стал искать единомышленников, которые так  же,
как я, были недовольны существующей системой. Мне удалось собрать их  здесь.
Коль скоро в этих  местах  нашли  приют  бандиты  и  преступники,  я  считал
справедливым, чтобы здесь нашлось место и тем несчастным, кто  пострадал  от
природных стихий. Чудовищно  вынуждать  твоих  девочек  продавать  себя  или
заставлять изуродованных, искалеченных людей скрываться в грязных  трущобах.
Здесь мы принимаем тех, кто пострадал от проклятий,  и  тех,  кого  коснулся
Ветер Перемен, но чья личность сохранилась. Сэм кивнула:
   - Здесь действительно очень хорошо, люди очень дружелюбны, и их, кажется,
не смущают внешние различия. У вас я чувствую себя в безопасности.
   - Это - убежище, - ответил герцог. Его голос  звучал  растроганно.  -  Мы
даем людям не только безопасность, но и достойную жизнь.
   Роскошный ужин окончился, герцогиня поднялась  и  наклонила  свою  птичью
голову к герцогу.
   - Вы можете уйти или остаться, дорогая, - сказал тот, словно  отвечая  на
безмолвный вопрос. - Пожалуйста, поступайте как вам угодно.
   Птичья голова кивнула, и герцогиня вышла  через  заднюю  дверь  обеденной
залы.
   - Мне сказали, что вы хотите оставить  нас  и  попытаться  избавиться  от
проклятия, которое тяготеет над вами, - как бы между прочим заметил  герцог.
- Скажите мне искренне, неужели вам действительно хочется снова пуститься на
поиски неизвестного акхарского чародея? Пожалуйста, ответьте честно.
   Сэм вздохнула и решила, что честность в данном случае - лучшая политика.
   - Нет, - ответила она. - Мне просто придется  это  сделать.  Насколько  я
поняла, акхарские волшебники, хотя и поддерживают существующий порядок, сами
по себе представляют не меньшую опасность, чем Ветер Перемен.
   - Большую, - серьезно ответил герцог. - Гораздо  большую.  Ветер  Перемен
внушает ужас главным образом потому, что он непредсказуем. Это вор,  который
приходит ночью и  забирает  все,  что  ты  считал  своим,  но  это  честный,
капризный, непредсказуемый вор, у которого  нет  ни  мыслей,  ни  злобы,  ни
предубеждений.  Все-таки  он  не  более  чем  явление  природы,  с   которым
приходится примириться. Но тот, кто обладает могуществом акхарского чародея,
просто не может не потерять рассудок от сознания своей колоссальной  власти.
И в их безумии есть мысль, направление, система, оно не знает жалости.  Даже
лучшие из них - опасные и своенравные сумасшедшие. Мы  -  не  более  чем  их
игрушки, и, если уж они решили вступить в игру, мы перестаем  быть  для  них
чем-нибудь другим. Один только Ветер Перемен сдерживает их. Даже  величайший
из великих магов не может управлять,  повелевать  или  сопротивляться  Ветру
Перемен  и  его  последствиям.  Подозревают  даже,  что  именно   волшебники
поддерживают политику уничтожения жертв Ветра Перемен, потому что  над  ними
магия уже не властна. Даже здешние маги не очень высокого ранга при  желании
могли бы одним заклинанием превратить меня в лягушку, маньяка или  чудовище.
Но они не смогли бы ничего поделать с моими женой и сыном.  Если  и  удается
иногда  уничтожить   какого-нибудь   акхарского   чародея,   это   неизменно
оказывается делом рук жертвы Ветра  Перемен,  ибо  единственное,  что  может
повлиять на несчастного, - это новый Ветер Перемен.
   Превращенцы  -  единственные,  за  исключением  самих   Ветров   Перемен,
разумеется, кого следует опасаться акхарским правителям.
   Разговор снова перешел на Сэм, на приют, и вскоре девушка  почувствовала,
что прием закончен. Герцог поднялся, за ним последовали  директор  и  Медак,
губернатор пожелал всем спокойной ночи и удалился через заднюю дверь. Только
тогда Сэм подумала, что за весь вечер директор произнес лишь несколько слов.
Возможно, когда герцог желал говорить, было не принято перебивать его.
   Медак проводил ее до лестницы.
   - Ты отлично держалась, - заметил он. - Мне хотелось  поблагодарить  тебя
за это.
   - Меня не за что благодарить. Твой отец - очаровательный человек.
