года стояла на брегах Африканских рать доселе
невиданная. Готовились к отплытию тыщи кораблей мавританских.
  Сведал про то князь Вячеслав, чрез людей верных в земле вражеской, да от
птиц перелетных еще раз уверился, что растет за морем угроза великая. Стал
сзывать в Солнцеград богатырей могучих, да дружины собирать боевые. А к
Горыне князь послал своего сокола - птицу верную. Прилетел сокол, сквозь
земли долгие, реки широкие, леса дремучие, сел над постелью богатырской и
клювом своим его клюнул в темя.
  Очнулся тут Горыня. Увидал сокола и понял, что князь его к себе зовет.
Стал в дорогу дальнюю собираться. Ибо, когда земля родная в опасности, не
пристало богатырям на печи лежать. Одел на себя Горыня бронь тяжелую,
шелом крепкий, взял щит обширный, да палицу-колотушку, что память всем
врагам отбивала, ибо заколдована была. Меч богатырский на пояс повесил, на
коня верного сел и отправился в дорогу дальнюю.
  Как спустился богатырь с гор высоких, оставив позади себя снега вечные, до
тех мест, где зачиналась дорога уторенная, остановил коня вороного.
Повернулся в седле Горыня, посмотрел на вершины скалистые и сказал
молчальникам снежным:
  - Вы прощайте, горы великие, до поры до времени. Призывает меня в себе
князь Вячеслав, сослужить ему службу великую. Отвадить ворогов от земли
русской. Жив буду, ворочусь на родную сторонушку, к небесам голубым
высоким, что лежат на плечах ваших сильных.
  И сказавши это, пустил вскачь коня быстрого. В полдня домчал его конь до
места, что лежало за холмами зелеными. Прозывалось оно полем каменным, от
того, что повсюду на нем валялись валуны огромные. Словно чародей какой
разбросал из во гневе сильном. Проехал Горыня дорогой, меж камней
петлявшей и оказался на высоком холме. Стояли на том холме два высоких
столетних дуба. А кроны их меж собой переплелись. Сказывали, будто
встретились тут в стародавние времена два великана и один другому дорогу
уступать не захотел. Порешили они силой меряться. Уперлись руками друг
другу в плечи, стали толкаться - кто кого свалит. Да видно поровну им Бог
силы отмерил. Десять лет не могли великаны с места сдвинуться, только зря
пихались. А за время это оба в землю по колено ушли от натуги великой.
Иссохли от обиды бесконечной, да вскоре в дубы оборотились, так велико их
упрямство было.
  Поглядел Горыня на дерева диковинные, но задерживаться не стал. Торопился
на зов княжеский. Апосля холма двух дубов, дорога в поля спускалась и
петляла средь них аж до самых болот русалочьих. Знал Горыня всю опасность
великую, от сих мест исходившую, да не пристало богатырю кикимор с
русалками бояться. Хоть дорога уторенная здесь в тропку худую обращалась,
не стал Горыня коня в объезд поворачивать. Пустил его прямиком через
болота. Долго ехал он, коротко ли, вдруг видит конь его спотыкаться стал.
  - Ты, родимый, держись, - подбодрил коня Горыня, - болотам скоро конец.
Русалки видно спять, нас не трогают. А на землю твердую выберемся, там и
отдых будет.
  Сказал так и голову поднял посмотреть скоро ли твердь появиться. И вдруг
видит, сидит на огромном камне, мхом поросшем, девица красы невиданной.
Тело белое, груди полные, станом прелестна, словно ивушка, глаза
бирюзовые, а волосы и вовсе зеленые. Вода болотная до колен ей доходит.
Глядит Горыня и глаз отвести не может. Чует - не чисто здесь, а не может.
Словно зелья приворотного испил. И до того загляделся, что коня своего
даже остановил. А девице только того и надо.
  - Далеко ль путь держишь, добрый молодец? - вопросила она голоском
сладким. - Вижу, притомился ты, отдохнуть пора. Ты с коня сойди, да ко мне
иди. Я тебя приголублю и беседой сладкой развлеку.
  Улыбнулась она, да волосами тряхнула и назад их рукой отвела. Чует Горыня,
неладное с ним творится. Он уж и ногу занес, чтоб на землю спрыгнуть. А
сам думает: а может она и не русалка вовсе? Я ведь три года спал, ничего
не знал. Может русалки уже все повымерли? Может это крестьянка какая
местная, искупаться пришла. И уж совсем решил богатырь задержаться здесь
ненадолго, да пригляделся: а на ногах у нее чешуя рыбья. Словно молотом
его по голове ухнуло.
