снить,   что   в
провалившейся афере  Андрея Ярославовича  участвовало всего  несколько
человек.  Тщетно!   Монахи  ему   не  верили,  а  кое-кто  даже  начал
подозревать,  что   сатанисты  "ублажили"  и  его,  чтоб  спасти  свои
никчемные жизни.  И Харлампий  вынужден был замолчать, дабы не навлечь
на себя беду.
   Может быть,  беспорядки давно  улеглись бы, да только сцепившиеся в
междоусобице князья  исподволь раздували  страсти.  Князьям  это  было
выгодно в первую очередь, так как конкурентов легче всего уничтожать с
помощью разъяренных  толп фанатиков,  якобы  творящих  праведный  суд.
Например, "божьи  ревнители"  периодически  осаждали  чудом  уцелевшую
после пожара  пристройку  княжеского  дворца  в  Угличе,  где  ютилась
Евдокия Ингваровна с детьми. Убитая горем вдова никак не могла понять,
почему у людей до сих пор остаются подозрения насчет осиротевшей семьи
Владимира Константиновича.  И невдомек  ей было,  что это "заботливая"
Мария Ярославна старается устранить конкурентов...
   Однако любая  палка имеет, как известно, два конца, и разгоравшаяся
смута не  могла не  повлиять на  дела  любителей  сеять  смуту.  Народ
выходил из  повиновения. Из-за любого пустякового происшествия в любой
захолустной деревеньке  или в  любом городишке  взаимные  обвинения  в
христопродавстве и  дьяволопоклонстве начинали  сыпаться, как  осенние
листья на дорогу. И часто дело заканчивалось кровавыми побоищами.
   А ловчий  Никита вообще  сколотил из  углицких  гридней,  утопивших
Владимира Константиновича,  нечто среднее  между небольшой  дружиной и
шайкой разбойников.  Конечно, у  бывших княжеских  слуг не  было иного
выхода, ибо  они оказались  между Борисом  Васильковичем  и  Ярославом
Святославовичем, как меж двух огней. Пытаясь оправдать себя, эти лихие
молодцы  обвиняли  в  христопродавстве  и  ростовского,  и  муромского
князей. Ловчий  Никита отрезал  голову той самой борзой, которая нашла
впавшего в  беспамятство  послушника,  приторочил  к  своему  седлу  и
поклялся,  что  как  собака  будет  рыскать  по  всей  Руси,  пока  не
перегрызет горло  всем врагам Христовой веры. После чего бунтари стали
гордо  именовать   себя  "собакоголовыми".   В  общем,  угличане  были
настроены крайне решительно
   Но пока  князья дрались  за власть,  северные княжества приходили в
упадок прямо  на глазах.  Мало кто пахал, сеял и задумывался о будущем
урожае. А  что же  людям есть  зимой, если  они не  запасутся хлебом с
осени? Неужели  Всемилостивый Господь  пошлет ревнителям истинной веры
манну небесную?..
   Наконец весть обо всем случившемся достигла Киева. Король Данила не
мог безучастно  следить за  разворачивающейся бойней. Формальный повод
для  вмешательства   у  него   был:  поскольку  удельное  Стародубское
княжество входило в состав Новгород-Сиверской земли, получалось, что в
безобразной драке за великокняжеский стол участвует подданный русского
короля.
   Данила Романович  был заинтересован  в скорейшем  разрешении  спора
северян, поскольку  конфликты, возникшие  на родственной  почве, имеют
свойство затягивать  в себя  все новых  участников. Кроме  того, можно
было ожидать  нападения на  оставленные без присмотра земли ордынцев с
востока или  рыцарей какого-нибудь  воинственного ордена  с запада. За
свои границы  Данила Романович был спокоен. С одной стороны, последний
примчавшийся  от   воеводы  Давида  гонец  сообщил,  что  посланное  к
Тангкут-Сараю  войско   успешно  переправилось  через  Дон.  С  другой
стороны, западные рубежи Руси стерегли королевские тысячи.
   Так что  король Данила имел все основания ввязаться в склоку, чтобы
защитить  интересы   удельного  князя   Ивана  Всеволодовича.  Поэтому
приказав  стоявшим  в  северных  городах  королевства  тысячам  срочно
собраться неподалеку  от  столицы,  он  выехал  во  Владимир  в  канун
Троицына  дня.   На  время   отсутствия  Данилы  Романовича  власть  в
королевстве перешла к его сыну и соправителю Льву.






Глава XVIII. ОБЪЯСНЕНИЕ



   С усеянной благоухающими цветами лесной поляны не хотелось уходить.