   - Да, - странным голосом отозвался крылатый юноша. - Может, мне  повезло,
что я стал  превращенцем.  Не  могу  представить  себя  на  его  месте,  ему
приходится принимать столько непростых решений. - Он вздохнул. -  Ну  ладно.
Спокойной ночи и удачи в работе в оставшиеся дни. Надеюсь, будущее  принесет
тебе мир и счастье.
   - Спасибо тебе. Даже не знаю, где бы я сейчас была, да и была бы я  жива,
если бы не ты и твой отец. Но мне надо идти. Зелье теряет  свою  силу,  и  я
хочу успеть добраться до постели, прежде чем свалюсь с ног.
   Медак посмотрел ей вслед, потом вздохнул, повернулся и направился в жилые
покои. Как он и ожидал, его отец и директор сидели в кабинете за сигарами  и
кофе и оживленно беседовали. Когда появился крылатый юноша, они оба  подняли
головы.
   - А, Медак! Проходи, садись, присоединяйся к нам, - пригласил  герцог.  -
Мне хотелось бы выслушать твое мнение. Но прежде: обнаружены ли какие-нибудь
следы Бодэ и подруги Сузамы?
   - Нет. На людей, чьи останки мы заметили на берегу, видно,  напала  более
сильная банда. Женщин среди убитых не было. Возможно, Бодэ и подруга  Сузамы
следовали за отрядом, надеясь узнать, не захватили ли эти люди ее и девочек.
Если бы после стычки бандитов женщины повернули назад, они столкнулись бы  с
нашим патрулем, который шел той же дорогой. Вероятно,  их  захватила  та  же
банда, что перерезала мятежников.
   Герцог кивнул:
   - Этого-то я и боялся. Хотелось бы выяснить, кто эти головорезы?  Мне  не
нравится, что они бесчинствуют так близко к  моим  владениям,  хотя  они  не
тронули никого из наших.
   - Пройти по  следам  лошадей  было  совсем  не  трудно,  но  они  сменили
множество  хозяев,  так  что  нельзя  сказать  ничего  определенного  об  их
теперешних владельцах. Похоже, они хотели как можно  скорее  ускользнуть  из
этих мест, чтобы не платить налог.
   - Возможно, и так, однако я не желаю, чтобы  в  моем  каньоне  без  моего
ведома рыскали приспешники Клиттихорна! У него  здесь  была  даже  небольшая
армия, а может быть, она и сейчас еще здесь. До чего наглые, мерзавцы!
   - Они постепенно уходят из наших мест. Знаешь,  я  думаю,  нет  ли  здесь
какой-нибудь связи...  Они  обещали  огромную  сумму  в  награду  тому,  кто
приведет к ним хрупкую молодую женщину, поразительно напоминающую  Принцессу
Бурь. Тебе не кажется, что она и есть подруга Сузамы? Если это она, тогда мы
знаем, что с ними произошло.
   В первый раз за весь вечер директор нарушил молчание:
   - Интересно... Ваша милость, это многое объяснило  бы.  Двойник...  Живая
копия Принцессы Бурь, возможно, точная копия, но рожденная и  воспитанная  в
ином мире. Кто-нибудь вроде Булеана, который уже многие годы вопит об угрозе
со стороны Клиттихорна, мог бы  перенести  ее  сюда,  чтобы  использовать  в
борьбе с Клиттихорном и его Принцессой. Вспомните о  буре,  обрушившейся  на
караван, - против кого бы она могла быть направлена?
   Герцог почесал подбородок.
   - А эта Сузама?
   - Возможно, ее засосало сюда вместе с подругой, когда Булеан,  Клиттихорн
или кто бы там ни было  создал  дыру,  чтобы  перенести  копию  Принцессы  в
Акахлар. Это объясняло бы активность, возникшую в нашем районе, и  даже  то,
почему акхарский чародей заинтересовался ею настолько, что взял на себя труд
обучить языку и наслать проклятие.
   - Но проклята Сузама, а не та, другая, - заметил Медак.
   - Да, сэр, но кто  знает,  какой  силой,  какой  сопротивляемостью  может
обладать двойник Принцессы Бурь? На  всякий  случай,  чтобы  сыграть  на  ее
преданности подруге, можно заколдовать эту подругу.