  - Нет, - говорит, - ведьма проклятая. Не погубишь ты мою жизнь молодецкую.
Я тебе живым не дамся.
  - А зачем ты мне дохлый нужен, - отвечает ему русалка, - покойников тут и
так пруд пруди. Почитай каждое утро всплывают. А через места эти уже год,
как никто из людей живых и не ездит. Цельный год я живого человека не
видала. Скучно мне здесь жить, поговорить и то не с кем. Появился наконец
один, да и тот видно - дурень неотесанный!
  - Ты потише там, кикимора лохматая! - говорит Горыня обидевшись, - не
пристало нам богатырям с нечистью якшаться. Да и тороплюсь я. Дело у меня
важное.
  Натянул поводья Горыня и пустил коня вскачь. Проскакал сто шагов, да вдруг
снова коня осадил. Поворотился в седле и назад поглядел. Русалка все так
же сидела на камне, да смотрела на воду. Только слезы горькие текли из
глаз ее бирюзовых. Жалко вдруг Горыне стало девицу, хоть и нечисть, а все
ж не злобливая. Растворил он рот свой богатырский, да крикнул так, что эхо
полетело над топями:
  - Как звать-то тебя, нечистая?
  Встрепенулась русалка, вперед подалась и в ответ сладким голосом крикнула:
  - Лазаруша я, дочка младшая Царя водяного. Как поедешь назад, загляни ко
мне, я ждать тебя буду!
  И рукой своей тонехонькой помахала Горыне. Забилось у богатыря отчего-то
сердечко ретивое, да сдержал он его силой сильною. Поскакал прочь скорей
из болота проклятого, чтоб не видеть его обитателей. Скоро въехал он в лес
сухой, нашел поляну широкую, да на ночлег устроился. Коня богатырского
пастись отпустил. Нарубил дров, костер развел, поужинал чем бог послал, да
спать завалился.
  Разбудила Горыню гроза сильнейшая. Высунул он свой богатырский нос из-под
накидки алой, аккурат капля дождевая ему по носу и попала. Встал богатырь,
огляделся. В небе гром грохочет, дождь с такой силой по земле стучит,
будто проткнуть ее силится. Деревья стоят листья поджавшие, куда деться от
дождя не знают. Вымок весь Горыня скоро, да делать нечего, - надо в путь
отправляться. Свистнул он коня вороного. Взял оружье острое, сел в седло
крепкое, да поехал сквозь чащу лесную. Долго ли, коротко ли ехал Горыня,
стал вдруг примечать, что лес вокруг него будто изменился. Стал он мрачным
и темным, словно от печали великой. И не было в нем движения жизни,
привычного для сего времени года. Ни зайца, ни белки не узрел богатырь за
весь день. И чем далее он продвигался по пути своему, тем мрачнее и
пустыннее казался лес. К вечеру того дня, усталый и голодный, добрался
Горыня до поляны великого камня, откуда начиналась тропка заветная,
становившаяся далее дорогой, что вела путников аж до самого Солнцеграда
сквозь леса муромские.
  Дождь в ту пору совсем перестал. Переступая копытами по мокрой земле,
вывез конь богатырский Горыню из леса на поляну, и остановился радуясь
хоть и малому, но месту свободному от корней и веток колючих. Посреди
поляны лежал камень тяжести немеряной, что десять молодцев взявшись за
руки обхватить едва могли. Имя ему было - бирюза. Много легенд про сей
камень знал Горыня. Старики говорили, что необыкновенное счастье дает он,
вражду примиряет, мир творит во всем и гнев сильных отводит. Счастье
бирюза приносит только добрым людям, тем кто заповеди чтит, а для всех
других она - злейший враг. Особливо для людей злобных и злоречивых. Камень
сей, как человек, и живет и умирает. Когда молод он, белесоватый цвет
имеет, как станет зрелым - голубой цвет получит, а умрет - зеленым
покажется. Если воздух непрозрачен бывает или грядет непогода какая,
бирюза теряет свой блеск обычный. Акромя того, камень тот каждый вечер со
светом уходящим прощается, от того непрозрачным бывает. Однако, в тумане
бирюза светится сама собою, мягко и сильно, давая путникам заплутавшим
знак.