Зачем? Что еще, кроме человеческого презрения, ждет на одиноком хуторе
сироту? Была бы жива матушка, а так...
   Тем не менее, пора уходить. Кто-то уж очень настойчиво зовет его...
   Читрадрива с  трудом разлепил  веки и  тупо уставился  на  странное
пурпурное кипение,  которое колыхалось  перед глазами.  Что это такое,
черт возьми?  Неужели кровь...  Но  откуда  тогда  дивное  благоухание
цветочной поляны?
   Он крепко зажмурился, потом заморгал. Пурпурное кипение не исчезло,
зато перестало  быть таинственным.  На поверку  это оказалась багровая
ткань, колыхавшаяся  от  дуновений  нежного  ветерка.  Читрадрива  был
раздет, укрыт  одеялом и лежал на мягкой перине. Чувствовал он себя не
лучше, чем виноградина, из которой выдавили весь сок. А может, и хуже.
Но все-таки он нашел в себе силы, чтобы перекатиться на левый бок.
   Читрадрива  обнаружил,   что  лежит   на  роскошной   кровати   под
огромнейшим пурпурным  балдахином, расшитым золотой канителью. Комната
была не  та, в  которую его привел вчера Лоренцо Гаэтани. И кровать не
та, и  запах... Это  не был  аромат  благовонного  дыма,  от  которого
кружилась и наливалась свинцом голова, в котором увязаешь по макушку и
захлебываешься. Ноздри ласкали и дразнили тончайшие цветочные и острые
фруктовые запахи. Любопытно...
   За спиной  раздался едва уловимый шорох. Читрадрива повернул голову
- и  его взору  открылась  такая  картина,  что  он  не  удержался  от
изумленного возгласа.  По правую  сторону кровати находилось громадное
зеркало в  богатой золоченой  раме.  Это  было  не  обычное  бронзовое
зеркало, а какое-то другое, кажется, хрустальное или стеклянное. Около
него стоял  массивный столик  из черного  дерева,  с  ножками  в  виде
львиных  лап;   на  столике   были  расставлены  баночки  и  коробочки
всевозможных форм,  цветов и  размеров, источавшие тот самый смешанный
аромат, который Читрадрива уловил еще во сне.
   Однако дело  было не  в зеркале и не в столике. Здесь же находилось
какое-то подобие  низенькой табуретки,  обитой алой  тканью, а  на ней
восседала  совершенно   голая  Катарина   собственной  персоной.  Тело
принцессы отливало  перламутром, а  стройные изящные  формы  приводили
Читрадриву в  неописуемый восторг.  Катарина сидела неподвижно, слегка
склонив к  левому плечу  прелестную головку,  приподняв обеими  руками
копну пышных  черных волос  и пристально  разглядывая свое отражение в
огромном зеркале.
   Услышав восклицание  пробудившегося ото  сна  Читрадривы,  Катарина
резко обернулась,  вскочила и  охнула от досады. Ее хорошенькое личико
мгновенно покрылось пунцовым румянцем. Следующим побуждением принцессы
было прикрыть  наготу, так  как  Читрадрива  не  мог  отвести  от  нее
зачарованного взгляда. Катарина схватила со стола крохотную подушечку,
с которой  посыпалась обильная  белая пыль,  и прислонила  ее  к  низу
живота, а  другой рукой попыталась прикрыть холмики упругих грудей. Но
такая "защита",  видимо,  не  удовлетворила  ее,  и  Катарина  тут  же
переменила руки,  заслонив подушечкой  одну из грудей, а растопыренной
пятерней прикрыв лоно.
   Читрадрива ухмыльнулся,  с  удивлением  отметив  про  себя,  что  у
принцессы почему-то  не растут  волосы в том месте, где по идее должны
расти. Катарина  же возмущенно  вскрикнула, повернулась  к нему боком,
попыталась прикрыть  подушечкой округлые  ягодицы. И  наконец под смех
Читрадривы догадалась  сделать несколько  легких шажков  к балдахину и
закутаться в  пурпурно-золотистую  занавеску.  Правда,  полупрозрачная
ткань, напоминавшая  легкую  алую  дымку,  не  могла  скрыть  всех  ее
прелестей, но  Катарина, за  неимением лучшей, удовлетворилась и такой
защитой, с облегчением вздохнула и произнесла:
   - Господи,  Андреа, как  ты меня  напугал! -  но тут  же добавила с
упреком: -  Должна тебе  заметить, ты  довольно  нескромен...  и  даже
слишком нескромен! Сразу видно - дикарь.