   Герцог откинулся на спинку кресла и вздохнул:
   - Логично. Тогда становится понятно и почему люди Клиттихорна  уходят  из
наших владений. Судя по всему, это означает, что Сузама теперь осталась одна
и ей больше некуда идти. Теперь она не может рассчитывать даже на то,  чтобы
снять с себя проклятие. У нее нет будущего, господа. Ни  средств,  ни  семьи
или клана, ни близких, на  которых  она  могла  бы  опереться,  у  нее  есть
способности, но она не владеет никакой профессией.
   - Она лишена и самоуважения, - заметил директор. - Это видно по тому, как
она себя ведет, как одевается. Очень вероятно,  что  она  попытается  вскоре
покончить с собой.
   - Мы должны проявить сострадание, - заявил герцог. - Даже если ее подруга
каким-нибудь чудом все же попадет к нам, придется  что-то  придумать,  чтобы
они не встретились. Мы разрешаем тебе немедленно включить Сузаму и девочек в
программу нашего приюта.
   - Я назначу  процедуру  на  завтрашнее  утро,  ваша  милость,  -  ответил
директор.
   Герцог взглянул на сына, на лице которого читалось явное неодобрение.
   - Ты не согласен? Но подумай, сын мой, ведь если мы этого не сделаем, она
откажется остаться с  нами  и  будет  цепляться  за  свою  фантазию.  У  нее
действительно  нет  надежды,  нет  будущего,  а  она  готовится  ринуться  в
пропасть. Скажи, стал бы ты спрашивать ее разрешения на то,  чтобы  помешать
этому прыжку?
   Медак вздохнул:
   - Я понимаю тебя, отец. Просто...  она  другая,  она  мне  нравится.  При
встрече со мной и с матерью она не выказала ничего, кроме любопытства.
   - Так оно и останется. Такова природа этого места.

***

   Когда она проснулась, у нее не было никаких воспоминаний, никаких мыслей,
только  любознательность   маленького   ребенка.   С   ней   заговорили   на
простонародном диалекте, как говорили между собой крестьяне в Маштополе. Она
внимала  каждому  слову,  каждой  фразе,  каждой  мысли,   они   неизгладимо
отпечатывались в  ее  сознании,  и  через  несколько  часов  она  уже  могла
достаточно отчетливо думать на акхарском.
   Она как губка впитывала в себя все и верила безоговорочно. Ее нашли одну,
блуждающую в жаркой, опасной, бесконечной пустыне, и  привели  сюда.  Теперь
она стала членом большой  общины,  которой  управляет  его  милость  герцог,
добрый и мудрый отец, он дает каждому все,  что  ему  необходимо,  все,  что
только можно пожелать. Здесь все трудятся для блага всех,  каждый  необходим
для того, чтобы вся община могла продолжать свое существование.  Все  вместе
они образуют разумное и справедливое сообщество, в котором все равны, все  -
братья и сестры. Благо общины - превыше всего.
   Всем, что производит община, распоряжается герцог. За пределами общины  -
пустыня, опасность, смерть. Герцог защищает общину от окружающего  мира,  он
хранит ее покой и безопасность.
   Ей хотелось найти свое место, чтобы включиться в жизнь общины. Здесь  она
чувствовала себя в безопасности и не стремилась ни к чему другому.
   Она с изумлением обнаружила, что она -  девушка.  В  зеркале  она  видела
незнакомое лицо, странную  фигуру,  но  приняла  свою  внешность  как  нечто
данное. Ей твердили, что она миловидна, что  ее  огромные  груди  возбуждают
желание, что ей очень повезло с фигурой. Она поверила и этому.
   Ее  называли  Майсой.  Имя  было  странное,  незнакомое,  но  она   стала
отзываться на него, потому что не знала никакого другого.  Ей  сказали,  что
она будет  работать  на  полях  общины,  и  она  подумала,  что  это  просто
замечательно.
   Потом ее  привели  к  длинному  трехэтажному  зданию,  она  поднялась  по
лестнице на верхний этаж и вошла в  одну  из  "комнат".  Это  было  огромное
помещение, вдоль стен тянулось два ряда кроватей, пол покрывал потертый,  но
еще вполне приличный ковер с яркими  узорами,  с  потолка  свисали  масляные
лампы, а всю заднюю стену занимал огромный шкаф, в котором хранились  одежда
и немногочисленные личные вещи женщин, которые жили здесь. Еще  в  помещении
было несколько табуреток и зеркало.
   Воды не хватало, но в двух кварталах располагалась общественная купальня.