  Тот камень, что на поляне лежал, голубым показался Горыне, и коль скоро
день долгий клонился к вечеру, валун сей огромный медленно терял свой
свет. Под ним уставший богатырь и решился ночь провести. На завтра, даст
Бог, до Мурома доедет, а там и до Солнцеграда недалече. Сотворив молитву,
и укрепившись духом святым, поскольку никакой живности в округе Горыня не
обнаружил, лег почивать богатырь на своей накидке. Коня же опять пастись
пустил.
  Как минуло полночи длинной, поднялся вдруг над лесом ветер сильнейший.
Зашумели, закачались сосны вековые, поляну великокаменную окружавшие.
Очнулся Горыня от шума в природе происходившего, и в небо звездное глянул.
Померещилось ему, будто звезды на небосводе ночном замерцали вдруг, словно
свечи в горнице на ветру. Пригляделся Горыня и почудилось ему, будто
кружат над поляной птицы огромные с глазами горящими.
  Сел богатырь на накидке и за ухо себя ущипнул, убедиться хотел, что не сон
сие действо небесное, ибо птиц столь огромных на Руси отродясь не
водилось. И только он сотворил сие, как с диким воем с небес на поляну
стая коршунов обрушилась. Едва успел Горыня свой меч выхватить, да на ноги
вскочить, как птицы ужасные устремились на него прямо, растопырив когти
вострые.
  Ударом первым богатырь рассек коршуна страшенного, что быстрее всех на
него бросился. и столь силен был замах богатырский, что меч, пройдя сквозь
тело птицы по рукоять в землю ушел. Едва успел Горыня его выдернуть, чтоб
второго коршуна приголубить, отрубил ему голову великую с клювом крови
алчущим. С той минуты разгорелся на поляне камня бирюзового бой великий
богатыря русского с тварями бесовскими, невесть откуда явившимися в самом
сердце земли славянской. Едва успевал Горыня рубить мечом направо и
налево, став спиной к камню, чтобы тыл оборонить, а коршунов в небе над
поляной все прибывало. Совсем уже свет звезд затмили они крыльями своими
черными. Кому голову узкую, кому крыло жесткое или когти острые отсекал
Горыня. Кого сразу насмерть разил его меч богатырский, а кого лишь
калечил. Уже много птиц дьявольских устлали телами своими поляну, а кои
пораненные ворочались в крови собственной, перья же их летали повсюду.
Воздух лесной чистый вонью и смрадом пропитался. Тяжко Горыне дышать стало.
  Уже и силы его иссякать стали, как вдруг оставшиеся в живых коршуны в небо
поднялись и стали кружить в вышине не пытаясь Горыню жизни лишить более.
Опустил меч богатырь, дух перевел, и уж решил, что отвадил он гостей
непрошеных, как вдруг упал камнем с неба коршун такой огромный, что вдвое
более прежних богатырю показавшийся. Был он один-одинешенек. Опускаясь,
крылом своим могучим сосну перешибила птица сия. Подивился Горыня силе
дьявольской, и меч свой, кровью замаранный, поднял для защиты. А коршун
тот со всего маху о землю ударился, да оборотился черным воином. Лицо его
зверское смутно Горыня разглядел, ночь была, лишь заметил богатырь нос
горбатый с клювом схожий, да глаза горящие огнем диким, а на волосах его
черных - корону, мерцавшую, словно уголья костра.
  - Силен ты, богатырь, - прорычал сей истукан, - да только я сильнее. Не
ведаешь ты, против кого пошел, человечина. Много воинов моих погубил мечом
своим, да только меня им не возьмешь.
  Сказавши так, протянул он вперед руки свои с пальцами, более на когти
походившими, и ударила из них молния ветвистая. Почудилось Горыне, будто
тысячи копий вражеских в тело его вонзились. Выронил он меч свой из рук, и
пошатнулся. Поплыло все перед глазами, свет белый померк, и рухнул Горыня
словно дуб, подкошенный силой дьявольской, перед камнем великим бирюзовым.

  Уж долго лежал он то в бреду, то в беспамятстве. Казалось, будто в голове
били колокола пудовые. Тело богатырское ныло нещадно, а руки и ноги не
слушались. Богатырским усилием растворил глаза свои Горыня, да в небо
посмотрел. Где-то там, далеко, висели тяжелые серые тучи. "Где же я, -
подумал богатырь, - али помер уже("
Он поднатужился, и сел, обхватив руками окровавленную головушку.
