднял голову,  невидящим
взглядом скользнул по  физиономиям  хозяйки  и  ее  гостей.  На  лице  его
выразилось страдание. Он повел рукой возле уха, как бы отгоняя что-то.
   - Какой маленький, - прошептала Лин Лякомб.
   - Бетховен и был небольшого роста, - сказал Чисон.
   - Тише, - попросил представитель фирмы. -  Материализация  совершилась.
Вы хотели послушать "Лунную"?
   - Да-да, "Лунную". - Лин заложила ногу на ногу и откинулась  на  спинку
кресла.
   Пмоис сделал знак механикам.
   - Выключите.
   - Угу.
   Гудение смолкло.
   - Сосредоточьте его на "Лунной". Опус  двадцать  седьмой.  Притормозите
все остальное.
   - Сосредоточили.
   - Ну, давайте, - сказала  Лин  Лякомб.  Она  склонила  голову  набок  и
полуприкрыла глаза. - Давайте.
   Человек у рояля закусил губу и помотал  головой.  Он  задумался.  Потом
положил руки на клавиши и стал играть.
   С минуту все слушали. Затем Лин недоуменно посмотрела на  представителя
фирмы.
   - Что-то не то.
   Плечистый пожал плечами.
   - Да, почему-то сразу вторая часть. Аллегретто.
   - Зато он освобожден от мелочей быта, - сказал Чисон. Какое-то  смутное
раздражение нарастало в нем. Он не мог его подавить.
   - Что? - Лин повернулась к нему.
   - Я говорю, он освобожден от мелочей быта. От случайностей.
   Пмоис мельком взглянул на Чисона. Потом он встал и задрал голову.
   - Эй! Остановите его и дайте сильное торможение. Пусть начнет сначала.
   Наверху завозились. Щелкнул какой-то переключатель.
   Человек в камзоле опять помахал рукой возле уха. Что-то боролось в нем.
Он положил руки на клавиши, затем снял их. Потом придвинулся ближе к роялю
и сыграл "Лунную сонату" от начала и до конца.
   Умолкли последние аккорды.
   - Блеск! - воскликнула Лин. Глаза у нее сияли. Она схватила руку Леха и
приложила к своей щеке. - Чувствуете? Я вся  горю.  -  Она  повернулась  к
Пмоису. - Теперь можно с ним поговорить, да?
   - Пожалуйста. Только имейте в виду, что скоро начнется приспособление и
надо будет все прекратить.
   Хозяйка подалась вперед.
   - Алло! Как вы себя чувствуете?
   Молчание.
   - Он же не понимает, -  сказал  представитель  фирмы.  -  С  ним  нужно
говорить по-немецки.
   - Ах, верно! Действительно, по-немецки. Я как-то  упустила  из  виду...
Кто-нибудь знает немецкий?.. Вы, случайно, не знаете?
   Чисон пожал плечами.
   - Как-то глупо  получилось,  -  сказала  Лин.  -  Нельзя  тогда  быстро
переделать его в Байрона, например?.. Нет, нельзя?.. Тогда для чего мы все
это предприняли?.. - Затем ее лицо вдруг  просияло.  -  Постойте,  я  сама
вспомнила.
   Она вскочила, подошла к самым канатам и, вытянув шею, прокричала:
   - Sprechen Sie deutsch?
   И с торжеством оглянулась на гостей.
   Человек в камзоле что-то брезгливо пробормотал.  Разобрать  можно  было
только "...onnerwetter".
   - Время истекает, - сказал Пмоис. - Надо начинать дематериализацию.
   Он  поднялся,  сделал  несколько  распоряжений.  Все   пошло   обратным
порядком. Раздалось гуденье. Сильнее запахло  электричеством.  Человек  на
стенде делался  прозрачным.  Через  несколько  секунд  все  было  кончено,
установку выключили.
   - Я сейчас приду. - Лин Лякомб сорвалась с места, стуча каблуками.
   Мужчины закурили.