Там же были и общественные туалеты,  однако  чаще  все  пользовались  чем-то
вроде горшка, который выносили по очереди. Человеческие испражнения собирали
в ямы вместе с другими отбросами, а потом вывозили на поля.
   Ее соседки по комнате,  девушки  примерно  того  же  возраста,  с  самого
детства трудились на полях и всей душой были преданы общине. Ее приняли так,
будто всю жизнь были с ней  знакомы,  и  охотно  посвящали  во  все  мелочи,
которые помогали в этой жизни.
   Она старалась во всем походить на них: говорить, как они, поступать,  как
они, даже думать, как они, и уже через несколько дней новенькую нельзя  было
отличить  от  всех  остальных.  Они  болтали,   пересмеивались,   играли   в
незатейливые игры, обсуждали всех мужчин в округе. Конечно, больше всего они
работали - работали долгими жаркими днями, - но  никто  не  жаловался  и  не
протестовал, потому что работать приходилось  всем,  потому  что  надо  было
работать, чтобы поддерживать жизнь  общины.  Если  бы  погибли  растения  на
полях, всем пришлось бы голодать. Их работа была нужна всем, и они гордились
этим.
   Они радостно делились друг с другом тем немногим, что имели. Среди них не
было места  лжи,  обману,  воровству.  И  вопросов  тоже  не  было.  Никаких
вопросов. Вся жизнь и место каждого в этой жизни были ясно  определены.  Все
шло так, как и должно идти, вот и все. Ничего нельзя изменить, да и не надо,
потому что и так все хорошо.
   Ей нравилось работать на полях. Работа была разная: после  сбора  фруктов
ее посылали расчищать оросительные каналы, и она бродила по  пояс  в  грязи,
стараясь, чтобы вода текла туда, где она  была  нужнее  всего,  и  чтобы  ее
хватало всем растениям; в следующий раз она шла  вслед  за  плугом,  который
тянула нарга, и представляла, как будет славно, когда  растения,  посаженные
ею, вырастут и принесут плоды. Никто не наказывал ее ни за невольные ошибки,
ни даже за небрежность, но она все равно ужасно  переживала,  а  все  вокруг
старались успокоить ее и помочь избежать промахов.
   Она привыкла и к жаре, и к работе, и к недостатку воды, чувствовала,  что
стала сильнее и увереннее и уже не валилась  с  ног  от  усталости  к  концу
рабочего дня. Она не худела, но мышцы  на  руках  и  ногах  становились  все
мощнее.
   Она не обращала теперь особого  внимания  на  свой  вес,  он  казался  ей
связанным с ее  физической  силой,  она  просто  принимала  его,  как  борец
принимает свое мощное тело. К тому же ни у кого  из  женщин  не  было  таких
больших грудей. Когда жир, который покрывал ее шею и  плечи,  превратился  в
мускулы, они подтянули груди, и те гордо торчали  вперед.  Она  называла  их
"арбузами". В Последний День - единственный день недели, когда они  работали
только до полудня, а потом веселились чуть ли не до утра, она надевала  свой
единственный цветной саронг, вешала на шею цветочную гирлянду и танцевала до
упаду. Ее называли Нома Джу, что буквально и означало "Большие Груди", и она
нисколько не возражала, принимая это как веселую шутку, а не как насмешку.
   Подруги  достали  ей  немного  разведенного  волшебного  зелья,   которое
заставляло волосы расти с чудесной быстротой. Всего за неделю волосы отросли
до плеч, и это больше ей шло. Она проколола уши, хотя это и было  больно.  В
уши вставлялись маленькие колечки. А по особым праздникам,  вроде  Торжества
Последнего Дня, к маленьким колечкам можно было прицеплять  большие  серьги.
Вообще она стала больше следить за своей внешностью, речью, походкой.
   Хотя ей по-прежнему было уютнее среди  женщин,  ее  внешность  привлекала
мужчин,  и  ей  очень  нравилось  над  ними  подшучивать.  Практически   все
женщины-акхарки были стройными и мускулистыми, так что ее крупные,  округлые
формы многим мужчинам казались  соблазнительными.  Ей  нравилось,  когда  ее
ласкали, но она никогда не  позволяла  своим  поклонникам  заходить  слишком
далеко. Секс занимал немалое место в жизни крестьянок,  однако  беременность
означала неизбежный брак, а она почему-то просто  не  могла  заставить  себя
пойти на это.