   Читрадривой завладела  невероятная лень.  Даже пальцем  трудно было
шевельнуть. Кажется, век бы смотрел на эту грациозную женщину, которая
закуталась в  воздушную ткань  и не понимает, что этим не укроешься от
острого мужского взора.
   ...Эй, что с тобой?! Очнись! Разве ты забыл...
   То ли  мысль, то  ли обрывок  мысли, а  может  простое  впечатление
всколыхнулось в  мозгу и  исчезло столь  же внезапно, как появилось. И
снова все подернулось ленью. Думать не хотелось совсем.
   -  Ну,  долго  ты  намерен  играть  в  молчанку?  -  уже  с  легким
раздражением проговорила Катарина. - Имей в виду, мой милый, если дама
заговорила, не  отвечать ей просто невежливо. Или ты не научился этому
правилу за  время своих  странствий? Кажется, вчера я перехвалила твое
знание этикета.
   Отвечать тоже  не хотелось.  Пусть в  словах принцессы  есть  нечто
странное, настораживающее... Новое обращение "мой милый"? Вздор.
   - Да  ты не  дикарь, дорогой,  ты  просто  чурбан!  -  уже  открыто
возмутилась Катарина  и слегка  подалась  вперед.  Алый  туман  вокруг
великолепного молодого  тела  колыхнулся,  сверкнули  золотистые  нити
шитья.
   Нет...  стоп...   Так  нельзя!   Было  в   словах  принцессы  нечто
настораживающее. Опасность,  не опасность...  И в  ее внешности  также
что-то определенно изменилось. Но в чем состоит перемена?..
   Да что она, в самом деле не соображает, что ткань балдахина слишком
прозрачная?! Хотя  после прошедшей  ночи скрываться  друг от  друга не
имеет смысла, подумал он.
   Отзвук последней  мысли еще  не  угас,  как  с  Читрадривой  что-то
произошло. Было  похоже, будто  в макушку  ударила  небольшая  молния,
встряхнула все его существо, прошла волной от головы до пят и исчезла.
И вновь  его объял удивительный покой. Лень. И то, что за минуту перед
тем  обеспокоило   Читрадриву,  надежно  вылетело  из  головы  и  было
заглушено все той же ленью.
   Из блаженного  состояния расслабленности его выдернул громкий смех:
ее  высочество   наконец   соизволили   взглянуть   вниз   и   оценить
открывающуюся взору  картину. Читрадрива  также неуверенно  хмыкнул. А
Катарина уже  хохотала вовсю,  демонстрируя мелкие снежно-белые зубки.
Сначала она по-прежнему прижимала ткань балдахина обеими руками, затем
наконец  выпустила   ее  и   повалилась  на   кровать,  не  переставая
заразительно смеяться.  Надушенные потоки  черных волос разметались по
одеялу.
   - До  чего нелепо,  просто кошмар какой-то! - воскликнула Катарина,
когда  приступ  беззаботной  веселости  стал  понемногу  проходить.  -
Андреа, дорогой,  имей в  виду, ты  заставил меня  забыться. С тобой я
совершенно потеряла голову.
   "Ну, это  еще как  сказать. Это  еще разобраться  надо, кто  с  кем
потерял  голову",   -  по-прежнему   лениво  подумал   Читрадрива.   И
почувствовал, как в душе вновь вздымается что-то нехорошее... Какая-то
ледяная волна...
   Он отодвинулся от принцессы и медленно сел.
   Спектакль! Вот что его смутило.
   Черт возьми, Катарина по-прежнему ломает комедию! И вчера ломала, и
сегодня продолжает.  Да, да,  да! Вечером - нелепая беседа в отблесках
пылающего камина,  резкая смена  тем, в конце - дурманящие благовония.
Утром -  идиотское  представление  перед  зеркалом.  Так  и  есть!  Ее
высочество  изволили   продемонстрировать  гостю  все  свои  прелести,
покрасовались перед  Читрадривой сидя,  стоя к  нему лицом, боком, а в
конце "замаскировавшись"  прозрачной  занавесочкой.  Ведет  себя,  как
какая-нибудь девка на ярмарке...
   И когда  Читрадрива окончательно  разозлился  на  эту  высокородную
притворщицу  и   ломаку,  молния   вторично  прошила   его  тело.   От
неожиданности он  охнул и  схватился за  голову. И  тут оказалось, что
Катарина больше не смеется. Запрокинув голову, она пристально смотрела
на Читрадриву прекрасными изумрудными глазами.
   Изумрудными?!
   Не может  быть! Читрадрива  отчетливо помнил,  что глаза у Катарины
невинно-голубые. Хотя...  как знать, может, в темноте изумруд похож на
сапфир? Ерунда какая-то.