   Скрунт откашлялся.
   - Как будто бы собирается дождь...
   -  Что  вы  говорите?  -  Лех  посмотрел  в  окно.  -  Да  нет,   вроде
рассеивается.
   Хозяйка явилась разгневанная.
   - Слушайте, я все-таки позвонила Иде Элвич, и,  оказывается,  они  тоже
воссоздавали Бетховена.  Разве  так  можно?  (Представитель  фирмы  развел
руками.) Хотя с другой стороны, это даже интересно. -  Лин  задумалась  на
миг, глаза ее зажглись. -  Действительно,  получилось  бы  очень  здорово.
Сделать двух Бетховенов, а между ними поставить эту, как  ее,  которой  он
посвятил "Лунную".
   - Джульетту Гвиччарди, - сказал Пмоис.
   - Да-да. Или даже составить целый оркестр из одних Бетховенов. Вот была
бы штука! А рядом более современный оркестр  -  например,  из  Равелей.  И
послушать, что лучше. - Она резко повернулась к Чисону. - Что  же,  идемте
обедать. У нас сегодня рябчики "по-русски". А после мы покажем, как Скрунт
рисует, - его тоже научили под гипнозом... Пошли!
   Чисон посмотрел на Леха.
   - Обедать. Я сегодня... - Он замялся. -  Пожалуй,  у  меня  сегодня  не
выйдет. В другой раз. Большое спасибо.
   Хозяйка согласилась с птичьей легкостью.
   - Ну, как хотите. Давайте тогда еще раз взглянем на Рембрандта.
   Никто не возражал, и они поднялись снова в светелку на третьем этаже.
   Постояли перед "Отречением".
   - Удивительно! - с фальшивым восторгом сказал Чисон. Он протянул руку и
дотронулся до картины. - Совершенно подлинная трещинка.
   Хозяйка  смотрела  на  "Отречение  святого  Петра"  каким-то   странным
взглядом. Губы ее были плотно сжаты.
   - Черт возьми, я была абсолютно убеждена, что эта служанка - Саския.  -
В ее голосе звучало разочарование. - Или, на худой конец, Хендрикье. - Она
злобно взглянула на Пмоиса. - Почему вы меня раньше не предупредили?
   В вестибюле она сказала Чисону с Лехом:
   - Так вы приходите еще через неделю, у нас приемные дни  по  вторникам.
Меня как раз осенила блестящая мысль. Знаете, что мне пришло в голову - мы
воссоздадим Фидия, и он сделает мой скульптурный портрет. При нас  же,  на
место. И, кроме того, Скрунт прочтет лекцию о направлениях  в  современной
физике. Он у нас  скоро  будет  выдающимся  теоретиком.  Фирма  "Доступная
наука". Они из любого берутся сделать Эйнштейна.
   Лех и Чисон молча пошли.
   Дождь действительно так и не собрался. Развеялось.
   Отовсюду неслась музыка.  Хозяева  особняков  пели  почти  как  Карузо.
Играли на рояле почти как Рахманинов. Наверное,  они  еще  писали  картины
почти как Ренуар и Репин. Благодаря новым методам можно было стать чуть ли
не гением в какой угодно области искусства и в любой отрасли науки - и без
всякого труда.
   Лех и Чисон вступили на мостик через канал, когда позади раздался скрип
тормозов.
   - Эй!
   Они обернулись.
   Из-за руля  желтого  лимузина  Скрунтов  выглядывал  лакей  Ульрих.  Он
поспешно выбрался из машины, держи в руках здоровенный пакет.
   - Мистер Лех...
   - Ну?
   - Лин Лякомб дарит вам картину "Отречение святого Петра". Подлинник.
   Лех неуверенно взял картину. Лакей Ульрих влез  в  лимузин.  Автомобиль
дал задний ход, съехал с моста, развернулся и укатил.
   Лех смотрел на пакет, затем он глянул на Чисона. Внезапно его прорвало:
   -  Никакой  это  не  Рембрандт.  Все   собачья   ерунда.   Ту   картину
действительно Рембрандт писал. И мучился, переживал с ней. А это...