   К тому же оставались сны. Иногда в них появлялся  кто-то  другой,  иногда
она словно грезила о каком-то особом мире или вдруг возникал таинственный  и
величественный замок, а в нем странная женщина с низким,  глубоким  голосом,
который звучал холодно, чуждо и аристократично, и кошмарная рогатая фигура в
малиновых одеждах. Каким-то образом девушка ощущала, что эти сны приходят от
того, что таилось за пределами общины, от  того  зла,  которого,  по  словам
целителей, ей удалось избежать. Она ни с  кем  не  говорила  об  этих  снах.
Возможно, это были тени ее прошлого, но она ничего не хотела об этом  знать.
К счастью, сны приходили нечасто.
   Можно сказать, что она была довольна, счастлива  и  не  задавала  никаких
вопросов.
   Вопросы возникали там, во дворце, куда простой  народ  почти  никогда  не
ходил и которого даже слегка побаивался.
   - Здесь же пустыня, настоящая пустыня, - недоумевал герцог Паседо, -  она
простирается практически на весь континент. За два или три года  дождь  идет
максимум час, а иногда и того реже. Вся наша система земледелия основана  на
этом. А что мы имеем сейчас, господа? За два месяца  -  всего  лишь  за  два
месяца - четыре раза шел настоящий ливень! Четыре раза! Некоторые посадки  в
опасности, оросительная система во многих местах разрушена, по всему каньону
прошли новые оползни. Я хочу знать, почему это происходит! В чем дело?
   Директор вздохнул и пожал плечами:
   - Ваша милость, такое иногда  случается.  Какой-то  сдвиг  где-то  далеко
отсюда может вызывать подобные капризы погоды. Помните, несколько лет  назад
на нас обрушились небывалые холода? Однажды ночью даже выпал снег.
   Герцог с размаху стукнул кулаком по столу:
   - Тогда это  был  единичный  случай.  А  теперь,  похоже,  у  нас  вообще
изменился климат. Мой сын наблюдал за этими бурями - я опасался, что в  этом
замешаны судоги или какое-нибудь колдовство, -  но  бури,  похоже,  обычные,
только уж очень локальные. И к тому  же  непонятно,  откуда  берется  влага.
Дождь идет только над нами! Вода собирается из ниоткуда, проливается  дождем
и исчезает! Это же противоестественно,  господа!  И  коль  скоро  непонятное
колдовство собирает бури вокруг нас, не привлечет ли та же самая сила сюда и
Ветер Перемен? Тогда конец  всем  нашим  мечтам!  Да,  я  знаю,  мы  надежно
защищены. Мы - да, а земля - нет! Река и каньоны - нет!
   - Мы делаем все, что в  наших  силах,  чтобы  найти  причину,  -  заверил
герцога директор. - Возможно, это связано с последним Ветром Перемен.  Когда
мы это выясним, можно будет решить, как с этим бороться, если с этим  вообще
можно бороться.
   - Я хочу, чтобы вы нашли причину и способ прекратить  это,  -  решительно
закончил герцог.

***

   Не один герцог Паседо обратил внимание на  странности  погоды.  Волшебник
Клиттихорн, который предпочитал, чтобы его называли Рогатым Демоном  Снегов,
хотя демоном он вовсе не  был,  а  его  рога  были  всего  лишь  украшением,
серьезно тревожился. Несколько раз  его  размышления  прерывались  ощущением
чего-то странного и непонятного, происходившего далеко от него. Это особенно
не нравилось ему потому, что это ощущение шло оттуда,  где  не  должно  было
быть   ничего   подозрительного.   Границу   Маштопола   пересекла    только
девушка-куртизанка, а на ее поиски были брошены значительные силы,  так  что
Клиттихорн точно знал, где ее не было.
   А что, если это кто-то новый, кто-то,  кого  он,  несмотря  на  все  свои
усилия, просто упустил из виду? А вдруг этот сукин сын  Булеан  снова  ловит
его на приманку?
   Вряд ли. Если бы куртизанка была всего лишь  приманкой,  тогда  настоящая
цель охоты была бы уже далеко от Маштопола и двигалась бы  совсем  в  другом
направлении. Проклятие, прошло уже больше двух месяцев, как вступила в  игру
самая одержимая из его  сторонников,  Астериал,  Голубая  ведьма  Кудаанских
Пустошей. И что же? Она заперта в преисподней вместе  с  каким-то  полоумным
демоном, которого  Булеан  заставил  служить  себе.  В  этих  местах  только
Астериал он мог хоть сколько-нибудь доверять. Черт побери!