   Впрочем, вряд ли после всего происшедшего можно доверять здесь хоть
чему-нибудь или кому-нибудь. И прежде всего - принцессе. А называть ее
невинной... Кругом сплошное притворство!
   Читрадрива энергично  завертел головой,  прогоняя наваждение. Он не
просто вспомнил  подробности  вчерашнего  ужина  с  ее  высочеством  и
нелепую застольную  беседу. Теперь  вернулось  и  ощущение  опасности.
Да-да, перед  ним же самая настоящая колдунья! Ведьма! Читрадрива сжал
кулаки и  почувствовал, как  повернутый внутрь  ладони камень  перстня
впился в кожу. Это окончательно привело его в чувство.
   Катарина наслала  проклятую лень,  нежелание думать,  вспоминать. В
результате он утратил чувство самосохранения. И принцесса не замедлила
этим воспользоваться. Надо же...
   - Та-та-та!  Ну, дорогой мой, фантазии тебе не занимать! - Катарина
томно изогнулась, протянув при этом руки к Читрадриве. Он инстинктивно
отодвинулся в  угол кровати,  чем вызвал  у  принцессы  новый  приступ
хохота.
   - Успокойся,  я не кусаюсь, - ласково мурлыкнула она, угомонившись.
- Разве  сегодняшней ночью  ты не убедился, что я умею быть покорной и
послушной?
   - Ну,  это еще  кто кого покорил, - прохрипел Читрадрива, самолюбие
которого было порядком уязвлено. Ну и штучка эта Катарина! Разумеется,
бывают на  свете женщины  с сильным  характером. Выражается  ли это  в
самоотверженности, своеволии  или упрямстве, не так уж важно. Но вести
себя вот так... Чтобы сначала одурманить, а потом наброситься...
   - Что-о?!
   Катарина резко  села, горделиво  задрала подбородок и посмотрела на
Читрадриву  сердито   нахмурившись.  Изумрудные  глаза  ее  высочества
почему-то вновь стали отливать голубизной.
   - Это  еще кто  на кого  набросился! Ты  вспомни  хорошенько!  -  с
негодованием молвила принцесса.
   Читрадрива попробовал  сосредоточиться и  поставить защиту.  Ему не
нравилось,  что   Катарина  с   такой  легкостью   читает  его  мысли.
Обнаженность души оказалась гораздо хуже наготы тела.
   Впрочем, он-то  прикрыт одеялом. Это бесстыдница-принцесса щеголяет
перед  ним,   в  чем   мать  родила.   С  тех   пор,  как   Читрадрива
усовершенствовал природные  дарования, он  привык  быть  лучшим  среди
анхем и  только повстречав Готлиба-Гартмана и Катарину осознал, каково
это - не иметь возможности защищаться от другого человека.
   - И  не рассчитывай,  дорогой, - принцесса склонила головку влево и
наблюдала за  ним, насмешливо  прищурившись. -  Ты же  знаешь,  что  я
колдунья. Ведьма.  Твой камешек  заблокирован,  и  ничего  ты  мне  не
сделаешь. Я же хожу перед тобой голой, почему бы и тебе в таком случае
не побыть передо мной, как на ладони! - она дернула плечиком. - Ничего
страшного,   потерпишь.    Надо   же    мне   как-то    отомстить   за
надругательство...
   - Какое  еще надругательство?  - зло  спросил  Читрадрива,  оставив
наконец попытки "вызвать" камень.
   - Как это за какое?! - изумление Катарины было столь искренним, что
Читрадрива почти  поверил ей.  - Как  это какое! Мы сидели у камелька,
наслаждались фруктами,  тихо-мирно беседовали. Ты рассказывал о долгой
дороге  из   Русского  королевства  сюда,  потом  перешел  к  драке  в
барселонской  гостинице,   где  был  ранен  наш  очаровательный  барон
Гаэтани. Как вдруг на самом интересном месте ни с того ни с сего начал
допытываться, не  боюсь ли  оставаться наедине с тобой. И прочее в том
же роде.
   Читрадрива покраснел до ушей, а Катарина, многозначительно хмыкнув,
продолжала:
   - С  чего бы  это неаполитанской  принцессе бояться  кого бы  то ни
было! Да  стоит мне  пальцем шевельнуть,  и у  любого моего подданного
голова слетит  с плеч.  А то  и похуже.  Ты можешь представить, на что
способна разъяренная ведьма.
   Читрадрива представил,  а  довольная  его  понятливостью  принцесса
продолжала:
   - Так  чего, спрашивается,  я стану бояться? Я привыкла, что в моем
присутствии мужчины  ведут себя  галантно, держатся  обходительно и не
позволяют себе  ничего лишнего.  Как вдруг ты вскакиваешь, рвешь ворот
рубашки, стул  летит в  одну сторону,  ваза с  фруктами - в другую, ты
бросаешься ко мне...