   Он размахнулся и швырнул второй подлинник в черную тяжелую воду капала.
Отряхнул руки и повернулся к приятелю.
   - И Бетховен - это тоже не Бетховен.
   Они пошли дальше и, не сговариваясь, остановились у  большого  дома.  У
подвального окна.
   Все так же доносились звуки разбитого рояля.
   Женский голос сказал:
   - Подожди. Вот опять неправильно. Как ты берешь педаль?.. Педаль должна
быть, как лунный свет... И потом - вот тут у тебя легато... Ну, начни  еще
раз.
   И голос девочки ответил:
   - Сейчас, мама.
   Друзья слушали, потом Чисон поднял руку.
   - Вот это настоящий Бетховен.
   И они зашагали дальше.
   (На самом-то деле это был не Бетховен, а Мендельсон: "Песня без  слов".
Но все равно Чисон был прав.).



   Север Гансовский.
   Три шага к опасности

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Три шага к опасности". М., "Детская литература", 1969.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 October 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Радиосеть с легким щелчком включилась, там внутри чуть слышно загудело.
Вдалеке в этом гуде возник, а потом быстро приблизился по мере  того,  как
нагревался приемник, равнодушно бодрый голос:
   "...Таким образом, это уже вторая крупная группа, покидающая в  течение
недели сферу производства.  Один  из  выходящих  в  отставку,  Грудер  Пом
тридцати двух лет, сказал, что отнюдь не чувствует  себя  расположенным  к
переходу на государственное обеспечение. Остальные на совещании поддержали
его красноречивым молчанием. Тем не менее  выступивший  тут  же  президент
ассоциации поздравил присутствующих с новым статутом,  официально  заявил,
что не следует ожидать обесценения  инвестированного  в  класс  услуг  "С"
капитала  и  что  наметившееся   падение   курсов   акций   будет   тотчас
приостановлено..."
   Мужской голос умолк, сразу его  место  заступил  такой  же  бесстрастно
уверенный женский. Как  будто  они  соревновались  наперегонки,  и  теперь
женщине удалось выйти вперед.
   "Продолжаются поиски Сокрушителя N_9. Согласно  утверждению  начальника
полиции городского сектора В., ни один из переведенных в прошлом месяце из
актива, в пассив  дождевальщиков  не  связан  с  преступлением.  Свидетели
единодушно описывают Сокрушителя как мужчину высокого роста и..."
   Лех окончательно проснулся и лежал теперь, глядя в белый потолок. Радио
продолжало бубнить, он не прислушивался, чувствуя  себя  совсем  разбитым.
Мозг был как вата. Неопределенно  вспомнилась  внесенная  ему  когда-то  в
голову теория, будто днем, в процессе активной жизнедеятельности, мышечная
ткань организма накапливает вредные  вещества,  которые  должны  затем  во
время сна выноситься прочь. Так или не так, но у него ничего не вынеслось.
Сон не помог, яды притаились в пояснице и  в  шее,  все  кругом  заволокло
каким-то молочным туманом.
   Он вздохнул, скосил глаза к столику с "усилителями".
   Зазвонил телефон. Как в бреду, подумалось: наверное, Ви Лурд.
   С усилием подняв руку, он нашарил первую коробочку  и  нажал  несколько
кнопок.
   В голове зашумело, потом шум оборвался,  в  мозгу  начало  проясняться.
Стало как-то понятнее, кто он и где находится.
   "Усилители" были на краю столика.  Лех  нажал  кнопку,  ту,  что  имела
отношение к мышцам спины. Снова нажал, ощутил, что  может  наконец  сесть.
Сел. Но руки пока еще висели, как плети, и шея едва удерживала голову.  Он
включил "усилитель" сначала для шеи, потом  для  правой  руки  и  принялся
составлять  комбинации  из  "усилителей".  Через  минуту  сил  значительно
прибавилось. Во всяком случае, физических.