Оглядевшись вокруг, узрел Горыня тысячи мертвых коршунов, от коих дух
смрадный уже поднимался в небо, и вспомнил все. "Как же жив я остался, -
удивился богатырь, - ведь одним сапогом уже в могиле топтался. Видно, не
пришел еще мой час". А сказавши так, встал на ноги Горыня, поднял голову,
да тут же чуть обратно и не сел от удивленья. Увидал богатырь, что камень
бирюзовый, пол поляны занимавший, ярким светом горел голубым, затмевая
свет дневной.
  - Так вот, значит, кто мне жизнь спас, беду из тела моего вывел, -
воскликнул Горыня с радостью, и на колени перед камнем повалился, -
спасибо тебе, бирюза-заступница, век тебя помнить буду.
  Подошед к камню, отбил Горыня от него кусочек махонький и в мешок к себе
положил. А сам подумал: "послужит мне камень сей оберегом от напастей
всяческих, кои встречу еще". Кликнул коня своего Горыня. Сел в седло и
далее в путь двинулся в Солцеград великий, но сперва через Муром проехать
было надобно.
  К вечеру спустился богатырь с холмов лесистых на поле перед городом
лежащее. И только конь его ступил на дорогу, к воротам ведущую, открылся
богатырю вид ужасный. На сколько глаз хватало, все поле усыпано было
мертвыми русичами, что еще сжимали в руках своих оружье теперь ненужное.
Стаи воронов вились над городом Муромом, а сам он, недавно красивый столь,
в руинах лежал и в дыму.
  Въехал Горыня в город в том месте, где ранее ворота стояли, и не узнал он
Мурома. Ни одного дома не оставили целым злодеи неизвестные. Все дотла
выжгли. Медленно переступал конь богатырский по головешкам дымившимся,
боясь наступить на мертвых русичей. И вдруг средь моря смерти, услыхал
Горыня плач по матушке, над развалинами зазвучавший. И увидел Горыня
красну девицу, чудом смерти избежавшую, что склонилась над своею матушкой,
растерзанной врагами проклятыми. И при виде их налилось сердечко
богатырское лютой ненавистью к поганым извергам. Вздыбил коня своего
Горыня богатырь, повернул его на восток и погнал прямиком в Солнцеград.
  Дни и ночи скакал богатырь по лесам и полям, и везде видел только смерть
царившую. И росла в нем ненависть великая, горы сокрушить готовая. "Не
бывать мне счастливу, покуда не изведу всех тварей поганых, на землю мою
явившихся", - думал богатырь коня погоняя.
  К рассвету дня нового, скачки без сна и отдыха, взлетел Горыня на вершину
холма высокого, что в десяти верстах от Солнцеграда находился. Взглянул
богатырь на город златоглавый, что в дали виднелся, и узрел он полчища
несметные вражеские, полукольцом его охватившие. Словно тучи черные,
парили в небе коршуны, в них узнал Горыня друзей своих, давешних и
осклабился довольно: будет случай счеты свести.
  Спрыгнул богатырь с коня и воткнул в землю меч свой великий. Рукоять его
была в виде креста изготовлена. Ибо богатыри русские, подобно князю своему
верили отныне в Бога единого. Пал на колени Горыня и молитву сотворил.
Апосля нее, достал богатырь из сумки своей оберег бирюзовый, сел на траву,
лицом к Солнцеграду, сжал камешек в ладони, и молвил тихо:
  - Встану я рано, утренней зарей, умоюсь холодной водой, утрусь сырой
землей, завалюсь за каменной стеной. Ты, стена бей врагов супостатов, а
был бы я цел и невредим. Иду я в кровавую рать, бью врагов супостатов; а
был бы я цел и невредим. Вы, раны тяжелые, не болите; вы, мечи бойцов,
меня не губите, вы, стрелы, меня не разите, а был бы я цел и невредим.
Заговариваю я раба божьего Горыню ратного человека, идущего на войну, сим
моим крепким наговором. Чур, слову конец, моему делу венец!
  Встал Горыня во весь рост, плечи расправил широкие, и почуял будто силы в
нем поприбавилось. Вскочил богатырь на коня, выдернул меч из земли сырой и
над головой его вскинул. Блеснул меч богатырский на солнце, будто средь
бела дня звезда на небе вспыхнула. И пустил коня своего Горыня с холма
вскачь.