   Раскрыв от  изумления рот,  Читрадрива уставился  на  Катарину.  Он
чувствовал себя круглым дураком.
   - Да,  да, да,  не строй  мне глазки!  -  принцесса  погрозила  ему
пальцем, но  тут же  восхищенно улыбнулась, тон ее смягчился, сделался
игривым: -  О, ты был напорист, как слон и жесток, как лев! Я пыталась
убежать от  тебя, спрятаться,  укрыться хоть  где-нибудь, но  ты везде
находил меня.  С громкими  воплями ты  гонялся за  мной по переходам и
коридорам, выбивал  двери, разносил  в щепки  мебель.  Один  раз  тебе
подвернулся под руку слуга с корзиной орехов, так я уж и не помню, что
ты сделал  с беднягой.  Кажется, нахлобучил  корзину ему  на голову, а
потом...
   Катарина прыснула  в кулачок,  в глубине  ее изумрудных  глаз вновь
блеснули задорные голубые искорки.
   - В  общем, от  тебя просто  не было  спасения! А  когда ты наконец
настиг меня,  то разорвал в клочья нашу одежду и взял меня силой. Вот,
смотри, во что ты превратил мое великолепное платье.
   Наклонившись, Катарина  пошарила на  полу,  подобрала  и  протянула
Читрадриве ровно  отрезанный ножницами кусочек ткани. Он задохнулся от
гнева. Нет,  надо же!  Что за чудовищная ложь?! Катарина явно блефует,
ничуть не  заботясь о  том, чтобы  сделать свое  вранье  хоть  чуточку
правдоподобным.
   Только  Читрадрива   собрался  высказать  все  это  прямо  в  глаза
принцессе (да-да,  в ее  нахальные зеленые  глаза, в  которых вновь не
осталось не  только ни  капли  лазури,  но  также  ни  следа  невинной
непосредственности), как  его в  третий раз  пронзила незримая молния,
причем по силе этот удар превосходил два первых.
   Катарина вовсю  щебетала,  заливалась  соловьем,  живописуя  бурные
любовные сцены,  якобы имевшие  место  минувшей  ночью.  А  Читрадрива
понемногу приходил  в себя  после полученного удара и с трудом пытался
сообразить, что  же с  ним происходит. Что-то ужасно знакомое. С таким
он уже сталкивался...
   - ...Но ты совсем плохо выглядишь, мой ненасытный лев, - услышал он
доносящееся издалека  контральто. -  Понимаю, понимаю, ты, бедняжечка,
умаялся. Ну еще бы! - Катарина свернулась калачиком, уткнулась лицом в
колени, фыркнула  и добавила:  - Погоди,  я вот  велю принести  вино и
фрукты, чтобы  ты мог  восстановить растраченные  силы и  дотянуть  до
обеда.
   - Постой...  не надо, я не хочу, - отмахнулся Читрадрива. Голода он
в самом деле не чувствовал, хотя накануне ел не слишком много. - Скажи
лучше...
   После "молнии" голова гудела, в глазах двоилось, а язык ворочался с
трудом. Читрадрива  замялся, вспоминая,  что  же  собирался  спросить,
покусал губу, потер лоб и наконец с усилием выдавил:
   - Я вот чего не пойму. Если ты такая колдунья... если способна, как
ты уверяешь, обезвредить мой камень... и прочее... Скажи, почему ты не
защитилась от меня... ну-у, своими способами?
   - Да  я просто  растерялась! - в сердцах воскликнула Катарина. - Ну
как я  могла подумать,  что ты  станешь вытворять  такое?! Ты же как с
цепи сорвался. Сначала, когда поймал, едва не задушил меня в объятиях,
а потом  чуть-чуть не  разорвал пополам! Любезный барон отрекомендовал
тебя как  спокойного, уравновешенного  человека,  который  никогда  не
теряет голову  и занят исключительно богословием. Как мне доложили, ты
отвратительно фехтуешь,  зато таскаешь  за собой кучу книг и свитков и
корпеешь над  ними днем  и ночью.  И тут вдруг такое вытворяешь! Право
же,  господин   богослов,   это   слишком.   Надругаться   над   самой
неаполитанской принцессой!..
   Катарина откинулась  на спину  и  в  очередной  раз  расхохоталась.
Читрадрива опять  начал потихоньку  заводиться,  как  вдруг  отчетливо
вспомнил жуткие головные боли, одолев