   Радиоголос - там  где-то  далеко  к  микрофону  опять  стал  мужчина  -
рассказывал:
   "...Затем  профессор  сказал,   что   в   ближайшее   время   ожидается
окончательный уход людей из Подземного Города  и  что  этот  новый  шаг  в
сторону полной автоматизации, несомненно вызовет  изменения  в  финансовой
структуре, а также  дополнительно  привлечет  внимание  общества  к  кино,
телевизору и "усилителям"... С докладом  "Поведение  среднего  человека  в
эпоху отсутствия стимулов" выступил доктор Едигера Фовн..."
   За окном уже полностью рассвело, голубел кусок неба, очерченный  черным
квадратом рамы. Напротив через  улицу  на  крыше  здания  светились  буквы
неоновой рекламы: "Р-КРЕМ ДЕЛАЕТ ЩЕКИ СВЕЖИМИ". В тот  момент,  когда  Лех
взглянул на надпись, она погасла.
   Он прошелся по комнате, проверяя, одинаково ли  работают  обе  ноги,  и
вдруг почувствовал такое нежелание жить, что застонал и едва не улегся тут
же на ковре. "Поведение среднего человека в  эпоху  отсутствия  стимулов".
Тьфу, дьявольщина - снова забыл энергии. С  трудом  удерживаясь,  чтоб  не
закричать от  отчаяния,  он  подошел  к  шкафу,  взял  плоскую  коробочку,
трясущейся рукой нажал кнопку пять раз подряд. Тотчас  сердце  забилось  с
невероятной громкостью, стало весело.  Все  в  комнате  -  и  неприбранная
постель, и пластиковый надломленный стул,  и  зеленая  штора  -  сделалось
победным, сияющим,  бьющим  в  глаза.  Кожу  на  спине  закололо  тысячами
приятных точечек. Радость жизни хлестала  через  край,  хотелось  схватить
что-нибудь, сжать, сломать...
   Слишком много!
   С той же поспешностью он  разыскал  на  полке  "успокоитель",  включил,
закрыл глаза... Стук  сердца  утишился,  мышцы  несколько  обмякли.  Жизнь
перестала быть вызовом, и все вроде бы вошло в норму. Впрочем, вошло ли?..
Лех уже сам не  понимал,  где  его  собственные  сила  и  настроение,  где
купленные. Порой ему казалось, что его самого уже вообще нет.
   Опять зазвонил телефон.
   У Ви был виноватый голос:
   - Я тебя разбудила?
   Он промолчал.
   - Но ведь мы же договорились на восемь? Ведь верно же, Лех, да?
   Внезапно его охватила жалость.  О  господи,  разве  можно  ее  обижать!
Одинаково они с ней воспитывались, одинаковыми получились.
   Он крепче взял трубку.
   - Ничего. Все в порядке. Я через десять минут выйду.
   Ткнул кнопку электропечки. Там зашипело, стрелки давления  дрогнули,  и
через полминуты крышка отбросилась на шарнирах. Готово.
   Лех с тарелочкой присел к столу.
   Радиосеть молчала. Шел фон - потрескивание, мягкий меховой шумок. Затем
резко щелкнуло там, и, еще не понимая, в чем дело, Лех почувствовал, что у
него жарко-жарко делается в спине и огнем горят щеки.
   Голос был по радио. Но не тот  обычный,  бодро  равнодушный,  а  совсем
другой, искренний. Пугающий  полушепот,  который  сначала  не  содержанием
того, что говорилось, а  еще  только  тональностью  заставил  смутиться  и
задрожать.
   "Внимание... Слушайте все... Так нельзя, так нельзя.
   Протестуйте, иначе мы все пропадем..."
   Лех застыл  с  ложкой  в  руке.  Комната  вдруг  сделалась  враждебной,
предающей. Все предметы, мебель, потолок, стены и пол уже  знали,  видели,
могли подтвердить, что он слушает, присут