  Глава восьмая

  Предсказание Зувейле

  В рассветный час дня первого, месяца, что в народе травным зовется,
пробудилась в своем логове волчица серая от земли содрогания. Пробудилась
она, щенят оглядела, и наружу подалась, сведать отчего земля не спокойна
стала. А жила волчица далеко от стаи, на обрыве высоком, и нора ее
смотрела прямо в море черноводное. Как взглянула серая на берег морской,
то предстало пред ней диво дивное, доселе невиданное. Много тысяч судов
чернотелых заполонили море широкое и воды не видать стало до того места,
где небо с нею сходится. Развевались на кораблях стяги черно-серебристые,
а носы венчали головы резные. И почуял зверь, что беда пришла. То достигли
брегов моря черного корабли первые Кабашоновы, что несли в себе отряды
дужарские во главе со жрецом их Ражханом. И как только ударился о дно
песчаное первый корабль, спрыгнул вниз Рыжхан, облаченный в шкуру
тигриную, и звериный крик раскатился по всему брегу широкому. Сорвались с
веток птицы сидевшие, всполошились в лесах звери дремавшие. Показалось им,
что зашло солнце раннее, не успев на небо взойти еще.
  Вслед за первыми кораблями, вторые о землю ударились. И посыпалось с них
на брега широкие воинство мавританское. Среди первых были здесь югорды,
выше всех почитавшие царицу змей Гаджу, были и саршары-лучники, человечье
мясо поедавшие. Многие тысячи их разбежались тотчас по брегу в поисках
поживы легкой, держа наготове луки страшенные, из коих стреляли они без
промаха. Вслед за саршарами, остальное воинство мавританское начало смерть
дарить всему встречному. И спустя полдня на десятки верст окрест не
осталось ни одной души живой человечьей и звериной даже. Не щадя ни
старых, ни малых, убивали всех мавританские изверги, предавая огню
селения, пашни и леса плодовитые. Затянуло дымом черным прибрежные земли,
мертвыми усыпанные. И тогда с небес, на падаль многочисленную, на тела
человечьи, в коих жизнь недавно теплилась, обрушилась лавина черных
коршунов звериного царя Эрманарихома, терзая все, что надежду еще имело.
  Растеклось скоро по земле прибрежной черное воинство, расползлось, словно
тучи саранчи. А к закату дня первого, месяца, что в народе травным
зовется, приняла в себя земля обгоревшая, корабли последние, в коих плыл
сам Кабашон со свитою сарацинскою. Как ступил он на землю кровь впитавшую
- возликовало сердце его злобливое. Смерти вид глаза обрадовал. Окинул
Кабашон взглядом горы прибрежные, из-за коих дым от селений горящих
подымался, подозвал сына своего и молвил: "Смотри сын мой и радуйся - так
умрут скоро все народы, мне непокорные."
Но не весел был сын его Арсен, хоть и напросился сам в поход далекий
воинский. Не о том, чтобы врага умертвить думал он, а совсем другую думу -
тайную и заветную. Вспоминал Арсен те годы недавние, когда пришлось ему
побывать вместе с сарацинами по приказу отцовскому в сердце пустыни
бескрайней, провести дни долгие в поисках сокровищ богатейшего султана
Бендина. Город султана меж хребтами горными лежал, восточным Эргом и
западным, там, где простиралась пустыня великая африканская, что нет шире
во всем мусульманском свете и даже за священной горой Каф. Затерялся город
в самом сердце пустыни и неведом был никому из чужаков, ибо заколдован и
всегда в мираж превращался, едва лишь караван или войско иноземное
появлялось в песках пограничных. Назывался он Золотым городом. Но узнал
Кабашон хитрый от людей Бендина, пойманных во время похода дужарского, где
стоит сей сказочный город, несметными богатствами и чудесами разными
полный. Рассказали под пытками пленники, как идти туда и самому живому
вернутся. А потом велел Кабашон отрубить им головы и стервятникам бросить
на съедение, чтоб вовек не узнал никто, как нашел Кабашон дорогу тайную,
сквозь нагорье Ахаггар прямо к Золотому городу султана Бендина.
  Много месяцев шли воины Кабашоновы, мавры верные, чтобы злата добыть,
каменьев и чудес невиданных для властелина своего. Вел их предводитель
сарацин великий воин Иорнанд из рода Алабесов, и с ним был Арсен. По
приказу Кабашона должен был видеть Арсен смерь врагов отца своего и
твердеть сердцем. И вот, на тридцатый день, увидали они, солнцем и
горячими ветрами измученные, город с башнями белыми, ч